Призрак

      Девушка вошла в квартиру, сняла обувь и верхнюю одежду, вымыла руки. Задержавшись у зеркала на секунды, но так в него и не взглянув, прошла в комнату, аккуратно затворила дверь и села за стол. Очень прямо, натянуто, молча. Тишина длилась долго — взгляд блуждал по привычным вещам, ни на чём не останавливаясь.       Еле слышный вдох, последние секунды тишины, которую разрушил спокойный, ровный голос.       — Я им не подхожу. Она опустила руки на столешницу, выпрямила пальцы и сосредоточенно рассматривала. — «Вы молоды и талантливы, у вас ещё всё впереди, не расстраивайтесь». Представляешь?       Лицо исказила горькая усмешка. Взгляд скользнул по стоящей без подсвечника свече. «Зажечь бы…» — мельком пронеслось, но зажигалка осталась в пальто. — Они считают, что я недостаточно хороша. Что у меня всё впереди; а на то что позади — плевать? Почти четыре года ролей, от которых отказывались все. Утренники, капустники… «Звезда вторых составов!». Самый тошнотворный комплимент, что я слышала. Он так и не понял, почему я плакала, долго рассказывал, как бороться с усталостью и профессиональным выгоранием.       Она опустила голову, лицо скрыли прямые волосы. Свеча на столе беззвучно зажглась. — Нет, я знала, что будет сложно, я понимала, что все идут по головам и справедливости ждать не придётся, но… Но, чтобы так? «Готовьтесь, репетируйте, ах, настал ваш час, ох, не подведите, наконец-то вы стали готовы к большим ролям». Как он назвал… «Настоящим». А до того я что, в песочнице играла?       Девушка тихо всхлипнула — слёз ещё не было, подняла голову. С книжной полки плавно поднялась стопка бумаг, и, проплыв по воздуху, с тихим шлепком упала на стол. «Фуэнте Овехуна». Внутри все перехватило. Это была единственная пьеса, которой она искренне гордилась. Да, всё так же роль второго плана, но настолько глубокой и органичной она была, настолько получилось у режиссера создать чувство единой цели и единого порыва, что… — Нет, прости. Это было другое. Так я могу себя бесконечно убеждать в том, что нужно просто старательно исполнять свою работу и ждать, пока это оценят. В то время как другие будут прорываться и добиваться.       Висящие над дверью часы перевернулись. — Да, именно! Они не ждут своего часа, они сами переводят стрелки. — проговорила девушка рьяно и с уверенностью. Часы упали на пол и, кажется, разбились.       Оцепенение прошло. Поправила волосы, уселась удобней, не сводя взгляда со свечи. — Дело не в зависти, послушай. Я рада за того, кому эта роль достанется. Дело в том, что я… Я для себя пути не вижу. Дальше ждать, надеясь, что ещё через четыре года ролей «подай-принеси» и пыльных костюмов зайцев и снежных королев мне вновь предложат что-то…что с такой же лёгкостью и заберут?       Огонёк понимающе склонился. — Я знаю, что мне делать дальше. Сейчас я лягу спать, завтра в 10 я встану, позавтракаю, на 12 прогон, в 19 — бесценный вклад в историю мирового искусства: постоять в легкомысленном платье с подносом, открыть дверь, ахнуть и убежать за другую кулису. Потом конфеты и кофе в гримёрке, дорога домой и вот мы снова сидим и я, наверно, уже молчу, потому что нового мне сказать будет нечего.       Лежавшая на столе ручка подтянулась к её руке и коснулась пальцев. Девушка легко её погладила, словно пластик мог это ощутить. — Я не спрашиваю, что мне делать. Я…спрашиваю: как мне выжить?       Слова повисли в воздухе, обернувшись звенящей тишиной. Она вновь опустила голову, уставшая и опустошенная, неспособная даже заплакать.       Из дальнего конца комнаты по воздуху проплыло бежевое шерстяное одеяло, и мягко легло ей на плечи.