Dum spiro, spero.
— 1-330, 1-330, 1-330... — бубнил под нос Уилсон, перебирая карточки пациентов на регистратуре, — Нужно не забыть. 1-330. — 1-320, док, — медсестра, стоящая за одним из окошек регистратуры очаровательно улыбнулась, расставляя печати на справках, — Новый пациент? — она подняла на Уэйда свой яркий, подведенный тонкими стрелками взгляд, и мужчина шумно выдохнул через раздутые ноздри. — И снова ты права, милая, — Уэйд похлопал себя по карманам белого халата и злобно шикнул, — Опять где-то сигареты просрал... Луиза, дорогая, отправь в 451-й интерна на укольчики, мне срочно нужно пациента принять! — Уэйд посмотрел на наручные часы и тихо выругался, направляясь совершенно в другой кампус, в который закинули его жертву. — Доктор Уилсон, вы же его карточку забыли! — прокричала вслед медсестра, но мужчина уже растворился в потоке людей главного кампуса. — Ну и закинуло ж тебя хер знает куда... — выдохнул Уэйд, согнувшись и тяжело выдыхая. Так случилось, что в больнице было три огромных кампуса. Их расположение было очень неудобным для передвижения друг между другом, так как во второе здание можно попасть с первого, главного, где по большей части работал Уилсон, только через переход на четвертом этаже, а в третий, где сейчас находился мужчина, только через улицу и больничный парк, который располагался в самом центре между кампусами. В общем, на передвижение уходило очень много времени, а это ведь жутко сложно, когда твои пациенты разбросаны по самым разным закуткам! И возраст уже не тот, да. — 1-340 или 1-330?.. — Уилсон почесал блондинистую макушку, мысленно ругая свою никуда не годную память. Доктор прошёлся по коридору и заглянул в 1-330-й. На своей койке с розовой простынкой сидела женщина, которой на вид было лет семьдесят, не меньше. Она тут же обратила внимание на голову Уэйда, протиснувшуюся в дверь, и по-голливудски улыбнулась. Только без зубов. — Вы Мэтти? — она очень тщательно прищурилась, — Вы так хорошо делаете массаж... — О, милая леди, мои глаза пока не готовы к такому, — Уилсон улыбнулся и захлопнул двери, выискивая взглядом другую палату. К его вниманию упала та, которая находилась едва ли не в самом конце коридора, и на ней была маленькая табличка "1-320", а ниже ручка с содранной краской. — Блять, ну конечно, — мужчина хлопнул себя по лбу и постучал в палату, тут же открывая. На достаточно узком подоконнике сумел разместиться молодой парень. Он что-то рисовал в своём обычном альбоме, сжимая карандаш тонкими пальцами и безрезультатно пытаясь сдувать чёлку с глаз. Парнишка тут же обернулся, когда дверь щелкнула. Его лицо имело аккуратные черты: ровный нос, большие карие глаза, слегка пухлые губы с забавной ямочкой посередине. А так же те мелочи, которые обычный человек списал бы на простой недосып, но явно не врач, имеющий за спиной десятилетний опыт. У парня были ярко выражены скулы от худобы, под глазами пролегали тени, лицо слегка пожелтело, а губы были сухими, местами с кровавыми ранками от обветренности. Пациент облизнул их и вырвал Уэйда из его мысленного обследования. — Доктор Уилсон? — парень призрачно улыбнулся и отложил альбом, опускаясь на пол своими босыми ногами. Босыми, блять, ногами в больнице, в которой ещё не включили осеннее отопление. — Ох, черт, ты испортил моё представление! — Уэйд гаркнул на свои мысли, расползающиеся подобно тараканам, — Давай сейчас представим, что ты ничего не говорил, не видел меня, и попробуем ещё раз, окей?! Парень растерянно моргнул, но всё же кивнул. Он залез обратно на подоконник, идя в этой затее навстречу Уэйду, и это не могло сейчас не радовать. Уилсон вышел и снова постучал в палату. Он открыл дверь, лучезарно улыбаясь, и споткнулся о порог, пытаясь не акцентировать на этом внимание. Слова с его губ сорвались, словно заученный стишок у первоклассника: — Доброе утро! Меня зовут Уэйд Уилсон, и я твой лечащий врач! Уэйд стоял так, словно ждал волну аплодисментов за свои красивые слова. И этот парень, черт возьми, действительно похлопал ему. — А ты у нас, значит... — Уэйд посмотрел на свои руки, и вот так сюрприз — в них ничего не было! — Да твою ж мать... Можешь представиться? Я, походу, забыл твою карточку. Я, конечно, уже завёл на тебя свою папку, честно, я там всё детально разложил, но имя пока... — Питер Паркер. — Питер Паркер, — эхом отозвался доктор, — Ну что ж, Питер Паркер, начнём с того, что сегодня я первый и последний раз вижу твои голые ноги. У тебя прекрасные стопы, ничего не имею против — да даже Меган Фокс позавидует таким! — но здесь ты будешь следовать моим правилам и беречь свое здоровье настолько, насколько это возможно для нас обоих, — уже более серьёзно сказал Уилсон. На удивление, Питер согласился сразу, хотя Уэйд почему-то ждал препираний. Ведь парень выглядел совсем, как подросток. Он достал свои тёплые носки в разноцветную полосочку и в придачу надел обычные серые тапки. Уилсон одобрительно кивнул и осмотрел палату. — Я, конечно, искренне надеюсь, Питти, что ты здесь ненадолго, но, пока ты всё же тут, можешь обустроить свою палату так, как тебе только хочется, тогда, уверен, тебе будет более комфортно. Только на стенах писюны не рисуй! Питер послушно кивнул. Он бросил взгляд на свой альбом, уже, вероятно, представляя, как развесит по палате несколько рисунков. И Уэйд впервые замялся, не зная, что ещё сказать. Паркер был таким тихим, зажатым... хрупким. Уилсон всегда пытался подбадривать людей, на чьи жизни позарилась страшнейшая онкологическая тварь, но сейчас он откровенно не понимал, за что судьба так поступила с этим мальчиком, и хотелось сделать как можно больше, чтобы он чувствовал себя лучше. — Что ж, Питти, располагайся. В обед к тебе придёт медсестра, а пока что у тебя есть время заняться своими делами. А вот вечером мы с тобой отправимся на повторное детальное обследование, чтобы я точно знал, что с тобой делать, — Уэйд нервно потёр переносицу, — До вечера! — До вечера, доктор. Питер улыбнулся и Уэйд не смог не улыбнуться в ответ. Он закрыл за собой дверь, когда вышел в коридор, и на выдохе произнёс: — Пиздец.***
Они вышли из маленькой пристройки главного кампуса, где Питер прошёл компьютерную томографию и завершил полную диагностику на ближайший месяц. Время уже шло к вечеру и Уэйд заставил парня тепло одеться, так как "осенняя погода — самая противная сучка", — выражался мужчина, а подхватывать парню лишние вирусы категорически запрещено. Не тогда, когда Уэйд жив. — Может, всё-таки расскажете, что со мной? — спросил Питер, когда они прогуливались в сторону третьего отделения. — Ты ведь знаешь свой диагноз, — буднично ответил Уилсон. Описывать болезни пациентам всегда тяжело. Их можно понять, ведь на плечи свалилась неестественная тяжесть, которую трудно нести одними руками. Но для кого-то это часть пути, пускай, к сожалению, не всегда со счастливым концом, а Уэйд живёт этим, держа все эти жизни в своих ладонях. Тяжело. — Я хочу понимать, сколько у меня примерно осталось времени, — так просто ответил Питер, будто сказал, что у него насморк, а не рак. Уэйд резко затормозил и замер на мгновение, от чего Паркер случайно зацепил его плечом. В воздухе повисло напряжение, от которого им обоим стало тяжелее дышать. Мужчина положил руки на локти Питера, совсем несильно их сжимая, и посмотрел очень внимательно в карие глаза. Такие красивые, оказывается, глаза. — А теперь слушай меня, Питти. Самый ужасный пациент тот, который не верит в своё выздоровление. Терапии, операции, прочая херня — безусловно важно, но корень болезни, — мужчина мягко ткнул указательным пальцем в лоб Паркера, — Идёт отсюда. На моем счету знаешь сколько людей, которые потом приносили мне дорогущий вискарь и говорили: "Доктор Уилсон, да Вы сраный Бог!". А я не Бог, мальчик мой, — Питер тихо хмыкнул, — И я не лечу людей. Я помогаю им лечиться. И если тебе тоже нужна моя помощь, будь добр, подумай над этими словами. Уэйд открыл двери в третий кампус, пропуская Питера внутрь, и после удалился в сторону лифта. Он знал, что не смог убедить его сейчас. Но верил, что у него получится это позже.***
На следующее утро Уэйд все же рассказал Питеру его диагноз более подробно, чтобы они оба знали, как им двигаться дальше: неоперабельный рак левого лёгкого второй стадии. Звучало страшно. Но если сравнивать со всеми диагнозами, что встречаются в этой больнице, это было не так ужасно. Этот рак можно излечить, конечно, если делать всё правильно. Уилсон назначил Питеру лучевую терапию на ближайшее время, чтобы посмотреть, в какую сторону будут идти сдвиги. Химию он решил сейчас не трогать, за этим всегда свои, тяжёлые, последствия. Уэйд снова зашёл (читай: ввалился) в палату ближе к обеду с полным пакетом в руках, застав Питера за очень увлекательным занятием. Парень залез на свою койку, которая была совсем не заправлена, с ногами (в тёплых носках!) и аккуратно развешивал рисунки. Уэйд так и замер, как истукан, в пороге. Рисунки были самыми разными: где-то природа: такая красочная, сочная; где-то наброски людей карандашом с их самыми разными эмоциями и позами. Нельзя сказать, что это были невероятно сложные, детальные изображения, но они имели такой свой особенный стиль, такую приятную угловатость, что это тяжело было назвать красивым. Красиво — слишком простое слово для этих рисунков. И, к сожалению, Уэйд не обладал богатым словарным запасом в сфере искусства, чтобы нормально описать свой восторг. — Нихера себе!.. — он умел только так. Питер резко повернулся, словно и не услышал, как громко доктор ввалился к нему. Он, кажется, немного покраснел, будто мужчина застал его за интимным моментом, а не развешиванием своих рисунков. Паркер присел и свесил ноги с койки, вновь поднимая взгляд на своего постоянного гостя. — Вы что-то хотели? — И давно ты так... — Уэйд почему-то не смог подобрать подходящий синоним к слову "рисуешь". "Калякаешь" звучало слишком неуместно на фоне того, что делал парень. — А? — Питер слегка замялся. Стесняется, — Да с детства, не считаю это чем-то особенным... Так, отвлекаюсь от быта... Уэйд бросил белый пакет на кресло рядом с койкой, подошёл к стене и рассмотрел на рисунке девушку, которая так естественно улыбалась, словно эта улыбка была фотографией. Мужчина задумчиво сощурился и на пятках повернулся к Паркеру. — А меня так сможешь нарисовать? — Уилсон сделал такое серьёзное лицо, словно уже позировал, — О, только убери эти дурацкие шрамы с лица! И нос сделай мне чуточку ровнее, — он на мгновение задумался, — И глаза ещё можно побольше. Да. Грёзы доктора о модельной внешности прервал тихий и такой чистый смех. Уэйд хотел бы слушать его вечность. — Так мне Вас рисовать или другого человека? — вопрос звучал так просто и так... философски? — Не вижу смысла что-то менять, если Вы и так красивый. У Уэйда в груди что-то защемило, как у маленькой девчонки при виде своего объекта воздыхания. — Считаешь меня красивым, малыш? — Уилсон широко улыбнулся, водя бровями, — Стоит ли мне записать тебя ещё и к психологу? — Мне уже 23, — с толикой деланной обиды ответил, видимо, на первую реплику Паркер. Уэйд, конечно, знал его возраст. — А мне 35, и что ты предлагаешь? Я как мамочка, которая "всегда будет называть своих деток маленькими". — Отвратительно, — фыркнул Питер, скрывая улыбку, которая так приятно грела душу. Мужчина наигранно закатил глаза и вернул всё своё воодушевленное внимание к пакету. Оттуда он достал огромную пачку мультифруктового сока и широкую коробку, на которой было яркими буквами выведено "Монополия". Питер смешно нахмурился. — Что это значит? — Это значит, что ты уже заведомо проиграл мне всё своё состояние, глупышка. Паркер с вызовом улыбнулся и схватил коробку.***
Они проводили так каждый день, превращая время из серой массы, которая сковывала в больничных стенах, во что-то более невесомое — воздух, которым приятно было дышать. Уэйд составил парню чёткое расписание, в которое входило время пробуждения и отбоя, терапии, правильное питание, лекарства, обязательные прогулки и пара часиков на то, чтобы отвлечься от всего, что их вместе тут связывало. Сначала они играли в Монополию, пока обоим не надоест. Точнее, не надоест Уэйду проигрывать. Паркер оказался чертовым стратегом и вообще очень мозговитым парнем, и употреблял это при любой удобной возможности, нагибая тем самым своего доктора, который тут вообще-то главный. А когда бросили Монополию, то взялись за карты на желание. Мужчина никогда не думал, что ему придётся делать комплименты на латыни, стоя при это на голове, а Питеру с полной серьёзностью преподавателя биологии рассказывать про процесс полового акта. Лицо парнишки нужно было видеть тогда — брови нахмурились, губы сжались в едва заметную нить, а щеки покрылись алыми пятнами смущения. Загляденье. Их уже дважды выгнали из столовой и трижды из комнаты отдыха, по большей части, из-за поведения Уэйда. Мужчина громко ржал, корчил рожицы и пускал сплетни о местных работниках. — Ты в курсе про слух о том, что Бауверс, повариха первого кампуса, придушила мужа своими огромными сиськами во время секса, когда была в позе наездницы? Там такие бидоны, малыш... — Уилсон присвистнул и воровато оглянулся, — Я обязательно покажу тебе! — А я другую версию слышал, — деловито ответил Паркер, тщательно перемешивая свой Цезарь, и Уэйд заинтересованно уставился на него, — Что мистера Бауверса схватил сердечный приступ, когда он увидел, как его излюбленную кошку, мадам Жульен, переехал шаурмичный грузовичок. Иронично, не так ли? А сплетника, который распускал ложные слухи про его кончину, говорят, защекотали до смерти, и теперь его тело до сих пор лежит на заднем дворе больницы с застывшим и ужасающим до мурашек смехом на лице, — Питер с коварным лицом закончил свою историю, вытирая кончики пальцев о салфетку. — Да ты гребанный маньяк! — Уэйд, который жутко боялся щекотки, резко подорвался из-за стола; лежащая подле его ладони ложка от внезапного жеста руки улетела со звоном на плитку, привлекая всеобщее внимание. И они вместе громко засмеялись, игнорируя непонимающие и местами осуждающие взгляды. Это был третий раз, когда их выгнали со столовой. — Почему Вы так часто стали проводить время со мной? Очень неожиданно спросил Питер, когда они играли в Крокодила в больничном парке. Уэйд несчастно пытался показать Халка, и случайно наступил на мимо идущую медсестру, прервавшись. — Что ты имеешь в виду? — У Вас разве нет других пациентов? — Есть, — ответил мужчина и позже подумал, что нужно продолжить, — Двое ребят. Я не берусь за новых. На лице Питера появилась растерянность и даже лёгкое смущение от своих предположений. Солнечные зайчики октябрьского солнца так смешно игрались на его щеках, заставляя иногда жмуриться и тем самым — Уэйда улыбаться. — Просто у тебя задница самая красивая, — Уилсон растопырил пальцы на вытянутых вперёд ладонях, готовый пощупать, и Питер смачно ударил его по рукам, от чего мужчина тихо прошипел. Уэйд уже хотел отпустить очередную шутку про злого Питти, как парень закашлялся, хватаясь за грудь. Он согнулся пополам, глаза его покраснели, а дышать стало слишком тяжело. Уэйд профессионально откинул мелькнувший испуг, упал на колени перед сидящим Питером и достал платок, подставляя его под губы мальчишки и собирая вылетающую мокроту. — Делай более глубокие вдохи, малыш, слышишь? Аккуратно. Уэйд медленно гладил Паркера по плечам, стараясь унять крупную дрожь. Тот вытер рот уголком платка и зажмурился, выдавливая скопившиеся в уголках глаз от напряжения слезы. — Пойдём в палату, выпьем лекарства. Уилсон бережно подхватил парня, хотя тот отказывался изначально, и повёл его неспеша в сторону кампуса.***
Уэйд больше всего на свете опасался, что состояние Питера пошло на ухудшение. В обед того же дня они сделали новый анализ, и пока Уилсон проходил весь этот процесс вместе с парнем, с ужасом отметил, что у него непривычно затряслись руки. Состояние не стало лучше, но и хуже оно так же не стало. Питера схватило лёгкое удушье, потому что организм ещё не привык к периодическому мокротному кашлю. Сейчас, наверное, это были больше радостные новости, и когда Уэйда наконец-то подменили, он плюнул и позволил себе выпить. Нервы уже были совсем ни к черту. Последнее время мужчина практически не бывал дома — там его всё равно никто не ждал. Он ночевал в палате, питался в столовой или едой из магазина и постоянно держал Питера в поле своего обширного зрения. Наверное, этот парень сейчас стал главной его целью, смыслом — вообще гребанной причиной поселиться в месте, от которого иногда уже тошнит. Уэйду не тяжело было осознавать это, нет, он скорее не хотел осознавать, что привязался к Питеру. Как бы жестоко, как бы отвратительно это ни звучало, но Уилсон привык к смерти. В его жизни люди умирали каждый день: истерзанные болезнью, худые, едва дышащие — в их глазах было либо отчаянное желание жить и боль от несправедливости, либо стремление поскорее уйти от этой муки. И это нормально. Нет, конечно, не сам рак. Рак — это та ещё паскуда, которая намного сильнее человека, и пока это так, нужно — просто необходимо — вырабатывать равнодушие, потому что иначе работать с пациентами невозможно. Невозможно терять людей и пропускать каждую смерть через себя — убивать и себя этим. Поэтому привязываться к кому-то страшно. Страшно, потому что в очередной раз Уэйд может это не выдержать... — Никогда не думал, что онкологи тоже бухают, — из вязких по ощущениям размышлений Уэйда вырвал мягкий — слишком мягкий на слух, чтобы быть правдой — голос, доносящийся из-за спины. Уэйд обернулся и увидел в пороге Питера, неловко сжимавшего полы своей смешной пижамы. Как он добрался с другого кампуса до докторской палаты, где обжился пока Уэйд, мужчина не особо думал, разглядывая такого сонного мальчишку. Его потрясающая шевелюра древесного цвета сейчас больше напоминала птичье гнездо, глаза представляли собой две узкие щёлки (он, очевидно, был без линз), а губы так и хотели раскрыться в широком зевке. Уилсон слишком завис на этом очаровательном образе, прикусил свой язык и повернул голову обратно на стакан с виски, смотря на него так отрешённо, словно и не он пил только что. — Я открою тебе страшную тайну, Питти, — Уэйд перешёл на шёпот, сидя все ещё почти спиной к парню, — Все врачи бухают. Разве что стоматологи выделяются. Они вообще нелюди. Питер улыбнулся скорее для галочки, чувствуя по интонации и поведении своего доктора, что что-то не так. Он беззвучно подошёл к столу, за которым сидел Уэйд, придвинул второй стул почти вплотную к мужчине, оставляя между ними едва ли полметра, и сел рядом. Послышался лёгкий запах спирта и, что странно, полное отсутствие табачного оттенка в нем. Уилсон совсем перестал курить последнее время и это много говорило. Это чертовски много говорило даже для слегка наивного Паркера. — А если кому-то станет плохо? — Питер хотел верить, что тон его вопроса не звучал слишком смешно, но тяжело получалось. — В больнице полно врачей, которые, к тому же, справляются куда лучше меня, — Уэйд улыбнулся, наконец-то поворачиваясь к парню, но его улыбка совсем не выглядела такой, как обычно. — Они все слишком скучные, — совсем по-детски пожаловался Питер, — Серьёзно, ко мне зашла та кучерявая тётка и тридцать минут рассказывала, как мне принимать таблетки, сколько желательно спать и что со мной происходит во время терапии. Я думал, я умру прям там от скуки. Даже рак позавидует такому таланту, — закончил ябедничать парень. Уэйд не выдержал и засмеялся в голос, откинувшись на стуле. Хрящ кадыка так быстро перекатывался от громкого смеха, и Питер сам не сдержал улыбки. Он тихо ликовал от того, что смог вернуть мужчину в свою стезю. — Почему люди не сразу понимают, что больны? — вдруг спросил Питер, когда мужчина уже успокоился. — В нашей жизни очень часто встречаются мудаки, — неожиданно начал Уэйд, — Ты хорошо общаешься с человеком, он улыбается тебе каждый день, и ты думаешь: "Пиздец, какой же клёвый чувак!", а потом он резко тебя где-то подсирает, без причины, и всё твоё мировоззрение по отношению к нему абсолютно меняется, — Питер без остановки следил за бурной жестикуляцией Уэйда, боясь прервать, — Вот рак такой же пидор. Он появляется и просто тихонько начинает сверх нормы делить твои клетки. Организм думает: "А что тут плохого? Клетки ведь всегда делятся", поэтому принимает решение не звать своего другана, именуемого как иммунитет. А когда организм понимает, что его неплохо так наебали, оказывается уже слишком поздно. — А если этого пидора, — Питер сделал паузу, он никогда не ругался, поэтому почувствовал себя неловко, вызывая улыбку Уэйда, — Спалят пораньше? — Тогда гопкомпания в виде меня и других врачей изобьют его ногами. Именно это я сделаю и с твоим раком, — Уэйд улыбнулся и Питер позволил себе окончательно расслабиться под чувством этой улыбки. На некоторое время в палате повисла тишина, но она не была напряженной. Она была такой комфортной, что если бы Уэйд и выбрал однажды молчание до конца своей жизни, то только такое. — Хочу побывать в Испании, — вдруг заговорил Питер. — Потянуло на горяченьких испанок? — Уэйд улыбнулся, оголяя зубы, и Паркер тихо засмеялся. — Очень нравится менталитет открытого народа. Там всё так беззаботно... Редко кто примется осуждать другого, — с лёгким подтекстом произнёс Питер, — А ещё там любят прикосновения. Они что-то объясняют, рассказывают, а попутно прикасаются к собеседнику, чтобы лучше донести смысл слов. Чтобы умножить их значение на два, — он сделал лёгкую паузу, выдыхая, — К примеру, если бы я говорил Вам спасибо, я бы взял Вас вот так за руку. Питер подцепил своими худыми пальцами широкую ладонь мужчины и тот, кажется, перестал дышать. Парень залился лёгкой краской, но вёл себя полностью невозмутимо, и Уэйд, пока не передумал, резко, переплёл свои пальцы с чужими, чувствуя такое детское волнение. — Так всё воспринимается сильнее, верно? — Питер улыбнулся, смотря прямо в голубые глаза Уэйда. — Слабо сказано, малыш, — Уилсон понял, что его пробирает дрожь просто от того, что чужой суховатый палец слабо поглаживает его ладонь, — Почему ты решил прийти? — Не спится, — просто ответил парень, на мгновение отводя взгляд. — Ты ведь в курсе, что ночью нельзя ходить по больнице? — Уэйд взял ладонь парня второй рукой, словно одной было мало, чтобы полностью чувствовать важность этого прикосновения. — Не думал, что услышу об этих правилах именно из Ваших уст, — глаза Питера блеснули во мраке настольной лампы. Уэйд тихо засмеялся, а в голове так отчётливо, даже пугающе, билась мысль о том, что он снова счастлив.***
Питер так и не вернулся в свою палату сегодня. Они разговаривали до часу ночи и определенно делали бы это ещё дольше, если бы Уэйд всё же не заставил парня лечь спать. Тот возмущался, зевая, но всё же лёг на койку мужчины и практически сразу провалился в сон, а Уилсон решил перебиться "отдыхом" на стуле, надеясь, что утром его не спутают с каким-нибудь пациентом. Когда время близилось к обеду, Уэйд заказал себе стаканчик крепкого кофе и сменил белый халат на тёплый бежевый джемпер, тёмные джинсы и тонкую чёрную куртку. Октябрь в этом году больно кусался холодом. Мужчина уже тянул недоумевающего Питера за руку, заставив его заранее тоже тепло одеться: красная толстовка, светлые джинсы и темно-синяя куртка потеплее. Питеру в лицо прилетел клиновой лист, он недовольно снял его и резко затормозил. — Может, уже скажете, куда мы идём?! — густые брови парня смешно нахмурились. — А куда ты хочешь? — ответил вопросом Уэйд, но, увидев замешательство на лице паренька, продолжил, — Я хочу вывести тебя в город. Уверен, от этой больницы уже тошнит, поэтому мы можем немного прогуляться за её пределами. — Куда угодно? — словно не веря, переспросил Паркер. — Американские горки и ночные клубы не рассматриваем, — отрезал мужчина, — А вот стриптиз можно! Ничего жизненно опасного там н... — Я хочу на каток, — прервал Питер и заранее приготовил молящий взгляд. — Нет, Питти, мы ищем место, где можно будет греться, а не морозить свои яйца ещё сильнее, — отчеканил Уэйд. — Ну пожалуйста, мы одеты, как в зиму! — Паркер взял его за руку и что-то в голове Уэйда начало с громким звуком трескаться, — Всего полчаса, я так давно не был, — ох уж эти невероятные глазища — они сведут старого доктора с ума. — Полчаса. Ни сраной секундой дольше. И после этого мы идём пить горячий шоколад. Парень так резко обхватил его шею, что Уэйду показалось, будто на него скорее нападают, а не хотят крепко обнять. Питер пах осенью — самой настоящей, светлой и лёгкой осенью: орехами, первым дождём и тёплым чаем. И Уэйд даже подумал, что зелёный чай лучше, чем крепкий виски на ночь. Питер тихо прошептал "спасибо", мимолетно касаясь носом шеи, которая едва выглядывала из-под плотного ворота джемпера. Умножал значение своих слов на два, заставляя Уэйда дрожать, как тонкую тростнику на ветру. Он так же быстро отпрянул, улыбнулся, словно ничего не было, а в этой улыбке Уэйд нашёл всё, в чем когда-либо нуждался. Они уже сидели на лавочке внутри здания, зашнуровывая коньки, и Уэйд громко матерился, потому что у него ни черта не получалось. — Тише Вам, тут очень много детей, — Питер резко оказался рядом, уже обутый в свои коньки. Он присел, взял шнурки мужчины в свои пальцы и принялся ловко заправлять их. — Давай на "ты", а то меня сейчас стошнит не только от вида огромной замерзшей лужи, но и от этого обращения, — выдал Уилсон, внимательно наблюдая за тем, как хорошо Питер справляется с этой ужасной... обувью? На удивление, парень не стал возражать, согласно кивнул и выпрямился в росте, когда закончил. — Питти, предупреждаю сразу: на льду я настоящий олень. Не стыдно будет кататься со старым нелепым инвалидом? — Я делал ставки на твою более высокую самооценку, — хмыкнул Питер, пробуя на вкус новое обращение. Уэйд был уверен, "вкус" ему понравился. Паркер широким шагом направился в сторону льда и Уэйд, выворачивая ноги и продолжая тихо материться, полз следом. Парень аккуратно спустился на лёд и сразу отъехал на пару метров, ловко поворачиваясь, чтобы посмотреть, как дела обстоят у Уэйда. А у того всё было более печально: мужчина, вцепившись в бортик до побеления костяшек, спустил ноги на лёд и те сразу разъехались по разным полюсам. — Куда?! Стоять, блять! — заорал Уэйд на свои ноги, сразу же привлекая кучу недовольных взглядов от всех родителей. Питер согнулся пополам, чтобы не смеяться слишком громко и прохладный воздух не обжигал из-за этого лёгкие. Он сразу подъехал обратно к мужчине, обхватывая его со спины. — Собери их, ну. О боже, я не думал, что всё будет настолько плохо, — парень продолжал смеяться, но Уилсон кое-как всё же собрал свои конечности в кучу и смог повернуться к нему лицом. — Это пиздец, — в сердцах выдохнул Уэйд, — Мне не нравится то, что моё тело двигается без мозговых сигналов. — Тебе стоит учиться, потому что я не собираюсь пасти тебя возле бортика. Нет! Самому тебе там стоять тоже запрещается, — отрезал Питер, и Уэйд заткнулся, не начав, — Давай. Паркер взял мужчину за ладони так же просто, как делал это вчера, и Уилсон даже позавидовал этой лёгкости. Питер грациозный. Он не вытворял никаких сложных трюков, но его движения были настолько лёгкими и плавными, что Уилсон, кажется, уронил слюну, которая тут же застыла на льду. Питер красивый. В своих движениях, в своих эмоциях — невероятно красивый. Такой красивый, что Уэйд засмотрелся и не заметил, как въехал в бортик, больно приземляясь прямо на задницу. — Ты хоть смотришь перед собой? — без злости выругался парень, помогая мужчине подняться. О, он бы сказал, куда он смотрел. — Малыш, последнее моё безудержное веселье на льду было во время экскурсии в четвертом классе. И это был единственный раз. Уж прости, что я не такая же балерина, как ты, — выдохнул Уэйд, немного смирившись с неустойчивой "почвой" под ногами. — Балет и фигурное катание – совершенно разные вещи, — фыркнул парень, медленно вытягивая Уэйда к центру. — Одинаковая возможность попялиться на сочные жопы, — пожал плечами, поражаясь тому, как сильно этот малец умеет закатывать глаза. Они медленно добрались до центра и Питер, всё так же держа Уэйда за ладони, начал неспеша ехать спиной, заставляя тем самым мужчину учиться передвигаться на льду. У того ноги по-прежнему разъезжались в разные стороны, но теперь он хотя бы не падал и потихоньку продвигался вперёд. На них часто бросали заинтересованные взгляды, но это сейчас волновало в последнею очередь. Так хорошо и легко Уэйду никогда не было. Его понесло вперёд и он навалился слегка на плечи Питера. Тот шокировано обхватил его за спину, пытаясь удержать равновесие, и их закружило на несколько кругов. Они были так близко друг к другу и едва не упали на твердый лёд, когда Уэйд случайно стукнулся своим носом об чужой, чувствуя на контрасте с прохладой тёплое дыхание. Сердце забилось так быстро, что стало даже больно внутри, казалось, оно к херам выбьет грудную клетку. Питер покрылся густым румянцем и отпрянул, наконец-то давая Уэйду шанс по-человечески вдохнуть порцию кислорода. — Хреновый из меня учитель, — смущенно улыбнулся Питер, и Уэйд вдруг понял: он до безумия хочет зацеловать эту улыбку. — Я бы тебе дал 6 из 10, — спокойно ответил мужчина. — Эй, чего так мало?! — Питер смешно нахохлился. Да, именно это слово. — Если принцип твоего обучения кнут и пряник, то я не слышу запах пряника, — Уэйд демонстративно принюхался. — И что же ты хочешь в виде вознаграждения? — Паркер заинтересованно повёл бровью. — Поцелуй в щёку? — и сам не понял, что ляпнул. — Поцелуй в щёку? — переспросил Питер. — Поцелуй в щёку, — это выглядело смешно. — Ну уж нет, — лица Питера вновь коснулась лёгкая краска. — Нет так нет, — Уилсон пожал плечами. Оставшиеся десять минут у Уэйда получалось ездить немного лучше. Он даже четыре раза смог сам повернуть, не шлепнувшись при этом на колени или пятую точку. За Питером ему, конечно, было тяжело преуспевать, но тот и не уезжал никогда далеко. Всегда был рядом, поддерживал, направлял, давал руку. Настоящий, блять, инструктор. Уэйд даже не понимал, почему злился, но эта злость была пустой. Он просто раздражался от своего тупого подросткового поведения и, что самое главное, ничего не мог с этим поделать. Когда полчаса иссякли, Питер послушно направился в сторону выхода, возле которого его уже ждал Уэйд. Парень подъехал к нему, завис на несколько секунд, а после аккуратно коснулся губами холодной щеки. Сказать, что Уилсон был ошарашен — ничего не сказать. — Это тебе пряник за хорошую работу, — Питер развеял ступор мужчины и, не дожидаясь его, сошёл со льда. Уэйд бережно прикоснулся пальцами к щеке и прикрыл глаза, чувствуя, как кожа сгорает в этом месте. — Я раскрою тебе одну тайну, — заговорил Уэйд, когда они уже покинули ледовую арену, — До этого момента я никому и никогда этого не говорил. — Что такое? — спросил Питер, чувствуя где-то подвох. — Я покажу тебе место, где делают лучшие на свете чимичанги! Это пиздец какой секрет, понимаешь? — на полном серьёзе продолжал мужчина. — Даже не знал, что их у нас готовят, — засмеялся Питер, поправляя капюшон на куртке. — Шутишь?! Пойдём! Уэйд схватил Питера за руку и потянул в сторону поставленной цели. Маленькая забегаловка (это было трудно назвать кафе) с блеклой и выцветшей вывеской "У Боба" располагалась на стыке двух узких улиц ближе к окраине района. Краска противного рыжего цвета потрескалась на стенах, а много где уже и вовсе отшелушилась. Возле входной двери с тёмным стеклом располагалась маленькая клумба, очерченная пустыми банками из-под пива, а в ней, на удивление, действительно росли цветы: мелкоцветковые хризантемы тёмно-красного оттенка, которые нашли в себе силы задержаться до октября. — Воу... — только и смог выдать Питер, рассматривая забегаловку. — Очаровательное место, не так ли? — без толики сарказма спросил Уэйд, направляясь ко входу. — И не поспоришь, — Паркер подумал, что терять ему нечего, и пошёл следом. Внутри вырисовалась примерно такая картина, которую парень уже успел представить себе в уме: маленькие круглые столики тёмно-древесного цвета, а на них подобранная под форму стола круглая болотного цвета клеенка. Сразу слева располагалась достаточно длинная барная стойка с обычными стульями, на её же территории алкогольный бар и дверь на кухню. В конце этого помещения был уголок с приподнятым полом, на котором, к полному удивлению Паркера, стоял старый рояль и гитара для исполнения живой музыки. Посетителей здесь было мало, в основном мужчины, но почему-то создавалось ощущение, что они все здесь постоянные. И Питеру по классике стало немного неловко, когда все эти пары глаз устремились на него. Без злости или же угрозы, но несколько изучающе и заинтересованно. — Расслабь булки, здесь тебя никто не тронет, — словно читая мысли, Уэйд похлопал его по плечу, и они направились в сторону барной стойки. — Я и не нервничал, — фыркнул парень, выдавая себя с потрахами, на что Уэйд лишь тихо улыбнулся. Когда они оказались возле стойки, то обратили внимание, как мужчина лет пятидесяти, со смешной лысиной на голове и самым что ни на есть ворчливым лицом, отчитывал примерно такого же возраста женщину, которая недовольно терла пивной бокал обычной тряпочкой. — Дура старая, уже совсем мозги потеряла, — продолжал ворчать он, — Я же, блять, пять раз говорил, что мы больше не продаём этот гребанный салат! Его никто не берет! — Если бы ты наконец-то начал носить очки, то заметил бы, что его берут, и не раз! — возмущалась в ответ женщина с крашеными в темно-вишневый цвет волосами, которые были собраны в небрежный пучок. — Я его из меню вычеркнул уже как две недели! — Да кому нахер сдалось твоё меню?! Уэйд деланно закашлял, прерывая бурную дискуссию, которая развивалась перед ним с Питером. Старики как по команде обернулись, и, если женщина вздохнула, кивнула в знак приветствия и ушла, то мужчина расплылся в улыбке, упираясь ладонями в стойку. — Ебите меня семеро коней, я уже думал, ты сдох там в своей больнице! — старик пожал Уэйду руку. Питера едва очередной приступ кашля не схватил. Лексика Уилсона ещё, оказалось, цветочки. — Ола, Бобби, — поздоровался мужчина, и Питер сложил два и два, видя теперь перед собой хозяина помещения, — Не торопись, на мои похороны ты всегда успеешь. Паркер всё же сорвался на короткий кашель, не выдерживая, чем и привлёк к себе внимание хозяина. Он посмотрел на парня заинтересованно, потом на Уэйда и снова на Питера. Сощурился и едва заметно улыбнулся так, что у Питера по спине побежали мурашки. — Значит, пышные груди тебе надоели, и ты решил перейти на молодые хуйцы? — теперь взгляд старика был обращён к Уэйду. Питер ошарашенно схватился за грудь. Несите капельницу, это слишком. — Блять, Бобби, завязывай и не пугай мне пациента. А то ему после тебя ещё и психолог понадобится. Уэйд незаметно положил руку под лопатками Питера, поглаживая пальцами. Парень всё ещё искал свой дар речи, но внутри становилось уже немного спокойнее. От Боба этот жест не ускользнул. — Раньше здесь никогда не было твоих пациентов, — продолжал натягивать нить напряжения хозяин, но тут же её сам и обрезал, — Две чимичанги, я так понимаю? — И горячий шоколад, если можно, — выпалил Питер, чувствуя, как горит его кожа. — Конечно, сынок, всё для тебя, — улыбнулся Боб, а в этой улыбке был лёгкий подтекст, который Питеру пока остался непонятным. Они прошли к столику, который располагался в примерном центре забегаловки и не очень далеко от стойки. Уэйд снял куртку, повесив её на спинку стула, и Питер повторил это действие. Они сели за стол и некоторое время молчали: каждый абсолютно не знал, как начать диалог после только что сложившейся ситуации. — Он на... — Это пр... — выдохнул Питер, когда вдруг понял, что они начали одновременно, — Ты первый. — Я хотел сказать, что Боб на самом деле не такой еблан, которым успел показаться, — Уэйд почесал затылок, словно ему было стыдно за эту ситуацию, — То есть, да, язык у него грязный даже в моём понимании, но человек он неплохой, — Уилсон откинулся на спинку и виновато посмотрел в глаза Питера. — Хэй, Уэйд, всё нормально, правда, — Паркер же наоборот подался вперёд, кладя ладони на стол, — Я просто несколько растерялся. Боб, он очень... прямолинейный человек, я бы сказал. Это даже клёво. — Он столько раз меня вытягивал из различных передряг, — присвистнул Уилсон, — Что я, кажется, ему теперь по гроб жизни должен. — Ты встревал в передряги? — Питер подпер рукой подбородок, заинтересованно уставившись на Уэйда. — Ох, Питти, ещё как, — тихо засмеялся он, — Когда Ванесса, моя жена, умерла от рака крови, я начал вести несколько... беспорядочный образ жизни. И под беспорядочным я подразумеваю не только бары, алкоголь и сигареты. — Наркотики? — спросил Питер, не отрывая от лица Уэйда взгляд. — Нет, покер. — А вот хуйцом тебе по лицу, — громко заржал Уэйд, сгребая гору фишек на свою сторону, — Вам, остолопам, никогда не победить папочку Уэйда. — Скоро на моей улице тоже будет праздник, — сощурился мужчина с растрепанными сальными волосами. — Стенли, милый, ты скорее в жопу меня поцелуешь, чем отхватишь хоть кусок из этого, — мужчина с восторгом и нежностью погладил свои фишки. — Давай без своих пидорских приколов, Уэйд, скоро блевану от этого, — скривился Джордж, поблескивая своей лысиной под лампами. — А в постели ты иначе выражался, — Уилсон сделал обиженное лицо, с восторгом наблюдая за тем, как закипает его напарник, — Ну что ж, время уже детское, нужно с короной победителя двигаться домой, — Уэйд громко поднялся из-за стола, собирая фишки, — Сайонара, амигос. Несколько пар глаз не отрывали от него ненавистного взгляда. — У меня талант выводить людей из себя, — засмеялся Уэйд, но в его тоне не было гордости за это поведение, — Я осознавал то, что делаю, но желания остановиться не было. Я скорее... нарывался. Искал повод дать кому-то по лицу. В один из таких дней, когда Уэйд возвращался домой после покера, шёл сильный ливень. Мужчина накинул капюшон, сунул руки в карманы и спешил поскорее добраться домой, чтобы согреться бутылкой виски. Когда он зашёл в уже знакомый переулок в двух кварталах от своего дома, кто-то рядом громко свистнул. Уэйд тут же остановился, повернул голову и увидел трёх своих дружков с покера. Долго гадать, чего они хотят, не нужно было. — Хэй, Уилсон, ты чего так спешишь? — сказал самый низкий из них, Говард, который обычно боялся кинуть Уэйду лишнее слово. А тут смотрите, осмелел с битой в руках. — Вы, ребята, слепые, что ли? — Уэйд повёл бровью, — Дождь же пиздец какой. Если яйца простудите, знайте, эта область медицины не по моей части, — мужчина вскинул руки, заранее отказываясь. — А что по твоей части? — с презрением выплюнул Стэнли, и Уэйд даже поморщился от этого, — Рак мозга? Тогда почему себя никак излечить не можешь? Шутки за триста. Уэйд даже глаза закатил, чего не было видно под капюшоном. — Я просто не парюсь, потому что у меня запасной есть, — Уилсон быстро пожал плечами, чувствуя лёгкий холод без движения, — Могу и с вами поделиться. — Как же ты уже заебал... — прошипел сквозь зубы Джордж, который болтать не очень любил. А жаль, Уэйду так хотелось. Первым, что неудивительно, Джордж на него и налетел. Хотел начать с красивого перелома носа, но Уэйд перехватил кулак, вывернул руку за спину, и нападающий истошно закричал, когда услышал тихий хруст в области плеча. Уилсон толкнул его ботинком прямо в лужу, тут же поворачиваясь в сторону Стена, который хотел схватить его руки. Уэйд замахнулся и врезал ему по лицу, рассекая щеку до крови. Но не успел Уилсон нанести следующий удар, как его неслабо так поцеловали битой в спину. Говард, мелкий пиздюк... — мелькало в голове Уэйда, пока он лицом собирал мокрую грязь. Стен по классике всех драк хотел начать пинать Уилсона ногами, но последний перехватил его в области колена и резко дёрнул на землю, заставляя жопой свалиться в ту же грязь. Уэйд поднялся и со всей дури ударил носком кроссовка по смазливому лицу, несколько секунд любуясь тем, как лужи меняли свой цвет на грязно-красный. Уэйд повернулся в сторону Говарда и тот задрожал совсем не от холода, осознавая, что остался один на крепких ногах. Уилсон улыбнулся. — О, ты сейчас, наверное, скажешь, что не хотел этого на самом деле, что ввязался за компанию, — растягивая слова, мужчина подходил к настоящему дрожащему на вид воробушку, — И я, раскрывая своё доброе безразмерное сердце, отпущу тебя. Говард молчал. Уэйд тоже молчал, стоя в метре от него. И когда первый замахнулся битой, надеясь, видимо, отправить свою угрозу в отключку, Уэйд перехватил биту и бросил её в сторону. Он тут же схватил Говарда за волосы, оттащил на пару метров и с размаху вписал его лицом в стену мусорного бака, очевидно ломая нос. Тот упал, схватился ладонями за лицо, от чего те сразу же пачкались в кровь и грязь. Уэйд ударил его ещё раз кулаком по лицу и Говард свалился окончательно. Уилсон, потирая костяшки рук, подошёл к лежащему, наверное, без сознания Джорджу и пнул его лицо кроссовком, пачкая ещё сильнее. Тот никак не отреагировал. Уэйд грязными руками достал телефон из кармана и набрал номер по памяти. — Боб, я не знаю, живы ли они, — спокойно сказал мужчина, прикрывая глаза под проливным дождём. — Так они... живы? — неуверенно спросил Питер, даже не замечая как сильно побелели его пальцы, пока он крепко цеплялся за шершавый стол. — У Джорджа в двух местах был открытый перелом и лёгкое сотрясение, смогли за месяц привести в чувство, у Стенли перелом носа, фингал и тоже лёгкое сотрясение, а Говард... — Уэйд сделал паузу, Питер заметно напрягся, — Его тихо похоронили на следующее утро. — Зачем ты... — только и смог едва слышно выдать Питер, чувствуя, как дрожит всё его тело. — Возможно, это не изменит твоего мнения, но эти ребята были настоящими мудаками. Стенли каждую неделю насиловал девушек, бывало даже девственниц, причём в достаточно грубой форме. Джордж избивал людей, а после чистил их карманы, а Говард... зарезал жену, а через два дня изнасиловал и утопил свою дочь, — Уэйд безэмоционально уставился в стол, и Питер понял, насколько тяжело ему даётся это рассказывать, — Моя ежедневная работа — бороться за каждую жизнь, а кто-то в это время, не задумываясь, забирает чужие. Даже детей. Ребёнок-то при чём, Питер? Уэйд смотрел в глаза парнишки, ища в них хотя бы дольку понимания. И Питер понял. Он накрыл ладонь мужчины своею, крепко сжимая её, и всё разбитое в душе Уэйда из-за тех времён начало наконец собираться в целостную картину. Питер своим прикосновением бережно сшил все кусочки между собой и всё вдруг стало правильным. Таким правильным, что у Уэйда появилось чувство, будто он только что исповедовался в церкви. На стол, словно с небес, приземлились две тарелки, на которых были чимичанги, и чашка горячего шоколада. Шоколад выплеснулся за края от таких грубых действий и обжег Питеру пальцы: это стало сигналом резко убрать ладонь от руки Уэйда и густо покраснеть, будто напиток пропитал кожу и прилил к щекам. — О, я ненамеренно, — произнёс Боб с каким-то многозначительным тоном, словно не заметил того, что тут происходило. — Всё хорошо, большое спасибо, — Питер смущенно улыбнулся, кладя ладони на горячую чашку и блаженно выдыхая. — Меню для детей я не составлял, но если понадобится что-то особенное, попробуем сымпровизировать, — хозяин блеснул своим золотым клыком, и Питер озадаченно завис. — Блять, Бобби, съебись уже, — закатил глаза Уилсон и старик, ткнув мужчине в лицо средний палец, с деланной обидой скрылся за стойкой, — Клоун, — хмыкнул Уэйд и Питер позволил себе улыбку. Время, которое проходило рядом с Питером, было буквально невесомым, необычайно... тёплым. Уэйд почти уверен: не веди он ежедневный отсчёт, окончательно бы потерялся во времени, наблюдая лишь за этими лохматыми тёмными локонами, кофейно-карими глазами и бледной, едва заметной россыпью веснушек на лице. Когда Питер уже вышел на улицу, Бобби остановил Уэйда за локоть и тихо сказал: — Не потеряй его. Уилсон просто кивнул. Все эти события, сейчас так небрежно разбросанные в голове, крутились, словно ускоренная пластинка, и на душе было отчего-то волнительно и одновременно тепло. Такое дикое и непривычное на самом деле чувство, которое царапало когтями желудок, а ты из этих царапин складывал радужные картины. Уэйду даже показалось, что он влюбился, когда под начинающимся октябрьским дождём они возвращались в больницу.***
Mortem effugere nemo potest.
Пока Уэйд вёл деловой разговор с плюшевым медведем по поводу политической обстановки в Америке, его посмели нагло прервать. Причём криком. — Доктор Уилсон! — слышался голос, уже срывающийся на фальцет, — Боже, доктор, да проснитесь! Уэйд резко распахнул глаза, пытаясь за пару секунд вспомнить кто он такой, где находится и какой сейчас год. — Пациенту Паркеру стало хуже! И его словно ледяной водой окатило. Уэйд подорвался с койки, оттолкнул медсестру и бегом направился в нужную палату, вслух матерясь о её дальнем расположении. Он, распихивая всех на своём пути, преодолел это расстояние так быстро, как ещё никогда не делал. Когда Уилсон распахнул дверь палаты, Питер истошно кашлял, прикрываясь белым платком, и тот медленно, но явно покрывался красными пятнами. Сердце Уэйда перестало биться и рухнуло куда-то вниз. Медсестра, которую мужчина даже не заметил сначала, сделала укол Питеру в бедро и посмотрела на доктора обеспокоенным взглядом. — Приступ длился больше трёх минут, казалось, что его стошнит от такого кашля, — она подошла к Уэйду, — Подразумеваю, что опухоль перешла на соседнюю долю лёгкого и сильно проросла в бронх. — Здесь я диагнозы ставлю, — гаркнул Уэйд, небрежно огибая медсестру и подходя к Питеру, — Малыш, ты как? Опиши, что чувствуешь, — он присел возле парня на корточки и положил ладони ему на колени. Медсестра тихо вышла из палаты, опустив взгляд. — Если бы я сейчас выплюнул свои лёгкие, это могло бы считаться за моё автоматическое выздоровление? — тихо ответил Паркер, пытаясь шутить, но его голос был таким сиплым, таким чужим. — Я серьёзно, Пит, — руки Уэйда дрожали и парень, будто заметив это, накрыл их своими. — Я в порядке, просто закашлялся сильно. Теперь немного горло дерет, — он улыбнулся, но его улыбка была слишком призрачной. В Уэйда словно иголки втыкали. — Ты, блять, не забывай, что я твой врач, а не подружка, которой лучше не знать лишние "неприятности", — вспылил Уилсон, вырывая ладони и поднимаясь на ноги, — Это моя ошибка. Не нужно было тебя слушать и идти на каток. Очевидно, что твоим лёгким это не понравится. Пиздец, где мои мозги?! — Хэй, Уэйд, тише... — Питер съежился на постели, такое поведение мужчины было ему доселе незнакомым, — Думаю, панике здесь точно не место. — Питер, — Уэйд никогда не называл его так, и парень напрягся всем телом, — Ты понимаешь, что жизнь — это не шутки? — Я просто хочу сказать, что вчера я был счастлив. Там вовсе нет твоей вины. Я наконец-то почувствовал себя обычным человеком. О, ты спросишь: что же я до больницы себя так не чувствовал? Потому что я не жил, Уэйд. У меня нет семьи. Последний, кто оставался со мной, — это тётя, и она умерла от инсульта полгода назад. Друзей у меня нет. А моя девушка назвала меня ботаником, представляешь? — Питер улыбнулся, но его глаза странно блестели под утренним солнцем, — Я никогда не думал, что для того, чтобы почувствовать нормальную жизнь, мне нужно оказаться с онкологией в больнице, где она всё время на волоске. Такая ирония, понимаешь? Уэйд судорожно выдохнул, чувствуя, как шестеренки медленно собираются в его голове. Он подошёл к Питеру, присел как прежде и взял его ладони в свои. Насколько вообще абсурден тот факт, что доктор паникует при новости об ухудшении положения своего пациента? — Ты поправишься, Питер, — без толики сомнения сказал Уилсон, — И тогда тебе не нужно будет связывать жизнь с этой больницей. Только проблема кроется в том, что это не просто пациент, а Питер. Его Питер, который последние дни так часто улыбался, что Уэйд был уверен: всё будет хорошо. А сейчас на это оставалось надеяться.***
Та медсестра с палаты Питера оказалась права. Рак полноценно перешёл на третью стадию. Уэйд почти что вырвал себе все волосы на голове, но в итоге назначил Питеру химиотерапию и определённые к ней процедуры, которые будут способствовать уменьшению раковой опухоли. Теперь время стало вязким, как болото, и таким же грязным. Дни тянулись ужасно долго, мучительно и наполнены они были только напряжением, запахом лекарств и уставшим взглядом. Уэйд почти перестал спать. Если в сутки и удавалось четыре часа — это было роскошью. Он всегда был рядом с Питером, даже по ночам, чтобы не пропустить его приступы. И когда те случались, Уилсону казалось, что его волосы из блондинистых медленно превращаются в седые. Паркер уже вторую неделю кашлял только кровью, хватался за грудь, пытаясь дать доступ воздуху, а тот всё никак не хотел с ним контактировать. От такого напряжения капилляры в глазах полопались и они значительно покраснели. Сам Питер сильнее похудел — болезнь и химия высасывали все силы. Скулы стали более выразительными, губы более сухими, а взгляд — не таким радостным. Последнее убивало Уэйда больше всего. — С каждым днём ты всё дальше, — сказал Питер, сидя на подоконнике как в первый день и смотря на первый снег за окном. Неужели и Рождество он встретит в этих стенах? — Я не могу объяснить это, но я это чувствую. Уэйд, сидя в кресле, поднял на него взгляд и замер на острых плечах. Они вычерчивались даже под плотной толстовкой и мужчина почувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Волосы парня тоже поредели, но сбривать их Уилсон не хотел. Пускай они уже и не выглядят такими, какими он их полюбил, рука до последнего не поднимется. — Тебе кажется, Питти, — Уэйд улыбнулся, его голос тоже стал более хриплым от усталости и недосыпа. Питер поджал пальцы на ногах и тоже посмотрел на него. — Я устал, — зло сказал Паркер, но голос его все равно звучал слишком мягко, — Меня тошнит от всего: этих терапий, таблеток, людей только в белых халатах и их дежурных улыбок. А теперь и ты отдалился. Ты специально? — Это глупости, Пит, я всегда с тобой, — Уэйд оторвался от спинки кресла и более серьёзно посмотрел на парня. — Обними меня. В палате стало так тихо, что кажется, будто Уэйд слышал свое дурацкое сердце. Когда оно там уже не выдержит и даст сбой? Это ведь слишком. Он молча встал, когда Питер отвернулся, и подошёл к окну. Руки легли на чужие плечи так, словно он делал это всю свою жизнь. Словно они были созданы только для этих худеньких плеч. Парень растаял, опустил их в расслаблении и, когда мужчина прижал его к свой груди, позволил себе уткнуться носом в такую удобную ямочку на ключицах Уэйда. Питер хрипло дышал и Уилсон клянется, что чувствовал даже дрожь чужих ресниц на своей коже. Если не ради этого бороться, то какой вообще смысл во всём остальном?***
Доцетаксел, препарат, который назначили Питеру в химиотерапии, высасывал из него последние соки. О прогулках, играх и разговорах до полуночи и речи быть не могло. Дни стали такими серыми, пустыми; будь они материальны — тронь и рассыпятся. Сегодня днём Уэйд почти не смог наведаться к Питеру из-за проверки. В некоторые моменты он был уверен, что схватит скальпель и вырежет незваным гостям глаза. А может и ещё что-то интересное. Именно поэтому время тянулось как резина, а внутри было опасение, чтобы Питеру не стало хуже сегодня. Хотя бы не сегодня, пожалуйста, он не очень хочет идти на убийство ради спасения другой жизни. И когда солнце уже село за горизонт, а стрелка часов перевалила за время отбоя в больнице, Уэйд тихо открыл дверь 1-320-ой палаты и на носочках вошёл внутрь. Питер укрылся до носа тёплым одеялом и нахмуренно спал. Уилсон улыбнулся и на самом деле надеялся, что ему не снятся кошмары. Мужчина по привычке сел в кресло рядом с койкой и положил щеку на его спинку, рассматривая чужие черты лица. Даже в болезненном состоянии Питер был таким красивым... Аккуратные брови, побледневшая, но всё ещё гладкая кожа, аккуратно приоткрытые губы. Уэйд так залюбовался ими в ночи, что не сразу понял, что на него смотрят. — Думал, ты не придёшь, — тихий голос, почти шёпот, буквально обнял Уэйда, — Дай угадаю: в палату поближе заселили фигуристую брюнетку? — Питер прятал половину своего лица, но мужчина был уверен: там скрывается хитрая улыбка. — Колись, откуда ты узнал, что мне нравятся брюнетки? — Уилсон говорил так же тихо, словно в палате был кто-то ещё, и совсем безболезненно ущипнул Питера за бок. — Только что от тебя, — уже не скрывая хитрой улыбки, Питер резко отскочил на другой край койки. Очевидно, это было в целях самообороны, но Уэйд решил расценить это как приглашение лечь рядом. Койка прогнулась под вторым весом и Уэйд внимательно посмотрел в карие глаза, словно видел их впервые, и с восторгом отметил, что в них едва заметно отражается ободок луны. — Ты супергерой, — с серьёзным выражением лица сказал Питер, и от этой серьёзности Уэйду захотелось рассмеяться. — В обтягивающем трико и с каким-то дурацким щитом? — уточнил Уилсон, пытаясь припомнить каких-то героев из своего детства. — Не-ет, — протянул Питер, явно воодушевленный этим диалогом, — Ты, очевидно, в красном пафосном костюме (или не совсем пафосном). У тебя были бы мечи. Или нет... Как там эти похожие на них штуки называются... — было ясно, что оружием Питер никогда не увлекался. Ангел земной. — Катаны. — Катаны! Ты был бы с катанами и спасал город от всех его неприятностей. — Тогда я бы скорее был злодеем. Герой — это слишком скучно, Питти. Я бы наказывал плохих дядек за их чёрные дела, — улыбнулся Уэйд, отмечая, что это действительно похоже на него. — Всё равно у этих действий корень добра, — подытожил Питер, решая принять и такое развитие сюжета, — Я бы был каким-то обычным фотографом и делал фотографии тебя исподтишка. — Даю сотку, что на большинстве из них была бы моя задница, — самодовольно ухмыльнулся мужчина. — Ещё чего, — покраснел Питер и поднял ладони выше. Уэйд правильно расценил этот намёк, взял их в свои и неожиданно подтянул к губам, касаясь ими тонких пальцев. Парень замер, но не убрал их, лишь обхватил большими пальцами чужие ладони и вновь посмотрел в глаза. — А мне кажется, — продолжил Уэйд, — Ты был бы одним из сверхморальных героев. Эдакий маленький душка, который пропагандирует миру жизнь и тёплое молоко на ночь. — Ну спасибо, — Питер засмеялся, а сердце Уилсона словно одеялом прикрыли, — Значит, тёплое молоко на ночь. — И рыбные крекеры, — добавил мужчина. — Ненавижу рыбу. — А я крекеры. В палате стало так уютно, что Уэйду даже показалось, будто они лежат у него дома, на фоне слышен футбол со старого телевизора, а под боком Питер. Всегда, рядом, такой тёплый и до одури родной. Парень зашевелился и через секунду Уэйд почувствовал, как чужие стопы пробираются между его коленей. Питер переплёл с ним ноги и мягко, умиротворенно улыбнулся. Уилсон понял, что точно сходит с ума, наслаждаясь этими прикосновениями. — Отвези меня в Испанию, Уэйд, — тихо заговорил Питер, и мужчина заметил ранки на его сухих губах. — Всё-таки созрел для горячих дам? — Уилсон не понимал, зачем снова шутит про это. — Нет, — фыркнул парень, закатывая глаза, — Мне не нужны они, если ты ещё не понял. — Я понял, малыш, — Уэйд погладил чужие ладони, — Мне тоже. Мне никто не нужен, кроме тебя. И когда Питер тихо засопел, хватаясь за чужие ладони, Уэйд едва слышно прошептал: — Я покажу тебе весь мир, если ты попросишь.***
(Настоятельно рекомендую: NF — Paralyzed). Около трёх часов ночи Уэйд ушёл, когда Питер начал сваливаться с койки из-за недостатка места. Он аккуратно пододвинул его, поправил подушку и не удержался, коснувшись губами щеки. Паркер сопел хрипло, но спокойно, и Уэйд позволил себе уйти и тоже поспать пару часов, потому что рядом с парнем не позволял себе такой вольности. И у него получилось. Целых три с половиной часа, а после он взял в автомате крепкий кофе и направился к регистратуре, где всегда можно было с кем-то почесать языком. Когда Уэйд с сонными глазами и стаканчиком в руках подошёл к стойке, обе медсестры, которые были сейчас там, замолчали и напряженно уставились на Уилсона. — Мне на лицо голубь насрал или чего вы так уставились? — Уэйд сделал глоток. — Нет, док... — заговорила одна из них, Алекс. — Что случилось? — желудок начали царапать кошки тревоги, когда они снова молчали, — Я спрашиваю, блять, что случилось?! — Ваш пациент из 1-320-го... — Алекс опустила взгляд, — Задохнулся сегодня в половину пятого утра. Всё вокруг перестало существовать, кроме горячего кофе, разлитого на плиты. — Его ещё не перевели в морг, нужны Ваши подписи и история болезни... — продолжила дежурными фразами вторая, (черт знает как её зовут), но Уэйд едва их слышал через уплотнившийся воздух — а воздух-то вообще остался? В ушах так сильно зазвенело, что Уэйду начало казаться, будто он теряет сознание. Он надеялся, что теряет, и больше уже не проснется, чтобы не быть лично знакомым с этой фразой. Ноги сами понесли его в сторону нужной палаты, до которой дорога была уже им протоптана. И снова медсестра что-то кричала ему в спину, а он не слышал. И снова отвернулся и ушёл, как в первый день. И в голове появилось такое уверенное ощущение, что Уэйд зайдет сейчас в палату с ободранной ручкой, а на окне сидит Питер. Отругает его, что ушёл посреди ночи и вернулся так поздно, а потом прижмется, не находя больше упрямств. В голове не было веры в услышанные слова, Уэйд даже в мыслях не мог сформулировать эту мерзкую реплику, которая резала сердце по кусочкам. Только тупая боль, начинающая сжирать его снизу желудка, говорила о том, что это правда. Он шёл медленно. Впервые он шёл в эту палату так медленно, растягивая каждую минуту, потому что знал: он зайдет — и тогда внутри всё точно рассыпется. Уэйд взялся за ручку и начал коротким ногтем сдирать с неё остаток краски, впервые в жизни боясь чего-то так сильно. Его прервала медсестра, которая, очевидно услышала шум. Она уступила Уэйду дорогу и теперь вышла. А мужчина так и остался в пороге, чувствуя, как его начинает хватать крупная дрожь. Он лежал на спине, глаза были мирно закрыты, а губы всё так же слегка приоткрыты, словно Питер до сих пор ждал кислород, отсутствие которого убило его. Уэйд дрожащей рукой закрыл дверь и на ватных ногах подошёл к койке, смотря на гладкое худое лицо, которое теперь никогда не дрогнет от его тупых шуток и прикосновений. — Открой глаза, малыш, — тихо сказал мужчина, едва найдя в себе голос, — Там такая хорошая погода сегодня, а ты снова упрямишься. Не откроет, безмозглый идиот. Он их никогда уже не откроет, — послышались голоса, которые мужчина почти смог забыть. Уэйд осел на пол возле койки и взял ладонь парня в свою, ужасаясь тому, насколько быстро она стала холодной. Ведь ещё ночью он целовал эти пальцы и хотел целовать их всю оставшуюся жизнь. — Ты ужасен, Питти, — пытался говорить Уэйд обычным тоном, но на простыни появились первые мокрые пятна, — Кто так делает? Я же даже не поцеловал тебя. Я не поцеловал тебя, Питер Паркер. И знаешь что? Это моя самая грубая ошибка в жизни. Я так отчаянно хотел, чтобы твои губы были только моими, и даже не узнал в итоге их на вкус, — горячие капли уже падали на холодную кожу, и Уэйд все ещё был уверен, что Питер ему сейчас ответит, но тот молчал. Издевается, подумал Уилсон, — Я почти поверил в то, что ты мой, а тебя посмела украсть у меня какая-то болезнь... Я был так слепо уверен, что ты поправишься. Уверен, что она не посмеет забрать у меня и тебя. Потому что ты его не заслуживаешь. Никогда бы не заслужил. — А как же Испания?.. — Уэйд игнорировал их, — Как же первый секс в дешёвом мотеле, но с ахуенным видом на море? Как же метровая пицца ночью и бутылка вина. Пиздец, я даже не знаю тебя в нетрезвом состоянии. А вдруг ты вообще не пьёшь? Ох, это бы меня расстроило, — Уэйд улыбнулся, положил лоб на холодную тыльную сторону ладони и плакал без остановки, из-за чего голос начинал срываться. Внутри всё стремительно рассыпалось, и эти осколки вонзались в органы, — Мне не нужно всё это без тебя. Господи, блять, мне ничего не нужно без тебя! Заебал, Питер, открой глаза, я уже не могу! Уэйд подорвался с пола, чувствуя как злость вместе с болью убивает его. С ума сошёл. В конец рихнулся. Просто чокнулся. Уэйд не удержал равновесие и вновь осел на пол возле стены, хватаясь за голову. Было настоящее ощущение, что он попал в кошмар. Кошмар, который слишком затянулся, сжимал твоё сердце в страхе, и ты думаешь, что вот — твой конец настал так тупо и внезапно, но потом ты просыпаешься, и с невероятной радостью осознаешь, что это был всего лишь сон. Но Уэйд не просыпался. Питер тоже. — Ты даже не узнал, насколько стал дорог мне, — сухо сказал Уэйд, смотря куда-то на висок мальчишки, — Насколько сильно ты въелся в мою голову с первого дня. Мысли о тебе просто сжирали меня каждый день и я пиздец как наслаждался этим, точно законченный мазохист. Тебе должно быть стыдно, Питти. Нет, мне должно быть стыдно за то, что я посмел полюбить тебя. "Не потеряй его", — послышался голос Боба в голове. Уже потерял. Ты так тупо потерял его. Потерял. Навсегда потерял. Не вернуть уже больше. П-о-т-е-р-я-л! — Я потерял тебя. Уэйд поднялся с пола, подошёл к Питеру и невесомо коснулся его губ, которые навсегда стали холодными. Навсегда не его.***
Почти ровно через месяц Уэйд засиделся на работе допоздна, что случалось с ним редко, потому что трудоголиком мужчину сложно назвать. Он пил очередную кружку кофе, роясь в захламленном столе и пытаясь найти свои скрепки, чтобы не растерять в дальнейшем листы из истории болезни. Уставшие глаза отказывались давно что-то видеть, поэтому это затянулось на добрых пять минут. И только мужчина хотел достать скрепки, как наткнулся на свёрнутый альбомный лист. Уэйд замер и сердце его отчего-то бешено забилось из-за тупых подсказок мозга. Он судорожно и медленно развернул лист и на нем аккуратными штрихами обычного карандаша был создан его собственный портрет. Уилсон улыбался, возле губы была его маленькая родинка, лёгкие мимические морщины на лбу и как обычно растрепанные светлые волосы. Питер нарисовал его таким, каким Уэйд был на самом деле, каким мальчишка видел его сам в своих глазах. Ведь он рисовал его, а не другого человека. Уэйд бережно провёл пальцами по своему же плечу на изображении, мысленно представляя, с каким сосредоточенным лицом его Питти набрасывает всё новые и новые штрихи, а потом хмурится, стирает, рисует заново. Это именно то зрелище, ради которого Уэйд бы отдал всё, даже самого себя. После десяти минут рассматривания, Уэйд нашёл в себе силы и оторвался. Он перевернул лист на другую сторону, чувствуя, как что-то обжигает там его пальцы, и не промахнулся. "Я нарисовал тебя, как и обещал тогда. Но это мелочи, правда. Спасибо, что нарисовал мне жизнь. P.S. Навсегда твой сверхморальный супергерой".Vale et me ama.