Betrayed

Что-то не так. Что-то… Марни оглядывается по сторонам, прислушиваясь к слабой мути, сменившей тягостную головную боль — кровяное давление, так ей говорили; слизывает остаточный привкус микстуры — именно о нем, этом привкусе, ей хотелось спросить, и… Вместо вопроса с губ срывается вскрик. Ноги подкашиваются, и она почти падает на Нэйтана — который так и придерживал ее под руку все это время. Ее душит изнутри, печет, распирает; тошнота поднимается горлом, бьет в зубы, и в тошноте тоже привкус — металл и соль. Всё идет кругом, и только хватка Нэйтана — держит, не отпускает. Как-то даже слишком крепко, но… Марни все же пробует выпрямиться сама, ладонь скользит по платью — и горло взрывается новым криком, когда вторая ладонь — не веря, отбиваясь от мужниных рук, ища опровержений — прижимается к животу внизу. Кровь. Там кровь. Кровь везде… Марни в панике оскальзывается на липком и влажном, и мир сереет перед ее глазами. …Цвета возвращаются; она — на столе, почему-то в домашней лаборатории Нэйтана. Подол задран, срезан по-живому, и Нэйтан… — Тише, — говорит он твердо, своим «медицинским» голосом, останавливая ее вскинутую руку. Рука все равно тянется к животу, упрямо, снова, опять. — Я всё сделаю. Еще больше ткани отправляется в отходное ведро. Тряпка — или что там? — касается живота, и ниже, и — нет, нет!... Кровь продолжает течь. Липко. Жарко. Безнадежно. Боль ослепляет. Голова кружится. Одна ее рука по-прежнему лежит на животе. Тот полон, но… но что-то не так. Не так! — Тише. Тише! Марни! Марни всё равно кричит. Не может остановиться. Она шарит второй рукой, слепо, лихорадочно — где-то здесь, под столом, должна быть кнопка экстренного громкого вызова, где-то… Нэйтан перехватывает эту ее руку, отводит резко, почти до боли в суставе — как будто ей мало боли! — и фиксирует на липучку. Нэйтан, что ты мне дал, Нэйтан?!.. пытается спросить Марни, но только его имя и выходит четко. Ей еще рано было. Рано! Они с Нэйтаном вместе считали срок. Сквозь муть перед глазами, розоватую, тошнотворную, Марни ищет лицо мужа. Нэйтан что-то говорит ей, прохладно, успокоительно. Но его глаза!.. В них — ужас, какой бывает, когда сделал непоправимое — и осознал, что именно. Марни видела этот взгляд — в зеркале, когда поняла: что ее благотворительность сделала с Мэг.  Марни не может дышать. Кровь льется из нее, выходит толчками, а вместе с кровью… Она всхлипывает без голоса. Старается раскрыть ноги, вопреки еще одному спазму — шире, шире! — и напрягает мышцы, хотя не знает даже: не делает ли вдруг хуже. Скребет пальцами по пластику, по металлу. Что-то стучит. На запястье… — Аааааа!.. Под рукавом… браслет! Марни бьет рукой, сильнее, еще раз. Мэг поймет, они договорились, что это значит: экстренная связь с медбригадой «ГенКо», оплата постфактум. Нэйтан оборачивается резко, морщится, сдергивает пищащий — принято! — браслет с ее руки. Запястье держит теперь обеими руками, крепко: не вырваться. Нэйтан, почему ты не вызвал их сам?! Они твои подчиненные… Марни пытается сказать это, но не может — дыхания почти нет, все забито запахом крови, но дышать ей нужно. Ради ребенка. — Дочка, — пытается она сказать Нэйтану; или ей только кажется: вялый язык не шевелится, сухое горло сведено спазмом. — Дочка!.. Он сжимает ее руку еще сильнее. Жестко. Неласково. Губы шевелятся, будто считают пульс. Но он не смотрит, не смотрит, и — о боже, как больно, больно!.. Неужели он так и будет длить этот фарс, как будто ее смерть — теперь! — кто-то станет расследовать?!.. Во рту у нее тоже кровь. Только ли от прокушенной — невыносимо, больно, больно, — губы?.. Зачем она только согласилась выпить микстуру. Зачем не принюхалась получше. Зачем заперла себя тут... Доверяла. Доверяла, поверила, кем-то там сочла. Хотя — о, да, они и вправду вместе считали сроки, еще до свадьбы, и Нэйтан не сказал ничего — хотя мог бы отказаться. Мог бы!.. Марни хотела этого ребенка. Свою девочку. И хотела только, чтобы дочка звала отцом кого-то получше, чем Ротти Ларго. Кого-то, кто не обрек ее подругу на полу-рабство. Кого-то, кто не избавлялся от женщин, когда они переставали его устраивать. Не избавлялся… Тоже мне! Марни рассмеялась бы, но горло дерет даже от поверхностных вздохов. Она рассчитывала, что Нэйтан… Очередной спазм боли взрывает внутренности. …что он не будет так мелочен. Хороший-надежный-не-такой-собственник, а, Мэг, что скажешь?.. — Нэйтан, — хрипит она вопреки. «Ненавижу», — хочется ей взамен. В животе — как яма, дыра бездонная. В ушах — звон, и звенят-позвякивают где-то там инструменты, с которыми возится Нэйтан. — Я быстро, я сейчас, — как-то слишком громко бормочет он. Быстро! Медленно, медленно. Нарочно медленно. Иначе… как? Пахнет кровью, и еще чем-то хуже, чем-то трупным. Кровь сворачивается, темнеет, и темнеет у Марни перед глазами. Если ребенок только успеет родиться… Крик без крика, пот на глазах, в ушах, во рту. …если только. Бригада из «ГенКо» уже в пути. Нэйтан кладет ей на лоб что-то мокрое. Будто гладит. Касается — так же холодно. — Сейчас будет не больно, — шепчет он, наклоняясь к самому ее уху. Марни чуть не плачет от облечения. Он все же не станет ждать. Он не так жесток. Он убьет ее анестетиками. Превысит дозу. Но девочка!.. «Всё только из-за того, что она — может быть, может быть! — от другого?..» — Прости, — добавляет Нэйтан. В руку чуть выше локтя входит — холодное, острое, но эта боль — ничто по сравнению с тем, что рвет низ живота. Издалека слышится тяжелый стук в дверь. Требовательный. Последней своей сознательной мыслью Марни надеется, что ее дочь всё же выживет. Выживет — и, может, заставит «отца» расплатиться.