Иногда и ворам везёт

Жизнь похожа на дурную шутку или бредятный роман, вышедший из-под пера писаки-самоучки. Натаниэль может бесконечно жаловаться на главные несчастья своей судьбы, посвятить им не один том, но почему-то никогда не делает этого. Времени жалеет, а хоть разок надо бы выговориться. Наверное, поэтому и позволяет себе глотнуть лишнего и пустить слюни на плече какого-то паренька, которого захватили друзья в их попойку: — И угадай что? — Что? Мальчик этот чем-то напоминает сбежавшего, отчего его хочется придушить и поцеловать, но выходит только продолжать рассказ, радуясь, что это пустоголовое чудо поддакивает и ничегошеньки не запоминает: — Когда я проснулся, этот малец уже дал дёру, прихватив с собой половину моего сейфа. Почему я принял вора за убийцу? — Ой, а знаете, мне друг рассказывал, как его друг так как-то трахнул трёх девушек, которые тоже собирались его убить! Весь процесс караулили его телохранители в невидимости! Мальчик этот хлопал глазками и обращал внимание только на отдельные слова, но эта фраза заставила Натаниэля собрать мозги в кучу, подобрать слюни с его плеча вместе с головой и выпрямиться. Подумать только, но он уже дошёл до того порога отчаянья, когда открываешь дверь в комнату со змеями и говоришь: — Жрите! Нет, это сказал друг, принеся тарелку с канапешками. Но о каких канапешках можно думать, когда которую ночь спишь с настежь открытыми окнами и отключённой защитой? Да и не спишь, а ждёшь, бдишь, выжидаешь. Поначалу злился, да. Носом землю рыл, пытаясь найти его по описанию. А как можно найти по описанию дроу-полукровку с обрезанными ушами, если таких здесь хоть жуй? Вон, даже в королевской семье засветились, когда брат королевы женился на такой вот ушастой чернокожей. Когда в описание среднестатистического полукровки добавляешь ещё что-то вроде «упругой попки» или «лазурных очей» на тебя уже смотрят, как на психа, и на поиск виновника забивают — ищут только украденные сокровища. Больше всего жаль фамильную печать и прах, спрятанный в шкатулке. Что с такой вообще можно сделать, если коробка откроется лишь при реакции на родную кровь? А из родных только потерянная сестра где-то по миру ползает в поисках приключений на мягкое место. К слову о мягком месте — ну вот почему из-за одной, одной ночи оно не выходит из головы?! Что это за колдовство? И ведь проверялся на привороты, чист, как белый лист! — Пойду я, — мямлит, подволакивая ноги, точнее кажется, будто они как-то волочатся по земле, да и сам пол слишком близко к лицу. Друзья ухода не увидели — в этот момент один из них оглушительно громко упал с люстры. — Вот где можно найти вора? — бормотал Натаниэль себе под нос, плетясь по улицам незнамо куда. Обычно его отвозила карета, но почему-то ни её, ни кучера он возле кабака не увидел. — Да нас и искать не надо! — заржали какие-то мужики, один из них поигрывал ножиком, и Нат с трудом смог сфокусировать на этом взгляд и мысли: — Нет, мне другой нужен. Те переглянулись и решили, что ничего легче пьяного аристократа нет. К их несчастью в переулок занесло и третью сторону, сливающуюся с ночной темнотой как одеждой, так и кожей. Только волосы белели подобно снегу. — Насколько нужно быть тупым, — отчитывал Робин запомнившееся лицо, когда прогнал обидчиков, — чтобы шляться ночью в одиночку по закоулкам? Натаниэль спьяну не соображал — обнимал его за ногу и тянул: — Нашё-о-ол… Пришлось волочить его к дому самостоятельно. И всё бы ничего, мол, помог человеку и даже не обокрал, если бы этот человек не повторял через каждые пару метров: — Ну пожа-алуйта, ну согласись… — На что?! — рявкнул Робин, даже близко не предполагающий, на что упрашивают. — Я тебе всё, что хочешь подарю, только согласись. Тот с психов и согласился, потому что и дальше терпеть нытьё под ухом не мог, и без того пригибался под весом полусознательной туши. Единственный момент его напряг сильно, когда под воротами эта пьянь вдруг бухнулась на колени, стянула с себя перстень и нахлобучила ему, Робу, на палец. И, оставив на запястье чмок, поползла в сторону двери. Робину очень уж хотелось пойти следом и вновь что-то украсть, но сам себя одёрнул, решив не тягать удачу за хвост. Один раз повезло проснуться раньше него, так в следующий раз могут прямо после оргазма связать и на плаху. Вспоминая весь тот сладкий ужас, он до сих пор краснел от стыда и приятной истомы, охватывающей тело, а потому второй раз на одни и те же грабли ставать не собирался. А разглядев под первым же фонарём обретённое кольцо — выругался. Оно больше походило на кандалы, притворяющиеся обычной печаткой — не узнать брачное кольцо аристократа мог только деревенский, всю жизнь глядящий в землю. А потому и кандалы — что ещё за попытка отобрать свободу у вора? Сдавшего экзамен! И таки укравшего корону тётки. Правда не продал её, как собирался, в ломбард, а просто поставил дома. И да, ладно, возможно, кольцо это такой способ найти вора без лишнего шума или может поиграться на нервах этого самого вора, но так ведь эта мерзость не снимается! Стукнувшись головой об этот же фонарь, под которым рассматривал приобретение, Роб решил пойти к той, что точно должна знать, как эту гадость убрать. Не будет же он, в самом деле, тащиться к старому герцогу и просить избавить? — А родители уже в склепе, — обломала его учитель, с первого взгляда опознав «проблему». — По правилам только я могу оспорить его выбор, но сам понимаешь, мне нельзя светиться. Роб понимал. Сидел в её домике на окраине города, пил чай и понимал — мрак. Дальше только смерть и темнота гроба. — Как это вообще возможно? — сокрушался он, всё ещё не смирившись. — А я знаю? Брат всегда был немного странным. Его первый брак был навязанным, дочь, насколько знаю, уже выскочила замуж и теперь только доит иногда с отца деньги. Энния тоже иногда пытается вытянуть с него пару сотен золотых, но здесь у Ната железно — ни медяшки. Она гуляла так, что до сих пор никто не знает, его ли дочь или нет. — Да будто он лучше. — Да не скажи. Он её любил, знаешь ли. Тогда на кольцах ещё не было всей этой мишуры против измен, он ей верил и был верен. Робин искоса посмотрел на своё кольцо и подумал, что надо будет проверить, объявлен ли целибат, или ещё можно жить. А учитель продолжила: — Я сбежала, а то и меня бы в брак запрягли. Я как увидела этого урода, до утра блевала, неделю не могла есть. Как подумала, что он будет меня трогать, что эта гниль захотела себе молоденькую куклу и ещё с друзьями начнёт делиться, ещё будет относиться как к мусору… В общем, не выдержала. Роб кивал, сочувствующе угукал. Сам бы от такого сбежал. — Так что я понимаю, почему ты так переживаешь. Наверное думаешь, что это ужасно. Ну… вообще всё. Как ты украл ту шкатулку? Робин скривился, но всё равно не смог не покраснеть. Они уже обговаривали это, но он так и не рассказал, отнекивался и отмазывался везением. Неделю потом не мог сесть — задница болела, а после и коснуться уже не мог — вспоминал и вспыхивал, злился. — Он меня изнасиловал. — А? — Ну, я был вынужден… Так получилось. — Брат не насильник. Никогда и никого. Ну да, в конце концов, это уже сложно было назвать насилием или принуждением, но правды не отменяло: — У меня не было выбора. Учитель подозрительно хмыкнула. — Что? — Да так… думаю вот, как же это всё было по принуждению, что он тебя три месяца искал, а по нахождению сделал предложение. Это его первое волепроявление. — А? — До этого он ничего не делал ради себя. Не пользовался положением в эгоистичных целях. — Может, просто шкатулку хочет вернуть? — В ней прах моего первого ребёнка, который родился мёртвым. Робин замер, не веря услышанному. Прах… ребёнка? — Я была молода и глупа, влюбилась… Но родить не смогла. До сих пор не могу, провидица сказала, что надо достать останки первого и она снимет с меня проклятье. Робин всё ещё не верил услышанному, но переспрашивать не стал. В последнее время учитель вела себя странно, так что, наверное, всё получилось. — В любом случае он ему не нужен. Я просто не хотела, чтобы кражу связали со мной. — Что мне с этим всем делать? — А это ты решай сам. И шкатулку можешь ему отдать, я уже всё сделала. Отдать шкатулку, будто это так просто. Но пролезая туда же снова, Роб с удивлением отметил отсутствие всей защиты. Было это странно, словно в ловушку пробираешься. А всего-то надо было положить краденное на тумбу и уйти. До тумбочки было полтора метра, хозяин дома спал на своей постели и, прислушавшись к его дыханию, Робин убедился, что тот не притворяется. Перемахнул через подоконник, сделал пару шагов и вздрогнул от неожиданно прозвучавших слов: — Не убегай. Можно было, конечно, бросить в открывшего глаза Натаниэля шкатулку и метнуться к окну, защита там всё ещё не мерцала, но отчего-то ноги приросли к полу, а в мозгу настойчиво загудели мысли. Сколько можно убегать и прятаться? Почему бы не решить всё здесь и сейчас? Показательно вытащив шкатулку из сумки и положив её на пол, Роб привалился к стене, скрестил руки на груди и спросил: — Чего ты добиваешься? Обращаться к нему на вы после всего выглядело бы глупо. — Кажется, мои намеренья прозрачнее некуда, — хмыкнул Натаниэль, усаживаясь в постели и не трудясь прикрыть срам съехавшим одеялом. — Ага, обмануть меня, поймать и казнить за воровство. На лице аристократа отразилось такое неподдельное удивление, что Роб понял, тот и не думал о чём-то подобном. Даже мысли, кажется, не приходило, что действие можно истолковать так. А ещё сейчас его можно было рассмотреть внимательнее, и увиденное навевало тоску — почему жизнь и судьба связала с таким мужчиной именно таким методом? Как говорится, всем он хорош — статный, светлокожий блондин с выразительными тёмными глазами. И не скажешь, что ему уже за тридцать. — Думаешь, — начал Натаниэль, всё ещё хмурясь, — я стал бы преподносить тебе наше фамильное обручальное кольцо, чтобы обмануть? Чтобы… казнить? Я согласен, в первый раз перегнул палку, но… впредь я буду куда внимательнее к твоим желаниям. Мне казалось, тёмные эльфы… предпочитают грубость. Роб с огромным трудом сохранил на лице маску безразличия. Сейчас, в этот момент между ним и сестрой прослеживалось самое большее сходство — удивительная логика, которую не понять простым умом. Стоило бы догадаться об этом, поставить себя на место учителя, да и раз уж она так вяло отреагировала на всю эту историю — понять, что, вероятно, всё не так, как кажется. Оставалось только спросить что за бред, но если подумать, то и правда всё довольно просто. Неясно другое: — И что, ты так просто… подпустил к себе первого залётного? Ты думал, что я часть розыгрыша твоих друзей. — Да, я ошибся. Но ты всерьёз полагаешь, что я не отличу шлюху от убийцы? Точнее я думал, что ты именно убийца, а не вор. Сомнения закрались сразу, ведь тогда ты бы лучше контролировал тело и эмоции, но я не подумал о краже. Все мои сокровища не здесь. Они в подвале, очень глубоко и недосягаемо, а вот в самом доме только заначки на всякий случай и фамильные побрякушки. — На самом деле об этом тайнике знает только один человек… Но если не хочешь — я не стану спрашивать. Это было кстати, потому что выдавать учителя Робин пока что не хотел. Да и вообще по возможности предпочёл бы избежать такого развития событий. И всё же совершенно не понимал произошедшего, совсем не мог постичь смысл: — Женить на себе убийцу? Вора? Зачем? Натаниэль отвёл взгляд, но и так в нём читалось отчаянье с непониманием. Да, он и сам не мог ответить на этот вопрос. Всё, что мог сделать, это пожать плечами и покаяться: — Резко пропал сон, аппетит, мир потускнел, а та ночь как яд жгла душу. Ни женщины, ни мужчины, ни развлечения — ничто не может заставить меня забыть. Это как магия, как какое-то наваждение, и я уже смирился с ним и перестал бороться. Я лишь хочу видеть тебя рядом, сделаю всё, чтобы ты не захотел уйти. — Весьма громкие слова. Настолько самоуверен? — Не думаю, что тебя можно купить. Чем заинтересовать вора? Любое сокровище ты украдёшь, если захочешь, в любую спальню проберёшься. Для тебя все двери открыты, всё золото мира на ладони. И так будет длиться, пока ты не ошибёшься. Где-то однажды провалишься, и следующего дня не настанет. Не могу об этом думать и не могу заставить тебя отказаться от выбранного пути. Мне кажется, что схожу с ума. Робин сам не понял, как оказался рядом с ним, уже без куртки и половины оружия. Восседал на нём, обнимал за шею и упоённо целовал, чтобы хоть сейчас утешить, чтобы облегчить как угрызения совести за то, что из-за собственной персоны кто-то так страдает, так и свою ломку. Жадные руки скользили по телу, забирались под безрукавку, тискали ягодицы, и всё проходило так быстро и яростно, что остановиться никто из них не мог, ни на мгновение замедлиться. Как самостоятельно нанизался на член, Роб упустил, даже боль прошла мимо сознания, занятого топкой в страсти. Это и правда походило на безумие. Сумасшествие в самом чистом виде, когда хочется раствориться в ком-то, истаять, слиться с ним во что-то единое, раз и навсегда, чтобы больше никогда не разлучаться. Он, кажется, всхлипывал и стонал, кусал его за плечо, двигаясь вверх-вниз, сжимал в объятьях, чувствуя давление таких же крепких рук, чувствуя такой же голод, как и у себя. Это продолжалось и продолжалось, солнце давно встало, а они не могли насытиться друг другом, и оторвались друг от друга только когда после несчитанного оргазма оба потеряли все силы, повалившись на матрац и почти потеряв сознание. Солнце давно светило в зените, кто-то прохаживался под дверью, чьи-то голоса звучали там, за стенами, а кровать покосилась, наверное, из-за сломавшейся ножки. Да, дроу любят грубость. Да, они любят секс. Но конкретно этот полукровка никогда не интересовался ничем подобным, занятый более важными для выживания делами. И сейчас, засыпая, поверить не мог, что какой-то человек укатал до такого состояния. И что сам он заездил человека до истощения. Какое там проснуться раньше и улизнуть, он уже и глаза-то открыть не надеялся! *** — А вы точно всё правильно сделали? — Да-да, по праху сняла венец безбрачия с кровного родича, — закивала ведунья, подслеповато щурясь на заказчицу. — Какой венец безбрачия? — уточнила, пока что контролируя голос и не крича на старушку. — Ну, милая, ты же просила снять венец безбрачия. Мол, счастья нет. Ведунья нахмурилась, внимательнее вглядываясь в женщину, и припомнила, что приходила вроде похожая, просила помочь зачать ребёнка. — Бабуль, я родить не могу! Зачем мне замуж, я сама от венца уже двадцать лет бегаю, а ребёнка как ни пытаюсь, сделать не получается! Я же вам прах приносила! Моего первого, который родился мёртвым! Та пофырчала под нос, забормотала о браке и несчастной судьбе, копаясь у себя в ящиках, и да, таки нашла обручальное кольцо девушки, что просила сделать так, чтобы новый муж не сбежал, как все до него. И вспомнила, что прах был, да, держала в руках, ещё отпускала грехи, ещё что-то делала, но не доделала… — Знаешь что, дорогуша, первый твой давно на небесах и ни в чём не виновен, — кивнула, подтверждая свои же слова. — Это на тебя родители так злятся, что не могут покоя обрести! — Да они мертвы давно! — Вот и помолись за их упокоение, сходи на могилы, покайся, попроси благословения, а я тебе травку одну дам, запаришь после всего, выпьешь и запрыгивай на мужика, будет тебе ребёнок.