«Тридцать первое октября, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Чувство возвращения похоже на рождение заново. Липкое и горячее. Красный цвет. Пуповина оборачивается вокруг шеи, слишком больно и трудно дышать. Впереди — темнота. Позади — туманное Ничего. Облизывает следы, словно голодный зверь. Он идёт по пятам, живой. Руки в крови. Она стекает вниз по пальцам…»
Низкий вибрирующий звук, исходящий от надкушенного яблока, лежащего на столе, эхом отдаётся от стен, которые сжимаются вокруг, словно кокон. Волосы лезут в глаза, раздражают. Она с остервенением смахивает их, склоняя голову ниже и продолжает замыкать звенья цепи, роняя на листы россыпь бисерных букв, пока бабочка не улетела.«…по пальцам, капли падают на отпечатки подошв, окрашивая их в карминный цвет. Следы ведут его сюда, где прохладная тень могильной плиты и запах тыквенного пирога. Он знает, что я здесь, на этой стороне. Мы оба не забыли…»
Дневник падает на пол, являя миру десятки записей, где можно разглядеть лишь одни и те же цифры, но она стремительно подбирает его. Зудящий гул превращается в натужный вой сирены, но она продолжает лихорадочно писать: у неё осталось мало кислорода, до того, как над головой сомкнутся тёмные воды беспамятства.«Звук капель становится всё громче.Скоро начнётся бесконечный дождь, за которым последует Всемирный потоп. Придёт Спасение. Место, где нет надежды — мертво. Время терять надежду.»
Дверь содрогается от ударов, грозящих сорвать её с петель. Она забивается в дальний угол платяного шкафа, дрожа, словно от холода, и конвульсивно продолжает двигать рукой по поверхности своей спиритической доски, пытаясь докричаться до кого-то, по ту сторону.«Нам следует утонуть, как крысам в сточной канаве. Перестать барахтаться. Сменить красный цвет на чёрный. Разорвать круг. На этот раз, я заберу его с собой. На этот раз…»
Двери распахиваются, торопливо пропуская внутрь молодую пару, врача и нескольких санитаров, спешащих к ней.«…должно получиться. Искренне ваша, Л.С.»
-Мама!-молодая женщина падает на колени рядом с ней, хватая за руки и заставляя выронить дневник.-Я столько раз звонила тебе! Почему ты не брала трубку? У тебя снова приступ? Пожалуйста, говори со мной! -Кто вы?-она не понимает, почему эта женщина, годящаяся ей в матери, так её называет. Неужели весь этот мир рехнулся? -Мама… Ты снова не узнаёшь меня?-грудь собеседницы начинают сотрясать тихие рыдания.-Я — Джейми, твоя дочь… Ты снова перестала… -Со мной всё в порядке,-резко отзывается она, неприязненно глядя на то, как потёки грязной туши расползаются по щекам женщины.-Если бы в семнадцать лет у меня и был ребёнок, то явно не Вы! Всё это нереально…вы…все вы просто подделка! Молодая женщина, назвавшаяся Джейми, роняет лицо в ладони и горько плачет. Мужчина подходит к ней, крепко обнимая за плечи и шепча успокаивающие слова на ухо, кивая санитарам. -Пойдемте, мисс Майерс,-мужчины направляются к ней и видят, как её лицо в ту же минуту искажается гримасой невыразимого ужаса. -Теперь меня зовут Лори! Лори Строуд!-яростно выкрикивает она, прежде чем её руки оказываются скручены за спиной.-Оставьте меня в покое! Я здорова, позвоните доктору Лумису и убедитесь в этом сами! Сообщите ему, что Майкл возвращается в Хэддонфилд! -Лумису? -озадаченно переспрашивает пожилой доктор, нервно постукивая тщательно начищенным ботинком по полу.-Но Хэддонфилд — в Джерси, а в больнице Иллинойса нет никого с таким именем. Вот уже лет как двадцать пять, с тех пор, как ко мне обратилась мисс Ллойд, ваш лечащий врач — я… Генри Остерман. Неужели вы меня не узнаёте? -Она перестала принимать свои нейролептики,-Джейми, поддерживаемая мужем под руку, подходит к мужчине, всё еще вытирая слёзы.-Мама и так не была полностью вменяемой, но каждый октябрь... становилась сама не своя. Нас с Джоном не было рядом и, видимо, случился рецидив… -Отпустите меня!-крики женщины доносятся от машины, в которую её насильно усаживают санитары.-Сообщите Лумису! Что в этот раз я убью…я точно убью своего брата! Её голос звучит из-за стекла совсем глухо, перед тем, как машина срывается с места и, взвизгнув покрышками, едет в сторону больницы. Женщина вновь начинает плакать, уткнувшись в плечо мужа. -Я так устала, доктор, я просто не могу больше. Мне…так тяжело… Жить со всем этим, ухаживать, постоянно тревожиться… Когда родная мать тебя даже больше не узнаёт… -Вы приняли тяжёлое, но верное решение,-сочувственно произносит мужчина, глядя на пару.-Даже в двадцать первом веке мы не всегда можем победить болезнь. В любом случае, мисс Майерс будет помещена в хорошую клинику, вы сможете навещать её и, кто знает… Генри понимает, что его слова являются скорее пустым ободрением. За все годы своей практики он никогда не видел такого запущенного случая, включающего в себя полный спектр нарушений: альцгеймер, биполярное расстройство, несколько видов шизофрении… Шансов на выздоровление практически нет. Джейми кивает, вытирая глаза — сил хватает лишь на то, чтобы поблагодарить доктора и попрощаться с ним. Пара стоит, обнявшись, дожидаясь, пока он сядет в машину. В этот момент Генри словно что-то вспоминает и высовывается из окна, опуская стекло. -Слушайте, а что случилось с братом мисс Майерс? Кажется, она называла его имя… Ммм… Майклом? Которого она так отчаянно хочет убить? На лице Джона отражается та же усталость, что и у его жены. -Синтия всегда была единственным ребёнком в семье. *** Склонив коротко стриженную беловолосую голову набок, она сидит на краю койки, задумчиво разглядывая слегка размытые оранжевые узоры, тлеющие в темноте. Препараты начинают действовать, поэтому сфокусироваться проблематично. Однако, теперь это не столь важно. Если бы они не ошибались с самого начала, то уже давно могли закончить спектакль, ставший чёртовым фарсом. Прореха занавеса не нуждается в заплатке, нужно просто сжечь сам занавес. Лори улыбается. -Давай. В углу приветственно сверкает до боли знакомая серебристая сталь.