Дело вора нехитрое

— Ты готовился к этому три года, — подбадривает учитель, похлопывая по плечу. — Ничего сложного — забор, стена, окно, сейф и шкатулка. Шесть уровней защиты. Справишься. Робин на это может только что-то нечленораздельно промычать, потому что нервы и всё такое, а она ещё и нагнетает. И «похлопывает» так, словно забивает гвозди молотком в гроб. Рука у учителя тяжёлая. — Вы его сейчас в землю погрузите, он укоренится и не получит разрешение, — вмешался второй экзаменуемый. — Не ссы, Роб, я справился и ты справишься. — Вперёд и с песней, — добивает учитель, сильно так толкнув в сторону стены. Стена заслуживает отдельного описания — гранитная и цельная, вкопанная в землю на два с лишним метра и на столько же возвышающаяся над, да ещё и покрытая такой кучей заклинаний, что страшно дышать в её сторону. На что не пойдёшь ради разрешения на воровство, ага. А без него в гильдию не возьмут. Свободные воры не больше мусора — ни тебе дорогущих заданий, ни славы, кража чтобы прокормиться, не больше, ещё и смерть на виселице. Преодолеть стену — час, потраченный на «вплавиться в защиту», чтобы она не восприняла тебя посторонним объектом и послушно пропустила. Немало этому помогает способность развоплощаться и проходить сквозь предметы, но эта крутая и продвинутая магия способна фиксировать и развеивать даже бестелесных. Поэтому на её обман уходит без малого час. Ночь всё сильнее сгущается, идёт к самому тёмному времени, за которым светает, остаются считанные часы — два или около того. Это не ограничение, нет, просто замечание. В темноте работается лучше. Робин надевает свои очки, сжимает зубы, начиная двигаться по стене вверх — где окно объекта знает, нужно лишь не тронуть защитную сеть, а видеть её помогают зачарованные линзы. Природная пластичность помогает карабкаться по отвесной стене без каких-либо трудностей, хватает крошечных зазоров в блоках. Ну, ладно, не столько этому способствует пластичность, как зачарованные перчатки, но это ерунда. Робин думает, что когда справится и получит заветную бамажечку — сможет наконец-то украсть у тётки корону и сдать её в ломбард — просто чтобы насолить, просто для мелкой мести. Ну, можно вынести не только корону, но и её любимый скипетр, трон распилить… Это станет идеальной рекламой. На подоконнике и окне тоже полно вязей, магия слепит глаза, но её можно пройти и развоплощением, главное здесь не провалиться на первый этаж. Вот и спальня. Вот она, та самая картина, за которой сейф, в котором шкатулка, в которой… что-то. Какая разница, что? Да пусть хоть артефакт, способный уничтожить мир, задача вора достать. Что выбивается из общего настроения? Отсутствие защитных заклинаний в самой комнате, да и на картине тоже. Ни сигналок, ничего. Неужели думали, что внешних хватит? Наивные. Робин стаскивает маску, а за ней и шапочку — всё равно волосы не выпадают, это лишь дань предосторожности, а в комнате так жарко и душно, что хочется вообще раздеться. В полной тишине особняка вор бросает эти вещи и заплечную сумку с инструментами к стенке под картиной, сам пристраивается к самому изображению и теряется, когда вглядывается в черты лица изображённых там людей. Думает, что может хоть тысячу раз путать прохожих со знакомыми, а уж лицо учителя узнает. А стоит та рядом с мужчиной, на пару лет старше, а за ними двое статных старичков — мать с отцом, видать. Запоздало приходит понимание, откуда та так много знает и о защите дома, и о самом его хозяине. Но вновь, вора не должно это заботить, Роб помнит правила и, вытерев пот со лба перчаткой, так же отправляет её к сумке — здесь нужно чувствовать пальцами каждую зазубрину, а уж от следов избавит спрей, которым заранее обработал руки. Хорошо подготовился, усмехается про себя, совсем расслабляется и даже снимает душную рабочую куртку — чёрную и обтягивающую. Скользит пальцами по раме, под ней, выискивая малейшие неровности и «покалывание» магии. И уже когда подцепляет картину, готовясь снимать её с пазов, за дверью раздаются совсем тихие шаги. Рефлексы срабатывают и хозяин дома застаёт его уже одной ногой за окном, ещё не увязшем в щитах. Сумка и вещи всё ещё под стенкой, но чёрное в темноте несколько теряется и тот вряд ли их видит, да и не зовёт стражу, усмехается, скрещивая руки на груди: — Ладно, я понял вашу шутку. Можно перейти к главной части и завтра скажешь, что я повёлся. Робин обдумывает два варианта: всё подстроено и экзамен с самого начала фиктивный, или этот мужчина что-то перепутал. Он вообще не должен здесь находиться, не ночует в комнате. Как сказала учитель, ходит по блядям. На всякий случай Роб кивает, возвращает ногу в комнату и уточняет: — И что делать? — Можешь раздеться и в койку жопой кверху, можешь поломаться, тогда сам раздену. Перепутал. Точно перепутал, а значит, всё очень, очень плохо. Или хорошо, кто же разберёт?! Но Робин не нервничает, точнее он ой как боится, но старается думать здраво, а поэтому вцепляется пальцами в жилет и в пару движений раздевается догола. Всё просто: подыграть. Потому что иначе — стража и всё такое, много шума и проваленное задание. И можно, конечно, поломаться, да, но тогда в процессе раздевания можно найти пару кинжалов в штанах и лезвий в обуви. Каким-то проведением Роб ещё и вспоминает имя брата учителя — Натаниэль, точно. Наверное лучше и правда «отслужить», стырить всё, что надо, и свалить. Авось этот уснёт. — Надо же, какой послушный. Мне даже нравится, — комментирует Натаниэль, наблюдая как тот, раздевшись, заползает на постель и действительно ложится кверху задом. В другой ситуации это бы скорее выбесило, но сейчас, умотанному долгими спорами с бывшей женой, ссорами со стервой дочерью, хочется расслабиться, а идти и искать кого-то сил нет, как и желания. Кто же мог подумать, что друзья, услышавшие пару выкриков бывшей жены, решат так «помочь» или подшутить, бес их разберёт. Ко всему прочему, вздёрнутая кверху попка чудо как хороша — смуглая, крепкая, прямо хочется потискать, да он себе и не отказывает. Робин, чувствуя как тёплые сильные руки жмякают ягодицы, сжимает зубы и старается никак не выдать своей злости, потому что такого унижения ещё никогда не испытывал. — Что-то ты неприветливый, — замечает Натаниэль, не видя абсолютно никакой отдачи, только ощущая напряжённость тела. — Ну, я же не шлюха, чтобы радоваться такому вниманию, — выплёвывает раньше, чем успевает придумать ответ. — А что, пришёл сюда «поговорить»? Серьёзно? На этот раз Робин молчит, размышляя, а хозяин дома неожиданно отпускает, ненадолго отстраняется, а приникает уже голым, но не пристаёт, а просто укладывает на матрац и ложится рядом, обнимая. — Я же не насильник, — выдыхает, сам поражаясь нахлынувшему добродушию. — Ты же… мальчик ещё. Робин почему-то чувствует накатывающиеся слёзы и вопреки состоянию обнимает подушку и рычит: — Хотите — трахните уже, я же не против. Но Натаниэль только смеётся, похлопывая его по спине. И Робин начинает провоцировать: — Слабак. Я-то думал, будет весело, а вы уже в возрасте, да? Уже, наверное, не стоит… Сам не понимает, что несёт, но затыкается только когда горячий шлепок обрушивается на ягодицу, оставляя жгучий след. И всё благодушие Натаниэля куда-то девается, он легко седлает его ноги и трогает сжатый анус. И вновь говорит: — Отодрать бы тебя, чтобы научить уважению к старшим, но порву же. Роб обидно смеётся, но ничего не говорит, закусывает губу до крови, чтобы остановиться. И когда внутрь толкается смоченный в слюне палец — несдержанно шипит и хочет грязно ругаться. Натаниэль снова себя останавливает — никуда не годится грубо брать глупого юнца. И где только друзья взяли эту языкастую девственную заразу? Нет, серьёзно, в борделях таких точно нет. По пути к тумбочке спотыкается о брошенную одежду вторженца, глухо звякает нож, но оба его игнорируют — Робин приподымается, чтобы наблюдать за ним, а Нат берёт из ящика масло и возвращается обратно, чтобы уже подойти к делу основательно. Дело идёт намного легче, а когда задевает простату и Роб дёргается — насмехается: — Больно, да? Шипишь так, гадюка позавидует. — Да уж лучше гадюка, чем… — не договаривает, прикусив губу, чтобы подавить ах — почему-то так приятно иногда, что уже и член стоит, и жар тело охватывает. — А за языкастость ответишь? — уточняет Натаниэль, приставляя головку ко входу. Робин мычит, сжимая в пальцах подушку, потому что подготавливали его не так уж и долго. Шипит и глубоко дышит, уже закусив наволочку, потому что боится, что зубы потрескаются из-за силы сжатия челюстей. Натаниэль грязно ругается за них обоих — ему тоже больно толкаться в такую тугость. — Хватит, — наконец-то глухо просит неудачливый вор и чувствует последнее движение — капля и вот чужие бёдра прижимаются к его собственным. Робину хочется плакать, ещё и так, с завываниями, соплями и слюнями, текущими по подбородку, но первое же движение выбивает весь воздух из лёгких, а от мысли, что это сейчас продолжится, накатывает паника. Пищит под следующим, не может сдержать слёз и молит богов дать под руку оружие, которым можно убить эту бесстыдную тварь… — Тише, — шепчет Нат севшим голосом, уговаривая не столько его, сколько себя. Титаническим усилием воли вынуждает себя лечь, затащив того сверху, обнимает поперёк груди и берёт в руку его сжавшийся член, стараясь протянуть время, пока боль не пройдёт. Двигаться хочется до мушек перед глазами, но приходится сдерживаться, чтобы Роб очухался и расслабился, а то ни о каком удовольствии и речи идти не может. И пусть не сразу, но тот жмурится и хрипит что-то явно одобрительное, под конец и вовсе помогая, стонет, прогибаясь и разводя пальцами ягодицы навстречу движению. Кончить не успевает, да Натаниэль и не хочет так, ему дышать не даёт одно желание, которое очень уж хочется испробовать на этом юнце. Чувствуя у себя в анусе язык, Роб может только выдохнуть потрясённо: — Сумасшедший! — И вцепиться в член, чтобы довести себя в пару секунд. За окном светает, чёрные вещи под картиной притягивают к себе взгляд, но хозяин поместья задёргивает шторы. Постель местами влажная от пота и спермы, но им сейчас настолько плевать на это, что укутываются без раздумий. Робин слишком устал и разбит, чтобы заморачиваться хоть чем-то, а Натаниэль иссушён до дна постоянными стрессами. Это даже забавно — греть на груди убийцу и думать, что у мальчика может быть другое будущее. Могло бы быть, потому что уже через пару часов здесь будет стража или хоть кто-то, кто сможет его связать и увести. А пока что можно и правда греть его, во сне заползшего на Натаниэля, трогательно-спокойного и милого…