Черный лебедь.

Димет. Сказать, что я был удручен, значит ничего не сказать. Мне было больно. Но пришлось признать, что он прав. Я не достоин его прощения после всего, что ему пришлось вынести по моей вине. Но и опускать руки я тоже не собирался. Во что бы то ни стало я добьюсь его прощения. Когда он швырнул кольцо, на миг стало обидно, а потом пришлось принять это, так как на его лице застыла такая обида, такая боль. О чем он думал в этот момент? Как мог даже предположить... А что, собственно предположить? То, что я погнался за красивой оберткой, совершенно не думая в тот момент о собственном муже? И то, что даже предположить не мог, что мой красавец-брюнет и собственный муж одно лицо? Он ведь прав. Как я мог не рассмотреть под неказистой внешностью такую красоту? Видно, только я один оказался таким идиотом. Это рассмотрели все, даже Рик. При воспоминании о любовнике возникло чувство омерзения и ненависти. Это из-за его феромонов мне сейчас так плохо. Это они затуманили мозг. И тут же эти мысли перебили другие. Феромоны тут ни при чем. Это моя сволочная натура не смогла принять того, каким изначально предстал передо мной мой муж, даже разглядывать его не хотелось. И именно за это я сейчас и расплачиваюсь. Уже подъезжая к дому родителей, я вспомнил наше единственное соитие. По-другому я это и назвать не могу. От этого мне просто хотелось выть. Но я сдержался. Не стоит пугать Алана. Неизвестно, что он себе напридумывает. Лучше дома, в одиночестве, буду страдать и думать, как искупить свою вину. Ведь то, что он меня и на пушечный выстрел к телу не подпустит, это ясно как дважды два. Проводив мужа, который сразу же ушел к себе в комнату, остался с отцом поговорить. Мы вышли на крыльцо. Сели прямо на ступеньки. Я обхватил голову руками. - Даже не стану спрашивать, как все прошло, - начал отец, с тоской смотря на меня. - Тебе надо принять то, как сейчас относится к тебе Алан. Он пока боится поверить и довериться тебе. Не спеши. - Я знаю, что виноват. Но неужели он не чувствует, что мы пара, - начал было я, но тут отец просто взорвался. Он гневно посмотрел мне в глаза и произнес: - А ты сам... Когда впервые его увидел, чувствовал это? Как ты с ним обошелся? Оскорбил, унизил... Более того, я даже боюсь предположить, каким образом он забеременел. - Мне стало стыдно и больно. Я осознавал правоту отца, но смириться с ней было очень тяжело. - Я был под воздействием, - скорее для себя, чем для него, попытался я найти оправдание. Но на это он только хмыкнул. - Это ты сейчас пытаешься успокоить свою совесть? Не получится, лучше придумай, как оправдать и завоевать его доверие, - сказал отец, после чего, похлопав меня по плечу, поднялся. - Езжай домой и поразмысли обо всем. Я надеюсь, что ты не наделаешь больше глупостей. - Я тоже на это надеюсь, - скорее сам себе, чем отцу, произнес я. Поднявшись, пошел к машине. Мне срочно надо было подумать и поразмыслить. Я должен был придумать способ, как снова завоевать доверие моего мужа. В душе бушевала ревность, я вспомнил, как охранник мне говорил, что все неженатые альфы так и облизываются на моего мужа. Как он сам на это реагирует? А вдруг... Нет, о плохом думать не хотелось. Он только мой. Я буду всячески бороться за него, и пусть только кто-нибудь посмотрит в его сторону... И что я сделаю? Я не смогу запретить ему ничего и ограничить его контакты тоже не смогу. Об этом надо было думать раньше. Сейчас я готов был выть и лезть на стенку от отчаяния и безысходности. Приехав домой, я занялся самобичеванием. В таком состоянии провел пару часов и понял. Ой, какой же я дурак! Родители хотели как лучше, вложив мне кольцо, но даже они забыли про одну особенность, а именно, что он не примет кольцо, ведь посчитает, что оно для другого было предназначено. И я тоже хорош, герой, с первого раза не понял и опять все испортил, а нет просто поддаться очарованию места и помолчать. Все, хватит себя жалеть, насрал - теперь убирай. Только вот с чего начать? Как подступиться к тому, кого унизил и втоптал в грязь? Думай, думай, ты же большой и умный мальчик и, как там говорят… И капля камень точит. Полночи я изводил себя, придумывая способы вымолить прощение. Но ни к чему конкретному не пришел. Так как понимал, что Алану не нужны слова, он в них не поверит. Пусть я даже каждый день и каждый час буду извиняться. Ему нужны поступки. И тут же вдруг пришла спасительная мысль, что для того, чтобы он меня хотя бы принял, надо стать самодостаточным, достойным уважения. Наутро, встав пораньше, сложив кое-какие вещи, отправился в родительский дом в надежде, что все пока будут в сборе. И я успел. Родители и Алан сидели за столом, когда я вошел. - Я смиренно прошу принять под свое родительское крыло блудного сына. А очаровательного омежку прошу проявить немного терпения к своему непутевому мужу и направить на путь исправления. - На меня смотрели: родители - с улыбкой и одобрением, а муж - настороженно. - Конечно, сын, - ответил отец. - И мы очень надеемся, что больше глупостей ты не совершишь. - Я на это только кивнул, садясь с ними за стол. Только кусок в горло не лез, я не сводил взгляда с мужа, который только изредка посматривал на меня, не проявляя никаких эмоций. Мне было тяжело, больно и страшно от его такого отношения, но раз уже решил не торопить события, то должен все сносить молча. Позавтракав, мы с отцом уехали в офис, Алан поехал к себе. Весь день, как, впрочем, и все последующие, я работал как одержимый, стараясь все понять и все постигнуть. Отец только удивлялся, но одобрительно кивал. Целый месяц я только и делал, что всячески обхаживал мужа, интересуясь у него тем, что было мне непонятно. Он охотно пояснял, рассказывал, учил меня тому, о чем я не имел ни малейшего представления. Каждый раз, находясь рядом с ним, я сходил с ума от желания, но не смел даже прикоснуться к нему. Я боялся нарушить то хрупкое, только зарождающееся чувство доверия и понимания. Приезжая к нему в офис, я просто сходил с ума от ревности, наблюдая за тем, как около моего мужа крутятся толпы альф, а он им всем мило улыбается. Мне одну из своих улыбок он еще не подарил ни разу. И я терпел, сцепив зубы, сжимая кулаки от отчаяния. Я продолжал ждать и надеяться. Сегодня у папы день рождения, и отмечать его решили с размахом. В ресторане были заказаны столики, приглашены гости. Вечер, ресторан, хочется просто находиться рядом, показать, как ты мне дорог. Наверстать, что упущено. Как ни ухаживай красиво, но боль останется и еще не скоро забудется, но ее можно притупить, сгладить. Медленная музыка разливается по залу, самые смелые вышли из-за столов, начали медленно и плавно двигаться в парах под ритм. Беседа ни о чем, бизнес, увлечения, погода. Беру тебя за руку и тяну в сторону танцующих, ты сопротивляешься, говоришь, что в твоем положении лучше посидеть, наблюдая за другими. Но я же вижу, что тебе тоже хочется ощутить себя таким же желанным в руках своего партнера. Шепчу на ухо, что ты прекрасен, а в твоем положении вдвойне, и не надо говорить, что ты не умеешь танцевать. Можешь отдавить мне ноги, но этот танец наш. Слегка прижимаю тебя к себе, так непривычно чувствовать твой выпирающий животик, это в первый раз, когда я его чувствую прижатым к себе. Я и не смел столько времени дотронуться до тебя лишний раз, чтобы не разрушить ту хрупкую надежду, что между нами устанавливается. Мы медленно движемся под ритм музыки, я вдыхаю твой запах и тону в ощущениях. Как же мне хочется, чтобы и ты чувствовал то же, что и я. И вдруг так неожиданно, что я и не понял сначала, что это было, ощутил легкий толчок и замер в шоке. А ты посмотрел на меня своими смеющимися глазами и промолвил: - Вот, даже малыш пытается проучить папу и выразить свое недовольство его поступками. Пришло осознание, которое сменилось счастьем. Опускаюсь на колени и прижимаюсь к твоему животику, малыш, прости, нет, не так, простите меня оба. Я болван, но любящий вас, который готов сделать все, только бы вымолить прощение. - Малыш, - это я уже обращался к тому крохе, что скоро появится на свет. - Дай хоть какой-нибудь знак, что ты любишь папу альфу и я тебе нужен. В тот момент я выглядел глупо, но был счастлив. Легкий толчок - как бы ответ на мой вопрос. Поднимаю на тебя свои светящиеся счастьем глаза, ты стоишь весь пунцовый. И только сейчас осознаю, что мы не одни, на нас смотрят, но мне все неважно, важны только два дорогих человека, а все пусть молча наблюдают и завидуют, что им такое не дано.