Дом это - не бояться огня

Временами, жить с Иваном становилось просто невыносимо. Царевич бесил. Дико и неистово, поэтому, когда в очередной раз накатывало, Тринадцатый сбегал из дома и несколько дней отсиживался в Депо, чтобы не натворить глупостей. Он не понимал, как это выдерживает Кощей. Пробирало даже Горыныча: он начинал капризничать и огрызаться, а потом виновато прятался по тёмным углам. И дело было вовсе не в характере Ивана или в каких-то его привычках, просто царевич был Светлым - сильным Светлым - и это не могло не влиять на окружающих. Для мирян и других Светлых такое соседство шло бы только на пользу, но Серые, такие как чёрт и змей, чья суть - балансировать на грани Света и Тьмы, начинали со временем ощущать в себе разлад. Слишком много Света, поэтому для сохранения равновесия, из них начинала лезть Тьма: Тринадатый грубил, Горыныч кусался, Кощей… Кощей оставался неизменен. Но, время от времени, в его груди, там, где была вживлена благодать, начинало нестерпимо жечь. Иван все это прекрасно видел и понимал. С общим домом он тянул именно по этой причине, но если раньше, это касалось только их с Кощеем, то теперь затрагивало и Тринадцатого с Горынычем. Царевич пытался найти какой-то выход или компромисс, однако, кроме «командировок» на пару недель для себя, ничего не придумал. Из домашних никто эту идею не одобрял, но к какому-то приемлемому для всех решению они прийти так и не смогли. *** Наверху громко и зло стукнула об косяк дверь и Иван, со вздохом, повернулся к Тёмному. От того всё ещё исходили волны холода, которым Кощей пару минут назад «остудил» зарвавшегося Тринадцатого. Они не в первый раз проходили такое, и Иван не собирался ждать, когда из-за него все снова разбегутся из дома. - Другого я предложить не могу, Кощей. - Поэтому сбегаешь ты. На ядовитый тон Кощея, царевич только развел руками и коротко, одними губами, улыбнулся. - У меня нет другого решения, - повторил он и, обойдя Тёмного, вышел из кабинета. *** После вчерашней выходки, Тринадцатый отсиживался в своей комнате почти до обеда. Кощей давно объяснил причину такого его поведения, но от этого легче не становилось. И то, что Иван никогда не вспоминал ему эти вспышки неконтролируемой злости, делало всё только хуже. Потеребив кончик хвоста и вздохнув, чёрт мысленно пнул себя копытом под зад: нужно было найти Ивана и извиниться за своё поведение. Внезапно, за окном ослепительно полыхнуло и по дому прокатилась волна обжигающего холода. Тринадцатый, бросив быстрый взгляд во двор, смертельно побледнел и тут же исчез в портале, чтобы через мгновение оказаться на площадке перед домом. Он невольно шарахнулся назад от обжигающего марева, что поднималось над черным выжженным пятном, посреди которого - буквально - застыл вздыбленный Горыныч, покрытый толстым слоем льда. Змей был в своей боевой форме, странным образом выставив перед собой огромные кожистые крылья, сейчас покрытые ледяной коркой, которая уже трескалась под действием жара, исходящего от раскаленной брусчатки. При появлении чёрта, Горыныч тяжело переступил лапами и, мотнув рогатой головой, издал сдавленный хныкающий звук. Не задумываясь, Тринадцатый шагнул к нему, протягивая руки. - Назад. От внезапно возникшего рядом Кощея шли такие волны Силы, что чёрта почти пригнуло к земле. Паника на мгновение накрыла Тринадцатого, но он усилием воли стряхнул её, заставив себя сосредоточиться. Не Кощея стоило сейчас опасаться, это с Горынычем было явно что-то не так. Змей чуть покачивался, словно от сильной боли, иногда срываясь на короткий, жалобный плач. Глаза его были подёрнуты белёсой пеленой и, казалось, что он ничего не замечает вокруг, но стоило только сделать движение в его сторону, как Горыныч тут же, молниеносно, разворачивался оскаленной пастью, в которой клокотало зарождающееся пламя. При этом Змей не двигался с места, словно что-то его там держало. Тринадцатый присмотрелся внимательнее и пальцы его судорожно сжались на рукаве Кощея, а перед глазами на миг всё поплыло. Горыныч вовсе не для защиты выставил крылья вперед, он накрыл ими того, кто лежал перед ним на обугленной земле. - Иван… - прохрипел сухим горлом Тринадцатый. - Он жив. Кощей бросил на черта короткий, напряженный взгляд и снова сосредоточился на Горыныче, явно находящемся в невменяемом состоянии. От Тёмного снова потянуло холодом. - Попробуй поговорить с ним. Меня он не слышит. - Что… что случилось? - Впал в «слепую ярость» и ударил по Ивану огнём, тот успел прикрыться щитом Иглы, но его зацепило крылом. Нужно отогнать Горыныча, там камень горит, и я не знаю сколько ещё у меня получиться держать вокруг Ивана холод. - Портал. Я мог бы…! - Нет. Сам сгоришь или Горыныч тебя покалечит,- остановил его резко Кощей и, помолчав, совсем другим тоном добавил. - Иван узнает, он нам за такое всем троим рога обломает. Всхлипнув, Тринадцатый кивнул, проведя пальцами по мокрой щеке, только тогда осознав, что плачет. Да, Иван обязательно им ещё рога обломает. Точно. Он такой. Самый сильный. Самый - самый. - Ма… - в горле от жара сухо и голос совсем не узнать, так до Горыныча не дозовешься. – Малыш. Снова пробует он и старается звучать ласково. Горыныч не виноват. Он маленький и не понимает, почему временами ненавидит «папу», как они в шутку, тайно, называли между собой Ивана. Змей повернул голову на звук и угрожающе зашипел. Жар гудел, Тринадцатый весь взмок, пристально вглядываясь в Горыныча, который выпустил ноздрями дым, заставляя Кощея напрячься. Только сейчас черт заметил у него в руке льдистое жало меча. - Малыш… папа просто спит. - Папа… – проскрежетал Горыныч и неожиданно расплакался. *** - Значит «папа». А Кощей тогда кто? По Ивану было ничего не понять и Тринадцатый сейчас чувствовал себя почти так же, как тогда, перед Горынычем: было жарко, во рту сухо, а ладони сделались холодными и мокрыми. Чёрт сглотнул, стрельнув взглядом на мелкого предателя, вытянувшегося рядом с царевичем на кровати. Как итог всей этой истории – Иван заболел. Перенервничавший Кощей явно перестраховался с холодом и, к вечеру того же дня, у царевича поднялась температура. Простуда была легкой, но из-за полученного удара по голове, Иван почти сутки провалялся с жестокой головной болью и дикой слабостью. Они все по очереди дежурили возле него и Тринадцатый теперь испытывал странную смесь эмоций, в которых до сих пор не мог разобраться. Странно было видеть, как обычно, холодный отстраненный Кощей невесомо касается губами волос, забывшегося неспокойным сном, Ивана. Тревожно было часами перебирать с домовым травы, чтобы потом варить всю ночь настой, на вкус гадостный, но зато снимающий головную боль на несколько часов. Приятно было наблюдать, как проясняется затуманенный болью взгляд и в нём читать понимание и благодарность. Как только Ивану стало легче, Тринадцатый сбежал и долго думал о том, что такое «дом», что такое «семья»… И вот теперь это «папа», от которого бросило в пот и скрутило хвост. Как он вообще мог? Даже в шутку! - Нуу… эмм… - у Тринадцатого от собственного блеяния покраснели уши. Он никогда ещё не был так рад вошедшему в комнату Кощею. - Иван, хватит издеваться над парнем. - Но мне интересно, если я - папа, то ты… Шея Тринадцатого пошла горячими, красными пятнами и он бросил тоскливый взгляд на дверь. Иван сжалился над ним, сделав вид, что отвлекся на принесенный Кощеем чай. Когда черт буквально испарился из комнаты, смех в глазах царевича уступил место задумчивости. Сдвинув, заворчавшего во сне Горыныча, Темный устроился на кровати рядом. - Он привыкнет. Просто дай ему время. Иван отставил чашку и повернулся, рассматривая Кощея. - Мама. - Что? - Мать твою, говорю, Кощей. Как ты мог заморозить Горыныча – он же маленький совсем! - Огнём он плевался как большой. - Кстати об этом! - Нет. - Но Горынычу нужно практиковаться и ты иногда можешь… - Без меня даже не думай, Иван. - Вот! - Ты бес. - Я живу с бесами. Уговорил, мы будем вместе тренировать Горыныча. - Папа? - Спи, малыш, всё хорошо.