Pieces

Then I see your face I know I'm finally yours. I find everything I thought I lost before. You call my name. I come to you in pieces so you can make me whole.

Тик-так. Тик-так. Тик-так. Часы издают такие раздражающие звуки. Юнги пустым взглядом сверлит циферблат и задумывается о том, кто именно придумал его дизайн когда-то. Почему этот человек выбрал круг, а не прямоугольник. Цикличность? Бесконечность? Были ли вложены в этот выбор какие-то философские мысли или это всего лишь случайность? Юнги не знает. И не хочет знать. Он вообще больше ничего не хочет. С циферблата взгляд соскальзывает на пустующую комнату. Пустующую и пустую. Кровать, стол и огромный шкаф, доставшийся от предыдущих владельцев. Вот и всё, что есть в комнате. Старые батареи протапливают помещение слишком сильно. Воздух жаркий и густой, спёртый. Дышать тяжело. А может, это всё из-за пелены сигаретного дыма, повисшей в небольшом помещении с пустыми стенами. «Дождь идёт», - мелькает мысль где-то на задворках сознания. Поведя плечами, Юнги берётся ледяными пальцами за ложку и помешивает давно остывший кофе. Мутная плёнка поверх напитка отражает кривое лицо двойника. Заострившиеся скулы, синяки под глазами и спутанные волосы. Чёлка слишком сильно отросла и лезет в глаза. Колется, трётся о переносицу и вызывает глухое раздражение. Если бы рядом был Чимин, он бы непременно связал её в смешной маленький хвост цветной резинкой или заколол бы парочкой заколок с прилепленными по краям ярко-жёлтыми цыплятами. Парень клялся, что эти заколки принадлежат младшей сестре Чонгука, но Юнги прекрасно знает, что это не так. Хотя бы потому, что у Чонгука нет никакой младшей сестры. Пусть Мин и не общался с этим парнем, но об этом прекрасно знает. «Но Чимина здесь нет», - напоминает внутренний голос. От этих слов, пусть и прозвучавших в голове, пальцы леденеют ещё сильнее. Парадокс. Юнги ужасно жарко из-за чёртовых батарей и в то же время ужасно холодно. Снаружи сжигает, а изнутри вымораживает. Такое странное состояние подвешенности. То же самое и с несчастными измученными бессонницей мозгами. Вроде бы работают, а вроде тишина в голове такая, будто в черепушке нет ничего, кроме гулкого эха. Юнги знает, что жив, но ощущает себя давно умершим. Может, он и умер. Умер в тот день, когда они с Чимином в очередной раз, в последний раз, громко поссорились. В тот день, когда Чимин ушёл, хлопнув дверью. Он и раньше так делал, но сейчас всё иначе. Юнги знает это наверняка. Потому что наговорил слишком много лишнего. Потому что слёзы в чужих глазах были не от бессильной злости, а от обиды. Потому что уже четыре месяца прошло, а Чимин так и не вернулся. Наверное, это правильно. Такие парни, как Пак Чимин, не могут находиться на орбите таких парней, как Мин Юнги. Говорят, противоположности притягиваются, но это совсем не так. Может, поначалу. Может, до тех пор, пока чужая «тайна» манит. Особенно, когда хороших тянет на плохих. Такие либо хотят разнообразия в своей унылой жизни, либо перевоспитать этих самых плохих, либо обычных приключений. Все почему-то думают, что за образом плохиша скрывается нечто невероятное и притягательное. На деле же всё совсем иначе, и если парень пьёт, курит и трахается в толчках грязных клубов, то он пьёт, курит и трахается в толчках грязных клубов. И глупо ждать от него белого коня, белых роз и кольца из белой платины на безымянный палец. Чимин, конечно, этого не ждал. Но вопросы задавал всё равно неимоверно глупые. - Почему ты не хочешь посидеть с нами? Неужели это так сложно? Все давно уже хотят с тобой познакомиться. Неужели ты не можешь сделать это ради меня? Говорят, в каждом человеке живёт эгоист. Каким бы хорошим и милым, добрым и заботливым ни казался человек, а какая-то корысть в нём всё равно живёт. Юнги помнит, с какими интонациями Чимин раз за разом задавал одни и те же вопросы. Какими глазами на него смотрел и как улыбался натянуто, неестественно. Юнги никогда не стеснялся себя. Да, образования никакого. Да, работа дерьмовая, и денег мало платят. Да, хата находится у чёрта на рогах. Юнги всё это никогда не волновало. Его такая жизнь устраивала. Вот только он прекрасно знал, что других она не устроит. Особенно друзей Чимина, таких же великолепных, как и сам Пак. Почему Юнги не хотел сидеть с ними? Потому что им банально не о чем будет говорить. Сложно ли это? Нет. Юнги просто не хотел тратить своё время на бессмысленное времяпрепровождение в обществе безразличных ему людей. Все хотят с ним познакомиться? Нет. Все просто хотят увидеть парня, за которым Чимин таскался со счастливым светящимся лицом и про которого рассказывал им кучу ярких небылиц вроде особой внимательности, заботы и невероятных в своей романтичности проявлений любви. Мог ли Юнги сделать это ради Чимина? Ради него он как раз и избегал общества с его друзьями, приятелями и двоюродным братом, который души в Чимине не чаял. И который первым же начал бы капать Чимину на мозги, что такой, как Мин Юнги, ему не пара. - Может, и не пара, - едва слышно выдыхает Юнги, берёт кружку с кофе и выходит на балкон. На улице холодно. Осень. Ливень стеной и дикий ветер. На бетонном полу открытого балкона лужи, в которые парень встаёт босыми ступнями. Поручни, впившиеся в живот, проржавевшие от времени, оставляют грязные разводы на светло-голубой футболке, когда-то подаренной Чимином. Точно так же сам Юнги когда-то оставлял разводы на жизни самого Чимина. Он любил его, конечно. И Чимин его любил тоже. Иначе не тянулся бы всем своим естеством. Юнги был бы рад провести с ним вечность вдвоём, но Чимину не это нужно было. Чимин был слишком ярким, общительным, подвижным и лёгким на подъём. Ему всегда нужно было куда-то идти, что-то делать и с кем-то общаться. Новые знакомые каждую неделю, постоянное присутствие на студенческих вечеринках и самое активное участие во всех развлекательных мероприятиях типа концертов или даже самых обычных подготовок выставок для курса художников. - Но ведь это так интересно, - отвечал Чимин на все расспросы и смотрел непонимающе. Юнги до сих пор понятия не имеет, что в этом интересного. Нервотрёпка, суета, шум и волнение - вот, что он видел во всех увлечениях Чимина. Чимин же считал его занудой-одиночкой. Юнги может его понять. Ему всегда нравилось проводить время дома. Неважно, спал он, ел, читал или смотрел телевизор, сидел в интернете. Дома всегда спокойно и комфортно. Дома нет толпы шумных людей и лишних обязательств. Дома не нужно носить маски и притворяться. Дома можно быть свободным. А ещё дома можно обнимать Чимина, держать его за руку, покрывать поцелуями сонное лицо и готовить кофе на двоих, укутывая любимого в плед или одеяло. Юнги помнит всё. Запах шампуня, и как магнитились каштановые волосы. Помнит нежность тёплой кожи и чувствительность её на ключицах, всегда немного открытых широкими воротами вязаных свитеров, и за ушами. Помнит улыбку Чимина, меняющуюся в зависимости от того, куда приходился поцелуй, и как трепетали ресницы его закрытых глаз в тот момент, когда Юнги медлил несколько секунд перед поцелуем в губы, стараясь прочувствовать оседающее на губах неровное дыхание. «Пара или не пара - вот, в чём вопрос», - думает Юнги и усмехается. Свешивает кисти с перил и медленно переворачивает кружку, наблюдая за тем, как мутной тёмно-коричневой струйкой стекает вниз кофе, смешиваясь с дождевой водой и разбиваясь об асфальт. Чимин потрясающий, но Юнги никогда не думал о том, что тот должен бросить его и уйти. Юнги знал, какой Чимин невероятный и что он заслуживает лучшего, но эгоистично пытался оттянуть момент расставания, пытаясь оставить солнечное тепло этого человека только себе. Чимин тоже был эгоистом. Ему для выработки этого солнечного тепла нужно было внимания намного больше, чем может оказать один человек. Поэтому он и пытался вытянуть Юнги из его раковины. Поэтому и пытался втянуть в компанию своих друзей. С ними Чимину было хорошо, но и с Юнги не плохо. Разрываться надвое Чимин не хотел и пытался тянуть Юнги за собой, тогда как тот упирался, категорически отказываясь разрушать их мир на двоих открытием дверей для кого-то ещё. Чимин для Юнги - это смятая постель, сонные поцелуи, ленивые прикосновения шершавых подушечек пальцев к спине и негромкое мурчание под эфемерный шорох крыльев бабочек-поцелуев, оседающих на лице, шее, плечах и ключицах. Чимин для Юнги - общение без слов одними лишь взглядами, крепкие долгие объятия со спины и ворчание из-за чужих босых ног на ледяном полу, тогда как собственные носки и тапочки тоже где-то потерялись. Чимин для Юнги - солнце. Солнце яркое, тёплое и ласковое. Солнце, греющее его весной, летом, зимой и осенью. Солнце, готовое заряжать солнечную батарею его сердца, что всегда рядом. Было. Когда-то. Четыре месяца назад. Всего четыре месяца назад. Целых четыре месяца назад. «Говорят, без солнца жизнь на земле угаснет», - вспоминает Юнги фразу из какой-то программы. Выходит с балкона, оставляя дверь распахнутой, и направляется на кухню. Заваривает новый кофе, выливает в кружку остатки молока и идёт в ванную. Там на полочке коробочка таблеток снотворного, проданных ему в аптеке по рецепту врача. Юнги решился на посещение больницы из-за начавшихся с приходом бессонницы головных болей, но вот сейчас крутит в руках инструкцию и задумывается о том, зачем чинить себя. Зачем пытаться избавиться от головных болей, возвращать сон и возможность тела подпитывать себя энергией? Зачем продолжать бессмысленное существование? Что у него есть? Что у него было? Что у него будет? Юнги не жалеет себя. Он здраво оценивает свою жизнь и знает, что она пуста и бессмысленна. Он не гений, рождённый в это столетие, чтобы изобрести что-то невероятное. Если бы можно было души продавать, его душу не купил бы ни один чёрт. Не та валюта. Непригодна материя. Слишком много пепла. Осталось только выкинуть. «Интересно, о чём думают суицидники перед тем, как расстаться с жизнью?» - задумывается Юнги. Забирается в ванну прямо в одежде, отхлёбывает переслащенного кофе и затыкает слив пробкой, включая воду. Смотрит вновь на таблетки, выдавливает всё, что есть в блистере, и закидывает горсть белых кругляшей в рот. В его голове слишком много мыслей в этот момент, но не болезненных, тоскливых или полных паники. Откинувшись на бортик, Юнги неторопливо пьёт кофе и наблюдает за тем, как горячей воды, прожигающей кожу заледеневших ступней, становится всё больше и больше, и больше. Юнги не жаль. Юнги не больно. Юнги никак. Чимин не был центром его мира, но стал тем человеком, что показал разницу между настоящей жизнью, полной красок, чувств и эмоций, и пустым серым существованием. А потом он ушёл, и в мирке Юнги будто выключили свет. Говорят, что суицидники - трусы, сбегающие от проблем. У Юнги нет проблем. У него вообще ничего нет. Тридцатник скоро, а всё, что было хорошего в его жизни, это явившийся на краткий миг Чимин. Кто-то бы сказал, что всё ещё впереди. Что будет любовь, семья и дети. Юнги знает, что это не так. Может, у кого-то, но не у него. Он своё будущее прекрасно представляет. Дом и работа, работа и дом, и так до того момента, пока в гроб не придётся ложиться. Никаких друзей и приятелей. Никакой любви, семьи и детей. Не тот он человек, чтобы иметь всё это. Так зачем отсрочивать неизбежное, если конец один? Зачем влачить долгое жалкое безрадостное существование, если от его смерти никому плохо не будет? И если от жизни будет плохо ему самому? «Чимин», - бьётся пульсом в голове. Согнув ноги в коленях и покачивая ими из стороны в сторону, будто маятник, Юнги залпом допивает кофе и отставляет пустую кружку на пол, закидывая в неё опустошённый от таблеток блистер. Усмехается и сползает в воду по подбородок, ощущая, как приятно покалывает промёрзшие под дождём плечи. Да, Чимин. Юнги понятия не имеет, как тот отреагирует, если узнает. Да и узнает ли? Четыре месяца прошло, и с тех пор ни одного сообщения или звонка, визита. Наверное, Чимину какое-то время будет больно. Наверное, его какое-то время будет беспочвенно грызть совесть, будто он в чём-то виноват. Но это лишь «какое-то время». Вряд ли в круговерти яркой, шумной и счастливой жизни у Чимина будет много времени, чтобы тосковать, если он вообще будет это делать. У него брат. У него друзья. У него приятели. У него студенческие вечеринки и прочие мероприятия развлекательного типа. У Чимина только третий курс в институте и действительно вся жизнь впереди. Он ещё сможет, такой общительный, милый и притягательный, найти новую любовь. Может, эта любовь будет даже крепче той, что была между ним и Юнги. «Ты ещё будешь счастлив, Чиминни», - думает Юнги. Наваливается сонливость. Вода такая тёплая и обволакивает одеялом. Мысли в голове скользят всё медленнее, а после и вовсе пропадают. Тело постепенно расслабляется, и согнутые в коленях ноги разъезжаются в разные стороны, из-за чего Юнги теряет равновесие и соскальзывает целиком под воду. Неудачно вдыхает и распахивает рот от неожиданности. Вода неприятно заливается в нос и горло. Кашель рвётся изнутри, инстинкт толкает сделать вдох, и Юнги делает, но вместо воздуха лишь получает новую порцию воды. Так странно. И страшно. Да, страшно. Очень. Только что тело слушалось, и сонливость была лёгкой, а тут как кнопку переключили. Юнги хочет барахтаться. Хочет схватиться за бортик и подтянуться вверх, чтобы отплеваться от воды и вдохнуть принесённый сквозняком с балкона сырой пропахший осенью воздух, но не может. Ноги не слушаются, а на руках будто нет пальцев, и нечем зацепиться за край ванны. Широко распахнутыми глазами Юнги смотрит на потолок сквозь бликующую в грязно-жёлтом свете старой лампы толщу воды и чувствует, как горят лёгкие и дико бьётся сердце в груди, пытаясь проломить её. Слышит гул воды в ушах и грохот собственного пульса. А потом всё проходит. Наваливается нега, тишина и спокойствие. Юнги кажется, он медленно погружается на дно океана, и свет перед глазами становится всё тускнее. Перед тем, как окончательно отключиться, Юнги вдруг вспоминает, что напоминала ему всегда их с Чимином история любви. Они просто Мастер, что каждый день с ума сходил в ожидании любимой, и Маргарита, что приходила всегда ровно в назначенный час, но однажды вернулась и никого не застала. Такая красивая, но печальная история любви. Вот только Юнги уверен, что Чимин найдёт ещё своё счастье. В конце концов, Пак уж точно не собирался отравиться тем дождливым вечером возле клуба, где они встретились, если бы их встреча всё же не произошла. Да и хороша была встреча: Юнги вырвало прямо на новенькие чистенькие кеды парня из-за того, что нажрался, как свинья. Да уж. Романтичнее некуда. - Юнги? Юнги, ты дома? Почему дверь не закрыл? Юнги? Пол водой залит... У тебя трубу прорвало? Юнги! Всё дальнейшее напоминает какой-то фантастический фильм. Только что Юнги был в ванной, а вот сейчас он стоит и смотрит на своё тело, плавающее в воде с широко распахнутыми глазами, со стороны. Только что была нега и спокойствие, но вот в районе сердце прошивает дикой резкой болью, заставляющей упасть на колени. Только что Юнги думал о том, что их с Чимином расставание к лучшему, но вот Пак стоит на пороге ванной с гримасой ужаса на лице, а после коротко, но очень испуганно вскрикивает и бросается вперёд. Кричит, зовёт и срывается на вопли. Пытается вытащить из ванной, поскальзывается на воде и больно бьётся локтём о бортик. Скулит, воет и сам себя водой заливает, вытаскивая безвольное тело. Такое горячее, податливое и совершенно расслабленное, как во сне. Мёртвое тело. - Что же ты наделал, Юнги?! Захлёбывается рыданиями и прижимает к груди. Трясёт за плечи и бьёт по щекам. Переворачивает на живот, бьёт по спине и даже пальцы в рот пихает, будто это как-то поможет. Будто волшебным образом у мёртвого тела сработает рефлекс, и вода, таблетки и пять кружек выпитого перед смертью кофе покинут желудок, марая залитую водой желтоватую плитку пола. Юнги садится рядом и заглядывает в распухшее покрасневшее лицо. Даже сейчас Чимин невероятно красивый. Его глаза сверкают, как тёмный янтарь на солнце. От одежды пахнет осенней сыростью и терпким сладковатым парфюмом. Юнги не может почувствовать этот запах. Он просто знает его. Прошлой осенью он часто гулял с Чимином в соседнем парке, предварительно обмотав его шарфом с головы до ног, чтобы не замёрз. Тогда Чимин пах точно так же. Ну, ещё горячим шоколадом, если небольшой фургончик с горячей едой и напитками оказывался на своём месте. - Прости... Прости, это я виноват, - бормочет Чимин. Дёргается и хватается за карманы вымокшей куртки. Стонет жалобно, прижимает безвольное тело теснее к себе и набирает номер скорой. Они не помогут. Уже не помогут. Юнги всматривается в лицо самого дорогого для себя человека и задумывается о том, что было бы, если бы Чимин успел. Он бы вытащил его из воды, сделал промывание желудка, вызвал скорую, а после не отпускал бы от себя ни на шаг. Он бы наверняка кричал, ругался, плакал и обязательно врезал бы ему. Со всей силы и по лицу. Синяк недели две бы не проходил, а то и дольше. А если бы Чимин пришёл ещё раньше? Если бы он пришёл до того, как Юнги принял решение? Если бы Юнги проснулся не от духоты в комнате, а от звонка в дверь, закрыть которую забыл накануне после похода в магазин за молоком для кофе? О чём бы они говорили? Как бы вели себя? Юнги знает, эти вопросы будут терзать и Чимина потом, но ответа на них ни один из них не получит. - Зачем? Зачем ты это сделал? Я же так люблю тебя... Шёпот едва слышный, и губы, прижатые ко лбу мёртвого тела. Юнги тянется ладонью к чужим волосам, чтобы привычно взъерошить, но рука проходит сквозь. Призрак. Он теперь призрак. Когда-то давно Юнги читал где-то, что души суицидников никогда не находят покоя и вынуждены скитаться по земле вечность. Его это никогда особо не волновало, но сейчас парень задумывается о том, стоит ли ему уйти или остаться. Немного грызёт любопытство. Как Чимин будет жить дальше? Как он вообще жил всё это время? Как и чем? Юнги интересно. Ему и раньше было любопытно, но желание сохранить их с Чимином хрупкий мирок на двоих было сильнее. Сейчас же он уже ничего не может сделать, однако сможет понаблюдать. И он наблюдает. Дни складываются в недели, а недели - в месяцы. Юнги наконец-то узнаёт, что за великолепный двоюродный брат в лице Чон Хосока есть у Чимина. Хосок этот крутится и вертится вокруг Чимина постоянно, изо всех сил его утешает и, когда Чимин не видит его и не слышит, костерит Юнги таким грязным отборным матом, что остаётся диву даваться, откуда слова такие знает. Юнги не обижается. Не потому, что он призрак, и не потому, что заслужил. Это была его жизнь, и его дело - как ею распоряжаться. С Чимином они расстались за четыре месяца до его смерти, и никто не вправе говорить, что Мин подложил своему парню свинью. Не обижается он по той причине, что Хосок в своих обличительных речах раз за разом говорит в лицо Чимину и за его спиной, что тот ни в чём не виноват. Это не он стал причиной чужой смерти. Это правда. И правду эту Хосок пытается вбить в чужую голову. Только всё бестолку, что Юнги огорчает. - Глупый ты, Чиминни, - шепчет Юнги, следуя за парнем невидимой верной тенью. Да, Чимин глупый. Глупый и двуличный. Удивительно, как хорошо он разыгрывает перед всеми обычного себя. Так, будто ничего и не случилось. Смеётся, улыбается и шутит. Выглядит для всех привычным весельчаком и заводилой. И никто, никто не видит его потухших глаз. Точнее, Чимин сам не позволяет их увидеть. О драме в его личной жизни знают немногие. Те самые друзья, с которыми когда-то Чимин так упорно пытался познакомить Юнги. Мин изучает их долго и со вкусом, понимая, что не зря не желал с ними знакомиться. Ким Намджун. Ким Сокджин. Ким Тэхён. Чон Чонгук. Они не его круга люди. Они люди круга Чимина. Такие же яркие, упорные, трудолюбивые, шумные, целеустремлённые и жизнерадостные. Много интересов и много увлечений. Кто-то фигурки собирает, кто-то всю комнату постерами с любимыми актёрами заклеивает, а кто-то увлекается фотографией. Все такие заумные, одухотворённые и творческие, что немного подташнивает при виде идеалистической картинки с мягкими шарфами, кофе и ретро-камерой. Юнги бы среди них не прижился. Юнги бы среди них невольно начал чувствовать себя тупым и ущербным, хотя никогда и никто по жизни не мог заставить его действительно сомневаться в себе. Просто они оказались такими. Просто он был совсем не такой. - Чимин-хён? Я загляну к тебе сегодня вечером? С Чонгуком Юнги точно бы не поладил. Он понимает это в очередной раз, когда Чон вечером звонит Чимину, хотя раскусил этого парня сразу. Чонгук влюблён в Чимина. Не любит, а именно влюблён. Это как светлые пастельные тона, яркое солнце и сочная зелень. Когда жмуришься от удовольствия, дрожишь от соприкосновения пальцев и думаешь, что лучше этого ничего быть не может. Юнги знает, что может. Потому что он никогда не был в Чимина влюблён. Он его любит. Полюбил сразу и накрепко. До финала. До не столь отдалённого конца, как бы иронично это не звучало, своих дней. А Чонгук влюблён. Поэтому совершает глупость. Приходит с алкоголем, закусками и сладким. Пытается развеселить, попутно подливая всё больше и подсаживаясь всё ближе. Юнги знает, о чём думает Чонгук. Юнги знает, что на улице март месяц, а это шестой месяц с момента его смерти. Юнги знает, что секс с влюблённым Чонгуком - не то, что нужно Чимину. Поэтому нисколько не удивляется, когда посреди ночи Чимин выходит из спальни и бредёт на кухню. Он не одет, и в тусклом свете зажженной настольной лампы Юнги может видеть множество меток на его коже, оставленных чужими губами и руками. Это не злит. Это не смущает. Это не пробуждает ревность. Юнги жалеет, что не может сдёрнуть плед со спинки дивана и укутать в него Чимина. Всё, что он может, это сесть на пол рядом со сползшим по стене парнем и слушать до самого утра его задушенные всхлипы. Чимин ломается медленно. Настолько медленно, что никто этого не замечает. Но Юнги видит всё. Он и раньше замечал малейшие изменения в парне, а теперь может уловить даже секундное изменение чужого настроения. А ещё у него появляется предмет раздражения. Хосок посоветовал Чимину какой-то бред, который якобы облегчит его психологический груз несуществующих проблем и вины. Поэтому Чимин каждый вечер пишет что-то в толстенной тетрадке с пузатым цветастым барсуком на обложке. Пишет, пишет и пишет, сидя в наушниках то в постели, то на диване, то за столом на кухне, то на подоконнике. И каждый раз сидит в такой позе, что Юнги никак не удаётся нормально заглянуть в тетрадь, которую потом, по совету всё того же Хосока, надо сжечь, и прочитать нормально хоть строчку. «... а потом хотел бы прогуляться с Юнги-хёном по берегу океана». Единственная строчка, которую получается увидеть. На этой строчке заканчивается тетрадь, и Чимин действительно сжигает её. Сжигает, и в глазах его Юнги видит надлом. Вот-вот, и всё рухнет. И хочется помочь. Хочется предотвратить. Хочется предупредить хоть кого-нибудь. Но Юнги - призрак, поэтому ничего из этого сделать не в силах. Поэтому он может лишь идти вслед за Чимином по залитой светом яркого летнего солнца аллее к знакомому дому у чёрта на рогах и надеяться, что у Чимина просто ностальгия. Поэтому может лишь безмолвно наблюдать за тем, как парень отпирает его ключами входную дверь и обходит нетронутые со смерти хозяина квартиры комнаты. Как заваривает себе чай, найденный на запылённых полках, и как долго стоит на балконе в лучах солнечного света. Четыре месяца. Тогда тоже был июль. Юнги смотрит ему в спину из полумрака квартиры и впервые за прошедшее со дня своей смерти время испытывает что-то помимо спокойствия и безразличия. Потому что Чимин допивает чай, оставляет кружку на столе и идёт в ванную. Потому что он забирается в неё, затыкает слив пробкой и включает воду. Потому что он глотает точно такие же таблетки снотворного, выглядя при этом так, будто давно мёртв. Слетает вся напускная бравада. Стекают яркие улыбки и счастливый блеск глаз потёками грязной краски по щекам вместе со слезами. Чимин уже давно бездушная кукла, прячущая пустое нутро под привычной всем яркой оболочкой. В тот момент, когда вода заливается в его начищенные до блеска кеды, Юнги бесится, злится и чувствует закипающую ярость. Он хочет встряхнуть парня и закричать ему в лицо: «Что ты творишь?!». Зачем Чимин это делает? Зачем сводит счёты с жизнью? Почему он не отпустил его? Почему променял столько людей на него одного? Свою яркую счастливую жизнь на его пустое серое существование? - Зачем? - Потому что я люблю тебя. Под толщей воды Чимин плавает безвольной куклой с прикрытыми глазами. За спиной он, призрачный, слабо улыбается и неуверенно подходит ближе. Он теперь совсем такой, как раньше. Юнги смотрит с тоской на то, как ладонь Чимина обхватывает его собственную, и как пальцы переплетаются. У Чимина такие крошечные руки с чуть пухлыми пальцами. Мягкие и тёплые. Юнги любил держать их в своих руках, целовать и тереться щекой о ладони, будто кот. - Я слышал где-то, что души суицидников никогда не находят покоя и вынуждены скитаться по земле вечность, - едва слышно говорит Чимин, подходя вплотную. - Но ты при жизни был таким ленивым, что я был уверен - никуда ты из этой квартиры не денешься. Я старался, Юнги-хён. Правда, старался. Но, как оказалось, присутствие в жизни одного человека было для меня дороже присутствия тысячи. Я думал, наши отношения душат тебя. Думал, без меня тебе станет проще и легче. Поэтому ушёл в тот вечер. Поэтому не писал и не звонил. Но сорвался. Сорвался, бросил всё и приехал к тебе. Слишком поздно. Не успел. Прости? - Глупый... Юнги обнимает его крепко и только в этот момент понимает, как скучал. По-настоящему скучал. По возможности обнять. По возможности заглянуть в глаза и поймать чужой взгляд на себе, а не блуждающим в пространстве. По возможности заговорить. По возможности взять за руку. По возможности прижать к себе и никуда больше не отпускать. Чимин улыбается. Впервые за последнее время искренне и как-то по-особому нежно. Так, как улыбался ему в прошлом по утрам. Юнги больше не может злиться на него из-за загубленного будущего и жизни. Не может, потому что эгоист. И Чимин тоже эгоист, ведь бросил всё ради него. Так глупо. Так глупо. Так невозможно глупо. - Пойдём. - Куда? - Вперёд, разумеется. Они покидают квартиру рука об руку, ни разу больше не оборачиваясь. Уходят, чтобы не видеть перекошенные лица затопленных соседей снизу, скорую и полицию. Чтобы не слышать шепотки о том, что «мальчишка убился точно так же, как владелец квартиры». Чтобы не знать, когда именно ворвётся в квартиру перепуганный Хосок, чтобы услышать жуткие страшные слова и осесть на пол без сил. Эгоисты. Наплевавшие на всё эгоисты. Счастливые до крайности в своём вновь обретённом крошечном мирке на двоих. И пока в далёком городе оплакивают уход очередного человека, где-то там, вдалеке, океан затирает набегающими на берег волнами невидимые человеческому глазу следы ног двух неприкаянных душ.

|End|