обещание

      — Отец хочет, чтобы я уехал учиться во Францию после окончания школы. Конечно. Во Францию. Точно отец? Или бабушка, которая решила вернуться к прежнему (неудавшемуся) плану? Может, даже к несостоявшейся помолвке с Эклер Тоннер. После окончания школы. Значит, через недолгих два месяца состоится прощание. Если оно вообще состоится. В прошлый раз они не получили даже его. Он не получил. Музыкальный класс как-то непривычно пустует. И Тамаки ловит пальцами лучи уже вечернего солнца, лениво подперев щеку другой рукой. Занятия давно закончились, время клуба свиданий тоже. Кея остался тут только для классического подсчета бюджета и работы с бумагами для руководства школы (нужно же кому-то заниматься этой скучной стороной клубной жизни). Зачем Суо остался с ним, было не совсем понятно. Точнее, было до этой конкретной реплики. Теперь все сразу вставало на свои места. — Чем ты планируешь заниматься? — вдруг продолжает после паузы Тамаки. — Я планирую поступать в Токио, конечно, мой отец не слишком рад. Но после ситуации с компанией, которую хотели выкупить Тоннеры, он стал проявлять хотя бы каплю уважения, — Отори снимает очки буквально на несколько секунд и устало трет глаза. — Ты остался, чтобы сказать, что уезжаешь? — Этого хочет мой отец. — А чего хочешь ты? Тамаки пожимает плечами. Нервно, раздраженно. Наверное, его нечасто спрашивают об этом дома. И Кея отлично это понимал. Ты должен делать, что велят, общаться с нужными людьми, заниматься тем, что принесет выгоду и следить, как и что ты ешь, потому что все смотрят. Наблюдают из каждого угла и ждут, когда ты ошибешься. Они оба уставшие и немного разбитые, потому что вся эта жизнь совсем не похожа на сказку, несмотря на мягкие кровати, огромные комнаты и дорогие люстры на потолках. Все это похоже на клетку. Золотую, но все же клетку. У Суо совсем измотанный вид. Это по глазам видно. Кажется, лимит улыбок был исчерпан во время сегодняшнего чаепития клуба. Кея знает, что давить не лучший способ, но он чувствует раздражение, а в голове зарождается боль. Если не отыскать в сумке обезболивающее, к ночи он совсем расклеится. — То есть теперь сдаешься ты. Напомни, кто сказал мне, что я даже не пытаюсь? Тамаки выглядит так, будто Отори ударил его по лицу. И на секунду ему кажется, что он действительно слышал несуществующую пощечину. — Я не обвиняю тебя, потому что не имею на это право. Но я удивлен. Наверное, был бы удивлен сильнее, если бы не чувствовал себя так отвратительно. Суо сидит совсем рядом, смотрит как-то странно, но молчит. И Кея все-таки тянется к сумке. Вода и таблетка. Вряд ли бы он рискнул показать себя слабым перед кем-то еще.Но это же Тамаки. Тамаки, который видел, как Кея плакал из-за его музыки. Тамаки, которому Кея звонил после ссоры с отцом. Тамаки. От него нет смысла что-то скрывать. Почти. — Ты в порядке? Игнорировать вопрос. Молчать. Иначе можно сорваться и наговорить лишнего. Отори свои эмоции контролировал, но это сложно, это выматывает. И он не уверен, что сможет справиться с этим сегодня. Во Францию, значит. Это давит. Неприятно. Тоскливо. — Помолвка с Эклер тоже входит в список планов твоего отца? — Кея закрывает крышку ноутбука и поправляет очки. Скорее привычка, попытка справиться с самим собой, чем нужный жест. Ошибка. Он чувствует, как контроль утекает сквозь пальцы. И Тамаки, кажется, тоже что-то чувствует, потому что смотрит внимательно, прямо в глаза. — Я не слышал о ней с тех пор. И не хотел бы. — Я рад, что в этот раз ты не решил уехать, даже не сообщив, — Отори думает, что весь разговор какой-то бессвязный. Нелогичный. Но он уже не представляет, как спасти положение. И хочет ли? — Кея, я… — Я заслуживал хотя бы слова. Хотя бы простого «прощай», не думаешь? — Кея срывается, но только на шепот. — Сколько раз ты выталкивал меня за рамки, которые построил мой отец, а потом просто взял и решил уехать, проигнорировав свои же слова. Тамаки вздрагивает, подается вперед и накрывает его ладонь своей. Нет. Только не касания, только не это. Он все еще пытается оставить невысказанное при себе. Он справлялся все это время, а теперь останется всего два месяца. И станет легче. Конечно, не станет. — Мне жаль. Мне правда жаль, я думал, так будет лучше, — Суо руку не убирает. Кея на секунду прикрывает глаза. Кея верит. Он сделал это ради них, конечно, не спросил, нужна ли им такая забота. Но ради них. Для них. Их обволакивает тишина, и Отори чувствует, что сдается. Последние лучи солнца скользят по волосам Тамаки. Правильно. А может ли он сделать для них кое-что еще. Для него. — Не уезжай, если ты не хочешь этого. Звучит совсем не так уверенно. Звучит, как мольба. Не уезжай, пожалуйста. Останься. Со мной. Ради меня. Пожалуйста. — Потому что я этого совсем не хочу, — вдруг шепчет Кея. Когда-то он бросал подушки, колотил спинку дивана и вырывал страницы из тетрадей. Как его раздражал этот Суо. Почему он должен ходить за ним, почему он должен возить его в Киото, почему он ставит котацу дома ради него. Почему он соглашается на этот дурацкий клуб свиданий. Зачем вся привычная жизнь в средней школе ломается одним рукопожатием. Все просто. Тамаки осторожно, медленно снимает с него очки. В его волосах все еще плещется солнце, Отори хочет прикрыть глаза, но не делает этого. Щурится. Суо не сдерживает улыбку, тянется вперед. Целует. И Кея понимает: он не уедет. И не собирался. Решил все еще до их разговора, решил еще, когда отец только заявил ему о планах. — Мы теперь вместо близнецов будем развлекать народ? — вдруг смеется Кея. — Это не для лишних глаз, — шепотом, обиженно тянет. Получается совсем по-детски. — Поедешь со мной в Токио? Внезапно. Резко. Воздух выбивает из легких. — Это что предложение, mon ami? — Обещание. Тамаки улыбается. Так широко и искренне, что Отори теряется. Все это точно не сон? — Тогда обещаю.