Записки одичалого

      Благоприятные дни, наступившие после восхождения на престол Брандона Сломленного, за многие, прошедшие с тех давних пор годы, не были никем и ничем омрачены. Шесть королевств процветали — не осталось следов Войны Пяти Королей, Вторжения Дейенерис и едва не воцарившейся в Вестеросе Долгой Ночи.       Почти двадцать лет прошло с этих тяжелых времен, двадцать долгих теплых лет, и Санса, в думах своих осуждавшая приговор Джону от Совета в Драконьем Логове, сочла нужным вернуть своего кузена из Ночного Дозора и по достоинству наградить его, как человека, вернувшего ей Север и являвшегося одним из архитекторов победы над Королем Ночи и Ланнистерами из Королевской Гавани.       Она быстро снарядила отряд — лучшие следопыты и воины, созванные со всех уголков Севера, собрались в Винтерфелле за считанные недели и, после созванного Королевой Севера пира, они получили свое задание и отправились в Черный Замок, не зная, что Джона там давно не было…       Их не было недели, месяцы, и, когда Санса уже разуверилась в том, что они нашли Джона или вообще выжили, следопыты вернулись в Винтерфелл. Их осталось совсем немного — большая их часть погибла за Стеной либо от холода, либо лап диких зверей, хотя одичалые, встреченные отрядом, по старой памяти предоставили им помощь и необходимую информацию. Выжившие были голодны, изнемождены, но вернулись они не с пустыми руками — командир вернувшегося отряда, едва завидев свою королеву, вытащил из подсумка стопку связанных измятых листов, местами оборванных и пожелтевших от своей ветхости.       Отблагодарив выживших по достоинству, Санса моментально вернулась в свои покои и, сев за дубовый, ломившийся от свитков и бумаг стол, развязала найденную следопытами стопку записей. Почерк того, кто написал эти письма был ужасным и еле различимым — казалось, что человек писал это в строжайшей экономии чернил и в условиях крайних неудобств. Потерев усталые глаза, Санса с животрепещущим интересом принялась читать первый свиток:       «Неделя за стеной. Замок Крастера.       Мне одиноко — все мои близкие остались за Стеной, и большая их часть была согласна отправить меня в ссылку. Меня разрывает изнутри — я не знаю, сделал ли я правильный поступок, или же должен был поступить, как велит мое сердце… В первый раз сделать что-то для себя, не для других, и возможно, прожить свою жизнь спокойно… Боюсь потерять счет дней, поэтому буду писать все, что происходит со мной по мере моих приключений.       Я проснулся довольно рано — большая часть окружавших меня соплеменников ушла еще раньше, еще до восхода солнца. Не смотря на то, что даже за Стеной наступило лето, я все равно продрог до костей и долго грелся у яркого костра, разведенного Тормундом.»              На этой заметке закончилась первая запись. Санса потерла свои глаза — в том, что записки были оставлены самим Джоном, не было никаких сомнений, но то, что он глубоко в душе осуждал и может быть даже ненавидел всех их, глубоко задевало ее душу. Она отложила первую запись в сторону и, проглотив подступивший к горлу ком, принялась за чтение следующего клочка бумаги:       «Три недели за Стеной…       Я заночевал близ одинокого, затерянного в этих хвойных лесах, Чардрева — вокруг меня уже никого не осталось, уже пару дней я иду один и думаю, что место, где я проживу остаток своих дней, уже определено. До него идти около двух недель, но у меня заканчивается еда, благо в воде нет нужды — вокруг много снега и освободившихся ото льда ручьев. Все труднее находить камни и сухую древесину для розжига костра, да и сил для этого у меня попросту нет — стараюсь экономить их для дальнейшего перехода. Я надеюсь не околеть до момента, пока я не окажусь у заветной цели…»              Женщина вновь выпрямилась и закрылась в себе — размышления о судьбе Джона не оставляли ее ни на секунду, и записки его казались самым интересным, что успела прочитать Санса за все двадцать лет своего правления на Севере. Ей показалось, что дальнейшее чтение покажется более тяжелым, чем ей показалось на первый взгляд, и, подавив в себе подступавшие слезы, Санса громко приказала.       — Риман, подай вина…       « Месяц за стеной…       Вроде месяц… Первая крупная дата, да и та омрачилась тем, что моя лошадь пала и я почти два дня иду пешком через заснеженные поля. Мне повезло — недавно я подстерег зайца и смог его заколоть, и теперь у меня появился запас мяса на пару дней. Оно пресное, не самое вкусное, но все таки у меня появилиась еда — я не мог этого отрицать этого приятного факта.       Нагорья уже виднелись вдали — я ощущал, что все таки дойду до пещер, и эта мысль согревала меня холодными ночами. Я почти перестал спать — в голову настойчиво лезли плохие мысли и, стоило мне только сомкнуть глаза, ко мне приходили кошмары, в которых я видел лица всех, кого я не смог спасти: Куорен, Джиор, Гренн, Пипп, Рикон, Эдд, Иггрит и, конечно же, Дени… Если бы она знала, как я сожалею о своем поступке, как я хочу искупить свою вину перед ней и попросить прощения…       Но это не все — я скучаю по Сансе, не смотря на наши разногласия и то, что она приняла мою отправку за Стену, мы стали близки, она стала моей настоящей сестрой, самой родной…              Моментально Санса расплакалась — она давно не рыдала, но сейчас, прочитав то, как Джон относился к ней даже после отправки в Ночной Дозор, она попросту не смогла сдержаться. Ей стало по-настоящему, по-человечески стыдно — она осознавала, что могла бы ввести войска Северян, Долины и Речных земель в столицу, разгромить оставшихся в живых Безупречных и Дотракийцев, спасти Джона, освободить его от этой незавидной участи. Утерев слезу рукавом своего летнего платья, Санса выпила вина и вернулась к прочтению незаконченной записки:              «… самой родной младшей сестрой. Арья… Я рад, что она нашла свое дело, отправилась в путешествие, и надеюсь, что моя бойкая сестренка нашла свое счастье в далеких, неизведанных землях. Бран, кто бы мог подумать, что Тирион представит его к короне на том совете? И все таки Старки на троне, что не может так же согревать мою душу в холодные, суровые ночи… Сэм, мой названный брат, надеюсь, что он станет лучшим мейстером в истории и не предаст мое имя забвению. Не хочу, чтобы вы подумали, что я хочу славы, нет… Я хочу, чтобы родные и близкие вспоминали меня хоть иногда, и эта мысль будет греть мне душу еще сильнее… Я скучаю по всем»              Закончилась очередная записка, и она действительно далась Сансе намного тяжелее предыдущих. Она продолжала потирать капавшие на платье и стол слезы, но не могла просто взять, и оставить это дело незавершенным — в данный момент она никак не могла не думать о судьбе своего кузена. Она развернула следующую записку и, поудобнее усевшись в мягкое, расположенное у камина, кресло, вновь принялась за чтение:              «Месяц и десять дней…       Мой долгий путь был вознагражден тем, что я наконец-то нашел эту пещеру… Ту самую, в которой я впервые уединился с Игритт, нарушил обеты Дозора, и сделал это не из-за того, что это было необходимо, а лишь из-за того, что полюбил эту вольную, необузданную женщину. До сих пор жалею, что многие годы назад не остался с ней здесь, навсегда, вдали от суеты, войн и предательств…       Здесь довольно тепло, тут есть горячие источники и первое, что я сделал — это принял горячую ванну в источнике, ибо от грязи и пота, скопившегося за месяц путешествия, у меня все ужасно чесалось. После принятой ванны я почти час ожидал, пока моя голова обсохнет, и только тогда вышел на воздух и почти час гулял по близлежащему лесу в поиске пропитания, но поймать я смог лишь белку, да и этот факт поднял мое настроение. Очищать ее от шерсти было не самым легким занятием, да и найти в ней хоть немного мяса было настоящим подвигом, но ничего, я продержусь.»       — Королева, время ужина, — громко возвестил слуга, едва появившись из дверного проема.       Санса, не повернувшись к слуге, спокойно кивнула и, утерев свои редкие слезы, поднялась с кресла и отправилась вслед за слугой.       Она вернулась лишь поздним вечером — на ее ужин со слугами соизволил явиться сам лорд Мандерли, с сыном которого Санса собиралась связать себя узами брака — он даже согласился с тем, что сын его возьмет фамилию Королевы, ибо в Винтерфелле всегда должен был сидеть Старк. Комната была уже убрана, но стол, заваленный бумаги, так никем и не был тронут — только опустевший кубок с вином был наполнены заново. Она зажгла свечу и с нетерпением и страхом схватилась за следующий свиток:       «Два месяца за Стеной.       Я наконец-то закончил обустраивать свое скромное жилище. После моего недолгого похода в Суровый Дом я обзавелся каким никаким инстументом, немного проржавевшим, но все таки приятно скрасившим мои будни и облегчившим мой ежедневный труд. Наконец-то я вытесал себе лук и несколько десятков стрел, сплел небольшую сеть из древесной коры, надеюсь, что она не порвется во время первой рыбалки.       Я наконец-то смог подстрелить оленя — но на меня с ним вышли одичалые, которые, впрочем, быстро узнав меня, попросили поделиться добычей. Сам бы я не смог осилить всю эту тушу и с радостью, в обмен на информацию о ближайших селениях одичалых, отдал половину туши. Часть мяса я зажарил, часть с горем пополам завялил, и понял, что запасов еды у меня теперь почти на всю неделю, и как минимум одна забота в эти дни обойдет меня стороной…»       Впервые за прочтение записок Сансе стало хорошо — Джон не жаловался на свою тяжелую жизнь и, казалось бы, приспособился к новым, сложившимся вокруг него, условиям. Но все же, у нее возник новый, куда более интересующий ее вопрос — почему следопыты не привезли его самого Джона? Этот вопрос она не могла отложить и, взяв последние письма в кровать, Санса продолжила тяжелое для души чтение:              «Год за Стеной… (Санса удивилась, что Джон почти десять месяцев ничего не писал)       Умер Тормунд — мой последний близкий друг в этих краях, и его погребальный костер я не мог пропустить. На эту новость со всех окрестных деревень сбежались почти все одичалые, а я, узнав об этом от менщика в ближайшей к моей пещере деревеньке, появился там еще за день до планированного сожжения тела. От жителей его деревни я узнал, что Тормунд простыл после того, как во время охоты на медведя упал в ледяную реку, и уже не мог оправиться от простуды и всех сопутствующих ей болезням, что, как я думаю, теперь заставит меня потеплее одеваться и аккуратнее рыбачить на тонком льду близлежащих рек. Как же такой крепкий мужчина, как Тормунд, настоящий северянин, мог так легко погибнуть? Похоже этот вопрос будет долго мучить меня, южанина, однажды искупавшегося в обледеневшем озере среди армии вихтов.       Но все же, это событие не могло меня не огорчить — обменяв несколько заячих туш на забродившее козье молоко, я вернулся в пещеру и почтил память своего друга, осушив пару рожков этого хмельного молока.       Утром болела голова, и теперь я думаю, что никогда не буду менять необходимое для меня мясо на не самую лучшую выпивку.»              Осталась последняя записка, и Санса, скрепя сердце, развернула ее и принялась читать:       «Два года за Стеной.       У меня кончаются чернила, и это одна из причин, из-за которых я пишу в самый последний раз.       Все чаще мне снятся кошмары, в которых я постоянно вижу лица погибших друзей, родственников и тех, по которым я очень скучаю. Я давно все и всем простил, и я бы отдал все, чтобы увидеть своих живых друзей… Дни становятся длиннее, одиночество, порой, разит в сердце больнее, чем кинжалы предавших тебя братьев.       Сегодня мне приснился сон, в котором я видел Дени… Она была живой, и так же стояла передо мной, как и тогда, в разрушенном тронном зале, перед Железным Троном. Посмотрев на меня, она задала вопрос: «Почему, Джон?», но я ничего не смог ей ответить, и, лишь легко улыбнувшись, заключил ее в объятия и не убил, как это было несколько лет назад… Я видел нашу с ней жизнь — наших детей, свою старость и то, как наши потомки мудро правят Семью Королевствами. И, когда я во сне умер, я проснулся в реальности — в серой, каменной пещере с бурлящим горячим источником.       Чернил все меньше… Я хочу, чтобы меня простили, и, надеюсь, отпустили мне все мои плохие поступки. И если кто найдет мои записи, пусть скажет — «Я прощаю тебя, Джон Сноу». Я уже приготовил Длинный Коготь, помолился Старым Богам, богам моей матери и моего отца, настоящего отца, ибо другого у меня не было, Эддарда Старка. Я хочу вернуться в тот сон… Я иду к тебе, Дени».              У Сансы тряслись руки — едва прочитав письмо, она обронила его на пол и приложила ладони к заплаканным глазам. Она не хотела плакать, но никак не могла контролировать себя — эти письма настолько ранили ее внутри, разорвали ее душу на мелкие кусочки, и единственное, что она повторяла про себя: «Прости меня Джон, ты ни в чем не виноват»…              На утро она вызвала к себе членов отряда следопытов, принесших ей эти самые записки. На вопрос о том, было ли обнаружено хоть что-то рядом с записками, люди ответили, что нашли скелет, насаженный на зафиксированный тяжеленными камнями меч.       — И что же вы сделали с костями? — тут же поинтересовалась Санса, уже заподозрившая следопытов в том, что они оставили останки Джона на севере, а дорогой меч из Валирийской Стали присвоили себе.       — Моя госпожа… Мы лично знали Джона, и все подтвердят, что за Стеной был его настоящий дом, он долго был среди одичалых. Мы собрали его кости, меч и личные вещи, и сложили ему могилу из камней в этой самой пещере, месте, где он сам хотел остаться многие годы назад…       Едва поняв, что следопыт прав и, скорее всего, сам прочитал эти записи, Санса мгновенно подобрела и, повелев наградить солдат еще большей суммой за проявленную мудрость, вернулась в свои покои, где, собрав все записки Джона, отнесла их в библиотеку.       С полки она достала толстенный трактат о Доме Старков и, открыв его на последней странице, где заканчивалась история Рикона, обмакнув перо в чернильнице красивым, аккуратным почерком написала во главе листа:       «Джон Старк. Белый Волк.       Узаконенный королевой Сансой сын лорда Эддарда Старка».       Она понимала, что Джон не был Старком по имени, он был Таргариеном, но кто, кроме самих Старков будет вспоминать бастарда, о котором так и не осталось никаких записей ни в книгах о Старках, ни о Таргариенах. По запискам и личным воспоминаниям она описала его жизнь, его подвиги и, утерев последнюю слезу, поставила точку после строк: «Похоронен отрядом следопытов за Стеной», увековечив этим имя Джона на века, пока жив сам Дом Старков.