Эпилог

      Маленький покосившийся домик с антенной на крыше заметает песком. Кевин не знает – не помнит – как давно это продолжается. Кажется, уже не один день. А, может, и не первый год. Крошечные белые песчинки просачиваются сквозь прогнившие доски на заколоченных окнах, забиваются в поредевшие волосы, хрустят на зубах вместе со скудной пищей. Песок теперь повсюду. Бескрайняя пустыня уходит далеко за горизонт, и на мили вокруг нет никого, кто посмотрел бы на неё взглядом случайно забредшего туриста и сказал бы, что она выглядит замечательно, что в ней невероятно жарко или что фотоаппарат совершенно забился этим отвратительным всепроникающим песком.       Тихий кашель в радиостанции никого не смущает. Осталась теперь лишь сама станция. А эти старые стены привыкли ко многому – к нежданным визитам богов, к галлонам крови, разбрызганным по столу и полу, к протяжным рыданиям призраков по ночам. К хриплым покашливаниям умирающего старика.       Кевин знает – ему недолго осталось. Но также он знает и то, что поступил правильно, отказавшись покидать это место, когда последние жители бежали отсюда. У него была его станция. Его песок. И он готов был прожить здесь столько, сколько получится.       По крайней мере, маленький красный огонёк маяка всё ещё приветливо мигал на вершине горы.       Кевин сидит на краю своей кровати – единственного предмета, кроме старого стола с множеством забитых песком проводов и переключателей, который поместился в небольшой комнатке. Но теперь, когда он не может самостоятельно сделать десятка шагов, он редко жалуется на тесноту. К старости начинаешь ценить маленькие комнаты, в которых, сидя на кровати, ты можешь легко дотянуться до стоящего на столе радиоприёмника. Это Кевин и делает теперь – протягивает трясущуюся руку и поворачивает пожелтевшее колёсико.       Он начинает так каждый день. Надеется поймать хоть что-то – музыку, звуки разбивающихся о землю птиц или какое-нибудь далёкое шоу на непонятном языке. Но вот уже, кажется, сотни лет он не слышит из этой маленькой штуковины, заботливо накрытой от песка старой занавеской, чего-то кроме надоедливого шипения вечных помех. Тогда он представляет, что сказал бы, будь он всё ещё тем весёлым радиоведущим, голос которого сопровождал каждый день его любимой маленькой общины. Он берёт микрофон, сдувает с него пыль и нажимает несколько кнопок на пульте, открывая вещание на забытой частоте. «Дорогие слушатели, – начинает-было он, приободрившись, но затем выглядывает в узкую щель между досок заколоченного окна, и его голос становится тише, а загоревшийся на мгновение взгляд вновь тускнеет, возвращаясь в реальность, – сегодня ничего не происходит. Только невыносимая жара и песок на зубах».       Но сегодня случается чудо – иначе он не может это объяснить. Не из тех чудес, что приписывали когда-то Улыбающемуся Богу. Настоящая радость надежды.       «Привет?» – слышит он вдруг совершенно не изменившийся голос, который всё же едва узнаёт.       И в ту же секунду перед его глазами проносится вся жизнь – такая долгая, мучительно долгая. Полная фальшивых улыбок, фальшивых речей и фальшивых богов. Он вспоминает свой маленький город – дружелюбную общину, проживающую свои лучшие дни под палящим солнцем белой пустыни. Кевин моргает, пытаясь избавиться от накрывших воспоминаний – он не знает, каким из них можно верить. За долгие годы одиночества он привык к этому и теперь – уже почти по привычке – начинает продираться сквозь неверные картинки, навязанные могущественной корпорацией. Он был простым парнем, самым обыкновенным радиоведущим, который всего лишь хотел быть полезным своему городу. Он закрывал своим телом двери выкупленной радиостанции, пытаясь выцарапать глаза любому, кто порывался зайти. Что стало с ним? Как им удалось заставить его поклоняться их богам и распространять их ложь? Их могущество было так сильно, что лишь время, солнце и песок смогли вытравить из его головы это навязанное сумасшествие.       Как жаль, что это случилось так поздно.       Чтобы оказаться свободным, Кевину пришлось остаться одному. Все жители городка, один за другим, перебрались в места получше. Даже Чарльз оставил его – хоть и одним из последних. Кевин улыбается – он понимает его. Они с Донни никогда не принадлежали этому месту, а оставаться в умирающем городе только ради него… Он бы этого даже не позволил.       Кевин вновь бросает взгляд в узкую щель, оставшуюся от окна. Буря и не думает прекращаться – тонны песка взмывают над землёй, заслоняя солнце. Порывистый ветер завывает на бескрайнем пространстве забытой пустыни. Говорят, если жизнь – это роман, то прошлое – пролог, будущее – эпилог, а момент, когда мы впервые слышим эти слова – всего лишь четвёртая или пятая глава. Кевин закрывает глаза руками. Он не думал, что так быстро доберётся до последней страницы. Что будет, когда его не станет? Всё тот же ветер, тот же песок, то же вечное молчание и палящее солнце. И его изуродованное постаревшее тело, заметённое в маленьком покосившемся домике с антенной на крыше.       «Что там в будущем?» – спрашивает голос его старого друга. Последнего друга.       Кевин отвечает, не задумываясь: «Одиночество».