Welcome to Tranquility Lane

      — Романтизация вампиризма — это банальный и скучнейший пример слияния явлений-антагонистов. Близость смерти, хищник, крадущийся по твоим следам в темноте, и эротическое переживание, смешанное в одном коктейле под названием «Влад Цепеш» с трубочкой в виде колышка, или «Носферату», или что-то совсем пошлое, например, «Дракула 69». И вот грозный соперник, занимающий первенство в пищевой цепочке, внезапно становится... чем угодно: нянькой, телохранителем, опекуном, любовником для сабмиссива, который любит, чтобы его кусали за задницу в процессе полового акта, или домашним животным человека. В общем, как ни назови, а всё это умственно неполноценные Эрос и Танатос, которые, совокупившись, произвели на свет уродцев, которым нет числа. Например, «Сумерки» с их вампирами, перебивающимися оленьей кровью.       — Есть же ещё «Блейд»... — лениво напомнил Гэвин.       — И чем «Блейд» или другие фильмы с концепцией «вампиры — отличные ребята, просто иногда кушать хотят, а ещё у них глаза красивые» принципиально отличаются от других поделок, фетишизирующих образ вампира?       — Ну, типа... — Гэвин прищурился, глядя в потолок, и, вызвав в памяти хаотичные воспоминания раннего детства, перечислил: — здоровенный, чёрный, крутой вампир-полукровка, в кожаном плаще, с пушками и...       — ПОЛУ-КРОВ-КА, — с презрением разделяя это слово, будто бы в целом виде оно оскорбляло Небо, Землю и всех лавкрафтианских богов, подчеркнул собеседник. — Вот об этом я и говорю, Гэвин. Снова эрос. Беспорядочное сношение. Необузданное никакими рамками половое влечение. Полукровка — означает, что присутствовал некий нелетальный для человеческого существа контакт со смертоносным хищником и от этого контакта ещё и ребёнок появился. Как удобно.       Гэвин многозначительно хмыкнул, внутренне не соглашаясь с оппонентом, но не чувствуя в себе готовности сформулировать ответ прямо сейчас. К тому же его сбило с толку то, что собеседник назвал его по имени, хотя они, кажется, не представились друг другу. Просто в какой-то момент он обнаружил, что уже достаточно продолжительное время беседует на какие-то странные темы с этим человеком. Начали они с историй о призраках и переселении душ. Потом о кармических перерождениях. Дальше был краткий экскурс в китайскую мифологию. Дальше всё смешалось в один полумистический-полуфилософский клубок.       Красные нити судеб, карма, последствия принятых решений, посмертные встречи, связь душ, бессмертие, вампиры...       «Хотя, может, я сказал, как меня зовут...» — подумал Гэвин, косясь на знатока вампирической литературы и кинематографа. — «Я так набрался, что вообще не помню, когда всё это началось...»       Он глянул в большое окно, за которым не было видно улицы, а только зеркальное отражение длинной стойки, тёплая россыпь огней гирлянд и светильников, удвоенные полки с приветливой искристой жидкостью в бутылках. И двойники посетителей, которые так же мирно выпивали, развлекая себя беседами. Где-то там среди них был и Гэвин. И этот вампирский адвокат тоже должен был быть, просто его отражение очень некстати перекрывала мощная фигура какого-то парня в безразмерной клетчатой рубахе.       Гэвин, решив выдвинуть хотя бы какой-то контраргумент в защиту великого американского кинематографа, напряг память до боли, чтобы отыскать хоть какой-то пример, где однозначно не выпячивался вампирский эротизм, энергия «плохого парня», на роль которого обязательно возьмут очередную секси-звезду, делающую рейтинги среди женской аудитории, а также он пытался вспомнить произведение, где не было бы упоминаний любовных контактов. Но даже в постапокалиптической истории «Я легенда» и то присутствовали неоднозначности. Гэвин переключился на героинь-вампиресс, но там дела обстояли ещё хуже. Одна только Эльвира Повелительница Тьмы намекала на то, что вампиры окончательно и бесповоротно стали просто очередным постельным фетишем. Где-то на уровне между медсестрой и горничной. Ну или между полицейским и фурри.       — Что поделать, — смиренно произнёс Гэвин, делая глоток тягучего, тёмного и приятно горчащего Гиннеса. — Очевидно, людям очень нравится трахать хищников.       — Ты так смотришь на это? — в глазах собеседника, обратившихся на Гэвина, короткой вспышкой промелькнул красный отблеск. Возможно, это были сигнальные фонари автомобилей, отъезжавших от бара, они проникли сквозь залитое дождем чёрное стекло и достигли блестящей поверхности роговицы.       — А какой ещё сделать вывод? Да и что-то я не припомню, чтобы в последние лет сто кто-то снимал вампиров-уродцев. Хочешь не хочешь, а представишь, как вампирская чика с внешностью молодой Марго Робби проводит процедуру донации из члена.       — Технически реально, но с точки зрения удобства, тем более в момент спонтанного нападения — бессмысленно. Во-первых, люди в Северной Америке редко бегают голыми. Ну или в Мичигане. Точно нет. А чтобы добраться до твоего полового члена, придётся...       — Почему сразу моего? — запротестовал Гэвин. — Ну и потом, ты же уже час мне доказываешь, что все эти истории с романтическим отсосом — чистый маркетинг, эксплуатирующий тему адреналинового секса.       — Просто насилие без сексуального подтекста тоже можно продать, — уверенно заявил человек без имени. Красные огни в его глазах больше не вспыхивали, но Гэвин не был уверен, что это было к лучшему — цвет радужки оказался настолько светлым, что она, казалось, подсвечивалась изнутри каким-то холодным, металлическим светом, как в операционной. Или в морге. А холодноглазый между тем продолжил: — Из триады «Кровь, Любовь и Риторика», всегда можно исключить Любовь. Можно просто оставить Кровь и немного Риторики.       — То есть ты хочешь, чтобы люди шли на фильмы, где какой-нибудь босс-вампир жрёт людишек, а в перерывах читает им мораль, почему и зачем он это делает? Звучит не слишком увлекательно, — Гэвин покачал бокалом с остатками тёмного пива, всем видом выражая недоверие к такому подходу.       — Зависит от подачи... Ну или мы можем сделать финальную сцену с таким вот жестом, если без любви никак.       И собеседник сложил два пальца, показывая знак сердечка и улыбнулся, впервые с начала их странного диалога.       Гэвин ожидал, что этот любитель вампиров наверняка носит накладки на резцах, как делали это подростки на Хэллоуин или косплееры, изображавшие готичных кровопийц в романтичных кружевах в стиле японского аниме «Ди: Охотник на вампиров». Но зубы оказались обыкновенные, человеческие, очень белые, но не похожие на неестественную белизну улыбок ведущих ТВ-шоу из 90-х годов.       — Круто-круто. Это будет апофеозом в неебически кровавом сценарии, состоящем из убийств и пиздежа.       — Если у тебя есть другой вариант финала, я открыт к предложениям, — деловым тоном заправского голливудского продюсера сказал собеседник. — Только умоляю, без поцелуев под визг скрипок, снятых на камеру с круговым облётом.       Гэвин сделал вид, что блюёт от одной идеи такой сцены. Вампирский продюсер снова усмехнулся и выжидающе вперился котовьим немигающим взглядом в Рида. Тот допил свою порцию и, чувствуя внутри себя странную тягу ещё немного продлить эту беседу, заказал ещё один бокал пива и как бы между делом уточнил:       — Так как, ты говоришь, тебя зовут?       — Можешь прямо сейчас придумать, Гэвин. Можешь придумать мне имя и всё, что случится с нами дальше, — сказал незнакомец, и Гэвин, глянув за его спину, где больше не маячил бугай в клетчатой рубашке, не смог разобрать, есть ли в чёрно-золотом оконном стекле среди сотен копий предметов и десятков копий людей отражение этого человека с белозубой улыбкой.