Чувство жизни

Мне всё ещё сложно спать ночами без того, чтобы хотя бы краем сознания контролировать каждый дюйм своего тела, чтобы оставаться в тени, чтобы быть незаметным, чтобы Комбинат не заметил меня. Мне всё ещё кажется, что мой побег — это всего лишь последствие очередной промывки мозгов, удара тока, лоботомии и прочих вещей, которые раньше подстерегали меня на каждом шагу, неважно, насколько осторожным я был. Иногда, закрывая глаза, я видел бесцветное лицо малыша Билли Биббита, с его остекленевшими глазами и ярко-бордовой полосой на горле; короткой и резкой, как порванный пополам лист тонкого картона. Я вижу также угольно-черные головы санитаров, привинченные к белым костюмам на тонкие болты шей. А ещё я вижу её. Её светлую резиновую кожу, на которой нарисовано человеческое лицо, её ярко-оранжевую помаду, её длинные, растягивающиеся руки, желающие обернуться вокруг тебя, точно дикие змеи. Её огромную грудь, сжатую униформой, надувающуюся вместе со всем телом, когда она начинает злиться, если видит, что ты не можешь следовать её правилам. Я всё ещё помню её. Она всё ещё не даёт мне спать ночами. В такие моменты мне особенно помогает Макмёрфи, его долгое хриплое дыхание рядом со мной, его огромные ладони, которые всё равно кажутся маленькими, когда он неосознанно протягивает их к моему лицу. Обычно он спит крепко, особенно после очередного раза, когда я отпускаю его, и он валится на кровать, точно мешок с зерном. Наверное, ему это странно не меньше чем мне. Всё эти годы он наблюдал только то, как под ним раздвигают ноги горячие, тонкие, изгибающиеся женские тела, как ему отсасывает очередная малолетка или же горячая вдова, недавно потерявшая мужа-фермера. Он всегда думал, что будет только брать, очаровывать, присовывать, и больше никак. А сейчас он сам от ночи к ночи оказывался подо мной, красный и потный, с широко разведёнными ногами и вздернутой задницей. — Ну ты и мощь, конечно, Вождь, — улыбается он мне после очередного раунда. — Так долго, это надо уметь, да… Да ни одна женщина, знай она о тебе такое, не упустила бы тебя из виду, голову на отсечение! Хочу сказать ему, что никакие женщины мне уже не нужны. Возможно, никогда не были нужны. Сражаясь с Комбинатом, даже не думаешь о каких-то плотских радостях, не то что о каком-то забытом понятии чувств. Возможно, мне всегда нужен был именно Макмёрфи. Не знаю, нужен ли я ему так же. Разговаривать о таком как-то не приходилось, да и никому из нас этого особо и не хочется. То, что мы даём — это шанс почувствовать себя живыми после того, как из меня несколько лет выкачивали разум, а Макмёрфи был на грани смерти огромное множество раз. Мы хотим всё-таки добраться до Канады. Возможно, как только мы пересечём границу, мы разойдёмся, и всё, что останется на память: это несколько белесых шрамов у меня на шее и плечах — там, где он кусал меня, когда от боли и удовольствия становилось невозможно терпеть — и его несчадно саднящая задница. А возможно мы останемся вместе, пока старость не сотрёт с нас любые порывы трахаться или разговаривать, и мы будем просто двумя старыми идиотами, сидящими на веранде старого ранчо и глядящими на ярко-бордовый закат. Не знаю. Ни о чём не хочется думать наперёд. Сейчас хочется просто жить. Макмёрфи со мной согласен.