***
Она лежала в его постели и смотрела, как он раздевается. Ее взгляд был как оптический прицел, но чертовски ласковый оптический прицел. Дэмиен вытащил из бумажника пачку презервативов, и тут она фыркнула: — Зачем тебе они? Ты чист и стерилен, я чиста и стерильна. Просто выброси их подальше и иди ко мне. — Ты можешь знать это только о себе, — возразил Дэмиен, — обо мне ты точно ничего не знаешь, так что... Он не успел договорить: она громко ахнула и приподнялась на локтях, присматриваясь к нему внимательнее. — Тебе что же, не сказали в тринадцать лет? — О чем, о контрацепции? Еще как сказали. Даже специальные уроки были. Она потрясенно выдохнула. — Те христиане, за которых ты заступился. Это была не шутка. Ты заступился искренне! Он правда не понял, что такого смешного было в утреннем происшествии в христианском квартале. И потом, религия тут не играла никакой роли, если бы солдаты напали на мусульман, он вступился бы за мусульман. Или за атеистов. Какая разница. — Дэмиен, — спросила она вдруг сдавленным голосом, — почему ты вообще здесь? Почему ты в Сирии фотографируешь жертв, почему ты не сидишь в Белом доме и не посылаешь сюда войска? Дэмиен поморщился. Только не хватало сейчас разговоров о Белом доме. Нет ничего хуже, чем рассказывать красивой голой женщине о своих провалах. Тем более когда эта женщина уже лежит в постели и смотрит так. — Я просто хотел бороться с войной как могу, — честно сказал он. Ему показалось, что она снова рассмеется и можно будет отложить все разговоры до утра. Но она поступила гораздо лучше. — Ты хочешь уничтожить войну? — неверяще спросила Кармин. — Ты этого хочешь? Она закусила губу до крови и добавила: — Давай поиграем с тобой. Я буду войной, а ты попробуй меня победить. Это было восхитительное предложение. Настроение Дэмиена снова взлетело в небеса. — Если ты война, то кто тогда я? — спросил он. — Махатма Ганди? Мартин Лютер Кинг? — Антихрист, — сказала она. Он не стал переспрашивать. Его дыхание уже сбилось, и пульс гремел в ушах так, что задавать вопросы дальше было бессмысленно. Война и Антихрист. Отлично.***
Победить ее оказалось легко: она в шутку отбивалась, смеясь, и когда он заломил ей руки за спину, она все еще смеялась, а потом он больше не помнил себя. Из самой глубины его души поднялось что-то темное, словно кто-то снял печать; он вошел сразу на всю длину, даже не заметив, как по ее ногам стекли капли крови. Он кричал и царапал ее, кусал, и она стонала так громко и снова пыталась вырваться, и он ударил ее, и еще, и еще. — Задуши меня, — прошептала она, и он схватил ее шею обеими руками и сдавил так, что она хрипела и больше не могла кричать. И когда после оргазма он упал на нее, обессиленный, она не шевелилась. Дэмиен пришел в себя первым. — Кармин! Она не шевелилась. — Кармин, господи! Ты жива? Хриплый вздох был ему ответом. — Прости, я вызову врача, прости, я... — Мой зверь, — медленно сказала она и повернулась к нему. — Я тебя люблю. — Я мог убить тебя, — в ужасе сказал он, — я сам не знаю, что на меня нашло! — Но не убил, — улыбнулась она, и улыбка ее была ослепительной, как ядерный взрыв. Потом она положила на постель два ножа. Он даже не спросил, откуда она их достала — впрочем, были в его жизни загадки и посложнее. — Если ты и правда хочешь уничтожить войну, — сказала она и провела по его лопатке ножом, вырезая на нем какое-то слово, — мы можем поиграть и в другие игры. Он почувствовал, как кровь выступает на порезанной коже. Ощущения были потрясающие. Его страх исчез. С ней можно было творить что угодно, и она оставалась живой и невредимой, если не считать расцветающих на ее коже фиолетовых пятен и крови на простыне. Может быть, она окажется настолько сильной, что сможет быть с ним и не умрет. Ее не надо будет избегать, чтобы уберечь от несчастных случаев. — Я не буду войной, — предложила она, — лучше я буду твоей Вавилонской Блудницей, а ты моим Антихристом, и мы будем писать друг на друге имена богохульные. — Я не особо-то много знаю богохульств, — признался Дэмиен, — ну porca madonna, конечно, и все. Она стала вырезать на его груди какие-то буквы на иврите — похоже, тетраграмматон. — Я только не понимаю, — сказал он, прислонив лезвие к ее животу и вырезая на ее коже сначала p, потом о, — почему в наших играх я все время Антихрист.