unrepeatable

Катсуки Бакугоу не был сентиментальным. Он никогда бы в жизни не открыл бы вновь этот обшарпанный альбом, если бы не семейные-нахрен-они-сдались-посиделки. Палец Мицуки коснулся очередной фотографии, привлекая внимание к снимку юноши, выполнявшем данк*. — Было глупо бросать баскетбол, — сказала женщина, продолжая рассматривать фото, когда-то светившееся на первой полосе школьной газеты. Да, пожалуй, из всех многочисленных секций, в которые парень был благополучно затянут матерью, Катсуки действительно нравились лишь занятия баскетболом. — Смотри, а тут и Изуку в кадр попал, жаль, что он так быстро бросил. Интересно, как он сейчас. А ты помнишь тётушку Инко? Чудесная была женщина. Ну же, воды в рот набрал?! — вести монолог Мицуки не любила, о чем парень прекрасно знал, оставаясь немым собеседником для скорейшего прорыва матери, после которого он, неблагодарный сын, может «валить на все четыре стороны». — Ты хоть Изуку помнишь? Ходили же вместе в среднюю школу, милый такой мальчик, — вглядываясь в маленький силуэт на скамейке запасных, продолжала Мицуки. — Неа, не помню, — порядком устав от бесполезных разговоров парень, сунув руки в карманы, поплелся к себе в комнату, оставляя нахмуренную мать наедине с альбомом. Конечно, не помнил, хах. Этот парень знатно выбешивал Бакугоу всем чем мог, начиная с дурацкого прозвища, слишком часто вылетающего из рта писклявого задрота, и заканчивая его слепой верой в то, что человек способен на всё что угодно, стоит только постараться. Глупость бесившая Катсуки до желания выбить её из головы кудрявого придурка. Когда мать захотела запихать его в очередную секцию, для того чтобы её сын хоть где-нибудь расходовал свою неиссякаемую агрессию, лишь бы не дома, Масару предложил спорт, в котором по мнению старшего Бакугоу, его пыл мог бы пригодится — баскетбол. И всё бы ничего, но какой чёрт дёрнул Митсуки пригласить и Изуку туда, Катсуки не понимал. Метр шестьдесят с лишним не смог бы стоять рядом с ним. Пусть и имена в списке шли друг за другом, у такого как Деку не было шансов добиться чего-то, как бы тот не хотел. Это была простая правда, такая элементарная для Катсуки и такая удушающая для Изуку. В основном, во время тренировок Деку гоняли за всевозможными справками для тех, кто был посильнее и смог бы отыграть время на площадке с пользой. Его любили. Не уважали, но любили, как того, кто делает скучную работу с бумажками и наводит порядок в зале после тренировок. Блондин не раз видел, как парень, справившись с уборкой, оставался тренироваться самостоятельно, и пытался отработать простейшие приёмы. Но на уровне профессионала он, конечно, не мог их выполнить. Так прошло несколько месяцев. На носу важный матч с другой школой, а зеленоглазый юноша всё так же безрезультатно пытается забросить мяч в слишком высокую для него корзину. В пустом зале разносится жалкий звук, слышымый только Катсуки, стоящему за дверью зала. И блондин выходит на свет. — А! К-Каччан, прости, — Мидория даже не посмотрел на Катсуки, спрятав взгляд в ладонях, — я уже ухожу. Хорошо поработали се… — трущего глаза мальчика прервал резкий удар мяча о пол. За те пару секунд, что Изуку растирал выступившие слёзы, Катсуки подхватил мяч и выполнил бросок крюком с точным попаданием в корзину. — Ты… , — блондин прищурившись бросил взгляд на низкорослого юношу, — никогда не сможешь повторить, Деку. Эти же слова Изуку прочитал во взгляде Катсуки после победы на соревновании, во время которого Мидорию ни разу не выпустили на площадку. Школьные газеты пестрили снимками Бакугоу, выполняющего данк, а Мидория вскоре ушел из секции. Их с Бакугоу отношения за все годы совместной учёбы не вышли за пределы классного товарищества с толикой неприязни и упрёков со стороны блондина, который спустя некоторое время также забросил здания баскетболом. Однако установленная планка превосходства первого над последним никуда не делась, становясь всё крепче благодаря новым и новым покоренным Бакугоу вершинам, до которых Деку не доберется ни в жизнь. Так и закончилась эта ничем не примечательная история школьных лет несостоявшейся звёзды баскетбола. А сейчас Бакугоу двадцать один и прошлое на выцветающих снимках его совершенно не тревожит. *** — Эй, Бакугоу, ты же понимаешь, что я сдохну от скуки в обществе этих ценителей прекрасного?! — Может хотя бы с того света ты перестаешь меня донимать, — нервно стуча пальцами по поручню, распугивая соседних пассажиров трамвая, шипел в трубку блондин. Если бы Катсуки не знал Эйджиро, то сбросил бы вызов и к концу недели выбросил телефон в окно из-за очередного вспылающего уведомления с просьбой прийти на эту сраную выставку. Художественную выставку какого-то всратого художника. — Ну, Бакугоу, тебе сложно что-ли, я тебя не так часто о чем-то прошу! — Да-а-а, на этой неделе это твоя первая просьба, — юноша скосил взгляд на табло часов и добавил, — сегодня аж понедельник. — Каким хером тебя то туда понесло? — Я пообещал Мине сфотать её у какой-то картины, которая ей до чёртиков нравится, потом как-то приплелся Денки с его любовью к андеграунду, а после и ещё пара ребят. Теперь у нас что-то типа проекта, благодаря старосте с запалом в одном месте. Меня заявили, как фотографа… — Ну и лох, — прямо выдвинул Катсуки, — Ты же не думаешь, идиота кусок, что я помогу тебе с этим? — С меня острый рамен в лавке Миотаки, — выдержав небольшую паузу, в мольбе произнес красноволосый, — вдвоем мы быстрее справимся. — Не убедил. — Ладно, твои фото каким-то волшебным образом лучше, снимков любого чела, учащегося на факультете фотографии, ты грёбаный читер с апгрейтом по всем фронтам. «Зато с характером конкретно так налажали», — добавил про себя Киришима. — Три острых рамена и черный латте, — отрезал Катсуки, зная твердолобость Эйджиро и сумев выторговать лучшие условия. — Ты меня разоришь, — ответил парень шумным гудкам, сменившим грубый голос его друга. От: Ультрафрик 16.38 «В сб вечером будем ждать у входа на площадку. Адрес: *** 55, корпус 1. Аппаратура с меня ୧(ಠ Д ಠ)୨!» От: Бомбанутый 16.50 «И жратва тоже.» *** У каждого человека возникало чувство искреннего нежелания идти туда, куда идти было необходимо? Если человек, необременненый собственной внутренней чуйкой, паникуйющей по поводу и без, существует, то Бакугоу Катсуки искренне ему завидует. Пускай она же не раз и выручала, правда не его, а одного неудачника, отирающегося поблизости. Эффект бабочки, действия которого слишком часто замечал Бакугоу, иногда заставлял парня усомнится, как бы ему не противно было это признавать, в отрицании существования соулмейтов. Катсуки пропустил очередную тренировку и по воле случая пошел через парк? Изуку с опухшей лодыжкой уже сидит там на скамейке, а после на спине Катсуки едет домой, так же по воле мистера случая. Совершенно случайно. Катсуки не взял зонт и вынужден вымокнуть по дороге домой? Изуку задерживается в школе из-за дневной потасовки с Каччаном, в которой младшему разбили нос и он вынужден был отлеживаться в медкабинете, выйдя до того момента, как нога Катсуки переступила порог школы. Инцендент крайне не приятный, требующий извинений со стороны блондина… и зонта со стороны Изуку. Катсуки попался счастливый лотерейный билет с поездной на двоих? Прекрасно, да? Только вместо маленького Катсуки на курорт едут Митсуки с тётей Инко, сам же он остаётся с папой и Изуку, проводя вместе несколько дней. А когда Катсуки, лет кажется в двенадцать, пытались ограбить по доге домой, а мимо проходившийИзуку, увидев друга, закричал так, что мужчина удрал в ближайший закоулок? Если бы однажды Изуку не появился бы в нужном месте в нужное время, как завсегдатый герой еженедельного комикса, и Катсуки бы помер, то на том свете первым бы делом он спросил: " Да вы тут, блять, издеваетесь что-ли?!» Клеймо «Студент», такое желанное для юноши, означающее окончательное устранение точек пересечения с мелким задротом, в действительности рассекло их отношения окончательно. Последний случай, связанный с Деку, произошел 3 года назад, на перекрестке улиц Ватабуки и Ханидже, не было нужды запоминать названий улиц, но табличка «Осторожно! Идут ремонтные работы!», телефон с открытой фотографией Деку, случайно проскользнувшей в новостной ленте, на которой было неразборчиво написано название места, куда он поступил, из-за чего Катсуки пришлось остановится и всматриваться в тусклый экран, крик рабочего, только заметевшего Катсуки «Куда прёшь, под ноги, под ноги смотри!» и раскрытый люк в шаге от него, вынудили Катсуки поверить, что между ним и Деку существует ненормальная связь. Но спустя всё это время не было ни одного чёртового звоночка, напоминающего о красной нити судьбы, которой Катсуки так и хотелось придушить её создательницу. Не было, до недавнего вечера. Вместе с шумом города беспокойный ветер спонсировал нервно подёргивающийся глаз, который создавал некую импровизацию под аккомпанемент играющих нервов. Осеннее солнце слепило, отражаясь от таких же ярких как оно листьев, и будило неестественное для Катсуки ожидание чуда. Детского и наивного. Необходимого. Это был самый холодный, пусть и самый солнечный, октябрь со времён школы. Катсуки казалось, что он не был сентиментальным человеком, но сейчас, широко шагая по жёлтым, вымазанным в грязи листьям он чувствовал запах осени, для многих даже неощутимый, но такой отрезвляющий для блондина. — О, Боже, смотрите, что это у Катсуки Бакугоу на лице?! Улыбка?! Срочно запечатлите это мгновение! — из-за машины высунулся Эйджиро с крупным фотиком, название которого Катсуки даже не пытался запомнить, изображая из себя воодушевленного папарацци, поймавшего редкий, а этот действительно был редким, момент. — Заткнись, дерьмоголовый. — И тебе добрейшего. Не думал, что ты приедешь так рано, — подойдя ближе и обменявшись бро-приветствием произнес Киришима. — Что, чёрт возьми, значит рано? — Ну… Судя по народу у входа лекция ещё не закончилась, — парень поймал на себе скептический взгляд Бакугоу, — придется постоять пару минут? — И отморозить себе жопу. — Не кипятись… Хотя если это поможет тебе согреться продолжай, — отшутился Эйджиро. — А! Могу показать тебе фотки с… , — чего Катсуки сейчас хотелось меньше всего так это выслушивать очередные «исторические» события из жизни Киришимы Эйджиро, подкрепленные фотоматериалом. — Эй, тот парень пялит на тебя, — неожиданного для Бакугоу перевел тему красноволосый, указав на только подошедшего юношу, который, пожалуй, мог бы конкурировать с Эйджиро на звание «Ультрафрик». — А? — оглянувшись, блондин заметил юношу в десятке метров от них, который действительно «пялил». Пристальный взгляд гетерохромных глаз, не отведенный после понимания странным парнем, что его заметили, выбешивал Катсуки. Немое убийство во время откровенного изучения продолжалось пока гетерохром не подошёл ближе к ним. — Не видел, чтобы ты приходил сюда раньше. Ты сейчас тоже к нему? — парень, рост которого на полголовы превышал 172 сантиметра Бакугоу, остановился прямо перед раздраженным блондином. Катсуки застопорился, смотря снизу вверх. Он его знает? Парень с шрамом на половину рожи и стрёмными волосами вещь незабываемая, такого фрика бы он запомнил. — Чё. Ты кто вообще? — Пошли, — обойдя Бакугоу и махнув рукой незнакомец направился ко входу под тихие перешептывания краснощёких от мороза или по другим причинам девушек, которые, по видимому, тоже пришли поглазеть на произведения природы, запечатлённые на бумаге. -Эй, я подожду остальных тут, — завидев макушку Каминари вдалеке крикнул Эйджиро развернувшмуся блондину — Увидемся внутри и не думай, что так сможешь слинять! «И на кой-чёрт я пошёл за этим придурком?» * * * Охранник спокойно пропустил парней в высотное офисное здание. Эта ловушка любопытства захлопнулась вместе с дверью лифта, в то же время давая новые возможности растущим вопросам, которые зрительный контакт удволетворить не мог. Имя «плюс-ультра-фрика», а на самом деле просто «Шото» Бакугоу заметил на узком ремешке плетеного браслета, скорее всего подаренного кем-то. К этой идее его привело несоответствие внешней «идеальности» прикида, на который Катсуки пришлось бы несколько месяцев пахать, и этого браслетика, шатающегося на запястье. Серое пальто юноши подчеркивало статность не только своего производителя, но и своего носителя. Хотя раньше Кацуки представлял богатеньких детишек избалованными тупицами с ценниками на показ. «Альфач, блин»— усмехнулся просебя блондин. Сам же Бакугоу кроме как парки парулетней давности, крупными высокими ботами и непримечательным вязаным шарфом похвастаться не мог. Есть на что тратиться, а распиздяйская одежда для сосунков ©Великий Бакугоу Катсуки. Шрам, который, хоть и бросался в глаза, не делал из юноши моба хоррор фильмов, Шото скорее принадлежал к типу «популярен-у-девочек-и-мальчиков». — Спасибо, конечно, что увел мою задницу с мороза, но, будь добр, поясни куда, ты, чёрт возьми, куда ты теперь её ведешь? Она конечно любит приключения, но её владельцу хотелось бы знать, — язвенно выпалил Катсуки подметив несвойственную ему увлеченность в процессе изучения незнакомца и пожелав немедленно избавится от желания узнать больше, задал, пускай и нелепый (чит. идиотский, что просто пиздец), вопрос. Тодороки на это лишь перевел такой же изучающий взгляд на Катсуки, хотя последнему показалось, что незнакомец пытался оценить содержимое блондина, в отличие от изучений Бакугоу сосредоточенных на оболочке юноши напротив. «Пятый. Этаж», — учтиво вмешалась система, открывая двери напротив входа в ариендованные помещения галереи. Выйдя из лифта, попутно снимая верхнюю одежду, «Шото» всё же проигнорировав вопрос Катсуки тихо приоткрыл дверь, впуская парня в зал больше напоминающий широкий коридор с видеющейся развилкой в конце. Следуя за незнакомцем Бакугоу пару раз бросал взгляды на висевшие на фоне серых стен картины, предпочитая изучать узор паркета. Несомненно, в этих живописных пейзажах разнообразной местности в точности воспроизведенных до каплей на травинках было нечто завораживающее каждого, но…но что-то было с ними не так. Катсуки буквально ощущает, как ветер взъерошил его волосы, неосознанно проводя по ним рукой, после очередного поднятого взгляда. Это было как-то необъяснимо…? Картинка изображённая с фотографической точностью, вот только Катсуки никогда не чувствовал ту сторону изображения. Да, красиво. Да, профессионально. Всё что можно было сказать о снимках Бакугоу, но эта красота определялась измеренной правильностью, установленной каким-то ценителем прекрасного, по его же мнению, и внесенное в современное общество со значком «красиво». Творения на холстах разительно отличались от фото, хотя и могли посоревноваться в точности изображения. — Как тебе? — обернувшись произнес Шото. Попытавшись состроить незаинтересованую физиономию и презрительно зыркнув, Бакугоу промолчал. Теперь в этой дурацкой игре «оставь вопрос без ответа» счёт сровнялся на 1:1. — Именно таким я тебя и представлял. — Да откуда ты, чёрт тебя дери, меня знаешь?! — резанув слух половинчатого отозвался Бакугоу, заработав себе внеочередное прозвище — «истиричка». Если этот вопрос станет следующим очком Шото в их тупой игре, то Катсуки за себя не ручается. — Я не знаю тебя, как человека, — притормозив отвернулся юноша, снимая теплое пальто. — Ты понял о чём я говорю. Откуда ты, придурок, знаешь моё имя?! — начинал закипать блондин. Вот просто возьми, блять, и ответь. — Ты совсем дурак? — флегматично ответил половинчатый, развернулся и вновь побрел вглубь галереи. — Эй, эй, эй, — оторопев от наглости незнакомца выпалил Бакугоу, в пару шагов нагнав того, и, дёрнув за плечо, развернул к себе лицо. Этим невъебически наглым, с точки зрения Бакугоу, лицом. — Ты… — но его довольно резко перебил юноша напротив, даже не дрогнув под крепкой хваткой Катсуки. — Если мы куда-то идём, то в этом есть какой-то смысл. Ты об этом не думал? Просто поперся за каким-то неизвестным парнем? Тебе не показалось, что это странно? — с более чем мелонхоличным выражением отрезал Шото, сдёрнув руку с плеча, не отводя глаз, — И не думай, что каждый будет терпеть твою грубость, уже не маленький. Холодный взгляд, заставил внутренности Катсуки ещё больше скрутиться, оттопырив все иголки на показ. — Не тебе мне рот затыкать, фрик, — прошипел Бакугоу, смотря снизу вверх, немого оскалившись, словно и не человек, а злая псинка. Мелкая, но не менее опасная. — Если ты всё ещё хочешь узнать, то, что тебя итак интересует, хотя это уже и любому читателю ясно, советую помолчать… В очередной раз смерив Катсуки взглядом, Шото прошел к одной из ширм, ограждающих каждую картинку в расширенной части коридора. «Весьма глупая планировка, с точки зрения распределения места», — такой была первая мысль проскользнувшая у Бакугоу в голове. Возможно, он был прав… как человек истино рациональный, радикально отличавшийся от организатора выставки, для которого само пространство было ни чем иным как полем для игры с чужими ощущениями. Образовавшиеся небольшие пространства создавали атмосферу уединения, не только с полотном, тем самым гарантируя полую концентрацию внимания именно на этом моменте чьей-то жизни, но и с возможным созрителем, который мог бы стать вашим собеседником на пару минут или часов, а в редких, но встречающихся случаях, на пару лет. Сам бы Шото не верил в то, что из случайного встречного, предпочитающего сидеть на лавочке пыльной галереи, выйдет хотя бы собеседник. До той весны два года назад. Может дело было в зеленовласом чуде, шептавшем под нос собственные недочёты в скетчах проходивших мимо посетителей? Юноша, судя по количеству набросков, был окружён нескончаемым количеством людей, оставлявших его в ограниченном одиночестве, в которое тогда и вторгся такой же одинокий и, возможно, не менее странный парень. Удивившее самого Шото, сильное желание увидеть наброски чётче заставило взгляд скользнуть на кудрявого мальчика со странным зеленоватым оттенком волос. И удивительным изумрудным взглядом, ставшим для Шото ещё большей неожиданностью, чем последнее спонтанное желание, из-за которого они теперь смотрели друг на друга. — А… можно я тебя нарисую…? — в каком-то навождении сказал мальчик. — А? — А! Прости, это наверное слишком дерзко с моей стороны, но я просто учусь, ты не думай, я не какой-нибудь там сталкер или ещё там ахахаха… , — затараторил парень довольно высоким голосом. К редким веснушками прибавились розовые пятна, выдававшие смущение паренька. — Мне наверное уже пора, прости, — ссутулившись произнес юноша, убирая альбом в яроко-желтый портфель. — Можно, — неожиданно вырвалось у Шото. Изуку действительно оказался тем человеком, с которым «неожиданности» превалировали над обыденными вещами. Хотя большенству случаев способствовала врождённая неуклюжесть парня, такая же как и удача, тоже сопутствовала Изуку по жизни, по крайней мере в той, где Шото стал завсегдатым посиделок с друзьями Мидории, а как позже выяснилось — Деку. Изуку Мидория — коробка счастья, подобранная Шото, тем не менее как бы они не были близки, она ему не принадлежала. У них не было негласных правил разграничения отношений, которые каким бы то ни было образом ограничивали их в комфортном сосуществовании. Изуку оказался сверхтактильным мальчиком, и может быть слишком невинным, поэтому их с Шото тактильное общение раздивигалось от «я, пожалуй, послплю у тебя на плече» до «я пожалуй, посплю, с тобой». Тодороки воспринимал и воспринимает это как высшее проявление «филии», греческого понятия любви-дружбы, и он с лёгкостью мог назвать себя Изукуфилом, если бы не спутанность этого самого понятия со стороны общества. Только одно «но» мешало их гармонии: Мидория часто возвращался в прошлое разделенное с другим человеком, что Шото всегда видел в творчестве Изуку. И если самовыражение зачастую является средством ухода от реальности, границ истории одного себя, то Деку наоборот зарисовывал эти видимые рамки будь они прошлыми или настоящими. То, что юноша переводил на холст из воспоминаний было виденьем самого Изуку, в отличие от письма реальности не пропущенной через самого автора. Изображение действительности он писал, с точностью принтера, печатающего фотографии. Это было удивительно, но… искусство на то и искусство чтобы показать уникальность человека как личности, а не ремесленника — об этом молчал Тодороки Шото, видя как в последнее время затухает страсть Изуку к реальности, которая и толкнула его к становлению Деку — прекрасным художником, имеющим небольшую известность и достигнутую мечту за плечами. Он мог повторить, он смог. Шото присел на корточки перед изображением, спрятанном в одном из закутков, глянув на блондина, снимающего парку. — Мне нравится это место, — обняв колени сказал гетерохромный и одобрительно хмыкнул, когда Бакугоу присел рядом, принявшись разглядывать небольшую картинку. — Де… -… жавю? — Катсуки лишь хмуро глянул на Тодороки, устроившись также как он. — Никакие известные чудеса света не сравнятся с такими… локальными местами, — как бы Бакугоу не хотел признавать но, половинчатый был прав. Смутные образы детства прояснялись и дарили тёплое чувство ностальгии. Чувство, которые ни к чему не приведёт. Катсуки помнил эту детскую площадку, хотя её давно уже и нет, кажется вместо впихнули очередную многоэтажку. То местечко не было таким уж разнообразным на всякие качели и карусели, но в мало́м возрасте всё казалось иначе. И именно это «иначе» и было изображено перед ними. — Бесполезная трата времени, — шумно выдохнул Катсуки. Он и сам не понял, жалко ему своего времени или этого дотошного художника. — Ты считаешь это бессмысленным? — отозвался Шото вновь нечитаемой интонацией голоса и таким же выражением лица. — Только полнейший критин будет зацикливаться на одном и том же. Жизнь дана нам для того чтобы всё попробовать, а не мусолить до тошноты свой потолок. -… Что именно ты имеешь ввиду? — Ты сам видишь. Выше точной копии не прыгнешь, и вместо того чтобы идти куда-то он топчется на месте. «Ой, посмотрите, как я могу»… — Он трус раз боиться снова начать с пустого места… — Не тебе об этом говорить, — обжегающе холодный тон донёсся до ушей Катсуки. — Не все такие одарённые как ты и не тебе говорить такое о человеке, мечта которого в этих картинах. Ты же сам видишь, что это не просто копии, и не только ты это видишь, вот чего он хотел и чего добился. Люди испытывают чувства, которые что-то да задевают у них внутри. И… — Только идиот, мать твою, будет цепляться за эту ностальгию, — крикнул Катсуки с желанием раскрасить невыносимую рожу этого придурка новыми красками, и в качестве инструмента он, пожалуй, использует кулак, если до того дойдет, конечно. Несколько минут утекло в немой тишине. — Спина уже затекла так сидеть и кто додумался повесить этот хлам так низко? — недовольно нахмурился Катсуки нахлынувшим воспоминаниям. — Когда здесь станет многолюдно, ты поймёшь… Может даже вспомнишь, каково это — быть ребенком. Отвернувшись, Катсуки увидел, то, что возможно имел ввиду этото фрик. Потолки стали выше, всё пространство стало шире и чуднее стоило только поменять точку зрения. Быть маленьким в этом огромном мире тяжело. И страшно. Тем более если ты слабый. Но это не имеет значения сейчас. Прошлое, в отличие от будущего, не изменить, а цепляться за него и лелеять каждый уже прожитый момент, сжигая настоящее в своей голове, делая его лишь топливом для поддержания ушедшего — сраный вариант существования, по мнению Катсуки Бакугоу. — Пошли, — внезапно поднялся Шото, глянув дернувшегося Катсуки, который последовал его примеру. — Куда опять. Если ты думаешь, что я пришел сюда составить тебе, ценитель невъебически прекрасного, компанию, то ты кажется что-то попутал. — Ты действительно считаешь это, — юноша широко развел руки, окинув взглядом пространство, — пустым… ? — Может уже оставишь эту философщину? Я ухожу, — парень на мысках развернулся к выходу, намереваясь поставив точку в их диалогах друг с другом и с самими собой. Однако собственное отражение времён средней школы, ненароком замеченное в огромном зеркале, заполнившим одну из стенок композиции зала, перебило Кацуки дыхание, лишив его возможности забыть и это место, и его прошлоё, и их связь.