Равные

Брок, пожалуй, давно хотел чего-то такого в своей постели на постоянной основе. Одноразовые мальчики и девочки, подцепленные в барах, с которыми он за долгие годы службы и постоянных командировок привык сбрасывать напряжение, как-то не располагали к экспериментам в постели, но сейчас… Он полулежит на кровати, крепко держась за резную спинку (в паре мест она уже погнута металлической рукой, хотя меняли всего месяца полтора назад), и жадно смотрит. Баки, стоящий буквально в трёх шагах, великолепен. — Если двинешься, то всё закончится. Прикоснуться ко мне сможешь, только если я разрешу. Это понятно? — Да… — выдыхает Брок тихо. Возбуждение уже почти болезненно, но никто не собирается прекращать то, что они начали. Баки выгибает бровь вопросительно, и Брок исправляется, — да… господин. Уже чуть громче, но это всё равно не перебивает звук их дыхания — тяжёлого, возбужденного. Брок знает, что подобное: подчинение — изображение тех, кем они не являются — не только заводит до звёзд перед глазами, но и чертовски помогает Баки справиться с прошлым. Помогает отделить образ хэндлера от Брока, который, отдавая контроль, будто показывает, что теперь все по-другому. Теперь они не куратор и Актив, они — пара влюблённых. Равные. В подобных играх они нашли относительное равновесие совсем недавно, путём проб и ошибок. Баки подходит ближе и одним движением садится на бёдра Брока. Тот едва сдерживается, чтобы не провести руками по бёдрам, лаская, не опустить ладони на задницу, прижимая ближе к себе — это почти что невыносимо. А Барнс, читая все эти эмоции у него на лице, только улыбается сладко, притирается ближе, будто бы случайно задевая своим крепко стоящим членом член Брока, прижимающийся к животу. — Охуенно смотришься, детка, — выдыхает Баки в чужие губы, наклонившись, прижавшись к груди Брока, и целует. Не страстно, почти кусаясь, как любит обычно, а куда спокойнее. Глубоко и размеренно, тихо выдыхая и явно наслаждаясь. Брок послушно расслабляется, позволяя вести, и, сквозь попытки держать себя в руках и не отпустить изголовье кровати, думает, как завтра опрокинет Барнса на барную стойку, вылижет так, чтобы заорал в голос, и выебет до потери сознания. Но сегодня правила игры определяет не он. — Можешь отпустить левую руку, — хрипло говорит Баки, оторвавшись от его губ, и Брок, не обратив внимания на как бы не законченную фразу, со стоном прижимает такое желанное тело ближе к себе, проводит ладонью по спине, сжимает ягодицу, чуть оттягивая в сторону, по привычке проводя большим пальцем по дырке… И удивленно распахивает глаза, нащупав основание небольшой пробки. Обводит по кругу, опускает руку ниже, чуть надавливая на чувствительное местечко за яйцами, и Баки сладко выдыхает ему в шею. — Ты не дослушал. Руку верни на место. Это почти что больно, но Брок знает, что с Барнса станется и реально уйти — так уже было, когда он сорвался и подмял его под себя, целуя почти жёстко в губы. На поцелуй Баки ответил, но после — отстранил, используя левую руку, и просто ушёл в ванную, не слушая оправданий. Он потом объяснил, насколько для него важны эти выстроенные правила, и Брок не собирался спорить. Вновь схватившись за изголовье обеими руками, он чуть прогнулся в спине, притираясь ближе, но не позволил себе что-то большее. — Хороший мальчик… Заслужил награду, — Баки коротко целует в губы и спускается по телу ниже — прикасается невесомо к линии челюсти, ключицам, груди, прессу… Проводит влажной — когда успел облизать? — ладонью по члену. Брока выгибает — настолько заострились ощущения, и он почти что машинально толкается бёдрами в чужой кулак, стремясь стать ближе, почувствовать ярче. — Куда бежишь? Не торопись, — выдыхает Барнс куда-то ему в пах с заметной усмешкой в голосе, и Брок чувствует, что еще немного — и тоже погнёт чёртовы металлические прутья. Он еле сдерживается, чтобы не сказать что-нибудь, но идея явно положительного отклика не найдёт, и Рамлоу только громко втягивает воздух, наполняя лёгкие кислородом, заставляя себя хоть как-то соображать. А потом это перестаёт работать — Барнс, облизнув свои покрасневшие по-блядски губы, прикасается губами к головке. Он всегда сосёт с удовольствием, совершенно не смущаясь заливающей подбородок слюны или спермы, попавшей на волосы. Брок помнил, как впервые попробовал этот рот — через месяц после начала реабилитации к нему в комнату пришёл уже не Зимний — Баки; и совершенно всерьёз признался в своих чувствах. Они тогда больше целовались и изучали тела друг друга, чем, собственно, занимались чем-то непотребным, но на взаимный минет их хватило. Барнсу не хватало опыта, но энтузиазм с лихвой компенсировал… Сейчас же Баки сосёт как бог. С лёгкостью берёт глубоко, пропуская в горло, и знает, на какую венку нужно надавить, когда провести языком под уздечкой, чтобы Брок застонал в голос. Сейчас он, правда, отстраняется до обидного быстро. — У меня на тебя другие планы, сладкий, — очередной быстрый поцелуй в губы, и долгий — в шею, ставя засосы, метки (Баки любит таким образом заявлять свои права, разукрашивая Брока временами так, что попытка переодеться в общей раздевалке вызывает одобрительный свист, а сам только смеётся над попытками ответить ему тем же — регенерация справляется с такими пустяками едва ли быстрее, чем за пару часов. — Можешь отпустить левую руку, но ниже талии не касаться. Никого. Первое, что делает Брок, когда ему разрешают частично поучаствовать в процессе — притягивает к себе за неаккуратный пучок, в который собраны уже довольно длинные волосы, и глубоко целует, не давая отстраниться. До Баки он не любил целоваться — ну, так то было «до». Барнс стонет в поцелуй, прижимается всем телом, трётся, как котёнок, и в конце концов всё же отодвигается. Смотрит в глаза Броку долго, пристально, и произносит чуть ниже, чем обычно: — Вытащи её. Хочу тебя объездить и кончить без рук. Что же — Брока не нужно просить дважды. Он оглаживает дырку по кругу, собирая смазку на пальцы, чтобы не сделать больно, и чуть надавливает, загоняя, наоборот, глубже, с удовлетворением слыша стон. Повторяет ещё несколько раз — чуть вынимает, растягивая мышцы входа, и вновь вталкивает полностью, задевая простату. Баки тяжело дышит куда-то в шею, что-то говорит, тихо и неразборчиво, но Брок готов поклясться, что это русский (скорее всего, что-то вроде «blyad', blyad', blyad'»)… — Вытащи уже… Хочу твой член, Брок… — от сбивчивого шёпота куда-то в ухо откровенно ведёт, мысли так и норовят уплыть в сторону, но Рамлоу не позволяет — кажется, ему отдали контроль, и упустить его сейчас было бы откровенным разочарованием. Правую руку он, впрочем, оставляет на месте (любимая поговорка Романовой про «не будить лихо» в случае с Барнсом как никогда актуальна), и медленно, одним тягучим движением вытаскивает пробку. Баки резко выдыхает, прикусывая стык плеча и шеи, и тут же зализывает ранку. — Хочешь сам? — чуть с насмешкой, пропуская в голос хрипотцу, которая заводит Баки так остро, что он временами не может сдерживаться даже на работе. — Боже… — выстанывает Барнс на одной ноте, опускаясь на член, и Брок до боли стискивает чужое бедро, зная, что не сможет повредить при всём желании. — Руки… Выше талии, конфетка, — Баки дышит тяжело, привыкая, но условия блюдёт четко. Брок, почти зарычав от неудовлетворённости, от острой потребности касаться так, как хочется, действительно возвращает руку выше. Оглаживает пресс, чуть царапает соски и оставляет ладонь на талии, надеясь, что ему дадут возможность регулировать темп. Но, по правде, надежда абсолютно беспочвенна. Баки наконец начинает двигаться, и Брок старается не сосредотачиваться на жаркой тесноте, плотно охватывающей член — иначе все закончится до обидного быстро. Он смотрит на партнёра. Длинные, почти девичьи ресницы подрагивают в такт дыханию — тяжёлому, частому, губа закушена так сильно, что на нижней видна крохотная капелька крови, которую так и хочется собрать языком. На шее всё ещё заметен слабый след от засоса, что Брок оставил во время готовки ужина — Баки, только в низко сидящих спортивных штанах, тихо насвистывающий что-то в процессе нарезки салата, был настолько потрясающим, что Рамлоу не удержался. Правой рукой Барнс опирается на бедро Брока, а левую завёл за спину — несмотря на уверения в том, что всё в порядке, он всё еще боится сделать больно или навредить, во время оргазма утратив контроль. Движется он в своём любимом темпе, который Брока одновременно заводит и невероятно бесит — неторопливо, с оттяжкой, каждый раз опускаясь до самого корня и почти полностью снимаясь с члена, оставляя только головку. Баки тихо постанывает при каждом движении, и в этом звуке столько неприкрытого удовольствия, что Рамлоу вторит, выдыхает хрипло в тот же момент, сжимает пальцы на талии, расцвечивая бок синяками, пусть и на непродолжительное время. Брок не знает, сколько длится эта сладкая пытка, но Баки чуть ускоряется, а потом, наклонившись, выдыхает в губы: — Свободен. Заслужил. Рамлоу тут же со стоном проводит второй рукой, прохладной из-за долгого соприкосновения с металлом, по его бедру, довольно жестко фиксирует и ускоряется, насаживает буквально Барнса на себя, вынимая едва ли наполовину — быстро и почти что слишком, с кем-то менее крепким это бы не сработало. Баки же только стонет сладко, подаётся навстречу, отдаётся с такой страстью, что Брок поверить не может где-то на периферии сознания, что такое чудо досталось ему. Но вообще-то думать сейчас — проблематично, чувства захлёстывают так, что этого слишком много. — Брок, — выстанывает Барнс прямо перед оргазмом, кончая так ярко, что пара капель попадает Броку на подбородок, и Рамлоу срывается следом, толкнувшись по инерции ещё пару раз в тесно сжавшееся нутро. После, уже наскоро обтершись влажным полотенцем, они лежат в обнимку на развороченной постели. — Спинку кровати нужно переделать, — лениво тянет Баки, — укрепить, может? — Недавно чинили, — фыркает Брок в ответ, — я думал про вибраниум, но вряд ли наш кошачий друг обрадуется подобной просьбе… — Я напишу Шури, — Барнс ластится, трётся, явно намекая на продолжение, и Рамлоу совсем не против, — она не откажет.