целовать песок

— Господи боже, я думала, я умру, — стонет Лара, откидываясь на неровную каменистую каёмку источника. Всё тело гудит, словно её неделю трясли в аэродинамической трубе, спину ломит от стофунтового рюкзака, который стоит тут же, на берегу, но хуже всего ногам — их Лара вообще не чувствует. До сих пор она думала, что пройти за неделю всю Геотермальную долину, от одного её конца до другого, идея ничего так. Как же горько она ошиблась. Софья, в отличие от неё, выглядит вполне бодрой — то есть, она, конечно, тоже устала и сейчас лежит в горячей воде по шею, блаженно прикрыв глаза, но не кряхтит при каждом движении и вообще никак не демонстрирует, что прошла столько же ярдов по пересечённой местности, что и Лара. Возможно, для неё подобные марш-броски были делом рутинным. Ничего удивительного: по долгу службы она наверняка не раз обходила колыбель своего народа даже за меньший срок. Этот раз отличался лишь тем, что роль у неё сменилась — из военачальницы она стала лидером всего народа, заняв место погибшего отца. Лара пошла с ней в рейд по поселениям, потому что хотела поддержать (ну и посмотреть на остальных представителей народа Потомков, а также изучить все оставшиеся в долине обелиски, рассмотреть руины времён Китежа, откопать захоронения людей и артефактов). Артефактов она нагребла по самую маковку, за что теперь и расплачивается больной спиной и напрочь онемевшими ногами. Выдав ещё один страдальческий стон, Лара хочет уже вылезти из воды — надо ещё приготовить ночлег, да подстрелить какого-нибудь зайца, чтобы им с Софьей было чем поужинать, — как вдруг Софья садится прямо и, погрузив руки в воду, касается ладонями её стоп: — Позволь, я помогу облегчить твою боль. Лара, пусть и удивляется такому предложению, всё же кивает. Интересно, как именно Софья хочет ей помочь? Размером каменная чаша источника похожа на ванные-джакузи в цивилизованном внешнем мире: она как раз такая, чтобы им было не слишком тесно, но и развернуться особо негде, так что Софье не приходится долго искать удобное положение. Она поднимает одну ногу Лары над поверхностью и начинает массаж — с силой вжимает большие пальцы в подошву стопы, уверенно проминает по всей длине от пальцев к пятке, так, что Лара разве что не вскрикивает от боли. Но потом, когда первая волна острого покалывания (как сотня раскалённых иголок, не меньше) сходит на нет, за ней появляется новое, тёплое ощущение, будто разогретая до температуры тела тянущаяся карамель. Пальцы Софьи перемещаются выше, щипками проходятся по внешнему краю; зажав между большим и указательным основание мизинца на стопе Лары, она поглаживает его кругами, до тех пор, пока по всему телу Лары не прокатывается долгая дрожь. Потом она переходит к следующему, поочерёдно до большого пальца. Все касания Софьи вдруг отзываются уже не только в натруженной стопе, а посылают горячие волны в промежность — Лара неловко ёрзает, мысленно благодаря всех богов, что они в воде, и румянец на её щеках можно списать на поднимающийся от поверхности пар, — но убрать ногу она не пытается. Софья же, кажется, и не замечает её состояния: сосредоточившись теперь на внутренней стороне свода стопы, она поглаживает костяшками пальцев от пятки вверх, трёт более тонкую, чем на остальной подошве, кожу, а потом чуть царапает ногтями по подушечке под большим пальцем. Ларе приходится закусить губу, чтобы не застонать. Это уже точно не массаж. И равнодушное выражение лица Софьи — не более, чем обманка. Лара не знает, от чего у неё в груди рождается отчаянный стон — то ли от шока, то ли от обжигающего внутренности возбуждения, — когда Софья, наконец подняв на неё взгляд (в котором сияет что-то голодное, жадное, почти первобытное), вдруг склоняется и проводит языком длинную полосу по внешнему подъему стопы. Это приятно и выглядит просто до неприличия порочно. Поцеловав выступающую косточку на щиколотке, Софья перебирает губами от бьющейся под ней венке к своду стопы, лижет по нему, поднимается к пальцам — и целиком забирает в рот большой. Лара чуть не кричит, чувствуя, как там внутри жарко и как язык Софьи ласково касаются подушечки, а зубы задевают основание пальца. Будь на ней трусы, их бы можно было уже выжимать. Когда нога Софьи под водой проскальзывает по внутренней стороне бедра, пальцы упираются ей аккурат в клитор, а потом и вся стопа опирается на промежность, Лара невольно вздрагивает — ей и хорошо, и страшно. У Софьи на удивление маленькие стопы, аккуратные, как у куколки (и это совсем, категорически не бьётся с её жизнью воительницы) — но будь они хоть трижды миниатюрными и узкими, если Софья действительно задумала то, что предполагает Лара, без должной подготовки ничего не получится. Она пытается поделиться своим страхом: — Стой, я не думаю, что… — но замолкает, встретив полный уверенности взгляд голубых глаз. — Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль. Ты мне доверяешь? Лара теряется в ощущениях — прижатый сводом стопы Софьи клитор часто пульсирует, в голове мутно, и сердце, кажется, вот-вот проломит рёбра, так сильно стучит, — но Софья задала тот единственный вопрос, ответ на который Лара знала задолго до битвы в Палате душ. — Да. Счастливо улыбнувшись, Софья кивает и вновь касается губами её ноги, заставляя Лару дрожать от предвкушения. Стопа Софьи потирает её между ног, давит на клитор, и это совсем не похоже на умелые движения её рук — сейчас куда грубее, жёстче, и от самого осознания того, что её ласкают ногой, у Лары в животе собирается тугой комок удовольствия. Она подаётся ближе, дёргает бёдрами, стонет — почти рыдает. За секунды все сомнения развеялись, и теперь Ларе не терпится ощутить Софью внутри себя. Та, как будто угадав её желание, проскальзывает большим пальцем между половых губ, потирает скользкие вовсе не от воды внутренние складки, а потом вжимается внутрь — и Лара тут же кончает. Оргазм у неё непривычно долгий и сильный, или их два, слитые в один; белые волны удовольствия омывают всё её тело, сжимают до сладостного крика, ещё и ещё, пока Лара, наконец, не падает без сил. Всё это время Софья не перестаёт целовать её стопу ни на секунду и отпускает, только когда судороги наслаждения в теле Лары сходят на нет. Она участливо интересуется: — Вторую ногу сейчас проработаем или хочешь отдохнуть? Лара уверена, что больше такого натиска удовольствия ей не вытерпеть, по крайней мере, не так быстро — вот только когда открывает рот, произносит совсем иное: — Хочу сейчас. В конце концов, никто никогда не массирует только одну ногу, верно?