* * *
Должно быть, у Хенны слишком долго не было мужчины, раз этот смехотворный случай так растревожил ее тело. Она металась в темной духоте фургончика, не в силах заснуть, а когда ненадолго забывалась, ей мерещились обнаженные тела каких-то незнакомцев, распаленных, готовых дарить ей ласки. Задыхаясь, она открывала глаза и видела над собой низкий потолок, а тело продолжало ныть, требуя разрядки. Наконец Хенна сдалась. Она свесилась с кровати и облегченно вздохнула — Дикин ровно дышал, свернувшись на своем тюфячке. Стараясь двигаться бесшумно, она стянула с себя рубаху и штаны. Само избавление от одежды принесло огромное облегчение, и Хенна сладко потянулась обнаженным телом, прежде чем накрыть ладонью грудь. Прикосновение к соску вновь вызвало воспоминание о сегодняшней выходке Дикина, но в нынешнем состоянии Хенна уже могла думать о ней без стыда. Она нарочно царапнула себя ногтем, лениво думая, как это было бы — чувствовать, как острый коготь нажимает чуть сильнее, обводит ареолу, скользит по мягкой коже чуть ниже… Хенна прикусила губу, чтобы сдержать невольный стон, и опустила вторую руку между ног. Там было настолько влажно и скользко, что она могла бы закончить дело очень быстро, но сейчас ей хотелось совсем не этого. Хенна закрыла глаза, неспешно поглаживая себя, и перебрала в голове мужские образы. Ей хотелось представить кого-то нового, кого еще не было в ее постели или фантазиях… она быстро отвергла бединов, ненадолго задумалась, представляя сначала Зидана, затем Ториаса, и наконец вообразила совсем уж невероятное существо — тифлинга прямиком из Бездны. Лукавый и коварный, он влезал на ее постель, насмешливо улыбаясь, и, прежде чем поцеловать, игриво щипал за сосок. Его гибкий хвост обвивался вокруг ее ноги, а когтистые пальцы неторопливо скользили вокруг клитора, поддразнивая, заставляя нетерпеливо стонать, пока удовольствие нарастало мучительно медленно… Одна фантазия сменяла другую, и все же что-то заставило Хенну открыть затуманенные глаза — и оцепенеть от ужаса, на самом пике удовольствия рухнув в адские бездны. Она вновь встретилась с ничего не выражающим взглядом рептильих глаз. Дикин сидел в изножье кровати и разглядывал ее: голую, с непристойно расставленными ногами, насаживающуюся на собственные пальцы! От шока Хенна не смогла даже закричать. Продолжая смотреть на Дикина, она потянула на себя одеяло и укрылась им с головой. Теперь ей не было жарко, наоборот, с ног до головы била крупная дрожь. В фургончике по-прежнему было тихо, Хенна даже не знала, где сейчас Дикин. Она бы все отдала за то, чтобы его на месте поразила молния, чтобы ее поразила молния, чтобы фургон сгорел синим пламенем, уничтожая саму память об этой ночи! Она лежала, плотно сомкнув веки, и каким-то чудом под утро все-таки забылась сном. Ее преследовали странные фантасмагорические видения, и она так и не поняла, сном или явью были осторожные, медленные прикосновения сначала ноздрей, потом шершавого языка к ее пальцам.* * *
Хенна встала совершенно разбитой и долго не могла собраться с духом, чтобы выйти из фургончика. Она не хотела видеть Дикина, страшилась, что он решил поделиться увиденным со всем караваном, и не могла винить в случившемся кого-то, кроме себя. Наконец она буквально вытолкала себя наружу, бледно улыбнулась шутке Ториаса, скороговоркой ответила на приветствие Катрианы и постаралась не встречаться глазами с Дашнаей. Наверное, все и так можно было прочесть по ее лицу, но Хенне все же не хотелось увеличивать риски. По крайней мере, было непохоже, что им что-то стало известно… но оставался еще сам Дикин. Который, как обычно, священнодействовал над котлом с кашей, что-то напевая себе под нос. Стараясь тоже вести себя нормально, Хенна подошла к нему, попыталась вымучить какие-то слова, но кобольд как ни в чем не бывало поднял на нее оранжевые глаза: — Босс проголодалась? О-о-о-о, боссу надо положить в кашу побольше сахарку, а то она что-то совсем бледная! Хенна и опомниться не успела, как оказалась с горячей миской в руках, а Дикин подсыпал в кашу сахар и заботливо осведомлялся, вкусно ли. Он притворялся, что ничего не произошло? Или действительно ничего не понимал в интимной жизни теплокровных? Ответ на свой вопрос Хенна получила уже в конце дневного перехода, когда взрыв хохота привлек ее внимание. Отсмеявшись, Ториас шутливо толкнул Дикина в плечо и скрылся в своем фургончике, чтобы вернуться оттуда с книгой. Сердце Хенны сжалось от дурного предчувствия. Дикин не сел со своим приобретением у общего костра, наоборот, устроился на ступеньках фургона, наколдовав магический огонек, и Хенна, несколько раз тревожно пройдясь туда-сюда, все же отважилась открыто заглянуть в книгу, которую кобольд изучал с таким вниманием. Кровь бросилась ей в лицо после первого же взгляда: это было собрание скверно раскрашенных и при этом предельно откровенных изображений совокупляющихся человеческих пар и работающих органов — крупным планом. — О боги, — только и смогла сказать Хенна. — О боги, боги… Она не считала себя большой скромницей или ханжой, и все же событий последних суток оказалось для нее многовато. Ноги подкосились, и Хенна просто села рядом с фургоном, содрогаясь то ли от смеха, то ли от истерических рыданий. — Босс? — встревоженно спросил Дикин. Она только рукой махнула. — Дикин делает что-то неправильное, да? Не одобряемое цивилизованным обществом? — И он добавил уже тише: — Дикин обидел босса? — Думаю, что-то не одобряемое цивилизованным обществом делала я, — Хенна провела ладонью по лицу, стирая выступившие слезы. — Мне не следовало заниматься при тебе… этим. — Дикин понял, это было личное, — совсем тихо произнес он. — У кобольдов нет ничего такого. Вообще ничего личного. Когда они спариваются, всем можно смотреть, но никто не смотрит, потому что это скучно. Когда Дикин оплодотворял самку, они друг друга не гладили, не стонали, и это не было приятно. Граззе надо было идти работать, а Дикину — петь для мастера Тимофаррара, она его торопила, а он допридумывал рифмы. Люди все придумали гораздо круче, — он задумчиво обвел когтем пеструю гравюру. — Ну, теперь ты знаешь, что все может быть иначе. Когда вернешься в свое племя, приласкаешь эту Граззу, и… — пробормотала Хенна, сама не соображая, что несет. Чешуйчатая лапа коснулась ее руки. — Боссу не надо стыдиться, что она такая белая, мягкая и сладко пахнет, и Дикин загляделся на нее, потому что она делала с собой такие чудесные вещи. Дикин пойдет жить в фургон к полуросликам. Последние слова он произнес совершенно внезапно и поднялся со ступеней, прижимая к груди похабную книгу. Такой драматической была эта поза, так покаянно опущена голова, что Хенне вновь захотелось рассмеяться — на сей раз совершенно искренне. И пусть вспоминать о случившемся по-прежнему было неловко, с легкой душой выставить Дикина из фургона Хенна просто не могла. — Давай просто забудем о всех этих глупостях и начнем все сначала. Договорились? — она подставила ладонь. — Договорились! — торжественно заявил Дикин и дал пять. …И все же она не смогла не обратить внимание, что книгу Ториасу он не вернул. Ни в тот же вечер, ни на следующий день. * * * Конечно, ей вообще не стоило пить вина аоистов, тем более, опустошать сразу три бокала — игристое, обманчиво легкое, оно било в голову почище дварфийского молота. Оставалось только благословить крошечные размеры фургончика: Хенна смогла, не шатаясь, сделать пять шагов до койки, прежде чем завалиться на нее, широко раскинув руки. — Се грядет создатель Ао! — объявила она, наблюдая за пляской солнечных зайчиков на потолке. — Склонитесь перед ним, неверующие и трезвенники! Хихикая, Дикин тоже забрался на постель и устроился рядом, скрестив ноги. Ему было позволено только допивать остатки из кружек за Хенной и Ториасом, но кобольду хватило и этого. — Может быть, боссу надо отнестись к этому серьезнее. Создатель Ао ничего не делает, и босс ничего не делает… — Эй! Я очень даже делаю! — Хенна даже приподняла голову. — Сражаюсь с драконами, спасаю древние артефакты, бдю… бжу… стою на страже спокойствия мира! — Дикин только хотел сказать, что босс не творит никаких божественных чудес, как и Ао, поэтому его нельзя вычислить. Может быть, он тут прячется. Может быть, это босс… или Катриана… или торговец… или… На долгие рассуждения Дикина не хватило. Широко зевнув, он повалился прямо на Хенну, удобно устроив голову на ее плече. Она лежала, бездумно улыбаясь, и бездумно же поглаживала костяной гребень на голове и затылке кобольда. В фургоне было жарко, как в бане. В теле, охваченном сладкой истомой, казалось, не осталось ни единой косточки. Она уже решила, что Дикин уснул, когда почувствовала его ответное прикосновение: тыльной стороной ладони он коснулся ее шеи за ухом и провел до самой ключицы — медленно, осторожно, едва-едва касаясь тотчас покрывшейся мурашками кожи. И замер, дожидаясь реакции. — Опять ты за свое… — пробормотала Хенна, но не отстранилась: она была восхитительно пьяна, мысли колыхались, как морские волны, да и что ж — это было приятно; забавно, что в кобольде было побольше нежности, чем в иных ее любовниках. Какое-то время Дикин просто лежал, дыша ей в шею, потом отважился погладить снова; на сей раз от ключицы его пальцы скользнули к ямке под горлом. Снова пощекотал кожу за ухом, наклонился ниже — и вдруг коснулся точки пульса кончиком языка. Хенна со свистом втянула воздух — ее тело определенно начинало на это реагировать. И пока вино глушило неловкость и ощущение неправильности происходящего, столь же определенно в ней начинало расти извращенное любопытство. — И в кого же ты такой исследователь? — поинтересовалась она, вытирая с бровей и шеи капельки пота. Он обдумал ее вопрос с искренней серьезностью. — Дикину кажется, это потому, что в нем больше драконьей крови, чем в остальных из его племени. Мастер Тимофаррар говорил ему это. А драконы любят человеческих женщин. — На завтрак, ага. — Мастер Тимофаррар иногда ходил завтракать в человеческую деревню, но он никогда не ел повариху, только щипал ее за попу. Правда, однажды он хвалился тем, как хорошо ее отжарил, но когда Дикин следил за деревней в следующий раз, повариха там ходила совсем не жареная, а сырая и мясистая. Так что Дикин думает, мастер Тимофаррар просто с ней потрахался. Хенна хихикнула, вспоминая пышную краснощекую Мору, которая и без драконьего пламени всегда выглядела так, словно подрумянивалась в печке вместе со своими пирожками. От этой ассоциации, кажется, в фургоне стало еще жарче. — Боги, ты и такие слова выучил? — Ну, Дикин же бард. Барды обязаны иметь богатый словарный запас и очень широкие взгляды. — Ладно, господин с широкими взглядами, — Хенна перекатилась на бок, — я собираюсь подремать, а тут жарко, как в духовке. Так что я хочу снять рубашку. И если ты будешь тихим-тихим, как мышка, и никаких больше исследований, я разрешу тебе и дальше лежать со мной. Понял? — А Дикин сможет лежать с боссом в обнимку? — Еще пара слов, и мне будет не лень тебя выгнать. Кобольд поспешно зажал пасть руками и даже деликатно отвернулся, давая Хенне возможность раздеться. Она стащила через голову рубаху, ненадолго задумалась, оставлять ли нагрудную повязку, но все же, в порыве хмельного озорства, избавилась и от нее. Глубоко вздохнув, Хенна блаженно прикрыла глаза и тут же ощутила малый вес чужого тела на своем собственном. Теперь голова кобольда осторожно опустилась ей на грудь, а длиннопалая лапа легла на живот. Хенна напряглась, но Дикин, верный своему слову, молчал и не шевелился. Странно, но близость его тела оказалась вовсе не такой, как она думала: сухие мелкие чешуйки не царапали, наоборот, шкурка оказалась бархатистой, приятной в соприкосновении с нежными частями ее тела. «Осторожней, Хенна, осторожней, — подумала она отстраненно, — не открывай в себе такого, чего тебе не хотелось бы обнаружить». И все же вино аоистов продолжало играть в крови, послеобеденный зной смаривал, а чешуя Дикина казалась прохладной в сравнении с разгоряченной кожей. Хенна не высвободилась.* * *
Мир книги «Любовь попрошайки» был создан магией, но все равно в нем почему-то пахло типографской краской, а цвета отличались неестественной яркостью и отсутствием полутонов. В тщетной попытке глотнуть свежего воздуха Хенна по пояс высунулась из окна, но не нашла за ним ни свежести, ни малейшего намека на то, что карета злой мачехи въезжает в ворота. Замерли, лишь изредка подергиваясь рябью, все: четверка вороных коней, кучер, лакеи на запятках, предвещающее беду воронье, горничная-предательница, уже подобравшая юбки, чтобы броситься к мачехе с доносом, и верная старая нянька, готовая скончаться на восемьсот восемьдесят первой (из восемьсот восьмидесяти восьми) ступеней башенной лестницы, так и не успев предупредить любимую воспитанницу. Не изменилась и пламенеющая надпись, рдеющая высоко в темных небесах: «…И, не подозревая о горестной судьбе, уже стучавшейся в двери, почитая себя надежно укрытыми от жестокостей мира, влюбленные слились наконец в страстном поцелуе…» Сентиментальная история о слепом попрошайке Уильяме и дочери лорда Джендре уже была вызубрена Хенной наизусть, вызывая не меньшую тошноту, чем запах и крикливая яркость картинки, в которой они с Дикином увязли без малейшего шанса выбраться. Увязли — потому что от возлюбленных остался только подол платья да ступни в башмаках, а выше зиял черный провал с неровными краями, как будто гигантская рука выдрала часть страницы. В этот провал Хенна заглянула всего однажды и отшатнулась быстрей собственного вопля, желая забыть все, что увидела мельком. Блуждающий взгляд Хенны остановился на стройном длинноволосом юноше, с интересом изучавшем содержимое своих штанов, и она громче, чем собиралась, выкрикнула: — Дикин, перестань! Ты меня нервируешь! Она уже сама начинала выражаться, как героиня этой книжонки, а ведь у Дикина — или того, кто теперь откликался на это имя, — пожалуй, было куда больше поводов для паники. …Или же нет. От кобольда в нем остались только глаза — оранжевые, ничего не выражающие глаза рептилии, которые странно смотрелись на юном человеческом лице. Это лицо, вытянутое, с широким тонкогубым ртом, трудно было назвать красивым, но его обрамляли густые и гладкие золотисто-рыжие волосы, а губы так и норовили расплыться в заразительной улыбке. — Босс, но Дикину можно раздеться хотя бы до пояса, чтобы разглядеть, что у него под рубашкой? — с надеждой поинтересовался он. — Нет! — чувствуя, что краснеет, выпалила Хенна. Ей самой любовный роман, помимо пышного платья с немилосердно затянутым корсетом, добавил только копну блондинистых локонов до задницы и порядочно увеличившуюся в размерах грудь. Дикина же для сцены в замке перекроило полностью. И сейчас он охотно, обстоятельно, со множеством комментариев изучал новое тело, внося в мысли Хенны еще больше сумятицы. — Дикин, ты же понимаешь, что мы можем застрять тут навсегда? — добавила она тише и мягче. — Без Джендры и ее хнытика история не будет идти дальше! Дикин подошел к ней, хватаясь за мебель, — он никак не мог привыкнуть двигаться без хвоста, его раскачивало и мотало, — и плюхнулся рядом на подоконник. Беспечное выражение пропало с его лица, теперь он хмурился, потирая подбородок, — а Хенна пыталась не обращать внимания на длинные рыжеватые ресницы, прикрывшие ящеричьи глаза. — Боссу не кажется, что это все не случайно? — Что — все? — Вот это, — он ткнул себя в грудь, — вот это, — он пропустил между пальцев прядь ее новых волос, — и вот это, — он указал на сверкающую в небесах надпись. — Босс может перечитать ее снова? Хенна не чувствовала себя в настроении для разгадывания загадок, но честно принялась читать: — …Не подозревая о горестной судьбе… почитая себя укрытыми… влюбленные слились… Влюбленные… Погоди, ты хочешь сказать: тут не названы имена? Дикин кивнул. Теперь он избегал ее взгляда. — Мастер Тимофаррар иногда покупал у бродячих торговцев книжки про любовь и заставлял Дикина читать ему на ночь. Дикину всегда казалось, что они немного однообразные. Меняются только названия и имена героев. И раз кто-то выдрал Джендру и Уильяма из повествования, то это босс превратилась в прекрасную леди… ну, правда, она такой и была… а Дикин — в сногшибательного красавца. — Так-таки в сногшибательного? — улыбнулась Хенна, но тут же до нее дошло остальное. — То есть это мы стали героями романа? И это нам нужно слиться в страстном поцелуе? Дикин дернул уголком рта, по-прежнему глядя вниз. Выглядел он откровенно несчастным. — Ну-ка, взгляни на меня! — она приподняла его лицо за подбородок. — Что такое? Ты расстроился? — Босс не будет потом грызть себя за то, что ей пришлось страстно целовать кобольда? — Но ты же не… Хенна осеклась. Конечно же, он оставался кобольдом. Это обличье было таким же фальшивым, как ядовито-зеленый цвет деревьев за стенами замка, как ее преувеличенно шикарные волосы, как весь этот вонючий пестрый мирок с кукольными страстями и невероятными злодействами. И в этом мирке была она — ни разу не леди Джендра, сходившая с ума по слепому калеке. Она со смущением вспоминала, как спьяну пригрела на груди рептилию, но сразу оживилась, когда речь зашла о человеческом юнце с длинными ресницами и волосами сказочного принца. По меньшей мере, это было нечестно. По большей — жестоко. — Может, героини любовных романов и взаимозаменяемы, но ты явно заслуживаешь кого-нибудь получше меня на этом месте, — пробормотала она уныло. На этот раз он без принуждения взглянул ей в глаза. — Дикин не хочет другого босса. Но он знает, что босс не обязана его хотеть. — Но раз нам… — начала она, но вовремя осеклась, сообразив, что «все равно иначе не выбраться» сделает происходящее еще более ужасным. Бедный Дикин. Вот сейчас-то ему точно не стоило терзаться чувством вины, потому что она была как раз не прочь поисследовать это стройное тело. Хенна закусила губу, лихорадочно соображая, что может сделать. В конце концов, они были в любовном романе. Если она правильно помнила, как там обычно стараются завершать все бессмысленные тяжелые разговоры, то не могла не опробовать этот способ. Поэтому, продолжая придерживать Дикина за подбородок, она просто наклонилась и коснулась губами его губ. Тело под нею напряглось; Дикин замер, и Хенна вспомнила, что, даже если он что-то высмотрел в книге Ториаса, это был наверняка его первый поцелуй в любом обличье — строение морды едва ли позволяло кобольдам даже теоретически задуматься о чем-то подобном. Поэтому она просто целовала его в уголки рта, легонько прихватывала то одну губу, то другую, пока они не раздвинулись, и Дикин с неуклюжей горячностью не попытался ответить на поцелуй. Его ладони легли ей на спину, он притянул ее к себе, но явно не рассчитал свою нынешнюю силу и размеры; потеряв равновесие, они оба чуть не вывалились из окна. Вцепившись в раму, Хенна вскрикнула, затем засмеялась. Ей показалось или стало свежее? Как будто запертый Ветер Андрентайда бился где-то рядом, потихоньку высвобождаясь. — Все-таки сногшибательный! — проговорила она и потянула Дикина к себе. Для устойчивости он оперся одной рукой о стену и поцеловал ее сам — все так же безыскусно, но горячо и напористо; вторая ладонь скользила по ткани платья, гладила бедро, живот, грудь, и это так отвлекало, что Хенна не сразу расслышала, как торжественный голос где-то вверху произнес: — «О, возьми меня, мой обожаемый! Я вся твоя! — в забытьи прошептала дева. И сброшенные одежды пестрыми лужицами упали к их изящным ступням…» Кто бы ни был автором этого творения, он являлся не только могущественным волшебником и больным на голову ублюдком, но и тем еще графоманом; Хенна убедилась в этом, как только они с Дикином обнаружили, что из платья с множеством юбок, корсетом, парчовым корсажем и шемизеткой не так-то просто выпутаться без помощи умелой горничной — а таковой в истории на положительных ролях не предполагалось. — Где этот козел видел, чтобы женщина так наряжалась дома? — простонала Хенна, посылая мысленное проклятие автору. — И, если уж мы в книжке, почему эта дрянь в самом деле не может просто упасть к моим ногам?! — Сейчас Дикину по-настоящему жалко, что у него нет зубов и когтей, — он остановился перед ней, искренне огорченный, но вдруг его лицо прояснилось. — Дикин придумал, как можно справиться с этим! Боссу только лучше не шевелиться! В его руке оказался нож, коим Уильям Рей в свободное от любви и страданий время обстругивал себе страннические посохи и свирели, и клочья ткани полетели к ногам Хенны, когда Дикин принялся немилосердно кромсать завязки и швы ее наряда. Вскоре Хенна стояла в одной прозрачной сорочке, соблазнительно облегавшей изгибы и выпуклости тела, и ее пышная грудь бросала дерзкий вызов силе земного притяжения. Определенно, в комнате становилось все легче дышать, но вместе с тем — все тяжелее. После сражения с платьем избавиться от обуви и одежды Дикина не составило даже малейшего труда: бедный попрошайка носил лишь «благородно поношенный» камзол и рубаху тонкого сукна. Под одеждой оказалось безволосое тело, худощавое, но не тощее. Дикин оглядел себя с откровенным удовольствием. — Дикину кажется, у него сейчас тело настоящего странствующего барда, готового ко всем опасностям и удовольствиям, — заявил он самодовольно, оглаживая плоский подтянутый живот, и Хенна щелкнула его по носу: — Ты собрался наслаждаться мною или собой? Вместо ответа он распустил завязки собственных штанов, стягивая их вместе с бельем, и Хенна немного оторопела, увидев, что он уже полностью готов. Впрочем, сколько лет ему было в пересчете на человеческий возраст — восемнадцать, двадцать? — Ты ведь представляешь, как… как обращаться с этой штукой? — спросила она, не в силах оторвать взгляда от внушительных размеров члена, поднявшегося из рыжих волос. — Дикин спаривался с самками, он же рассказывал. Правда, кобольды все делают… — Нет-нет, никаких лекций сейчас! Ей вовсе не улыбалось узнать что-нибудь вроде того, что член у кобольдов раздвоенный, как у змей, и спариваются они через клоаку. Невидимый рассказчик очень вовремя пришел ей на помощь: — «Расстеленная кровать манила их к себе пуще всех сокровищ мира. Ослепленные желанием, влюбленные бросились на нее, готовые познать таинство любви…» — Дикин думает, автор немного частит. В конце каждой части должен быть эффектный штрих. Его руки легли на ее плечи, неторопливо скользнули к вороту рубашки — и Хенна даже опомниться не успела, как под треск разорванной ткани та действительно соскользнула к ее ногам шелковистой лужицей, оставив совершенно обнаженной. Дикин оглядел Хенну с глубокомысленным видом и кивнул: — Да. Так гораздо лучше. С ответом она не нашлась; за руку она протащила Дикина через комнату и опрокинула на кровать, толкнув ладонями в грудь. «Изнемогая от доселе неведомой страсти, дева склонилась над своим прекрасным возлюбленным, прокладывая дорожку поцелуев на его гибком стане…» — услужливо подсказал потусторонний голос. Что ж, для начала это была неплохая мысль. Если бы, конечно, она поняла, как с комфортом заниматься любовью, когда на голове у тебя масса тяжелых, лезущих куда попало волос. Она была готова зарычать, пытаясь справиться с непослушными локонами, но Дикин только блаженно вздохнул и потянулся, когда пресловутые шелковистые пряди скользнули по его ключицам и соскам. Хенна все же села на кровати и принялась заплетать волосы в косу, когда Дикин, прижавшись к ней сзади, накрыл ладонями груди. В том, что происходило некоторое время после того, она не вполне отдавала себе отчет, даже не слыша, что там наверху бубнит рассказчик. Ветер усиливался, запах краски исчез. Они с Дикином возились на простынях, поглаживая, целуя и тиская друг друга. При этом трясло его так, что у Хенны несколько раз мелькали опасения, что все может кончиться, еще не начавшись, но, видимо, магия книги не допускала возможности юношеской осечки. Наконец Дикин попытался подмять ее под себя, однако Хенна остановила его и вновь опрокинула на спину, чтобы оседлать. Исследователем он был вдумчивым и способным и сумел ее завести, но все же Хенна опасалась, что из-за неопытности и немалых размеров он не сумеет сделать секс приятным ни для нее, ни для себя. «…И они принялись обладать друг другом со всей пылкостью юных тел и сердец», — деликатно заметил повествователь, и Хенна с облегчением выдохнула. Она совершенно не хотела, чтобы какой-то умерший тысячелетия назад хрен диктовал ей даже то, в какой позе заниматься любовью. Медленно и осторожно она опустилась на него; смазки хватало, но все же ей требовалось время привыкнуть: автор «Любви попрошайки» явно тешил свои комплексы, наделив Уильяма Рея неимоверными достоинствами. К счастью, Дикин боялся даже пошевелиться, не то что двигать бедрами ей навстречу. Хенна приподнялась, чувствуя, как скользит внутри нее член, снова опустилась… Еще несколько движений вверх-вниз, и она поняла, что долго Дикин не продержится. Он стонал; лицо, искаженное гримасой чистейшего бессмысленного наслаждения, лоснилось от пота, и все же взгляд не отрывался от ее лица — и пусть даже на Хенну по-прежнему смотрели пустые глаза ящерицы, с настроения это не сбивало. Совсем наоборот. Пальцы Дикина впились ей в бедра. Хватка была такой, что Хенне наверняка грозили синяки, но об этом она уже не думала, потирая клитор, пытаясь если не обогнать Дикина, то хотя бы не отстать сильно… «Их сладостные стоны наполняли воздух, но жестокая реальность уже стояла на пороге приюта наслаждения, — строго и торжественно возвестил голос. — Дверь распахнулась без стука, и трясущаяся от злобы мачеха появилась на пороге…» Финальный вскрик Хенны утонул в реве ветра. Замок растворялся в воздухе. Очередная страница романа перевернулась.* * *
Еще никогда Хенна с такой беспощадной ясностью не понимала, что все закончится плохо — так или этак. Или их прикончит Геродис, или размажет о землю вместе с неуправляемым Андрентайдом. Она рискнула выглянуть из-за упавшей колонны и тут же снова рухнула на камень — пущенная медузой молния пролетела прямо над головой. Они не могли к ней подобраться и прикончить ее первыми, значит, оставался только второй вариант. Это было настолько противоестественным — планировать свою смерть в пикирующем летучем городе — что у Хенны почти получалось думать об этом без эмоций. Она вцепилась в плечи сжавшегося рядом Дикина, попыталась перекричать свист ветра: — Последний миталлар! Разрушай его! Она не знала, что будет делать, если он испугается или начнет задавать вопросы, но Дикин без малейшего промедления принялся заряжать арбалет. Несколько мгновений Хенна смотрела на него — сурового, сосредоточенного крошечного воителя-кобольда — и поцеловала чешуйчатую морду. Это было сентиментально, это было несвоевременно, но как еще она могла с ним попрощаться, зная, что времени на это уже не будет?* * *
…Все же приятно было вернуться к цивилизации. Дикин пожелал зайти в магическую лавку, и, дожидаясь его, Хенна присела прямо на ступеньки. Мимо проходили существа самых разных рас, звучали раздраженные, веселые, скучающие голоса, и никто из мирных обывателей даже не подозревал, что привычный им мир совсем недавно был на грани краха. Что ж, не в первый и не в последний раз. Наблюдая за беспечной жизнью Сюзейла, Хенна машинально подбрасывала и ловила реликвию теней. «Интересно, — вдруг подумалось ей, — если сейчас встать и громко рассказать о моих приключениях, что они сочтут самым странным? Что одна медуза рехнулась и возжелала древних знаний Нетерила? Что нетерильские любовные романы такие же ужасные, как современные? Что из падающего из поднебесья города можно спастись через план Теней? Или что можно переспать с кобольдом и не пожалеть об этом?» Дверь лавки хлопнула, Дикин выбежал на улицу, ухмыляясь во всю зубастую пасть. В лапах он держал увесистый том, который, однако, тут же попытался спрятать от Хенны. — Да что ты такое купил? — удивленно спросила она и похолодела от неожиданной догадки. — Новую книгу с… картинками?! — Ну, не совсем, — кобольд сел на ступеньки рядом и застенчиво поднял на Хенну глаза. — Вообще, Дикин хотел сделать боссу сюрприз… Да и просто подумал, что барду желательно менять имидж… Босс ведь находила, что Дикину идут рыжеватые волосы… в разных местах… да? Он положил книгу на колени Хенны заглавием вверх. Полустершиеся буквы гласили: «Драконооборот: от чешуи до кожи. Как наслаждаться жизнью на всю катушку своих возможностей».