Была поздняя осень...

Была поздняя осень. Большой и шумный город был затянут утренней пеленой и накопившимся среди безжизненных зданий смогом. По улицам, вперемешку с машинами и прячась от противно мелкого дождика, сновали люди. Кто-то куда-то спешит, кто-то куда-то опаздывает, кто-то от чего-то бежит... А на крыше одной из серых многоэтажек стоит юноша и наблюдает за тем, как внизу копошатся такие маленькие чем-то похожие на муравьев люди. Или вернее будет сказать «тела»? Да, именно так. Что город, что люди, населяющие его, уже давно превратились в бесчувственные лживые камни. Он смотрел на них с презрением и даже какой-то жалостью в глазах цвета горького шоколада, а они... А что «они»? Им не до него, даже если и кто видел его, то ему это было безразлично. Никто не задавался вопросом «Кто это?» или «Что он там делает?». А, правда, что? Ответ прост и ясен: «В мире много самоубийц», как бы прискорбно это не звучало. Но почему знает только он. — Парень, что ты делаешь? — раздался позади того тихий немного сиплый голос. На миг выйдя из забвенья, парень повернул голову в сторону говорившего, но увидел лишь неясный силуэт. — А разве это имеет значение? — равнодушно отозвался парень и снова вернулся к созерцанию однообразных серых точек, по прихоти какого-то чудака именуемых людьми. — Возможно, для кого-то... — начал он, но парень прервал его. — «Одним больше, одним меньше» — это все, что скажут. — Я не скажу, — возразил голос. В ответ послышался смешок: — Но ты подумаешь. — И не подумаю. Скажи, мне интересна причина. — Она глупа до абсурда: мне просто надоело жить, — легко и даже не задумываясь, ответил парень. Но так ли это? Да. Он давно уже все обдумал и решил, придя к столь трагичному выводу. — Тебя предали? — Да, и не раз. — Ты разочаровался в ком-то? — Я разочаровался в людях. — Ты не хочешь жить? — Нет, не хочу. — А ты подумал? — Уже давно решил. — Раз разочаровался, значит, было в ком? — Возможно, но сути уже не изменить. — От чего же? Ты молод, у тебя все впереди. — Я устал. От жизни, от обмана, от вонзающегося в сотый раз в спину ножа, от притворных улыбок и лживых слов, от бездушия людей, в конце концов. — И ты решил, что проще просто уйти? — Даже ухода никто не заметит. Я не живу, а существую. Дружба? Любовь? Всего лишь привычка. Близкие люди? Всего лишь тела, мираж. — Постой, но значит, это было! Тебе было кого любить, у тебя было в ком разочаровываться, ты не был одинок. — Нет, я был и останусь одинок, даже тебе, Смерть, этого не понять. — Как ты узнал? — Очнись, я на этой крыше уже два дня. Я стою здесь сутки. Меня много кто видел, даже «друзья». До этого я пропал на неделю. И что? Всем безразлично. И сейчас осталось пару мгновений... — сказал с улыбкой парень, поднимая лицо к затянутому черными тучами небу и давая мелко моросящему, противному дождю намочить лицо. Была поздняя осень. Мелко накрапывал дождь. Небо заволокло тучами, и в смоге умершего города блеснуло лезвие. «Одним больше, одним меньше», — подумала Смерть, срезая юную душу. Налетел легкий ветер, дождь стал сильней, а внизу сновали люди. «А ведь прав был человек», — закончила мысль Смерть и, поправив костлявой рукой капюшон, растворилась в утренней дымке.