Другой подход

Один щелчок пальцами — и армия Таноса разлетелась в пыль, но следы её остались повсюду. Мир, за пять лет только начавший приходить в себя, снова рухнул в полнейший хаос. Вернувшиеся люди нуждались в еде и жилье, в работе и адаптации. Правительства, дезориентированные происходящим, не справлялись, и каждый день где-то вспыхивали гражданские столкновения и беспорядки. Момент счастливого торжества и всеобщего упоения возвращением родных был смешан с горькой и подчас гнилой изнанкой повседневности, ведь никакая радость не могла так же – по щелчку – решить вполне материальные, приземленные проблемы. У Мстителей снова была работа, хоть теперь и приходилось чаще разнимать драки, чем биться в них. И работы было много. По-настоящему много. Обладающие особыми способностями или – что было не менее важно – хорошим снаряжением и ресурсами люди, умеющие действовать в накаленной обстановке, ценились на вес золота, и им не давали забыть, что они не только вернули всех пропавших людей, но также и допустили их исчезновение. Расплачиваться за это предстояло долго, но никто, конечно, не жаловался. Напротив, такая работа была важна… и выматывала достаточно, чтобы большая часть команды, возвращаясь в отстроенный штаб, просто падала на ближайшую горизонтальную поверхность и – если повезет – спала беспробудным сном вплоть до следующего дежурства. Но были и те, кого даже такой изматывающий темп не избавлял от сожалений. Комплекс, который разнес корабль Таноса, был продуман очень хорошо, и его постарались восстановить, а не перестроить. Благодаря подробным чертежам и заметкам Тони сделать это удалось почти идеально. Проходя по гулким ночным коридорам базы, Ванда часто думала о том, что ремонтники перестарались. Здесь всё было слишком похоже на ту, старую жизнь, которая рассыпалась в прах. Ванда тенью скользила через гостиные и будто наяву видела, как они все вместе сидели, казалось, за этим самым столом. Порой в комнате горел мягкий свет, они пили пиво и болтали, подкалывая друг друга. Тони закатывал глаза, Стив улыбался своей неширокой, теплой улыбкой, отражающейся в глазах, Нат щурилась, как лиса… а порой комнату заливали яркие лучи утреннего солнца, тогда обычно они пили кофе и обсуждали план предстоящей операции. Тони, если был с ними, прислонял к голове стакан с шипучим аспирином и изображал страдания всякий раз, как бросал взгляд на Стива – всегда бодрого и выспавшегося. Нат преображалась, напоминая подобравшегося хищника, чутко следящего за каждым шорохом и не пропускающего ни единой детали… Ванда покидала общие помещения и ловила себя на мысли, что может ходить по этим коридорам с закрытыми глазами – настолько они были похожи на те, старые. Только всё равно казались длиннее и холоднее, более гулкими и пустыми… она ступала по ним едва слышно и вела пальцами по стенам. Она помнила их и помнила, что происходило в них. Они были немыми свидетелями того, как её жизнь переломилась и изменила ход, как постепенно сама её душа, которая в Заковии разлетелась ранящими осколками, постепенно срослась, как снова забилось сердце… как она влюбилась. Прямо здесь, в этих коридорах, хотя и не понимала этого тогда. Всё было таким похожим… но это оставалось иллюзией. Это были не те стены. Прижимая к ним ладони, пламенеющие магией, Ванда не чувствовала воспоминаний. Это здание было лишь копией, лишенной души, оно не знало тех людей, которых отчаянно не хватало Ванде. По которым она скучала, и которых даже её магии было не вернуть. Стив и Нат, такие разные, но бывшие к ней так добры, Тони с его вечными раздражающими подколками и самомнением… кто бы мог подумать, что она станет скучать по Тони?! И Вижен. Его ей не хватало больше всего. Ванда изо всех сил старалась отгородиться от этой боли, закрыться, спрятаться хоть куда-нибудь, но всё напоминало о нём. Эти коридоры, комнаты, лаборатории… помещения, ставшие бездушными клонами тех, других, которые видели развитие их отношений. Ванда снова и снова проходила по столь знакомым местам и проваливалась в воспоминания. Когда она приехала сюда в первый раз, ей тоже было больно и невероятно одиноко. И тогда надо было работать, и она старалась делать это, потому что чувствовала свою ответственность… а еще она чувствовала присутствие Вижена рядом. Он никогда не навязывал ей своё общество, но всегда оказывался рядом, когда это требовалось… Ванда дошла до конца коридора и нажала кнопку вызова лифта. Перед глазами все немного расплывалось. Она помнила, как застряла в этом лифте однажды. Кабину тряхнуло так, что она не устояла на ногах, свет мигнул и погас, и её охватила такая паника, что она не могла пошевелиться. Мир мгновенно изменился, заставив её поверить, что она снова та маленькая девочка под обломками, которая старается даже не дышать слишком часто и громко, чтобы чудовищный вес плит не размазал их с братом в лепешки… «их с братом». Эта мысль тогда лихорадочно заколотилась в висках, а потом взорвалась под сводами черепа, причиняя почти физическую боль, когда Ванда осознала, что на этот раз брата нет рядом. Но она даже не успела додумать эту мысль, как почувствовала прикосновение к плечу. Спустя доли секунды свет снова зажегся, а лифт продолжил ход. Вижен вежливо осведомился, не поранилась ли она, и ушел, убедившись, что все в порядке. Столь незначительный, казалось бы, эпизод… и Ванда так никогда и не спросила, осознавал ли Вижен, сколько этот эпизод для неё значил. Сколько на самом деле значили его поддержка, его ненавязчивое присутствие, его улыбки и неловкие попытки её рассмешить или чем-нибудь занять. Сейчас, стоя в прекрасно работающем лифте, который теперь никогда не сбоил, Ванда думала, что и сама осознавала это не в полной мере. В их жизни – и до проклятых Заковианских соглашений, и после – было множество сложностей, уйма неопределенности, беспокойства и опасений, была масса вещей, которые казались неразрешимыми проблемами… как всё это, оказывается, было глупо! Сейчас Ванда бы даже порадовалась тем проблемам. Пусть бы они были, лишь бы только не было этой воющей пустоты внутри, лишь бы клятый лифт скрипел и застревал, и в кромешной темноте кабинки на её плечи снова опускались бы руки, прикосновение которых она бы ни с чьим другим не перепутала… Но теперь лифт работал идеально. Его не нужно было ждать, а движение не ощущалось, минуты не проходило, как дверь услужливо открывалась в слабо подсвеченный светодиодными лентами коридор на нижнем уровне комплекса. Сюда редко спускались без нужды, Ванда даже слышала краем уха, что вспомогательный персонал прозвал этот этаж склепом. Вполне точно, если отбросить эмоции – почти весь этаж был отведен под склад, где теперь пылилось незадействованное оборудование и многочисленные прототипы изобретений Тони Старка, которые он так и не успел довести до ума и не потрудился оставить о них достаточно точные пояснения, чтобы работу могли завершить другие. Проходя по коридору, Ванда краем глаза видела тени всех этих аппаратов за затемненными стеклянными дверями, но они её не интересовали. Она направлялась в лабораторию 45, вход в которую была в конце коридора. Именно там оставили тело Вижена после того, что случилось в Ваканде. И там оно и было всё это время. Теперь только Ванда приходила сюда регулярно. Она стирала пыль и ставила в стеклянные колбы цветы. Она принесла свой любимый алый плед, книги и кружку. Она проводила часы, сидя рядом с Виженом и читая книги о физике и механике. Точные науки с трудом давались ей, даже когда речь шла о школьном курсе, но она не могла сдаться. Она знала, что остальные уже сделали это и, быть может, были правы. Но она не могла. Она знала это в тот момент, когда впервые перешагнула порог этой лаборатории, знала, когда её взгляд скользил по вещам и заметкам Тони, который поначалу явно пытался решить и эту задачу, но не сумел. И она знала это, когда Роуди, вздохнув, активировал один из протоколов в компьютерной системе и обратился к этой системе: «Джарвис». Когда спускалась ночь, Ванда приходила сюда, зажигала приглушенный свет и нитку гирлянды с небольшими шариками, излучающими теплое, мягкое свечение. Точно такая же была у неё в комнате здесь, ещё до Лагоса. А после – во время путешествий в те два года, – она купила такую же на рождество и вешала всюду, где бы они с Виженом ни останавливались, будь это одна ночевка в мотеле или снятая на пару месяцев квартира. Сначала Вижен не понимал, зачем нужна эта гирлянда и каким образом она создает уют, но постепенно – как сам однажды признался – она стала ассоциироваться у него с приятными вечерами, когда Ванда устраивалась под этой гирляндой с книгой и большой кружкой кофе, и теплый свет играл бликами в её волосах. Ванда понимала, что сейчас Вижен не может видеть этого света, но всё равно каждый раз включала гирлянду. А после занимала привычное место, пальцы пробегали по экрану планшета, отправляя запрос Джарвису, и комната наполнялась его голосом. Ванда просила разъяснить непонятные концепции из книги и слушала четкие и очень толковые ответы, которые в самом деле приоткрывали для нее двери в совершенно чуждый и невероятно сложный мир кибернетики и современных технологий. …Она осознавала, что Джарвис – каким бы похожим ни был его голос – это не Вижен. Джарвис не был на него похож. Помощник Тони оказался ироничным – подстать своему создателю – и таким же острым на язык. Вижен никогда не говорил подобным образом. Но когда Джарвис принимался спокойно и обстоятельно объяснять параграфы книги, в первое мгновение сердце ведьмы сбивалось с ритма. Всего на пару ударов, но всё же. А порой Ванда прикрывала глаза и позволяла своей магии на несколько минут окутать разум. Она возвращалась в одно из тех мест, где они с Виженом побывали за те прекрасные два года, и представляла, что вовсе не Джарвис, а он рассказывает ей все эти сложные, но интересные вещи о свойствах элементов, принципах работы микросхем и процессоров… Эта иллюзия была сладкой и отравляющей, как наркотик, и Ванда всякий раз с трудом выбиралась из неё, обещая себе, что больше так не будет. Время от времени другие члены команды всё же заходили сюда. Сэм, замечая, как лаборатория становится всё более обжитой, хмурился и порывался сказать что-то…но всякий раз слова или не находились вовсе или были не теми словами. Ванда убеждала его, что с ней всё в порядке. Они оба знали, что это не так. Баки, если и заходил, то говорил редко, но порой приносил с собой две рюмки и бутылку бурбона, который они с Вандой и распивали, сидя на полу и слушая ворчание Джарвиса о том, что это неконструктивное поведение. Кэрол, появляясь на земле время от времени, всегда старалась быть, как говорил один друг Скотта Лэнга, «своей в доску». Она… сочувствовала. Но буквально одного разговора с ней Ванде хватило, чтобы понять: Кэрол действительно хотела бы помочь и поддержать, она была на редкость открытым и простым человеком – все её эмоции читались ярко и четко. …И помочь она не могла. Даже не понимала. Она никогда не испытывала ни такой привязанности, ни такой потери, и Ванда искренне желала, чтобы ей и не довелось. Клинт частенько вытаскивал Ванду к себе в гости, и эти дни как будто согревали её изнутри. Ей нравилось помогать Лоре с готовкой и делиться восточноевропейскими рецептами, нравилось втихаря болтать с дочкой Клинта о мальчиках, слушать байки лучника о работе и играть с Натаниэлем, который её обожал… Выходные на ранчо были окном в ту жизнь, которой у Ванды никогда не было, но о которой она всегда мечтала. И если в детстве эти мечты были лишь мечтами, приятными, хоть и совершенно недостижимыми, то за те два года, которые Ванда провела с Виженом, эти мечты окрепли и будто обрели плоть. В те дни, несмотря на то, что надо было скрываться, она всё чаще ловила себя на том, что думает о такой мирной жизни, приставляя к мечтам не «вот если бы», а «когда». Как бы хорошо ни было на ранчо, как бы сильно дети Клинта ни занимали её внимание, эти мысли рано или поздно просачивались сквозь смех и солнечный свет…и Ванда возвращалась в своё кресло в дальней лаборатории «склепа». — …мисс Максимофф, думаю, на сегодня достаточно, – голос Джарвиса вырвал Ванду из задумчивости, и она резко выпрямилась в кресле. – Полагаю, вы утратили нить моего рассуждения, а потому… Ванда вздохнула и откинулась на мягкую спинку. Она и правда совершенно не осознавала, что именно говорил Джарвис последние минут десять. Даже страницы книги перелистнулись, когда она, погрузившись в размышления, слишком расслабила пальцы. — Ты можешь назвать меня по имени? – негромко спросила она. Взгляд скользнул по комнате в поисках собеседника, но остановился на капсуле с телом Вижена. У Джаврвиса здесь не было никакого даже условного цифрового воплощения, на котором можно было бы сфокусироваться. — Это плохая идея, мисс Максимофф. – голос звучал нейтрально, но в самой его глубине как будто проскользнули ноты напряжения. Или ей показалось? — Почему? Это всего лишь имя. — Потому что мы оба знаем, зачем вы хотите его от меня услышать. Я полагаю, что это не принесет вам ничего, кроме дополнительной боли. Мои системы на это не рассчитаны, – идеально выверенный ответ. В меру нейтральный, при этом искренний и демонстрирующий степень совершенства технологий. Машина, способная распознать человеческую боль и понять её причины. Остается ли она машиной при этом? — Мой уровень допуска по запросам к тебе такого не позволяет? – Ванда поднялась и подошла к капсуле, случайно задев по пути стопку книг. Они веером рассыпались по полу. — Позволяет, – признал Джарвис, когда она коснулась рукой плотного стекла капсулы. – Но я бы не хотел причинять вам боль, мисс Максимофф. И, полагаю, он тоже не хотел, чтобы вы её испытывали. — Откуда тебе знать? – Ванда спросила, в который уже раз глядя в застывшее, изуродованное лицо. — Исхожу из наблюдаемых примеров, мисс Максимофф. Ванда кивнула, больше не настаивая. Машина способна распознать человеческую боль, понять её причины и остаться машиной, как бы хорошо она при этом ни имитировала голос и поведение людей, как бы хорошо ни разбиралась в психологии и моделях поведения. Машина перестает быть машиной в тот момент, когда оказывается способна сама испытать боль, никак не связанную с нарушением целостности её компонентов, перепадами напряжения или другим воздействием. Или испытать любовь. Сожаление. Грусть. Страх. Счастье…. Ванда ненадолго прислонилась лбом к холодному стеклу капсулы и закрыла глаза. Магия беспокойно вспыхивала у нее внутри. Магии была не по душе беспомощность и глухая, ноющая тоска. Магия была недовольна тем, что хозяйка не слушает её, тратя время на глупые, бесполезные книжки, а ведь у неё – магии – был ответ, и он лежал так близко! Ведьма выпрямилась и прошла в дальний конец лаборатории, где располагался сейф, единственный, к которому она попросила поменять ключ. Впрочем, ключ и код были безделушками, на самом деле этот сейф защищала магия. Она сплелась внутри камеры в плотный кокон, и даже когда Ванда протянула руку, нити расплетались медленно, неохотно. Но, в конце концов, алое свечение угасло, и ведьма вытащила на свет толстую и очень старую книгу в потрепанной кожаной обложке. Гримуар. С ним Ванда вернулась в кресло, и мягкий свет гирлянды упал на тонкие, пожелтевшие от времени страницы. Девушка провела кончиками пальцев над строками текста и вдохнула поглубже: разобрать эти каракули будет не так-то просто, но, кто знает, быть может дело того стоит? В конце концов, Тони был гениален, и если уж он не решил задачу, она не справится и за сотню лет. Но что если он просто смотрел на всё неправильно? Вдруг он пытался починить машину, в то время, как нужно было отыскать затерявшуюся где-то душу? Ванда улыбнулась, впервые за долгое время чувствуя внутренний подъем, и устроилась поудобнее. — Джарвис, попроси кого-нибудь из дежурных принести мне кофе, – попросила она. – Мне предстоит много работы.