Волчица

Волки умирают в одиночку.

      Армину кусок в горло не лез в дни, когда они с командором спускались в подземелья. В мрачных и холодных коридорах от отсыревших стен пёрло гнилью — в щелях разлагались крысиные трупики, кое-где валялись их голые хвосты. От этого смрада желудок скручивало.       Ханджи каждый раз говорила о новом плане восторженно, с безумной страстью в одном единственном глазе. Помимо Арлерта, который стал её помощником, она могла приволочь капитана, почти что насильно. Мужчине вряд ли хотелось находиться в загаженных тюрьмах. И, уж тем более, не хотелось, чтобы в него снова плюнула какая-то соплячка. Энни.       Армину кусок в горло не лез в дни, когда Зое в очередной раз решала попытать удачу и расспросить предательницу. На Леонхарт невозможно было смотреть — исхудавшая, бледная. Разведчик вжимал ногти в ладони и прикусывал щёки, чтобы отвлечься. И никогда не поднимал на неё глаз.       Командор долго распиналась, задавала бесчисленное множество вопросов, но ни разу не получила ответов. Заключённая молчала, даже головы не поднимала, пряча взгляд под отросшей чёлкой. И каждый раз у Арлерта до боли трепетало внутри, когда к своей части приступал капитан.       Леви старался делать как можно меньше ненужных движений и экономить время. Бил сильно, метко, но всё ещё сдерживался, потому что вряд ли кому доставит удовольствие пытать шестнадцатилетнюю преступницу. Командирского помощника он иногда отсылал то за водой, то проверить порядки — не глупый, видел, как тяжело ему стоять и смотреть на искалеченную девчонку. И Армин был благодарен, почти сразу срывался с места. Как только он уходил, Энни переставала сдерживаться и начинала кричать. Было больно. — Хреновую ты себе подружку завёл, — как-то вечером Аккерман нашёл юношу за работой, в бывшем кабинете Ханджи. Стратег пытался отвлечься, загрузив себя тонной макулатуры. Всё равно бесполезно, — Даже мне больше повезло с первым разом.       И Арлерт кивнул, потому что «да, не повезло ему влюбиться в предательницу». Не повезло ещё тогда, в кадетском корпусе, пытаться вызвать у девушки улыбку. Не повезло ему обрадоваться, когда это всё-таки удалось.       Иногда он приходил к ней, только по ночам. Без слов, не поддерживая зрительного контакта, вытирал влажной тряпкой засохшую кровь на лице и временами расчёсывал. Когда удавалось выиграть в карты лишнюю порцию еды, он всегда приносил её Энни. К слову, в карты он научился играть только из-за этого       Они ни разу не заговорили в течение четырёх месяцев. Армин попытался однажды — уходя ночью, уже было открыл рот, но смолчал, потому что никаких слов не хватило бы объяснить, что творится в его голове.       Энни спала плохо. С наступлением холодов так вообще перестала быть похожа на человека. Под глазами — синяки от недосыпа, на лице — от побоев. Юноша смазывал её серую кожу мазями, которые по-тихому таскал из госпиталя, и делал их сам по рецептам Ханджи. Но от них и толку не было — информация была нужна позарез, и Леви перестал сдерживать силы. Против сломанных пальцев мазь не помогала.       В январе Армин позволил себе недельный отпуск. Все семь дней он провёл в городе с Эреном, в какой-то хлипкой таверне. Там нашлись бывшие товарищи Ханеса, которые по доброте душевной угостили сопляков выпивкой. Уже после второй кружки грога Йегеря пробило на слезу, поэтому светловолосый юноша поспешил вывести героя и не позориться.       Капитан застал их двоих врасплох у конюшен. Арлерт, тащивший на плече друга, уже морально подготовился к потоку красноречивых высказываний и выговору. Но Леви, будто и вовсе не учуял запаха, ещё серьёзней обычного сказал: — Ханджи хочет тебя видеть, — покосившись на Эрена, он скривился и добавил: — Этого я беру на себя.       Благодарно кивнув, юноша удалился.       Зое стояла у окна и что-то задумчиво в нём разглядывала. Когда Армин вошёл, она, даже не обернувшись, попросила присесть. А потом чётко выдала: — Её казнят завтра на рассвете.       По комнате щеголяли блики заходящего солнца. В кабинете командора можно было наблюдать удивительной красоты закат. Однако, было не до него.       Арлерт, будто не понял этих слов до конца. Если бы не выпивка — подслащённый ром оказался той ещё гадостью, — он бы отреагировал более эмоционально. Но вместо этого совсем тихо, цепляясь за последнюю соломинку, спросил: — Это дело нельзя отсрочить?       Ханджи повернулась. Её лицо было измучено и бледно, повязка на глазу казалась ужасающей, а плечи опустились. Новая должность высасывала из женщины все соки — да и годы шли, никто не молодел. — Я тянула, как могла. Совет уже давно решил, — тяжёлый вздох, — Мои полномочия здесь бессильны. Прости. — Я понял, — руки дрожат, — Спасибо, что сказали. Я пойду.       Юноша поднялся с места и направился к двери, так и не дождавшись разрешения. Кому нужны эти формальности, когда внутри всё разрывает? Зое уже вдогонку сказала: — Поговори с ней. Станет легче.       Легче бы не стало, Армин знал. И идти к предательнице он не собирался. Только лежал на жёстком матраце в своей комнате и, пялясь в никуда, вспоминал времена кадетского корпуса.       Энни никогда не была красавицей или интересным собеседником. Арлерт её даже боялся поначалу — и до сих пор его охватывала зыбкая дрожь. Девушка могла довести до истерики, молча, одним только взглядом. И полностью описывало Леонхарт только одно качество — стойкость. Четыре месяца холода, пыток и одиночества не смогли заставить её сдаться.       Она учила Армина рукопашному бою в кадетском корпусе. Получалось у парнишки просто ужасно, он каждый раз возвращался с тренировок с синяками и ушибами. Но улыбался. Во время завтраков и обедов метал косые взгляды на Энни и планировал их разговоры наперёд. На ужине девушка не появлялась. А потом и Бертольт с Райнером стали отлучаться в это время. Жаль, Арлерт понял так поздно.       Эрен постучал, сразу же открывая дверь — такая уж была привычка. Стратег отвлёкся от мыслей и с ужасом заметил, что в комнате темно, хоть глаз выколи. Неужели он заснул? — Сколько времени? — Отбой был час назад. Или два, — Йегерь сладко зевнул и плюхнулся на кровать рядом с другом. — Что капитан? — Ничего, — фыркнул русоволосый, — Швырнул меня в госпитале и ушёл. — А выговор?       Эрен покачал головой. И выглядел он так, будто был недоволен тем фактом, что его не отчитали.       Темнота стала более комфортной и обнадёживающей. Армина она успокаивала, потому что прятала за своей сумеречной пеленой весь его грустный вид. Если бы друг увидел его лицо, это стало бы проблемой. — Эй, я тут подумал, — от парня повеяло до сих пор не выветрившемся перегаром. Такой же стоял от Ханеса в таком далёком прошлом. Хотя, если посчитать, времени прошло совсем ничего, — Можно у тебя остаться? А то в казармах… — Холодно и неудобно, — продолжил Армин, — Конечно. Оставайся.       Казалось, что Йегерь был рад повышению Арлерта даже больше, чем сам Арлерт. Помощнику командора полагалась комната — бывший кабинет Ханджи, в котором была и маленькая библиотека, и удобная — по словам Эрена — кровать, и рабочий стол. — Спи на кровати, у меня всё равно работы навалом. Я в библиотеку. — Не засиживайся. — Хорошо.       Армин ещё неделю назад рассортировал старые архивы от нечего делать. Но говорить правду, даже Эрену — тем более ему — он не хотел. Потому что у Йегеря с Энни были свои счёты. Потому что поддержки от него не последовало бы. Потому что связь с девушкой была опасной.       Ноги косились то ли от холода, то ли от томящего страха. Юноша всё ещё не был уверен, что ему нужно идти к заключённой. Что он скажет? Что расстроился?       Он остановился у входа в подземелье и прислонился лбом к холодной двери. Даже зажмурив глаза, у него не получилось вернуть себе трезвость мыслей. В голове была каша, буря, аттракцион из его нервов. — Какой же я идиот. — Прошептал Армин. Кого он обманывал? Всё равно же знал, что придёт.       В тюремных коридорах стояла невыносимая вонь. Заключённые привыкали, а им, законопослушным солдатам, приходилось каждый раз сталкиваться с тошнотой и слезящимися глазами. Ещё и на крыс удавалось наступать — капитан, помнится, однажды не заметил одного крысёныша, и тот убежал, оставив свой лысый хвостик под каблуком ботинок. Леви свою обувь чистил с красноречивой руганью, до мозолей тёр.       У камеры Энни всегда дежурили двое из военной полиции — условие Совета. Разведчик никогда не запоминал их имён, потому что досмотрщиков сменилось немало.       Чем ближе Армин подходил к камере, тем больше к его горлу подкатывал ком. Он злился, вскипал, как чайник. И не понимал, отчего. То ли оттого, что Её казнят, то ли оттого, что он не сможет помочь. — Погуляйте где-нибудь. — Юноша редко говорил таким серьёзным голосом, становился в эти моменты неузнаваемым. Будто лет двадцать прибавилось. — Там холодно, мальчик. Имей совесть. — Мужчина, сидящий вместе с товарищем за самодельным столиком из бочки, ухмыльнулся. У Арлерта заскрипели зубы. — Донесение со стороны командора или её приближённых плохо повлияет на вашу репутацию. Поэтому подождите, пока я вас не позову.       Разведчик говорил холодно, безэмоционально. А внутри всё рвало и метало от человеческой наглости. — Ладно тебе, пошли, — второй мужчина оказался намного сообразительней, быстро поднялся и обратился уже к Армину: — Если чего понадобится… — Я позову.       Двое солдат ушли, вполголоса обсуждая «недокормленного помощника нынешнего командора». Для самого юноши это было привычным делом, его не любили. Но сейчас мужчины просто злили, и Арлерт поймал себя на бесстыжей мысли, что кинуть их на передовую за стену — в штаны наложат.       Энни смотрела без явного интереса сквозь решётку. Живая. Пока что живая. Ещё тёплая, серая, с отросшими волосами.       Разведчик воспользовался запасным ключом и вошёл в камеру. Девушка, мотнув чёлкой, фыркнула: — А раньше прятался.       Странно, что она заговорила первая. Странно, что она вообще заговорила после четырёх месяцев молчания. Но, кто ещё более странный, так это Армин, который совсем безэмоционально сказал: — Тебя казнят сегодня на рассвете.       Он не хотел этого говорить. Точнее, не хотел с этого начинать. Но тем для разговоров особо и не было — не спрашивать же о погоде у человека, который провёл в подземелье несколько месяцев. — Я знаю. Рано или поздно это случилось бы.       У Энни был севший голос. Простыла. Юноша был готов принести несколько пледов, заварить не одну чашку чая, потратить всё своё скопленное жалование на лекарство. Но смысла не было. Из горла донеслось только тихое: — Мне жаль.       И совсем холодно Леонхарт ответила: — Не стоит. Мы оба знали, что так случится.       В углу камеры запищала крыса. Была бы здесь Хистория, точно бы заплакала. Но это была Энни, привыкшая к боли, страху и голоду. Она и глазом не моргнула, когда маленький грызун пробежал у её ног и скрылся в дыре между двумя плитами на стене.       У Армина дрожал голос: — Если бы я только мог…       Пленница же перебила довольно грубо, жёстко обрывая на полуслове: — Не можешь. Прекращай жалеть меня. — Да я не тебя жалею! — юноша сделал шаг вперёд, к сидящей на полу девушке, — Я жалею, что не признался раньше.       Хотелось завыть. Вернуться в комнату, в которой стоял запах старых книг, а не подземного гнилья, укрыться с головой одеялом и зареветь в подушку. Беседа не вязалась. Раньше Арлерт был умнее, всегда продумывал разговоры с Энни наперёд. А сейчас, как без оружия на войну пришёл. — И сейчас не стоит.       Заключённая опустила голову. В полумраке она казалась меньше самого Армина раза в два. Худая, осунувшаяся, но всё ещё непобеждённая. — Энни, — её имя было сложно выговорить, — Хоть передо мной не притворяйся.       Разведчик сказал это горестно, точно его обманывал самый дорогой человек. И от этого делалось больно. — Не делай вид, что уже свыклась со смертью. Тебе разве тебе не страшно? — Он не отрывал глаз от девушки, скрюченной на каменном полу. Её лодыжки посинели и распухли от кандалов, а с лица уже сходили жёлтые ссадины, оставленные капитаном после визита недельной давности. — Я знала, что меня ждёт. Я готова к смерти.       Внутри сдавленно заскулило сердце. Больно. — Армин.       И имя своё показалось юноше чужим. — Последнее желание. — Что угодно.       Арлерт был готов в тот момент на всё. Знал, что, если Энни попросит освободить её и сбежать вместе, он это сделает. Он даже надеялся на этот вариант. Да он на что угодно надеялся, кроме запрета: — Не приходи завтра. — Что? — дышать стало тяжело, — Но почему? — Такое моё последнее желание.       И спорить с ней было бесполезно. Леонхарт никогда не отказывалась от своих слов, всегда шла до последнего.       Армин смотрел на неё, исхудавшую, бледную, холодную и не мог поверить, что когда-то Энни улыбнулась ему. Только ему, сидя в запылившей библиотеке и листая запрещённую энциклопедию о внешнем мире.       Сейчас глаза её были незаинтересованны и пусты, будто все цели потеряли смысл. И до сих пор её стойкость, приевшаяся к каждой клеточке тела, не позволяла проиграть. Обычная привычка — биться. — Тебе пора. Полиция и так подозревает тебя из-за частых посещений.       Юноша не шевелился. Стоял, открыв рот, и даже моргнуть не смел. И всё не понимал, почему Энни даже на пороге смерти хочет оставаться сильной? Почему она не может просто признать свою слабость? Ведь не бывает абсолютно храбрых и бесстрашных людей.       Или нет…       Перед разведчиком было только внешне походившее на человека чудовище, закованное в цепи. Энни всю свою жизнь провела в цепях, привыкла к ним. Зверь, загнанный в рамки. Как крыса, слоняющаяся по подземелью, она сменяла одну клетку другой — родительский дом, кадетский корпус, военная полиция, война. Вся эта грязь стала частью её, прижилась к органам, въелась мысли. А Армину просто не нашлось места рядом. Он был чужим. Всегда был. И ждать взаимности было худшим решением в его жизни.       Разворот, пара шагов, ключ повернулся в замке. Арлерт взглянул на пленницу, снова через решётку. Может, и правда, она совсем не боится? Неважно, его её жизнь уже никак не касается. — Прощай, Энни. — Прощай, Армин.       И юноша зашагал вглубь коридора, оставляя за собой топот солдатских ботинок. Он позвал двоих солдат обратно, на пост и пошёл в свою комнату. И уже не видел, как заключённая обняла свои колени. Не слышал её тихих всхлипов. И уж точно не знал, как ей на самом деле страшно.       Армину кусок в горло не лез в дни, когда он спускался в подземелья. Как назло, в тот день он плотно пообедал.