Как умирает любовь

В этот день три года назад мы впервые поцеловались. Нет, я не ожидала, что Перси вспомнит, пришлет мне цветы или что-то в этом роде — в самом деле, какой мужчина держит в голове такие мелочи? Но уже само воспоминание настроило меня на романтический лад. Придя с работы, я сразу же схватилась за школьный альбом. В нем, ближе к концу, было несколько колдографий с Перси, в основном с совместных патрулей, да один кадр у озера — он робко держит меня за руку, а я, смутившись, отворачиваюсь от камеры. Тогда он признался мне в любви — неловко, слегка косноязычно, но для меня это было лучшее признание в мире. С тех пор прошло всего три года, а мы так сильно изменились! Какой Перси был трогательный, внимательный, заботливый… А сейчас он — секретарь министра, и это практически все, что о нем можно сказать. Часы прозвонили восемь раз. Что ж, если только небо не обрушится на землю, не стоит ждать Перси раньше десяти. Я огляделась: наша крохотная квартирка за неделю пришла в ужасное состояние. Мама всегда говорила, что работа — лучшее средство от хандры. Грустно — приберись, опускаются руки — почитай хорошую книгу. Заодно приготовлю романтический ужин, как раз хватит времени до прихода Перси. Напомню ему, какой сегодня день, выпьем вина, поговорим, как раньше… К десяти, слава магии, квартира сияла такой чистотой, какой, мне кажется, не могла похвастаться даже в лучшие свои времена, а стол, притулившийся возле окна, был накрыт на две персоны. Лосось стоял в остывающей духовке, пропитываясь соусом, спаржа, легкий салат и фрукты уже заняли свои места, наколдованные хризантемы распространяли по комнате горьковатый осенний аромат. Оставалось только протереть бокалы и достать вино. В десять минут одиннадцатого я уже сидела за столом в своем лучшем платье, туфлях на каблуках, с прической и макияжем. В десять сорок я открыла вино и пригубила немного, только чтобы притупить чувство голода и поднять себе настроение. В десять пятьдесят допила второй бокал, скинула туфли и вынула шпильки из прически. В десять пятьдесят три Перси вышел из камина, стряхивая золу на вычищенный ковер. — Дорогая, я дома! — сказал он и потопал прямиком в ванную, даже не взглянув в мою сторону. Зажурчала вода, послышалось довольное фырканье. Я ослабила пояс платья, призвала заклинанием лосося из духовки. Он наверняка был уже еле теплым, но подогревать мне совершенно не хотелось. Перси вышел пару минут спустя, одетый в старые брюки с пузырями на коленях и растянутую футболку. — Умираю с голоду, — протянул он, все еще, кажется, ни разу не посмотрев на меня. — Что это? Лосось? Перси положил кусочек на тарелку, попробовал и сморщился. — Пенни, но он совсем холодный! — Я ждала тебя несколько раньше, — ответила я, едва сдерживая злость. Он наконец вынырнул из своих мыслей и поднял глаза, окинул стол и меня изумленным взглядом, спросил, указывая пальцем, испачканным в чернилах так сильно, что уже ни отмыть, ни вывести заклинанием их не получалось, на вазу с цветами: — Есть какой-то повод? — И да, и нет, — я пожала плечами. — Просто вспомнила, что в этот день мы впервые поцеловались. Хотела устроить тебе сюрприз, провести время вместе. Перси ощутимо расслабился, опустил напряженные плечи, даже, кажется, выдохнул. Он, должно быть, подумал, что забыл о чем-то серьезном: моем дне рождения, например. — Пенни, детка, так мило, что ты помнишь об этом! Прости, но я ничего не приготовил — пришлось задержаться на работе. Поток входящих обращений к министру в последнее время сильно вырос, а кроме меня никто не понимает важности должного разбора корреспонденции, — затараторил он, попутно заглатывая лосося со спаржей даже, кажется, не жуя. — Министр слишком занят, чтобы самому просматривать почту, так что я разбираю ее на несколько категорий. Первая — то, что требует незамедлительного ознакомления. Это депеши из других государств, сводки главных новостей, запросы на встречи с важными персонами. Я помечаю их красными чернилами и отношу министру прямо на стол, чтобы с утра он первым делом… Перси еще долго болтал о чрезвычайно важной системе разбора почты, без которой весь документооборот в Министерстве пойдет прахом, а я сидела, откинувшись на спинку стула, и водила указательным пальцем по кромке бокала, не вслушиваясь в его слова. На моей руке, привлекая внимание, поблескивало скромное, но симпатичное колечко. Перси подарил мне его полгода назад и попросил стать его женой. Тогда казалось, что сбылись все мои заветные мечты: любимый мужчина будет всегда рядом, однажды появятся дети, мы вместе будем растить их и тихо состаримся вдвоем. Вдвоем — ключевое слово. На деле же я осталась одна. Стоило Перси получить место секретаря министра, как его будто вычеркнули из моей жизни. Все изменилось: не стало разговоров до утра, пропала щемящая нежность, почти испарилась страсть. Мы обсуждали только его работу, иногда мою, и с каждым днем мне все больше казалось, что человек, с которым я живу, не мой возлюбленный, а сосед по квартире, не более того. — Я уверен, мои старания не останутся незамеченными. Однажды я стану первым помощником министра, а ты, Пенни, как моя жена, будешь вхожа в дома самых именитых семей волшебной Британии! Представь, как будем мы блистать на приемах, сколько связей мы заведем! А там и до кресла министра недалеко. Перси вроде бы говорил со мной, но мысли его были далеко. Я наполнила и тут же опустошила еще один бокал. Перси неодобрительно взглянул на меня. — Ты что, выпила уже почти целую бутылку? Пенни, в нашем положении неосмотрительно увлекаться алкоголем. Это может войти в привычку, а репутация — наш главный козырь. Мысль о том, что Перси нужна не я, а абстрактная положительная супруга, уже не раз приходила мне в голову. Чтобы достичь высот в Министерстве, ему был необходим положительный образ, а человек семейный создает самое благоприятное впечатление, особенно если его жена — умница, красавица и не была замечена ни в чем компрометирующем. — Думаю, для пользы дела тебе, Пенелопа, следует присоединиться к какому-нибудь благотворительному обществу. Я слышал, жены министерских работников создают что-то такое, помогают больным и обездоленным. Перси вытащил изо рта рыбную кость и положил ее на салфетку — еще с десяток косточек лежали там же, строго параллельно друг другу. Мне вдруг стало тошно и захотелось смести со стола все на пол, кричать, топать ногами. Разве Перси не видит, что происходит? — Перси. — Я свел знакомство с одной дамой… — Перси, — я повысила голос и наклонилась вперед. Несколько прядей упало на стол, и он снова нахмурился — в его представлении леди обязана была следить за прической, ведь распущенные волосы — это слишком интимно, позволительно только в темноте супружеской спальни. — Так вот, эта дама вхожа в подобное общество. Они занимаются, кажется, тем, что читают в Мунго книги больным, которые сами не в состоянии, — он потянулся к стакану с водой и сделал большой глоток. — Перси, заткнись хоть на минуту! Он поперхнулся, капельки воды брызнули на скатерть — совсем новенькую, я купила ее с последней зарплаты, а к ней — тканевые салфетки и золотистые кольца, чтобы подходили к столовому сервизу, который подарила мама, когда узнала о помолвке. — Пенелопа! — начал Перси возмущенно, но подняла ладонь, не давая ему продолжить. Мне и так было известно все, что он собирался сказать: «Будущей жене будущего первого помощника министра не престало так выражаться»… — Надоело. Я сыта по горло. — Он смотрел непонимающе, хлопая светлыми ресницами, и от этого злость внутри меня только разгорелась. Неужели он и правда думал, что все в порядке? — Ты меня любишь, Перси? — Что за вопросы? Конечно, люблю. — А если я попрошу тебя уйти с этой работы? Начать заново в другом месте? — я перегнулась через стол и затаила дыхание. — З-зачем? — Перси, казалось, был шокирован даже одним предположением, что ему, возможно, придется уйти из Министерства. — Ты перестал быть похож на себя. Я не узнаю моего Перси — честного, правильного, ответственного. Ты превратился в карикатуру на человека, в этакую половую тряпку под ногами министра. Он пошел некрасивыми красными пятнами — ему никогда не удавалось скрывать свои эмоции, такая уж у рыжеволосых неприятная особенность. — Все, что я делаю, я делаю ради нас, — зашипел он, отодвигая тарелку с недоеденной рыбой. Я пожала плечами. — Ради нас или ради себя? Пойми, Перси, я хочу быть с тобой, а не с помощником министра. — Ты мелешь чепуху, Пенелопа! Я желаю для нас лучшего будущего! — он сложил руки на груди и насупился, таким же он был, когда не мог найти спрятанный братьями значок старосты. — Знаешь, как говорят маглы: любовь превращает дом в замок. — Мне кажется, или для начала нам все же нужен дом? — Я скривила губы, и Перси, чуть не опрокинув стул, вскочил на ноги, стол опасно вздрогнул, с хризантем посыпались лепестки. Он принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Его волосы, все еще слегка влажные у лица после умывания, упали на лоб, и он вдруг стал похож на Перси, с которым я познакомилась в школе. Одно движение его руки, и пряди легли обратно в прическу — иллюзия пропала. — Пойми, Пенни, я всю жизнь прожил чуть ли не в шалаше. Я не хочу такой судьбы для тебя, для наших детей. Не желаю, чтобы над ними смеялись в школе из-за подержанных учебников и старых мантий, чтобы продавцы сочувственно смотрели вслед! Я хочу вам счастья! — Будут ли счастливы дети, которые не видят отца? Буду ли счастлива я? Всегда одна. — Это временно! Я достигну высокого положения и смогу уделять семье больше времени. — С трудом верится, Перси. — У нас будут деньги! — крикнул он. — Нас будут уважать! — Кто будет уважать подхалима, того, кто не уважает себя сам? — закричала в ответ я. — Неужели ты не слышишь, что говорят о тебе в Министерстве? Ты потерял себя и тащишь меня следом! Он остановился, медленно развернулся ко мне. — Говорят? Что говорят в Министерстве? Я застонала, вцепилась ногтями в кожу головы — от вина ли, или от этой ссоры у меня начиналась мигрень. Захотелось выключить свет, звук, убрать с глаз долой Перси, пусть бы он вообще не возвращался сегодня с работы. Слова с трудом шли с языка, но этот разговор необходимо было довести до конца. — Даже сейчас я интересую тебя куда меньше твоей карьеры. Ты понимаешь меня, Персиваль? Мне надоело! — Ты хочешь расстаться? — спросил он недоверчиво. Я пожала плечами, крутя на пальце ободок кольца. — Я точно не хочу быть с тем Перси, в которого ты превратился. — Что ж, — он выпрямил спину, поднял голову, приняв свой самый независимый вид. — Это мой путь. Я считаю, что сейчас важнее всего построить карьеру. Если ты не согласна, тут ничего не поделать. Тебе придется выбирать, Пенелопа. Немного потерпеть трудности и в итоге взлететь куда выше, чем ты когда-либо мечтала, или же… Он не договорил, но этого и не требовалось. И так все было ясно — или же уйти. Меня вдруг будто ледяной водой изнутри окатило. Сейчас, в этот самый момент, решалась моя судьба. Я прикрыла глаза и представила череду одинаковых вечеров — ужин стынет на столе в огромной столовой, закат догорает в саду за окном. Дети в красивых пижамках засыпают в своих кроватях, не дождавшись сказки от папы, следом засыпаю я, не в своей роскошной спальне, а на трансфигурированном диване в детской, чтобы чувствовать, что кто-то есть рядом. Перси приходит домой поздно, почти ночью, а уходит еще до того, как я просыпаюсь. О том, что он вообще появлялся в нашем коттедже, купленном за баснословные деньги в самом престижном месте, говорят только несвежие рубашка, мантия и носки, пополнившие кучу грязного белья. В Министерстве меня повсюду провожают шепотки, а когда я вдруг встречаю Перси, смеющегося над шуткой какой-то очередной важной шишки или с серьезным видом кивающего на каждое слово министра, я с трудом узнаю его лицо и голос. Я тряхнула головой и всхлипнула. — Я выбрала. Спрятав руки под скатертью, стянула с пальца кольцо, поднялась, подошла к Перси. Он смотрел на меня с надеждой, и я на миг усомнилась, правильно ли поступаю. Время шло, часы на стене отсчитывали секунды, никто из нас не решался нарушить тишину. Наконец раздражение проступило на лице Перси, и он сказал: — Давай просто забудем эту сцену, Пенни. Я люблю тебя и понимаю, что ты расстроена, но завтра будет новый день, нужно выспаться, чтобы не наделать ошибок в работе. Нет, он не изменится. — Прости, но это не моя мечта. Вещи заберу на днях, — сказала я, ощущая тоску и облегчение одновременно. Кольцо легло в ладонь Перси, я привстала на цыпочки и поцеловала его в уголок рта. — Жаль, что все так вышло. Камин приветливо зашипел, принимая щепотку Летучего пороха, тепло укутало мои ноги. — Пенни, постой! — Коттедж «Чистая вода», — шепнула я, зажмурившись и не позволяя слезам прорваться сквозь ресницы. Зеленые всполохи окружили меня, все вокруг завертелось, но сквозь рев пламени я все же услышала последнее: — Пенни!