Тварь

— Чтоб ты сдох, Лю Цингэ! Ядовитую змею держат так, чтобы она не вонзила в тебя зубы. Старшего ученика пика Цинцзин Шэнь Цинцю приходилось держать так, как будто ядовитые зубы у него везде. Если хоть немного приотпустить, не прижимать к земле, он непременно постарается двинуть коленом между ног, или ткнуть пальцами в глаза... Да и пальцами ему нельзя позволять особо шевелить — меч Сюя уже не в ножнах и должен валяться где-то поблизости, как и Чэнлуань. Положение было дурацкое донельзя. Сперва честный бой на мечах превратился в грязную драку с катанием по земле и падением в овраг, а теперь Лю Цингэ не мог ни продолжать драку, ни даже просто отпустить противника — приходилось изо всех сил прижимать его к земле, как... как опасную тварь. Драка с нечестными приемами — это было как-то ожидаемо, потерять контроль над передвижениями и забыть про овраг — вот это было действительно плохо. Всему виной был злой язык старшего ученика пика Цинцзин, тут и себя самого забудешь. В каких-таких книгах этот слабак вычитал всю дрянь, которую он льет на головы противникам? — Убью, ведь убью однажды! — Шэнь Цинцю рвался из его хватки изо всех сил, но безрезультатно. Лю Цингэ хорошо знал, как обезвреживать ядовитых тварей. — С такими способностями? — ответил он как мог холодно и презрительно. По правде, трудно отвечать холодно и презрительно, когда ты должен всем телом прижимать к земле отчаянно извивающееся чужое тело, да еще следить, чтобы не схлопотать по яйцам или лбом по носу. Лю Цингэ встряхнул противника — приходилось зажимать не запястья, а ладони и пальцы — и снова жестко прижал к земле. Шень Цинцю дернулся еще раз, другой, яростно, но бесполезно. Вот поймал ты змею, держишь, а убить ее нельзя. Придется отпустить, но как? Яд никуда не делся. Хуже всего — еще и мошку они тут растревожили, что ли, или комариное гнездо, и теперь что-то вилось над ухом, щекотало. Да еще палая листва в волосах запуталась. Страшно хотелось почесаться, а руки заняты. Шэнь Цинцю наконец замер, прожигая Лю Цингэ взглядом — лицо белое, губы сжаты в нитку. — Слезь с меня немедленно, — выдавил он из себя в конце концов, прозвучало это точно как шипение, и по спине Лю Цингэ словно холодом просквозило. А ведь теперь у «твари» все пальцы будут в синяках, уже сейчас он ими еле шевелит. Неделю писать не сможет. Ну вот сидел бы он тихо со своими благородными искусствами и молчал, нет, надо ему играться в заклинателя, с досадой думал Лю Цингэ, продолжая его прижимать к земле — изо всех сил. Наконец он почувствовал, как «ядовитая тварь» окончательно замирает в его хватке, расслабляет мускул за мускулом — сдается. Не то чтобы это делало его менее опасным, с его подлыми приемами, но теперь будет пара секунд, чтобы его отпустить, откатиться в сторону и призвать Чэнлуань. Ну, и встать с земли, наконец. Шэнь Цинцю, вопреки ожиданию, следом вскакивать не стал, остался там, где был, только на локтях приподнялся, и жег Лю Цингэ взглядом, едким, как кислота. — Ненавижу. Убирайся отсюда. Может, и стоило бы наподдать ему напоследок, но поединок кончился еще наверху оврага, а драка — только что, и по новой затеваться было бессмысленно: по большому счету, Шэнь Цинцю самому сильному ученику пика Байчжань не противник, вот бы еще сам он это признал... Лю Цингэ молча вложил меч в ножны и полез вверх по склону — ну хоть ухо уже можно почесать, и то хлеб. А этому он вроде ничего не сломал. Сам потом выберется. *** Шэнь Цинцю позволил себе упасть обратно, спиной на мятые лопухи и палые листья. Заставил себя не смотреть в спину противнику. И принялся медленно, как разжимают пальцы, судорожно сжатые в кулак, отпускать из хватки своей духовной силы те листья и щепки, которые так и держал наготове. Как было бы просто — направить узкую травинку, острую, как игла, в ухо, проткнуть барабанную перепонку, двинуть дальше, глубже, в мозг... — Ненавижу, — произнес он вслух, еле двигая губами. И повторил чуть слышно, бессильно: — Ведь убью же однажды.