Немного не так

      Шото Тодороки сидел, прижав к груди колени, на груде каких-то обломков и задумчиво смотрел на когда-то величественный тренажёрный зал. Воспоминания, связанные с этим ужасным для парня местом, калейдоскопом кружились вокруг него. От этого жутко кружилась голова, а горло будто что-то сдавливало. Шото захотелось закричать, взвыть, хоть как-нибудь нарушить эту гнетущую тишину. Парень оглянулся: вокруг никого не было. Пустота, полумрак и только пылинки витали в застывшем воздухе.       И Шото крикнул. Звук ударился о старые стены и медленно разлетелся, разбиваясь на многочисленные, постепенно затихающие, ноты. От такого эха пробирало дрожью. Да, Шото был точно один. Совсем один. Таким он был всегда, таким и останется. На глаза почему-то навернулись непрошеные слёзы.       Отец видел в нём лишь вещь, творение, предмет для исполнения собственных желаний, а мать видела в нём эгоиста-отца, как бы не старалась. Тоя, Нацуо… Шото их почти не видел. Тоя сбежал из дому вот уже почти тринадцать лет назад, а Нацуо живёт отдельно, отстранившись от всех Тодороки. Только у Фуюми было время на младшего брата. Но и она часто пропадала с друзьями.       Друзья… Вспомнив о них, вернее о том, что и их-то не было, Шото позволил себе заплакать. Тихо, но поминутно всхлипывая. Всё равно никто не видит. Единственный друг — Мидория Изуку — был хорошим товарищем и даже пытался стать для Шото кем-то большим, но сам Шото был на это скорее неспособен. Не способен пойти ему навстречу.       Перед глазами будто бы в тумане проплывали лица одноклассников. С каждым новым лицом остановить слёзы было всё труднее. Под конец, Шото чуть не расплакался в голос: перед ним, аки голограмма, витало недовольное лицо Кацуки Бакуго, который являлся, если не любовью с первого взгляда, то с первого сражения точно. К сожалению, сам Кацуки считал Шото чуть ли не врагом номер один. Парень не раз замечал его враждебные взгляды в свою сторону. И всё-таки Шото не выдержал и всхлипнул громче положенного. Слёзы стекали по щекам уже сами собой. В другой ситуации Шото не позволил бы себе расплакаться. Но сейчас он был один. Совершенно одинок.       Из раздумий его вывел до боли в сердце знакомый голос. Шото резко развернулся спиной к тому, что осталось от окна, откуда доносился голос. Ещё не хватало кому-нибудь, в особенности ему, увидеть слёзы, остановить которые не было сил.       — Ха! Нашёл тебя, Двумор…       Кацуки внезапно затих, а потом Шото почувствовал, как чьи-то крепкие руки резко развернули его. Гетерохромные глаза встретились с взволнованным взглядом. Взволнованным?       -Ты чего ревёшь?!       Такого Шото Кацуки ещё никогда не видел. Ледяной парень, всегда держащий эмоции и чувства при себе, теперь стоял перед ним и нагло не переставал плакать.       — Эй, Половинчатый, я к кому обращаюсь?! Прекращай реветь!       Шото бы с превеликой радостью прекратил, но не мог. Вместо этого он подумал, что Кацуки его совсем не любит, из-за чего слёзы потекли с удвоенной силой. Блондин затряс его за плечи.       — Ты чего? Умом тронулся что ли?       Шото хотел было что-то ответить, но вместо этого лишь громко всхлипнул. Ему совсем не хотелось, чтобы Кацуки видел его таким. Он ведь поймёт его неправильно… И вдруг Шото осенило: именно Кацуки как раз таки и поймёт его правильно. Кацуки тоже сильный. Слишком долго сильный. Наверняка, у него тоже бывали такие срывы. Недолго думая, Шото обвил руками шею Кацуки, а потом, обнимая, прижался к нему так крепко как только мог, утыкая лицо ему в плечо.       — Э.? Живо отцепился, придурок!       Щёки обоих парней тут же покрылись лёгким румянцем, но спасительный полумрак свято хранил эту тайну. Кацуки попытался вырваться, но всё было тщетно. Он почувствовал, как собственное плечо постепенно намокает.       — Идиот, — почему-то голос Кацуки внезапно смягчился, — идиот… Чего стряслось-то?       Но он тут же продолжил обычным тоном:       — Если снова не ответишь — я тебя подорву!       — Не подорвёшь.       Голос Шото звучал тихо и настолько жалобно, что уже только от него можно было прослезиться. Слишком несчастно, подавленно сейчас выглядел Шото.       — Чего?! И не реви ты так! Достал уже! Колись!       — Мне одиноко, — Шото поднял голову и заглянул Кацуки в глаза, — и… страшно. А ещё я без своих причуд никому не нужен… Меня никто не любит. Я совсем один.       Шото почти захлёбывался слезами. И какого он творит? Если он влюблён в Кацуки и считает его сильным, но милым в душе, то это не означает, что так оно и есть и, что Кацуки обязательно его поймёт.       Когда Шото уже почти на все сто процентов убедил себя, что его сейчас взорвут, он вдруг почувствовал несколько грубое и напористое прикосновение чужих губ к своим. Кацуки его целовал? Какого тут вообще происходит? А может Шото уже взорвали, а это рай? Кацуки резко отстранился и отвёл взгляд.       — Так лучше?       — А… ага…       — Слушай, я за других не отвечаю, мне на них вообще пофиг, но… ты не один… ты нужен мне… и я. я., — Кацуки замялся, а потом резко изменил тон, — всё, хватит с меня, отпусти!       — Прости, Баку. Кацуки, но теперь я тебя точно не отпущу, — уже более радостным голосом сказал Шото, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.       — Аргх… Ну, на хер!       Кацуки положил свои руки Шото на талию, притягивая того ещё ближе к себе.       — Я люблю тебя, придурок.       — Я тоже люблю тебя. сильно.       Последовал ещё один поцелуй. Более страстный, глубокий, с солёным привкусом ещё не высохших слёз. И далеко не последний.