Ты поймешь

Наковальня Пустоты сияет мертвенным белым золотом, перетянута синими венами лириума. Наковальня облизывается голодными железными челюстями, орихальковой слюной. Страж ушел, а Наковальня осталась. Бранка тоже. Спустя некоторое время очередной бородатый идиот-на-троне пришлет в оскверненную сердцевину Глубинных Троп «добровольцев»: неприкасаемых или политических противников. Бранке плевать. Она выжжет горло, сердце, член, сиськи любого или любой, кто войдет сюда; сполна плеснет раскаленным лириумом и расплющит камнем. Големы лучше гномов. Големы не болтают. Големы послушны. Наковальня ждет, а Бранка должна быть счастлива. Ее награда стоила принесенных жертв; осталось только дождаться, пока Наковальня вновь оживет. Бранка гладит набухшие лириумные вены. Отдергивает руку, внезапно вспоминая пропойцу-мужа, кривится. Это ничтожество заявлялось сюда со Стражами и убралось, несолоно хлебавши. Нагу в зад, на поверхность, дело ваше, Бранке плевать. Она снова прикасается к сияющей глади. Особый сплав. Наковальня прочнее кости дракона. Наковальня совершенна. Одиночество ничуть не гнетет Совершенную Бранку. — Они сами вызвались идти со мной. Я не предавала их. Я просто шла сюда, — твердит Бранка. Наковальня молчит и пульсирует лириумом в ответ. В темноте Глубинных Троп Бранке мерещится бормотание — это женский голос, глуховатый — голосовые связки слиплись от чужой крови и черной слизи. Бранка прислушивается. «...В первый день они пришли, всех с собою увели». — Заткнись. Геспит давно мертва. Призраки и память Камня, наверное. Скребутся и донимают Бранку, словно стая крикунов. Твари тоже визжат заунывно и почти трагично. Бранке плевать. На Геспит тоже. Бранка не предавала ее. Бранка просто велела своему Дому идти дальше и дальше, по Перекрестку Кариддина, по Мертвым Рвам, в сердце древнего тайника. Слабые сдохли. Слабые всегда сдыхают. «...тварье игралось над девчонкой измывалось». Бранка хватает боевой топор и швыряет в стену; лезвие режет гранитно-медную породу легко, будто сэндвич с наговыми хвостами. «...Вот она пирует сладко и готовится стать...» Голос реален. Бранка оглядывается на золотое-лазурное сияние Наковальни, сплевывает под ноги и идет искать Геспит. Порождений тьмы почти не осталось. То ли выползли все, Страж ведь говорил про Мор, то ли передохли, пока Стражева компания продиралась за Бранкой. Иззелено-черная сырость-скверна пузырится на каменных выступах, но зарубила Бранка только пару гарлоков и генлоков. «В день четвертый мы их ждали и от страха умирали. В пятый день к нам заглянули и девчонку умыкнули». Шепот стелется по камню, в камне, заставляя Бранку хвататься за рукоять, рубить соляные сталактиты. Страж виноват. Страж напомнил Бранке о Геспит. Или это сделала Наковальня? Когда цель достигнута, оглядываешься назад, и порой тени простираются слишком глубоко. До дна всех Мертвых Рвов на свете. Бранка все сделала правильно. «В день шестой девчонки крик прямо в душу нам проник». ...именно это она скажет Геспит, когда найдет. Ты не имеешь права обвинять меня. Наша любовь, наши жизни ничто по сравнению с целой расой, с великой славой прошлого, с могуществом древних гномов. Во все времена за силу платят кровью и жизнями. Да, я заплатила тобой. Геспит поймет. Когда Бранка находит ее, трансформация почти завершена. Издалека Бранка наблюдает за пульсацией раздутого, похожего на паучье, брюха. Огромный пузырь из слизистой серой шкуры вместо ног, вместо... того, что было между ног. Отверстие-яйцеклад сочится иззелено-багровой плацентарной слизью. Гигантское чрево готово извергнуть новых чудовищ на смену убитых Стражем. Они хорошо вскрывали ловушки Кариддина, думает Бранка. Нет, правда. Порождения тьмы перли напролом и попадались во все капканы, сети, ядовитые выбросы, под големьи кулаки... Предки знают, куда еще. Тело Геспит тоже распухло розовыми кусками мяса — неповоротливые, все в складках, руки, шея. Вместо пары аккуратных грудей, которые так нравились Бранке, — штук восемь, тоже монструозных. Бурые язвы-соски сочатся непрозрачным, похожим на рвоту, молозивом. Воняет тварь сладковато, как утопленник. Прегадостно. Бранка не сразу решается взглянуть в лицо. И кривится, ругаясь нажьим дерьмом, яйцами Совершенных. Трансформация не закончена. Это лицо Геспит, и, если бы не черные круги скверны под глазами, совершенно прежнее. Она пожирает, всхлипывая, чью-то оторванную ногу, давится полугнилой плотью и бормочет свое: — В день девятый девка злобно стала жрать себе подобных. — Геспит. Бранка не охать пришла. Избавить любовницу от мучений, а себя — от чувства вины... и от дурацкого стишка, будь он трижды неладен. Стишок, к слову, Бранка выучила наизусть; она идет к почти-не-Геспит быстрыми шагами, боевой топор тускло поблескивает в полутьме. Один удар. Больно не будет. Щупальце хватает поперек туловища. У Геспит недооформившиеся щупальца. Белесые и прозрачные, словно новорожденные жуки еще без хитинового панциря. Под плотной студенистой кожицей витье вен и частая пульсация отравленной крови. Бранка рубит щупальце, другое, но третье отшвыривает топор прочь, а затем сколупывает доспех. Геспит выплевывает обглоданную кость и улыбается заострившимися зубами и воспаленными деснами. Она узнала Бранку. О да, она узнала. Только что щупальца выкручивали кости; Бранка думала — сейчас все кишки выдавит, но теперь Геспит нежна, как прежде нежна. Она облизывается, прижимает Бранку сразу к четырем грудям, щупальцами ворошит волосы, склеивая потеками слизи и скверны. — Я... скучала по тебе. Может быть, это последнее, что она проговорит. Разума осталось с тараканий ус. А щупальца содрали вслед за доспехами и грубую одежду Бранки: она обнажена, обвита отравленной плотью матки. Бранка колотится, пытаясь высвободиться. Мрачное упорство Совершенной. Убить. Геспит. Это лучшее, что Бранка может для нее сделать, не так ли? Еще два щупальца устремлены между ног — в промежность и в зад. Бранка пытается рвать белесое волокнистое мясо ногтями, но Геспит качает головой, колыхается исполинским туловищем и запихивает щупальца глубже. На ощупь они теплые, скользкие и часто подрагивают. Бранка сравнивает с членом Огрена — не в пользу последнего, между прочим. По крайней мере, от матки не несет дешевой бормотухой. — Я... так... скучала, — клокочет Геспит; вылизывает щеку, веки и губы Бранки липким языком. Дергает всеми щупальцами, их штук двадцать или тридцать. Два держат, два толкаются в вагине и заднице (и это не больно, совсем не неприятно, думает Бранка). Отвратительно? Наверное... Бранка не задумывается. Смысл задумываться? От мерных движений щупалец внутри согрелось и затрепетало. Бранка закрыла глаза. Если не смотреть, если притерпеться к запаху, даже лучше, чем раньше. У Огрена был всего один (сомнительного качества) член, у Геспит — ни одного; а теперь целая... хм, связка. Бранка хрипло застонала. Затем подумала: а сейчас она все-таки разорвет меня в клочья. Может, выдерет потроха из межножья. Геспит поставила ее на пол. Лицо покрылось вязью черных вен; еще немного и превратится в мерзкую морду. Бранка дрожала голыми коленями, наблюдала, не отводя взгляда. Одно из щупалец продолжало гладить ее, и Бранка сжала его, словно ладонь умирающего. — Вот она пирует сладко и готовится стать маткой, — пробормотала Бранка. А затем раскрылся яйцеклад, выплевывая кокон с первым «детенышем» Геспит — недоразвитым, тоже блеклым, как щупальце «новорожденной» матки, генлоком. Он выгрыз околоплодную оболочку и кинулся на Бранку. «Придушу». Многих не заберет, но на нескольких сил хватит... — Ах ты нажье говно! — выкрикнула Бранка, ударом локтя пытаясь расшибить генлоку несращенный, с младенческим «родничком» череп. Она промахнулась: щупальце Геспит отодвинуло мерзкое «дитя». — Лопни моя задница, — пробормотала Бранка, потому что в следующее мгновение генлок подполз к ней на брюхе, точно виноватый щенок. Геспит уже рожала нового. Бранка захохотала. Бранка смеялась до тех пор, пока пещера не наполнилась полудесятком генлоков, и каждый смиренно сидел подле нее, скаля клыки. Она оделась. Геспит подрагивала щупальцами, не мешая. — За мной, — приказала «выводку». Бранка не станет дожидаться гномов и милости бородатых идиотов-королей. Армию големов можно клепать из любой плоти. Наковальня обагрится черной кровью — уже сегодня. Она обернулась к матке. — Спасибо, Геспит. Я знала, что ты когда-нибудь поймешь меня.