Cause the bads been slowly getting worse.
Чуе пять и он пример для подражания — умный, трудолюбивый и воспитанный мальчик. Чуе семь и он уже ученик младшей школы. Поэтому он должен уметь следить за собой и, более того, содержать дом в чистоте. Взрослые умиляются с этого светлого мальчика, который сочетает в себе не только послушание и опрятность, но и необычную внешность, что ни на грамм его не портит. Вдвойне радуются за мать — хоть и одиночка, но с таким «золотцем» точно не пропадёт. Чуе десять. В его портфолио десятки выигранных олимпиад не только по городу, но и одна по стране. У него много-много друзей, все его любят, все его обожают. Ему без труда даётся учёба, всегда на высшие баллы и хорошие отзывы. Он первый в рейтинге по школе, он помогает с учёбой своим одноклассникам, выполняет поручения учителей и даже приносит школе хорошую славу в Министерстве. Чуе одиннадцать и он начинает задумываться — почему он должен делать так, как хочет мама и остальные? Почему он должен улыбаться и помогать с элементарными темами глупым одноклассникам, которые считают его другом только из-за того, что он такой хорошенький? Ему хочется быть в совершенно другом месте, но почему же мальчик не там? Чуя живёт по порядку, который установила ему его мама. Он думает, почему же среди всех этих улыбающихся и расхваливающих его направо и налево людей только он не ощущает себя счастливым? Он не видит своё «прекрасное» будущее, которое ему обещают все, кому не лень. Чуя думает, что он просто какой-то неправильный. Ему хватает сообразительности не задавать подобные вопросы взрослым, поэтому он просто замыкается в себе и продолжает жить так, как ему велено: улыбаться, учиться и быть «хорошим мальчиком». Чуе двенадцать и он впервые слышит, как учитель называет ученика из параллели «плохим мальчиком» за то, что тот с кем-то подрался. И с того дня слова «плохой мальчик» высекаются на плите его памяти навечно.***
Чуе четырнадцать и к ним в класс переводится нечто высокое, лохматое, с бинтами на почти каждом участке тела. Чуя сразу замечает, что этот объект на особом положении: педагоги улыбаются ему, чуть склонив голову, и ни слова не говорят по поводу его внешнего вида. А Чуе, как президенту студсовета, было к чему придраться. Начиная с его крайне раздражающего, элегантно-небрежного внешнего вида, и заканчивая этими не пойми как расчёсанными (а расчёсанными ли вообще?) волосами. У Чуи впервые скрежет зубов от злости и сжатые кулаки на выходки «любимого одноклассничка». У Осаму почти постоянные стояк и сны с участием Чуи. Чуя считает, что после выпуска непременно выскажет этому ублюдку (знала бы мама, что её золотце-сыночек знает такие слова!..) всё, что о нём думает. Осаму считает дни, сколько он ещё сможет продержаться, не завалив эту рыжую умницу. Дазай вообще никогда не считал себя «геем». Даже к «би» не относил. Сейчас он не осмелится использовать в свою сторону хоть какое-нибудь оправдание, потому что все мысли занял Чуя. Какая ирония, какая романтика — президент студсовета и главный непонятный распиздяй! Шатен заметил эту огненную макушку, маячащую во дворе школы, ещё из окна в кабинете директора, хозяин которого расшаркивался перед его опекуном. — Конечно же мы понимаем, Мори-доно, и создадим все комфортные условия. Сиеновые глаза жадно впились в эту яркую, заявляющую о себе, внешность. Осаму теперь окончательно не слушал мутную беседку по левую сторону от себя. — Дазай! Окликнутый лениво перевёл взгляд. Огай смотрел на него чуть прищурив глаза, и суицидник как никто другой знал, что это значит. «Только попробуй выкинуть хоть что-нибудь». Осаму широко улыбнулся и поклонился мужчине средних лет. — Прошу, позаботьтесь обо мне, директор. Дазай не ожидал. Совершенно не ожидал, что эта строптивая рыжая бестия станет его наваждением. Он с первого дня понял, что Накахара Чуя живёт навязанной ему жизнью. Он мучается, потому что это противно, потому что это мерзко, уныло, а другой жизни ему никто никогда не показывал. Он вознамерился компенсировать это. Но противный и упрямый Чуя цеплялся за остатки этой гнилой жизни не хуже пиявки. Осаму бесился с этого, разбивая костяшки рук о стену в ванной днём, а ночью трахал какого-нибудь крашенного рыжего парня, представляя на его месте президента студенческого совета, с этими блядскими пронзительными смальтовыми глазами. Дазай зажимал Чую везде — в каморке с инвентарём по физкультуре, в пустой раздевалке, за стеллажами в библиотеке, на пустой лестничной клетке. Угрызений совести по этому поводу он не испытывал, зато напряжение в яйцах ещё как! — Что, блять, с тобой не так? — шипел шатен Накахаре прямо в губы, зажав его в пустом углу самой жопы их школы. Он в край не понимает, почему тот ломается. — Со мной, в отличие от тебя, всё так! — рыжий сжимает кулаки, сдерживаясь, потому что уверен, что эта высокая сволочь не постесняется в случае чего раздуть скандал, что его, бедного и несчастного, избил президент! Вот шуму-то будет! Эта кареглазая мерзость умела Лазаря петь. Чуя так рисковать не мог. В итоге он не сдерживается и даёт этому озабоченному животному по яйцам, а затем и в челюсть, после чего сбегает, пытаясь придумать как ему стащить запись с камер наблюдения. И хорошо, если охранник в этот момент отсутствовал на месте или хотя бы просто не заметил! Если такое попадёт на глаза кому-нибудь из учителей, а уж тем более директору — не видать ему более белого света. Запись с камер они в итоге спиздивают вместе. Как последствие они немного примиряются с загонами друг друга и пытаются мирно сосуществовать.***
Чуе шестнадцать, и он впервые начинает полноценно дышать мирским воздухом без этих дурацких оков примерного мальчика. Осаму тоже шестнадцать, и у него уже три татушки под бинтами и штанга в носу. Рыжему до слёз обидно, потому что он тоже хочет пирсинг! Суицидник фыркает и говорит что всё ему может устроить, зависит только от него. Они много времени проводят вместе. Чуя ненавидит, когда тот курит на крыше школы, потому что боится того, что их увидят. Дазай всегда отмахивается и говорит, что в случае чего скажет про то, как президент его спалил, и как тот уже хотел тащить на всеобщее обозрение и позор. Однажды Чуя просит дать и ему, на что шатен спокойно затягивается и отвечает, что ему для первого раза нужны лёгкие сигареты, а не его ядерные. Накахара бесится и выхватывает объект спора, неумело и впопыхах делая первую в жизни затяжку. Пришлось урок отлёживаться в медпункте, потому что оказалось действительно сильно. «Бесячая рожа» была рядом и снисходительно смотрела, гладя по голове. На следующий день, после занятий, Осаму тянет его за собой на крышу и вручает пачку сигарет. — Считай подарком от меня, — и так глупо подмигивает. Чуя невольно улыбается. Это затягивает. Дазай не напирает, но и Накахара уже не стоит на месте. Он врёт маме, что идёт заниматься с одноклассниками, но ни капельки не стыдится этого, гуляя с одноклассником в потаённых местечках, чувствуя, как его горячо целуют и прижимают к кирпичной стене. Пятый раз за последние полтора часа. Он змеёй извивается на краю ножа и обещает Дазаю, что согласится на большее как только будет готов. Тот облизывается и пожирает его глазами, но сдерживает и своё обещание — не давить. На семнадцатилетие Чуя делает себе подарок при помощи Дазая. Теперь у него штанга в языке, и он не может перестать целоваться с суицидником, находясь всего в ста метрах от своего дома. Они освещены лишь желтоватым уличным фонарём, и Чуя ощущает себя полностью готовым к новой жизни. Он решает дозировать информацию. Нервы у мамы всё-таки не железные. На часах почти полночь, у мамы испуганный взгляд и телефон в руках. На секунду рыжего пробивает стыд, но он весь моментально исчезает под пронзительный крик матери. Накахара выслушивает, а потом улыбается так, как не улыбался никогда прежде. Он здоровается и извиняется, а потом медленно облизывает губы. Обновка замечается, и глаза напротив становятся ещё больше, а крик ещё громче. Мама закатывает истерику, от которой парень не чувствует абсолютно н и ч е г о. Ощущение свободы кружит голову не хуже горячих и кровавых укусов в шею, оставленных одной перебинтованной дылдой. Хорошие отношения с матерью развеялись пеплом по ветру тогда, как только та поняла, что птичка упорхнула из клетки. Чуя ушёл с должности президента школы и потихоньку стал бунтовать, пренебрегая всеми писанными и неписанными моралями вместе с Дазаем. Последний и так, конечно, никогда особо их не соблюдал, но теперь стал ещё большим распиздяем, чем до этого. Они вдвоём курят на крыше, хотя рыжий всё ещё и побаивается попасться. Он, наконец, меняет свой идеальный стиль умницы на то, что ему больше нравится. Галстук больше не стягивает шею, рубашка расстёгнута на верхнюю пуговицу, а на шее красуется чокер. Подарок от Дазая. В этот же день его вызывает к себе классный руководитель. Настороженно смотрит на того, кто ещё неделю назад считался самым лучшим и примерным учеником, а теперь стоит, спрятав руки в карманы штанов, и выглядит так, как будто существо с другой планеты. А уж когда, во время разговора, становится заметным его нововведение во внешности, разговор уходит уже в другое русло. Чуя в ответ только пожимает плечами и совершенно спокойно выносит предупреждение о вызове родительницы в образовательное учреждение. Сначала Чую пытаются исправить все, начиная с директора и заканчивая библиотекаршей. Но потом поняли, что «случай уже крайне запущенный» (дамочка по математике искренне пускала слезу, не понимая, когда это началось и как вообще произошло), и бросили безуспешные попытки. Только медсестра оказывается классной тёткой, заговорщицки подмигивая, что у неё вот проколот клитор. Чуе она начинает нравиться ещё больше, хотя и выпаливает сходу, что она ему в этом плане не интересна. Та заливисто смеётся и говорит, что не собирается забирать сокровище у одного чокнутого парня. Голубые глаза сначала смотрят непонимающе, а потом щёки краснеют (от злости), потому что для неё они вели себя слишком очевидно. Накахара готов провалиться сквозь землю, предварительно сто раз убив одну кареглазую скотину, когда Йосано-сан понижает голос и сообщает, что им о ч е н ь повезло тогда, когда они целовались на торжественном открытии в этом году. Ведь она увела оттуда трёх педагогов, спасая детишек. Через два дня едва не попавшаяся парочка притаскивает ей бутылку охуенного коньяка, по словам Осаму. Экс-президент студсовета гуглит бутылку и понимает, что коньяк в самом деле имеет охуенно большую цифру цены, чтобы оказаться у старшеклассника. Чуя впервые задумывается о том, кто же такой этот Дазай Осаму. Маму действительно вызывают в школу, и он становится центром драмы, в постановке ничем не уступающей Коронации Поппеи семьдесят-девятого-или-какого-там-года. Зато он услышал в свою сторону много интересных выражений. Чуя в очередной раз убедился в правильности своего выбора и полной индифферентности по отношению к их крикам. Они строят из себя великих ригористов, истинную добродетель, но Чую от этого тошнит ужасно. Чуя прокалывает уши, и мама закатывает истерику. Чуя подводит глаза, и мама грозится сдать его в детский дом. Чуя делает каминг-аут, что он гей, и мама падает в обморок. Чуя отпускает волосы и слегка выбривает виски, потому что ему никто не указ. Это происходит всего за полгода, и этого времени становится достаточно, чтобы он стал тем, кем должен быть. Подошли итоговые экзамены, которые он, вопреки очевидно заниженным баллам в школе недовольными учителями, сдаёт на сто. Дазай, что бесит невероятно, тоже. На церемонию вручения они оба не появляются, хотя их там, наверное, и не ждут. Шатен приводит рыжика на какую-то весьма классную квартиру и сообщает, что она теперь их. Смальтовые глаза смотрят с шоком, но восхищением, потому что да. Выясняется, что Осаму определенно не самый бедный старшеклассник в Йокогаме, а совсем напротив. Тот мурлыкает Чуе на ухо самовосхваления, какой же замечательный парень у голубоглазого, и как он должен его любить. В этот раз Чуя, в общем-то, не против. Дазай натурально едва не визжит от радости, потому что они до сих пор не переспали, хотя это уже и не является для шатена первостепенным желанием, хотя и не последним. Осаму действует со своим сокровищем аккуратно, хоть и немного поспешно. Он раздевает его медленно: такой прелестью взор надо усладить очень хорошо. Чередует это со страстными поцелуями в шею. Чуя рвано дышит, потому что укусы по всему телу вызывают дрожь, а в штанах больно и тесно. У суицидника аналогичная проблема, но общими усилиями они избавляются от плена одежды окончательно. Ножки у Накахары — веточки ивы! Чуя и не подозревал, что его долбанутый на всю голову любовник, даже в сексе может выбесить словами.***
Рыжий юноша покусывает штангу в языке, заправляя медную волнистую прядь за ушко, украшенное серёжками, что слегка позвякивают от интенсивной ходьбы. Прохожие, рассмотрев его внешний вид, в большинстве осуждающе смотрят. Дети украдкой любопытно глазеют, пока он стоит на светофоре, а некоторые подростки с нескрываемым восторгом разглядывают. Конечно, в Японии, даже если фриков полно, такое редко встретишь. Чуя к такому привык, как и привык не отказывать себе в желаниях. Поэтому, с самой первой штанги в языке, пирсинга у него прибавилось. Уши рыжий любил особенно, как и микродермал между ключиц, на которых, расположились чуть блёклые татуированные листья. Иногда люди гадали — настоящие или переводные. Собственно, пирсинг на теле Чуи Дазай обожал не меньше его самого. (Шатен просто с ума сходил от проколотых сосков своего обожаемого парня). Чуя уже как шесть лет не был «хорошим мальчиком». И только Осаму может на ухо прошептать «мой хороший мальчик» в самые неожиданные моменты. Чуя сквозь стоны обязательно пошлёт его нахуй.