Аленький

Иди отсюда, думает Лара. Уходи сейчас же, разворачивайся, беги со всех ног, пока тебя не заметили, и молись всем известным богам, чтобы никто об этом не узнал. Она и побежала бы, вот только ноги как будто приросли к земле, увязли напрочь в слежавшейся глине; она бы отвела взгляд, но его словно магнитом притягивает к двум фигурам у замшелой стены пещеры. Лара поначалу решила, что рядом с Софьей кто-то из её воинов — со спины не особо разберёшь, тем более если эта спина обнажена, — даже улыбнулась, думая, что у них одинаковые вкусы на мужчин: любовник Софьи был выше неё на голову, с тёмной копной непослушных волос, мускулистыми плечами и мощными, но в чём-то даже изящными кистями и пальцами. Она никогда не была ревнивой, на мгновение даже позволила проскользнуть по краю сознания возбуждающей мысли: может, стоило бы предложить Софье как-нибудь пригласить такого мужчину к ним в постель, чтобы разнообразить длящиеся вот уже полгода отношения… А потом её как ледяной водой окатило. Она даже не сразу поверила своим глазам, потому что мало ли высоких темноволосых мужчин среди Потомков, но тут Софья, выгнувшись в спине от особо сильного толчка, хриплым голосом — о, Лара хорошо знала этот тон, потому что неоднократно слышала произнесённое так же собственное имя, когда Софья просила об оргазме, — простонала: — Ах, отец!.. Сомнений не оставалось: нежно обнимая Софью со спины, между её бёдер вбивался Яков. Лара уже и не помнит, сколько времени стоит здесь, зачем пришла и что это вообще за место; вроде как, её привлек перезвон колокольчиков оберега, который Потомки ставили возле проходов к древним гробницам, но из-за шумящей тут же стены водопада она никак не могла разобрать, с какой стороны идёт звук. Потом обнаружила скрытую за потоками воды тропу. Укромней места не найти во всей долине — так что даже понятно, почему Яков и Софья не оглядываются по сторонам и не стесняются своих голосов, поглощённые друг другом. Как давно они… так? В смысле, это началось до того, как Лара поселилась в хижине военачальницы Потомков, или после? Это первый раз или нет? Софья собиралась рассказать ей обо всём или так и молчала бы дальше, если бы Лара не забрела случайно на почудившийся ей звон колокольчиков? Похоже, начали они незадолго до появления Лары: на Якове нет только его извечного потёртого пальто и свитера, штаны чуть приспущены, а Софья и вовсе в полном облачении, и её исподнее стянуто по бёдрам вниз ровно так, чтобы она могла прогнуться, подставляя полностью раскрытую от возбуждения вагину под ласки отца. С её места на тропе Ларе хорошо видно, как между порозовевших половых губ движется скользкий от обильной смазки член Якова. Это красивое зрелище, но Лара только нервно сглатывает и старается не дышать, надеясь, что её бешено стучащего сердца не слышно в гулкой полутьме пещеры. Яков специально замедляется, растягивает удовольствие, заставляя дочь извиваться от нетерпения — Софья всегда была требовательной и хотела сильно и быстро; Лара обычно потакала этому её желанию, но Яков, судя по всему, идти на поводу у Софьи не намерен. Когда та, в очередной раз не добившись никаких ощутимых движений ни стонами, ни просьбами, ни намеренным — Лара и это отлично видит — сжиманием внутренних мышц, Софья пытается приласкать себя рукой. Яков не даёт ей, бережно, но неумолимо зажимая маленькие ладони дочери в одной руке; он толкается ещё несколько раз, выскальзывая почти полностью и тут же загоняя член обратно под радостные стоны Софьи, а потом сам опускает руку вниз, ласкает двумя пальцами её клитор по широкому кругу. Бёдра Софьи знакомо дрожат — Лара знает, что вот-вот, ещё немного, и Софья закричит от оргазма. Яков это, похоже, знает не хуже неё. — Софья, — он прижимается губами к взмокшим рыжим волосам на виске дочери, но голос не понижает, поэтому Лара чётко слышит его. — Аленький мой. Всё тело Софьи сотрясается судорогой наслаждения, а её гортанный голос резонирует под каменным потолком. Лара снова невольно сглатывает набежавшую слюну. Если бы она не знала, что Яков и Софья — отец и дочь, то даже возбудилась бы. Хотя, чего греха таить, Лара и так переминается с ноги на ногу и чуть ли не с самого начала зажимает рукой между ног — не ласкает, нет, просто… держит, чтобы немного облегчить боль невыносимого желания. У неё между пальцами мокро от смазки, и Лара не хочет думать, как будет стирать единственные штаны. Ей ужасно стыдно — за себя, за то, что не ушла, хотя стоило бы уже давно, и за то, что так неприлично сильно завелась, просто смотря на них. Яков тем временем вбивается в расслабившуюся Софью всё быстрее, отпускает её руки — уже незачем их держать — и, обняв поперёк талии, прижимает к своей груди; на какое-то мгновение они остаются неподвижны, только бёдра Якова неистово ходят вперёд-назад — а потом, на последнем толчке, они замирают совсем. Лара видит, как сокращаются его яйца, выталкивая струи спермы глубоко внутрь Софьи. Боже, они ведь даже не знают о контрацепции, что, если Софья забеременеет? Ту, кажется, подобный исход дела не волнует: она вздрагивает и протяжно стонет, когда Яков входит в неё пальцами, не спеша трахает растянутое влагалище, заставляя кончить ещё раз; по его костяшкам стекает перемешанная с её смазкой жемчужно-белая сперма, а Лара вдруг понимает — так ведь этого они и добиваются. От осознания она внезапно давится воздухом и кашляет: громко, надсадно, так, что не заметить этот звук в тишине пещеры невозможно. Две пары одинаково ярких голубых глаз обращаются на неё. Ларе хочется упасть на колени и молить о прощении — а может, наоборот, обвинять во всех смертных грехах, — но она не двигается с места. С минуту никто не нарушает молчания, но потом Софья вдруг улыбается ей, вытягивает подрагивающую от не схлынувшего до конца удовольствия руку и манит к себе. "Иди к нам". И Лара послушно делает шаг вперёд.