Дары моря

Мама всегда говорила, что Солонго им подарило бескрайнее южное море — «Касатка» попала в шторм, и мертвенно-бледные сирены провели её безопасным курсом, оставив в подарок любимице морей своего младенца. Солонго верила её первые пять лет жизни, цепляясь за край бушлата и заглядывая снизу вверх в татуированное лицо и разве что спрашивая: — Где же тогда мой хвост? — Ну зачем тебе хвост? — ухмылялась уголком губ мать, бросая лукавый взгляд на костерящего матросов Рубена. — Хочешь, чтобы тебя в штиль пустили на уху? Страшные байки про корабельного кока всегда отбивали желание спрашивать дальше, а с возрастом стало не до того — и вправду, зачем Солонго хвост, когда тренированные ноги взносят её почти с обезьяньей ловкостью на любую мало-мальски подходящую поверхность, а из вороньего гнезда вывалиться можно только от молодецкого толчка Ларса, если тот, конечно, осмелится так экстравагантно убить молочную сестру вместо наблюдения за горизонтом. В четырнадцать лет Солонго волнуют узлы, снасти и как бы половчее обогнать Ларса в обучении — она точно уверена, что будет самым лучшим навигатором за… ну если не за всю историю навтов, то уж точно на «Касатке»! То, что навты никогда не служат на тех кораблях, где родились, Солонго узнает только через два года, когда наступит день её назначения. — Мэм, почему у меня нет хвоста? — Солонго улыбается одними уголками губ и обнимает на прощание поседевшую мать. Ворот бушлата привычно пахнет морем и солью, самыми лучшими запахами на свете, и обе едва сдерживают слёзы. Множить печали перед расставанием — дурное, недоброе дело. — Потому что иначе тебя бы пустили на уху, — беззлобно повторяет старую страшилку капитан, целуя дочь в щёку, прямо над зелёными завитками метки. — Иди, рыбка, не заставляй адмирала Кабрал ждать. Она ещё очень долго будет смотреть в спину Солонго, своей любимой дочери, чужого, дважды украденного ребёнка. — Я выполнила обещание, Арелвин. Я его выполнила.