Соблазнительные желания

      — Это же такая гадость, Кроули, — вздыхает Азирафаэль. Он не говорит это с укором — едва ли можно корить демона и едва ли можно корить Кроули — но говорит это с искренним непониманием. Потом чуть хмурит брови и бегает взглядом: на Кроули и на его сигарету, на его сигарету и на Кроули. Наконец, он добавляет: — Ну что в этом такого привлекательного?       Кроули затягивается, и кончик поднесённой к губам сигареты на мгновение загорается, огненной точкой разрезает ночную темноту вокруг. Кроули выпускает в воздух по-демонически идеальные кольца дыма, и Азирафаэль их считает: одно, два, три, четыре… Кроули совсем немного недостаёт дыхания до шести. Дым быстро рассеивается, прячется в густой темноте среди тесных ветвей деревьев, оставляет за собой лишь едкий запах — тот щекочет лёгкие, заставляет морщиться.       Заинтересованно Кроули закидывает ногу на ногу — одно колено отводит в сторону, другого почти касается обувью. Получается крайне — крайне-крайне — неприлично, но за шестьдесят столетий Азирафаэль привык — сейчас это вызывает лишь лёгкий румянец, слабое, игривое жжение где-то в груди, желание поёрзать на дереве скамьи.       — А ты пробовал, ангел? Вдруг это очень приятно? — Кроули хитро улыбается, поднимает бровь и протягивает ангелу зажатую меж двух пальцев сигарету. Кончик её тлеет, пепла становится всё больше. — Хочешь?       Азирафаэль совсем не понимает… почему это кажется эротичным? Более эротичен бывает только Кроули в строгом костюме с алым галстуком, а это… Он зависает на маленькое мгновение, а затем:       — Ты что!.. — вскрикивает он, возмущённо смотрит на Кроули, а потом останавливает взгляд на сигарете. Медленно, с явным интересом, он тянет к ней пухлую руку, неуютно трёт пальцы друг о друга и осторожно, как раскалённый шампур, берёт её.       Наверняка смотрится неправильно и нелепо.       — Ангелы не курят, — бормочет Азирафаэль, хмурится.       До них двоих дотягивается рассеянный свет фонарей. Он освещает смирно стоящие носки классических туфель Азирафаэля, прикасается к острым коленям Кроули и гладит его грудь.       — Ангелы не проводят так много времени с демонами, — просто напоминает Кроули.       Азирафаэль сжимает губы и виновато смотрит на сигарету. Виновато — потому что почти с желанием.       — Это… другое, — возражает он, шумно и резко выдыхая, хмуря светлые брови и неосознанно, чуть-чуть, надувая щёки.       — Да, — расслабленно жестикулирует рукой Кроули. Она у него перекинута через спинку скамьи, и его жест такой-такой вальяжный. — Это хуже.       Азирафаэль пылает в своих круглых и мягких — о да, Кроули обнимал их — щеках, а Кроули ухмыляется.       Они немного молчат: Азирафаэль со стыдом не сводит с грешной вещи глаз, облизывает и сжимает губы, немного крутит сигарету в пальцах. А Кроули с соблазнительной — именно так — улыбкой наблюдает за этим.       И его взгляд настолько внимателен, что от такого упорства у Азирафаэля прожигает щёку и шею — чуть-чуть, кажется, губы — демонические, пылающие огнём глаза, оставляют на его белой коже ожоги.       Азирафаэль понимает — Кроули ждёт, зная, как хорошо умеет искушать. Просто ждёт. И сопротивление Азирафаэля… где?       Пепел падает на белоснежную брючину. Замечая это, Азирафаэль вздрагивает и поспешно стряхивает его.       — Это делается совсем не так, — голос Кроули скользит по воздуху до ушей Азирафаэля так, как может скользить только змея по сочно зелёной траве Эдемского сада. Движения его плавные и уверенные: он забирает у ангела сигарету, касается его нежных молочных пальцев. Зажимает сигарету меж двух длинных и пластичных пальцев своих, а третьим ударяет по тонкой бумаге сигареты. Ещё часть пепла отпадает — уже не на Азирафаэля, а на плитку дорожек парка Сент-Джеймс.       Ангел смущается:       — Мой дорогой, это вовсе не то, что я хотел…       Азирафаэль замолкает, когда Кроули до дрожи соблазняющим жестом берёт сигарету в свои губы — под ними мелькают ровные зубы, ещё немного и Азирафаэль смог бы уловить взглядом его язык.       То, как он курит, всегда вызывает в Азирафаэле особенные чувства. Но никогда ещё это не было… так.       Это пугает и манит.       «Эй, ангел, — будто обращается к Азирафаэлю Кроули, — а ты можешь зажать эту сигарету тоже, попробуй, чего тебе стоит».       И когда Кроули выдыхает дымом — а делает он это прямо на ангела, точно целится, чёрт эдакий — Азирафаэль делает вдох. Это не тот вдох, который можно списать на обычное дыхание. Это глубокий и полностью осознанный вдох, оправдать который нельзя ничем, лишь прямо и жёстко признаться: поддался.       И задохнулся в непродолжительном, но обжигающим лёгкие, кашле:       — К-Кроули! Кх-кх, ради всего святого! Зачем…       — Зачем выдохнул на тебя дымом? — удивляется Кроули. — Если ты не заметил, я делаю это примерно с тех пор, как люди изобрели курение. Или я тебя неправильно понял?        Кроули поднимает бровь и его тонкие губы расплываются в широкой, довольной улыбке. Азирафаэль возражает:       — Чушь.       И отводит взгляд.       Ему неведомо, что так он делает лишь когда врёт или не желает признавать свою неправоту. Как неведомо ему и то, что Кроули об этом хорошо знает и подмечает раз за разом, раз за разом. Раз за разом. Собственно, всегда.       Это естественно — замечать друг за другом такие мелочи, ведь фактически Азирафаэль и Кроули это те, кто знает друг друга дольше и лучше всех живущих существ.       Не считая, конечно, Богини.       Азирафаэль, например, отлично знает, что если Кроули морщит нос — жди беды. Однажды он даже сказал демону об этом, но тот упорно отказывался принимать это: «Я никогда не морщу нос, ангел». И сморщил — буквально сразу же. Они тогда чуть не поругались…       Кроули громко фыркает, а потом бросает сигарету на землю, наступает чёрным носком лакированной туфли. На земле остаётся плоским окурком. Азирафаэль реагирует на это привычным недовольством и твёрдым взглядом, в котором немо и предельно ясно читается: «Опять? Мы же договаривались!..».       Кроули только разводит руками, будто извиняется и говорит: ну, ангел, вот такой я, извини.       Он никак не может отучить себя, но ангел терпелив, и когда Кроули использует небольшое демоническое проклятие, чтобы окурок исчез, Азирафаэль довольно улыбается.       Он чуть поднимает подбородок, и взгляд его источает любовь.       — В этом не было бы ничего страшного, — будто бы между делом говорит Кроули.       — Было бы. Ты сеешь хаос, — пафосно говорит Азирафаэль, окидывая взглядом место, где только что валялся окурок. — Нельзя сорить на улицах, ты же… Ты же не человек, ты же понимаешь это намного лучше.       — Я о том, чтобы ты покурил, — уточняет Кроули.       Он говорит это так, как полагается говорить Змию. Просто и легко, так заманчиво, не упоминая последствий. Но разве они недостаточно близки для того, чтобы Кроули оставил свои соблазны вдали от Азирафаэля? В конце концов, им давно не по сотне лет…       Или они, наоборот, достаточно близки для того, чтобы Кроули оставил свои соблазны где-то в Азирафаэле?       Ангел хмурится вновь.       — Зачем ты это делаешь? — спрашивает он с присущим не ангелам в целом, но с присущим лишь ему одному светом.       Этот свет манит и околдовывает Кроули, ему хочется лететь на него и биться-биться, как бьётся о лампочку мотылек — самоотверженно и до смерти. Этот свет, будучи таким идеальным и прозрачно кристальным, имеет и свои недостатки, в которых всегда интересно разбираться, которые всегда неожиданно замечать.       Это просто плен для Кроули, вечный плен.       Соблазнить ангела Азирафаэля для него — самая желанная и самая непозволительная мечта. Кроули держит себя в узде, но она не выдерживает — рвётся. Осталась одна тонкая ниточка, совсем паутинка, и она трещит — Кроули слышит.       Он не отвечает ангелу, жмёт плечами, говорит:       — Ничего плохого бы не случилось.       В ответ Азирафаэль молчит.       Кроули требует доверия, правда? Так немо, но так напористо. И так достоверно… Азирафаэль чувствует, как сдаётся почти полностью — но попросить, напрямую сказать об этом, смелости нет.       Однако не было ещё века, когда с Кроули потребовалось бы говорить прямо. Да, так с ним общаются и начальство, и Азирафаэль, но на то Кроули и демон — уже очень-очень давно демон — чтобы всегда понимать намёки.       Этот навык всегда приходит к тем, кому суждено пасть.       Понимать прозрачные намёки, искать малейшие пробоины в самых прочных щитах благородства и чистоты.       Кроули молча достаёт портсигар.       Спустя столько лет он тот самый… Азирафаэль подарил его в семидесятых— просто так. Когда сигареты заканчиваются, Кроули всегда медленно обводит взглядом прежде прячущуюся за ними гравировку: «Это лучше, чем промокающие под ливнем бумажные упаковки. Пожалуйста, дорогой мой, кури качественные сигареты. А лучше бросай. А.А.».       Эти слова работают отнюдь не так, как должны, и курить всегда хочется как можно больше — чтобы скорее увидеть буквы, погладить их пальцем.       Портсигар тихо щёлкает, по его металлу едва слышимым шелестом скользит сигарета — новая, ровная, ярко пахнущая табаком. Кроули действительно курит очень хорошие сигареты, которые никогда не смогут сравниться с тем, что продают на каждом углу.       Смотря в сторону — хэй, ангел, это не тебе, нет, не смущайся, я просто так держу — Кроули отдаёт сигарету Азирафаэлю. Тот неловко, не сразу, берёт её.       Он почти вздрагивает, когда щёлкает металлическая зажигалка, и Кроули прикуривает. Мягким светом на секунду озаряется его лицо и кончики рыжих прядей, он затягивается и выдыхает в воздух мягким облаком дыма.       С такой же предвкушающей внимательностью Азирафаэль смотрел только на чуда Господни. Но тогда в груди не билось таким предельно настойчивым и простым, буквально требующим «ещё». Тогда в Азирафаэле было смирение, сейчас о котором он забыл.       Он не-почти вздрагивает, когда Кроули касается его руки — это действие от чего-то такое особенное, настолько… сигарета чуть не выпадает, но Кроули вовремя сжимает ангельские пальцы сильнее. Он помогает ангелу придвинуть сигарету к его розовым губам, осторожно вставляет между ними, раскрывая.       Азирафаэлю слышно, как у Кроули перехватывает дыхание в этот момент, и нечаянно, неумело-дёргано, он зажимает сигарету зубами.       Кроули морщится, твёрдо и сладко настолько, что идут мурашки, поправляет:       — Не так сильно. Ты её испортишь.       Ресницы ангела дрожат. Кроули подвигается ближе. Сигарета тлеет.       Азирафаэль чётко догадывается о последующих действиях и от этого всё становится как-то несоразмерно странно, тело немеет и нагревается, а ритм дыхания сходит с ума. Но сделать с этим что-нибудь, взять себя под контроль никак нельзя.       Кажется, Азирафаэль сейчас падёт. Он задерживает дыхание.       Кроули протягивает руку. Прикладывает её к щеке ангела. Приближается сам.       Он загораживает их холодной рукой — будто бы отрезает от всего мира. И никто их сейчас не видит — ни даже Богиня, ни те, кто ниже.       Ангел Азирафаэль…       Соблазнён.       С дрожью вглядываясь в выразительные змеиные глаза Кроули, скрыть которые на таком расстоянии не могут даже солнцезащитные очки ночью, так сильно пленённый Кроули, Азирафаэль прикуривает.       Ангел выдыхает через нос неспешно и как-то неловко, и Кроули улыбается, скрываясь на секунду за горьким ангельским дымом, как за туманом.       — Чувствуешь себя плохим? — тихо спрашивает он, и ангел моргает. — Или, может быть, павшим?       Кроули шепчет эти слова, и они отзываются пронзительными мурашками, маленькими молниями на прежде гладкой коже Азирафаэля.       — Нет, — отвечает он, с осторожностью и неким уважением держа сигарету губами. Слова немного невнятны. — Чувствую… Соблазнённым…       В огне глаз Кроули отражается полная долгожданного восхищения вина:       — Я не стал бы соблазнять тебя к чему-то чрезмерно плохому, ангел.       Азирафаэль смотрит на Кроули с таким упорством, что забывает курить. Щёки его тепло краснеют. Даже если порой он делает вид, что всё не так, что они просто ангел и демон, что никакой дружбы, привязанности или любви быть не может, он всё равно доверяет Кроули намного больше, чем Небесам. Кроули Азирафаэль готов довериться всецело — до совершения больших и маленьких грехов, до собственной — о, сколько многочисленных раз дорогой Кроули спасал его — жизни.       И они оба — и Азирафаэль, и Кроули — знают об этом.       Голос Кроули удивительно мирный, спокойный. Кажется ли Азирафаэлю, что он немного шипит?       — Люди придумали это очень давно, ты знаешь. Но грехом это стало лишь, когда курить начали демоны и начал я. Думаешь, это считается? Разве это справедливо, ангел?       — О, дорогой… — Азирафаэль говорит с придыханием, его глаза жжёт сухостью, но он не хочет моргать, боясь упустить хоть момент. Их близость так замечательна. У Кроули подрагивают ресницы. — Дорогой, пути Господни…       Кроули вынимает сигарету из губ Азирафаэля.       — Неисповедимы, — на выдохе заканчивает демон. В его голосе больше нет той спокойной гармонии, и это обижает — Азирафаэль думает, что он всё испортил. Кроули морщится, берёт ангельскую сигарету и свою, с обоих стряхивает пепел, разводит руками. — Азирафаэль, ты неисправим.       Он смотрит в сторону — туда, где нет фонарей. Будто старается что-то разглядеть во тьме. Это длится несколько длинных, немного обижающе-обжигающих секунд, прежде чем с тяжёлым вздохом Кроули отдаёт ангелу сигарету. Кажется, свою.       Азирафаэль берёт её, держит пухлыми большим и указательным пальцами:       — Я не говорил, что это справедливо, Кроули.       Кроули поворачивается, дарит ангелу такой взгляд, от которого становится легко. Азирафаэль улыбается этому, и смотря на Кроули, обхватывает тёплую — точно демона — сигарету губами. Глубоко затягивается.       Кроули ухмыляется этому: эй, ангел, ну ты и… чёрт.       — Это несправедливо, — кивает Азирафаэль, — я не хочу и не буду это оправдывать, но пути Господни…       — Неисповедимы.       Кроули так сильно кивает, что немного отклоняется от спинки скамьи. Фыркает. Улыбаясь, он показывает ряды зубов, и среди них Азирафаэль смотрит на абсолютно человеческие клыки. В змеином его облике они бывают так опасны. Но не для Азирафаэля. Никогда.       В тот вечер они засиживаются в парке до утра, и в портсигаре Кроули ни остаётся ни одной сигареты. Они скуривают одну за одной и совершенно сознательно подкуривают друг у друга, особенно растягивая эти мгновения. Один раз они целуются — совсем не по-французски, совсем легко и невесомо, но этого совершенно достаточно, это даже немного лишнее — можно сразу переходить к разговорам дальше.       Ангел немного краснеет, плавно и аристократически жестикулирует, рассказывает-рассказывает и совсем не курит — его привлекает только момент близости с Кроули. Так не чрезмерно близко, но так волнительно, так несравненно…       Кроули замечает это, но слушает увлекательно и внимательно, а сигарет ему совсем не жаль — пусть опадают пеплом, пусть растворяются по воздуху не побывавшим в лёгких дымом. Они закурят ещё — сколько ангел захочет.       Сколько ангел захочет, Кроули будет близко.       Последнюю сигарету они делят пополам, и это самые долгие и самые короткие несколько минут за ночь. В ней оказывается так много эмоций и чувств, что можно задохнуться.       — Вряд ли мне удалось понять, почему это так привлекает тебя, — заключает Азирафаэль.       — Однако, это привлекло тебя тоже, я прав?       Кроули почти смеётся на чуть смущённую улыбку ангела. Они ведь оба понимают, что Азирафаэля привлёк отнюдь не процесс — его начало.       Кроули выбрасывает окурок в урну, и с нежностью смотрит внутрь портсигара. Там пусто, и он ведёт кончиками пальцев по высеченным по металлу буквам. Азирафаэль наблюдает за этим, как за трогательной и важной сценой из какого-нибудь хорошего фильма, как за самыми вескими строками из хорошей книги.       Они оба молчат и оба вспоминают тот день. Момент, когда Азирафаэль подарил Кроули портсигар.       — У тебя встаёт, — вдруг говорит Кроули.       Азирафаэль настолько изумлён, что не может найти ни слова — лишь губы его приоткрыты в немом и удивлённом возмущении. Всё замерло. Всё загорелось.       — К-к-кроули!..       Кроули показывает ангелу останавливающую ладонь, облизывает губы:       — Возбуждаешься, — мягче говорит он, — ты возбуждаешься, когда я курю. Это определение более правильное, всё же эти слова несут разный смысл.       О, Азирафаэль не отрицает, это… это вполне правильное определение, он признаёт, но… но когда такое говорят прямо в лицо…       — Знаешь, — Кроули прячет портсигар где-то во внутреннем кармане чёрного пиджака, жестикулирует руками, — у всех на что-то встаёт. И мне всегда… помню, даже в первое столетие, мне стало интересно: а на что же встаёт у тебя? Ну я искал, искал, а потом как нашёл…       Кроули широко улыбается, и Азирафаэль ёрзает, вытирает об колени ладони от невидимого чего-то. Он, несомненно, хорошо помнит раз, когда впервые увидел Кроули выдыхающим дым. Тогда… тогда их разговор так и не состоялся — Азирафаэль просто не смог собраться, чтобы сказать что-то внятное кроме: «ой, посмотри, это небо и оно синее».       До сих пор до жути неловко. Даже если такие моменты жизни сближают.       — Ангел, ты просто не можешь себе представить, какое удовольствие видеть такой этот твой взгляд.       Фраза немного несуразная, сугубо принадлежащая не спавшему ночь демону. Но так полна искренности.       — Мне действительно нравится как ты куришь, — скромно признаётся Азирафаэль, и его зубы выглядывают в неловкой улыбке.       — А мне вкатывает, когда ты ешь, — легко, чуть потянув буквы, отзывается Кроули.       Он снимает очки и склоняет голову к ангелу, смотря исподлобья, так хитро-хитро, просто чертовски. Азирафаэль фырчит, напоминает невинного белого ёжика с шерстью вместо иголок, склоняет голову к Кроули.       — Ну и как я буду есть, зная об этом?..       — Ещё более сексуально, чем прежде?       С курящей хрипотцой Кроули усмехается, и Азирафаэль скромно перекладывает ладонь со своего колена на острое колено Кроули.       Они клонятся друг ко другу головами, соприкасаются. И вдвоём встречают рассвет.       — Ну что же… — задорно говорит Азирафаэль, когда из ближайшего дома выходит первый за сегодня человек. Он чуть поворачивает голову, вглядываясь Кроули в глаза. Совсем скоро он наденет очки. — Соблазнишь меня на завтрак?