Ирбис

Колючий ветер пробирал до костей, залезая морозными языками даже под дубовую медвежью накидку. Последние тропинки кончились у горного перевала, и теперь Отабек шагал по сухим рыхлым сугробам, то и дело проваливаясь в снег по пояс. Конечно, разве хану пристало думать о подобных мелочах? Довольно того, что лично поручил вернуть украденный меч, а то, что в горах не помешали бы провизия и снегоступы, слушать уже не пожелал. Ну ничего. Вот вернёт Отабек этот треклятый меч в ханский стан, получит обещанную награду, выкупит самого быстрого коня и ускачет к горизонту, куда глаза глядят. Сил больше не было на побегушках у ханских прихвостней работать за гроши. Батыр он или кто? С этой мыслью он поднапрягся, вылез из очередного сугроба, вытряхнул снег из сапога и пошёл дальше, забираясь всё выше в холодные горы и пригибаясь всё ниже под хвойными ветками деревьев. Поговаривали, что не простой воришка побывал у хана в оружейной, а сам шаман-оборотень из древних легенд, дух гор и защитник природы. Чушь, конечно, ерунда, но если уж он мимо самой лютой стражи просочился незамеченным, если из стана выскользнул непойманным, значит, точно мастер прятаться в собственной тени. С таким шутки плохи, тут нужно быть вдвое хитрее. Отабек повернулся к ветру спиной, придержал рукой колчан с луком, переждал резкий ледяной порыв — ещё один вестник скорой бури. Вроде до рассвета вышел, а день уже к закату повернул, всё небо заволокло густыми тучами. Скоро совсем стемнеет, наступит ночь беззвёздная, безлунная, какие уж там следы. Отабек и в горы-то пошёл наугад: люди говорили, будто видели, как неизвестный вор белым вихрем унёсся к перевалу, да только кого бы он ни спрашивал, все в разные стороны указывали. В низинах его быстро поймали бы, та же караульная стража выследила бы в два счёта, значит, в горы ушёл прятаться. А где тут спрячешься с одним мечом под мышкой? Уже и сам Отабек стал думать, где бы укрыться на эту ночь от пурги и холода, когда вдруг сквозь свист ветра услышал, как в кустах неподалёку тихо хрустнуло, настороженно зашуршало. Он снял с плеча лук, наложил стрелу на тетиву, отступил ближе к сосновому стволу и крикнул в сгустившиеся сумерки над лесом: — А ну, выходи, вор! За кустами недовольно заворчало, пророкотало раскатом далёкой грозы. И вдруг остатки вечернего света будто покрывалом занавесили: Отабек увидел перед собой огромную тень в полнеба — длинную, гибкую и смертоносную. Из нависшей над лесом тучи пресловутым белым вихрем на него летел живой снежный барс. Огромными лапами его толкнуло в грудь мягко, но сильно, так что в следующий миг Отабек покатился по сугробам, не различая, где земля, где небо. Попытался подняться — шатнуло в сторону, словно ковёр из-под ног дёрнули. Цапнул пальцами воздух над плечом — понял, что лук остался лежать на снегу в нескольких шагах, один только колчан за спиной болтался да охотничий нож у пояса висел. Отабек выхватил нож, вскинул голову, а зверь уже разогнался для нового прыжка. Напружинил лапы, ударил хвостом и снова закрыл собой полнеба. На сей раз батыр вовремя пригнулся, отступил, раз-другой рубанул ножом воздух вокруг себя. Но и барс на месте не стоял: танцевал по снегу влево-вправо, следил, размахивал хвостом, рычал и скалил пасть, так что кровь стыла в жилах. Выждал, пока рука у батыра устанет, пока он опустит лезвие, прыгнул и снова сбил его с ног, да так и остался стоять, прижимая добычу лапами к земле. Распахнул пасть, заревел громко и яростно, того гляди в глотку вцепится. В лицо пахнуло жаркой горечью, а Отабек как зачарованный всё смотрел на страшный оскал, на хищные дикие глаза и думал невольно: «Не у всякого человека такую зелень колдовскую в глазах увидишь, что даже в густых сумерках огнём светится, а тут зверь...» Опять сверкнули острые зубы, опять поднял нож батыр. Примерился было ударить в этот необычный, будто человечий, глаз, да только барс снова дёрнулся, увернулся. Распороло лезвием светлую шерсть, оставило за собой глубокую бурую полосу. Зверь рыча отскочил, замотал головой, зацарапал морду лапами. Отпрыгнул и Отабек в другую сторону, в два шага добежал до оружия, вскинул лук с единственной отравленной стрелой из колчана. В последний миг бросился хищник с места, да только стрела успела раньше — угодила ему в переднюю лапу. Вечерний ледяной воздух разорвал такой же ледяной и звонкий вой. В ту же минуту, пока барс не опомнился, Отабек успел выпустить ещё по стреле ему в грудь и в спину. Не выдержал зверь, заскулил тихо, жалобно, вцепился зубами в стрелу на лапе, попытался достать, перегрызть, да всё без толку. Оглянулся на охотника, уже заготовившего новую стрелу, и вдруг похромал обратно, откуда пришёл. Прыгнул неуклюже за цепь сухих кустов, только снег под лапами хрустел всё тише. Отабек бросился вдогонку: а ну как вылечится зверь, залижет раны и вернётся должок отдать? А если этот же барс загрыз воришку, то, может, в его логове и украденный меч найдётся? В горах темнело быстро, ветер завывал всё сильнее, швырял в лицо колючий снег со льдом и сам норовил сбить с ног, но следы лап, широкие разводы хвоста и капли крови ещё виднелись в тонкой позёмке. И совсем скоро они вывели Отабека к спрятанной меж скалистыми хребтами низенькой берлоге, укрытой сверху плотной снежной шапкой. Подошёл батыр ближе, пригляделся и ахнул: рукотворная! Звери отродясь не строили себе жилья из отёсанного камня и чужих костей... Отабек обошёл берлогу кругом и увидел вход, до странного похожий на огромную распахнутую кошачью пасть. Хотя, может, просто показалось в полумраке после доброй драки с такой же огромной кошкой. Только морок никак не спадал, и длинные белые клыки по обе стороны от проёма всё не исчезали. Стало быть, настоящие. Из просвета между шкурами на входе пробивался свет. Внутри горел костёр, значит, там и впрямь кто-то живёт? Отабек разом выдохнул и отдёрнул шкуру в сторону. Назвать это логово берлогой больше не повернулся бы язык. Это было настоящее человеческое жильё, ещё не старинное, но крепкое и добротное. Свод подпирали чьи-то гигантские белые рёбра, пол под ногами устелен плетёными ковриками, по стенам тянулось множество полок с какими-то черепами и травами, камнями и свитками, кувшинами и пузырьками. Посреди логова был сложен небольшой открытый очаг, в очаге ярко горел огонь. А у огня спиной к Отабеку сидел раненый юноша с приподнятой рукой. По его широким голым плечам струились рассыпанные длинные и светлые, как шерсть барса, волосы, а под лопаткой торчала Отабекова стрела. — Ну что, полюбоваться пришёл? Или добить? — раздалось хрипло и насмешливо. Юноша сплюнул в огонь и снова поднёс руку к лицу. Видно, часто ему приходилось иметь дело с охотниками, если знает, как правильно высасывать из раны яд. Отабек шагнул внутрь, опустил за собой шкуры и пригляделся внимательнее. Почти так же тесно, как в его юрте в долине, только тут вещей побольше. Рядом с очагом нашёлся старый деревянный идол, больше похожий на потёртый пень. Между полок с травами на стенах висели гобелены и кинжалы, пара самодельных луков и кожаный бубен. А в самом тёмном углу логова прятался каменный то ли стол, то ли алтарь. И на этом алтаре на гнутых костяных подставках лежал украденный ханский меч. — Ты кто такой? — спросил наконец Отабек. — А сам-то как думаешь? — ответил юноша, даже не обернувшись. — Ты Никола, верно? — сказал Отабек, и юноша перед ним вздрогнул. — Вот уж не думал, что дух этих гор, шаман-оборотень, о котором я с детства слышал столько гордых легенд, на деле окажется обыкновенным вором. — Но-но, полегче, — прорычал оборотень и обернулся. По бледной левой щеке тянулась и кровоточила свежая глубокая рана от охотничьего ножа. Но паутина старых белёсых шрамов на его лице как бы намекала, что этот бой был далеко не первым и не самым страшным в его жизни. — Никола был моим дедом и честным шаманом. И меня растил таким же до тех пор, пока ваш хан не приказал убить его и вырезать всю его семью. А ты чего, прибежал перед господином выслуживаться? — Я пришёл за мечом. Они вместе покосились на каменный алтарь. Юноша снова сплюнул в огонь и принялся оборачивать руку в какие-то тёртые травы. — Как тебя зовут? — спросил Отабек, всё ещё не трогаясь с места. — Теперь уже неважно. Все, кому удаётся уйти из моих гор живыми, зовут меня Ирбис. — Вот что, Ирбис, я тебя не трону, если ты отдашь мне меч добром. Оборотень только рассмеялся хрипло и слабо. Взялся за стрелу на груди, с шипением вытащил наконечник из-под кожи и начал обрабатывать новую рану. — Тогда можешь смело добивать. Этот меч сковали ещё мои прадеды, а теперь он по праву мой. Я его вернул, а не украл. И отдавать никому не собираюсь. Отабек вздохнул. С каждой минутой всё это становилось сложнее и запутаннее. Он, конечно, никогда не верил в безусловную святость их хана, но чтобы так исказить правду... С другой стороны, где гарантии, что этот странный шаман сейчас сам не затуманил ему разум, подняв со дна памяти собственные же тёмные подозрения? Отабек всю жизнь был искусным, но простым охотником, ловил то, что можно было потрогать и съесть. Но гоняться за удачей, славой или правдой считал одинаково глупым и бессмысленным занятием пустозвонов, которые не в силах подкрепить свои слова делом. — Что в нём особенного, что наш хан так за ним охотится? — подумал он вслух. — Да чтоб я знал! — Ирбис от души сплюнул в костёр, на этот раз просто так, без яда. — Ни магии, ни драгоценностей в нём нет. Набрешут, как всегда, с три короба, а потом сами же верят в свои сказки. Но это единственная вещь, которая осталась у меня от деда, — Ирбис опасно покосился исподлобья. В медвежьей накидке вдруг стало жарко. Отабек раздёрнул широкий пояс, стащил с себя шкуру, бросил её на пол, сам присел рядом с оборотнем и принялся вытаскивать у него из-под лопатки свою стрелу. — Ты же сам в меня её засадил, — помолчав, заметил Ирбис. — Я стрелял в зверя, а не в человека. — Всё равно убийца. Шубу-то свою, небось, с ещё не остывшей туши снимал. — Да и ты своё жилище, поди, не из древесных корней плёл. Я охотник. Я, как и ты, убиваю, чтобы выжить. — Так, значит, не отказываешься, что убить пришёл? — вывернул шею и холодно сверкнул зелёным глазом юноша. — Я пришёл за мечом, — упрямо повторил Отабек. Повисшую между ними тишину тревожил только вой ветра за стеной, шуршащий треск горящего хвороста в очаге и шипящий сквозь зубы от боли Ирбис. Отабек помог ему обработать рану тёртыми травами, смазал молча подсунутой мазью и перевязал, невольно отмечая, как быстро на том подсыхают и затягиваются разрывы, которые он сам себе дома латал бы месяцами. — Тебе нельзя здесь оставаться, — сказал наконец батыр, вставая с плетёной циновки. — Если я вернусь без меча, хан в конце концов пошлёт на поиски кого-то другого. Ирбис отвлёкся от перевязки руки, поднял суровый недоверчивый взгляд: — Без меча? Я думал, ты собирался продолжить бой на равных. — У меня у самого когда-то был дед. И отец. — А не боишься соваться в стан без добычи? Отабек задумался. Могут казнить. Могут отправить обратно в горы и велеть не возвращаться, пока не выполнит приказ. А могут и пощадить, но всю жизнь потом попрекать единственным проваленным заданием. Нет, смысла возвращаться к хану с пустыми руками не было никакого. Но отобрать меч у Ирбиса означало бы одновременно убийство и воровство. Батыр он или кто? — Даже если я вообще не вернусь, тебе это не поможет. Хан решит, что меня задрал медведь, или загрыз волк, или забрали духи гор — неважно. Он всё равно отрядит охотников за наживой. Я тебя нашёл, значит, найдут и другие. Тебе нужно уходить. — А ты что будешь делать? — юноша тоже встал и выпрямился в полный рост. Отабеку пришлось приподнять голову, чтобы посмотреть ему в лицо. В эти горящие огнём потусторонней зелени шаманские глаза. — Я давно собирался побывать на юге. Говорят, там есть обжигающие камни и песок, тёплые солёные моря и вечнозелёные холмы. Ирбис по-кошачьи склонил голову набок. По его бледным, исчерченным тонкими шрамами впалым щекам заплясали рыжие блики от костра, в складке меж светлых бровей залегла тень сомнения, но глаза всё ещё горели живо и ярко: — Да врут небось. Где-то и правда есть места без снега, лесов и буранов? — Хочешь сам увидеть? Оборотень снова насупился, сложил руки на груди: — Я бы посмотрел на твоё лицо, когда мы ничего этого там не найдём. — Ну, есть лишь один способ проверить. Только, наверное, снежным кошкам вроде тебя там придётся несладко, — усмехнулся Отабек. — Посмотрим, — почти по слогам прорычал Ирбис. Он подхватил с очага какую-то плошку с отваром, отхлебнул, поморщился. Потом взял другую глиняную чашу, вылил половину и протянул Отабеку. Батыр сделал глоток и точно так же сморщился от вяжущей травно-ягодной горечи настоя, зато в груди сразу потеплело, растеклось горячим к кончикам пальцев. Ирбис уселся обратно к огню, скрестив босые ноги. Ветер за стенами берлоги завывал всё громче, шкуры на входе дрожали всё сильнее, по полу сквозило пробивающимся внутрь холодом. — Кажется, сегодня тебе уже не удастся куда-то уйти, — задумчиво сказал юноша и ещё раз приложился к отвару. — Но и сюда никто не сможет сунуться. Оставайся, пока буря не утихнет, места на полу хватит. — Спасибо, — сказал батыр, присаживаясь на медвежью шкуру рядом. — А там уже решим, на юг идти или на север, — буркнул Ирбис едва слышно. Отабек вскинул взгляд: не послышалось ли. Оборотень молча смотрел в огонь и изредка лениво моргал светлыми ресницами. — Так ты пойдёшь со мной или нет? — не удержал батыр вопроса на языке. Ирбис дёрнул плечом с таким независимым видом, что внезапно напомнил единственную встреченную Отабеком кошку на ханском дворе, которая всегда гуляла сама по себе и не давалась в руки даже за еду. — Двое унесут вдвое больше скарба, — отвлечённо рассудил Ирбис и потёр рану на груди. — А ты вроде неплохо машешь ножом, вместе прокормиться будет легче. А сам нет-нет да и поднимал любопытные глаза, как будто ждал, что тот расскажет ещё что-нибудь интересное. — Меня зовут Отабек. — А меня дед с рождения звал Юрием. — Красивое имя, хоть и чужое, — кивнул батыр. — Смело называйся им, не прячь больше. Юрий замер, глянул долго, пытливо, а потом вдруг тряхнул головой, спрятал блестящие глаза и порозовевшие шрамы за светлыми прядями и будто нарочно сгорбился у очага, стиснув плошку в длинных пальцах. — Учти, если будешь храпеть, я тебя во сне загрызу, — как бы между делом сказал он. — Я не храплю, — спокойно заявил Отабек. Но нож на поясе на всякий случай проверил. Мало ли чего можно ждать от незнакомых шаманов-оборотней. В конце концов, ему не привыкать спать на холодном полу и каждую минуту быть настороже. Батыр он или кто?