Последний слуга короля

Я в праве плакать, но на сто частей порвется сердце, прежде чем посмею я заплакать © Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам ©

Тема борьбы Добра и Зла в романе «Властелин Колец» до сих пор является предметом жарких дискуссий среди фанатов и критиков. Одни, рецензируя роман в совокупности с биографией автора, разоблачают прямолинейность идеи и поверхностность смыслового посыла, называя вклад профессора в мировую литературу переоцененным, другие же, напротив, спешат доказать, что этот яркий представитель жанра, ставший классикой и фактически задавший стандарт литературного фэнтези, таит в себе куда больше метафор и противоречий, чем кажется на первый взгляд. Сам Толкин, будучи ревностным католиком, не отрицал наличие в романе соответствующего, не так чтобы сильно скрытого, подтекста, однако на попытки критиков ткнуть пальцем в черно-белую мораль его произведения, отвечал однозначно: «белое и черное в моих персонажах перемешано» и «вы проглядели, по меньшей мере, Боромира». И все же, какую бы мысль профессор изначально ни желал донести до читателя через судьбу того или иного персонажа, каждый читатель волен понимать этот посыл по-своему и решать для себя, кто в произведении «хороший парень», а кто «плохой». Точку зрения относительно Боромира и природы его поступков вообще и в частном случае, закончившемся для него — и не только — трагично, я высказал в статье, ему посвященной (см. примечания автора). Конкретно эту статью мне хотелось бы посвятить персонажу, на мой взгляд, не менее — а то и куда более — противоречивому, чем Боромир. Дэнетор II, сын Эктелиона, двадцать шестой и, по сути, последний правящий наместник Гондора. После его ухода из жизни путем самосожжения в усыпальницах на Рат-Динен его сын Фарамир правил, если можно так выразиться, всего пару месяцев. Учитывая обстоятельства, правление Фарамира смело можно считать формальным, ведь было совершенно ясно, что он вот-вот сложит с себя обязанности регента, чтобы передать полномочия, как и было завещано, королю, который «вернулся, чтобы занять свое законное место на троне». На этом моменте мне бы хотелось заострить внимание и начать рассуждение с того, так ли сильно ошибался Дэнетор в своей дальновидности. Действительно ли несправедливо упрекал он младшего сына в, как он полагал, наивном доверии магу из числа истари. Последний, хоть и прибыл в Средиземье по велению Манвэ, лишенный контроля «сверху», имел явные личностные пристрастия и, возможно, конкретную — опять-таки, личную — цель, которая ни смертным, ни бессмертным обитателям Средиземья не была так или иначе известна. Прежде чем начать разбор основной причины прений вокруг трона Гондора, необходимо вспомнить, что эту причину довольно прямолинейно высказал сам Дэнетор в фильме Питера Джексона «Возвращение Короля». В фильме Дэнетор четко обозначает свою позицию в отношении Арагорна и престолонаследия в целом, что называется, с порога, открыто заявляя о том, что отдавать трон Гондора страннику с Севера он не намерен. Многие в очередной раз возмутятся, насколько плоским и донельзя упрощенным показан Дэнетор в киноадаптации. Этакий дорвавшийся до власти, некомпетентный в управлении государством психопат, не видящий дальше границ своей страны и признающий силу оружия едва ли не единственным атрибутом как собственной, так и чужой власти. Здесь я считаю нужным объяснить, почему же так вышло, и делаю это главным образом для тех, кто негодует по поводу слива персонажа, упрекая Джексона в неверной расстановке акцентов. Перво-наперво скажу, что режиссер кинотрилогии действительно упростил и вывернул наизнанку личность Дэнетора, однако столь небрежное обращение с точки зрения грамотной (!) киноадаптации всей истории для широких зрительских масс является более чем обоснованным и верным решением. Прямое заявление Дэнетора без обиняков можно трактовать как угодно, но в официальном переводе фильма на русский язык оно звучит так: — Думаешь, глаза Белой Башни ослепли? Левой рукой ты прикроешься мной, как щитом, от Мордора, а правой рукой попытаешься выжить меня. Я знаю, кто подвизается с Теоденом Роханским. О, да… до меня дошли слухи об этом Арагорне, сыне Араторна. И я заявляю тебе, что я не склонюсь перед этим странником с Севера! Последним из угасшего рода, давно лишенного короны. — У тебя нет власти препятствовать возвращению короля, Наместник! — Трон Гондора мой! И я не отдам его! «Слишком пафосно, прямолинейно и грубо, — скажут некоторые. — В книге Дэнетор говорил эти слова лишь перед тем, как взойти на костер. Джексон показал его жадным до власти самодуром, который возомнил себя Королем! Да профессор в гробу бы перевернулся от такого отношения к своим героям!». И я отвечу: так-то оно так, однако не торопитесь с выводами. Действительно, подобные мысли напрашиваются, исходя из того, как в целом показан Дэнетор в финальной части кинотрилогии. Наблюдая за его мимикой и взглядом, за его действиями на благо государства, которых в фильме как таковых и нет, нетрудно догадаться, какова природа его гневной исповеди и за что зритель (подчеркиваю) обязан его невзлюбить. «Дэнетор, впрочем, не король, — говорит Гэндальф перед тем, как войти вместе с Пиппином в тронный зал. - Он всего лишь Наместник. Блюститель трона». Говорит он это весьма пренебрежительным тоном, что тоже несет в себе целенаправленный негативный акцент. Ведь если Гэндальф, этот оплот мудрости и великодушия, говорит о Дэнеторе столь небрежно, доверчивому зрителю трудно будет подобному герою симпатизировать. В книге же слова Гэндальфа, как и эмоциональный подтекст, выглядят совсем иначе. — Следи за языком, Перегрин, — тихо промолвил он. — Здесь не место для хоббитской похвальбы. Теоден добр, а вот Дэнетор человек совсем иного склада. Он гораздо могущественнее и знатнее, хотя и не король, а только Наместник. Проницательность его под стать гордости, а та весьма велика. Расспрашивать он будет по большей части тебя, ты ведь можешь поведать ему о Боромире. Правитель очень любил сына, может быть, даже слишком сильно. Тот мало походил на отца, но это лишь укрепляло отцовскую любовь. И помни: как бы Дэнетор ни страдал, как бы ни был безутешен, он наверняка попытается разузнать у тебя то, что ему не вытянуть из меня. Ни слова о Фродо и его поручении! Да и насчет Арагорна лучше помалкивать.<…> Не очень-то разумно сообщать могущественному правителю о гибели наследника и о скором прибытии претендента на престол. Чувствуете разницу? Если разобрать последний монолог, попутно сравнивая с монологом из фильма, то можно понять, что на самом деле ситуация с престолонаследием в Гондоре куда сложнее и запутаннее, чем-то показано в фильме, где об Арагорне говорят как о «том самом парне из пророчества». Ведь зрителю, как и молодому хоббиту, копаться во всей этой генеалогии и пыльных летописях не так, чтобы сильно хочется. Ему бы простыми словами, да так, чтобы все сразу встало на свои места. Впрочем, в книге также, как и в фильме, есть упоминание того, что земли гондорские полнятся слухами о прибытии якобы истинного короля. Вот этот отрывок: <…>Йорет, старейшая из сиделок, со слезами взиравшая на прекрасное лицо любимого всем городом Фарамира, всхлипывая, пробормотала: — <…>В Книгах Премудрости-то сказано: «Руки короля — руки целителя». Так настоящего короля и узнавали. — <…> Быть может, король уже в Гондоре. Ты ведь слышала, о чем толкуют на улицах. Что бы там ни толковали крестьяне на улицах, блюстители трона Гондора, как, в общем-то и короли — не выборная должность. Свое право на престол — читайте: принадлежность к династии — Арагорн должен сперва доказать, и, как показывает практика, одних только ратных подвигов да целительной силы рук для этого недостаточно. Пророчество гласило: «Если Единое кольцо когда-нибудь будет найдено снова, наследники Элендиля отправятся на войну, чтобы спасти Гондор от угрозы Саурона». Кольцо было найдено при жизни Арагорна, и потому именно он должен был исполнить пророчество. Однако здесь оказалось замешанным еще и тщеславие Элронда, который дал понять, что отдаст свою дочь Арагорну только при условии, если тот станет королем Гондора. Учитывая, что Элронд активно спроваживал дочь со свитой в Серые Гавани, заявляя, что надежды нет, Арагорн мог стать королем лишь чудом. Кто ответственный за чудеса в Средиземье, поднимите посох. Чем бы ни были продиктованы эмоциональные излияния Дэнетора в фильме, я как рецензент готов подписаться под каждой его фразой и добавить, что эта фраза есть отражение здравой и адекватной позиции Наместника Гондора как в книге, так и в фильме. Чтобы не быть голословным, я разберу этот отрывок из фильма по пунктам, отметая его эмоциональную составляющую. — Думаешь, глаза Белой Башни ослепли? Явный намек на то, что, как и в книге, Дэнетор долго и активно пользуется одним из палантиров, ни происхождение которого, ни связь с остальными палантирами в кинотрилогии толком не раскрывают, поскольку это лишняя информация. — Левой рукой ты прикроешься мной, как щитом, от Мордора, а правой рукой попытаешься выжить меня. Еще одна правда, в которой Гэндальф ни в фильмах, ни в книгах открыто не признается. А ведь будучи майа из свиты самого Манвэ — а значит, не идиотом — Гэндальф прекрасно понимает, что престол Арагорну за красивые серые глаза никто не отдаст. Даже Фарамир, в преданности которого нас изначально хотят убедить, но делают это крайне однобоко. Целью фильмов было показать Фарамира как человека хоть и не слабого духом, но не стремящегося ни к войне, ни к власти (потому и на его роль был выбран актер с гораздо менее суровой внешностью, чем это описывается в книгах). А теперь представьте такую картину. Фарамир, будучи в здравом теле, но уставший от бесконечных разногласий с отцом, от войны, которая началась еще до его появления на свет, Фарамир, чьи действия и старания, по его мнению, не ценит самый близкий в его жизни человек, Фарамир, прекрасно знающий историю не только своего государства, но и всего Средиземья и Нуменора со дня его основания, вполне мог поднять вопрос о происхождении внезапного дунадана с Севера. Спросить его, по какой такой причине он, звавшийся Торонгилом, покинул страну, когда не только Владыка Эктелион, но и народ Гондора в нем все еще нуждался. Почему он, присягнувший на верность Наместнику Гондора, просто взял и ушел после взятия Умбара, возомнив, по всей видимости, себя настолько великим полководцем, что и сам Владыка Гондора ему теперь не указ? Как посмел вернуться после этого — и не просто вернуться, а с претензией освободить для своей персоны трон Гондора? По рядам воинов прокатился рокот изумления. — Меч Элендиля! — восклицали иные. — Меч Элендиля прибудет в Минас-Тирит! Вот так новость! Однако лицо Фарамира оставалось бесстрастным. — Возможно, и так, — спокойно промолвил он. — Однако, когда этот Арагорн явится в Минас-Тирит, ему придется подкрепить столь веские притязания весомыми доказательствами… © «Две твердыни», часть 2, глава 5 «Окно заката» Так называемое право Арагорна на престол, как и право пересекать границы Гондора, поплывет как подогретый на сковороде кусок масла, если на его пути встанет наследник рода Хурина, который хоть и прислушивается к Гэндальфу, но решения принимает на основе лишь собственных взглядов и интуиции, которая его редко подводит. «И какой же смысл Гэндальфу спасать Фарамира в таком случае? — спросите вы. — Дал бы ему сгореть на костре, и дело с концом!». А такой, отвечу я, что с гибелью Фарамира, скорее всего, пала бы духом гондорская армия, которая, возможно, не состоит полностью из Берегондов, готовых осквернять усыпальницы и скрещивать мечи с Владыкой ради правосудия, но Фарамир для них все еще вождь, символ чести и надежды. Не призрак «истинного короля», а человек, которого в Гондоре знают и любят. Другое дело, что исцелить тяжело раненого вождя может, как думает суеверный народ, лишь истинный король. Добавить к этому внезапно зацветшее мертвое древо — вот так чудо из чудес! — и народ уже приветствует спасителя. Фарамир, донельзя ослабленный и чудом выживший, в глазах которого так или иначе попран авторитет обезумевшего от власти отца, получает жену красавицу и героиню, плюс аж целый Итилиэн в полноправное владение. Вот спасибо так спасибо. В фильмах нам показывают, как Гэндальф, приехав в Минас-Тирит и заметив, что убитый горем Дэнетор делает для защиты города аж целое ничерта, оперативно разводит деятельность по призыву помощи, а затем — вот так новость — управляет местными войсками, пока Дэнетор сходит с ума от бессилия и одиночества. В книге к моменту прибытия Гэндальфа и Пиппина в Минас-Тирит сигнальные огни давно зажжены по приказу Дэнетора. Кроме того, он дополнительно отправил со своим воином Хиргоном красную стрелу для Теодена, означающую срочный призыв о помощи. Да и после, когда отчаяние Дэнетора приняло необратимую форму, командование войском Гондора перешло не к Гэндальфу (с какого перепуга?), а князю Имрахилю из Дол-Амрота, который прежде привез тяжело раненого Фарамира отцу со словами: «Он покрыл себя неувядаемой славой! Дол-Амрот за Фарамира!» За Фарамира, не за Арагорна. Если Гэндальф и боялся препятствия на пути своего протеже, то этим препятствием был не Дэнетор, а его сыновья. Знал ли об этом Дэнетор? Скорее всего, знал. Ведь именно от него младший сын унаследовал острый ум и интуицию. Дэнетор, знающий своего отпрыска лучше, чем тот знает себя сам, и прекрасно понимающий, что Фарамир по своей природе не марионетка, пытался достучаться до него, когда как тот по-прежнему верил в покровительство мага несмотря на то, что покровительствовал тот отнюдь не Фарамиру лично. — Я знаю, кто подвизается с Теоденом Роханским. О, да… до меня дошли слухи об этом Арагорне, сыне Араторна. И я завляю тебе, что я не склонюсь перед этим странником с Севера! И правильно сделает. Как и его предки — все, начиная с Мардила Воронвэ (в переводе с квенья «воронвэ» означает «верный») — Дэнетор давал клятву управлять страной до возвращения короля Эарнура, в смерти которого не было полной уверенности, когда клятва имела буквальный смысл. Иными словами, Мардил был вынужден принять бразды правления в свои руки и править от имени исчезнувшего короля. Со временем клятва Наместника стала чистой формальностью, ведь никто уже не сомневался в том, что Эарнур, последний король Гондора, где бы он ни был, скорее всего, уже мертв. Однако факт остается фактом — никакому Арагорну, сыну Араторна, Дэнетор клятвы не давал, а значит и трон ему передавать вовсе не обязан. — Последним из угасшего рода, давно лишенного короны. Даже если предположить, что Арагорн был потомком последнего короля Гондора (единственным оставшимся), то и здесь есть несостыковка. Исильдур никогда не был королем Гондора как таковым. Вместе со своим отцом Элендилом и братом Анарионом он вынужден был бежать от гнева нуменорского короля Ар-Фаразона, который под влиянием Саурона сошел с ума от зависти, возжелав себе и своим потомкам эльфийского бессмертия. Элендил и сыновья в числе прочих верных, которых осталось не слишком много, бежали из Нуменора в Средиземье, где основали два поселения, которые впоследствии стали двумя большими королевствами — Гондор и Арнор. Обоими королевствами фактически правил Элендил, Исилдур и Анарион были лишь его соправителями в Гондоре. Когда Саурон вернулся в Средиземье, чтобы стереть Арнор и Гондор с лица земли, Элендил объединяется с Гил-Гэладом. В результате войны Последнего союза Саурон был повержен, Элендил и Анарион — убиты, а Исилдур заполучил Кольцо. Гондором правил сын Анариона, а Исильдур отправился в Арнор, чтобы править там, но был убит по дороге. Со смертью Исильдура в Арноре, разделившемся вскоре на три княжества, начались распри, ослабившие государство настолько, что все три княжества были в итоге захвачены ангмарским королем-чародеем. Гондор рос и процветал, однако, хоть правители обоих домов и восходили к Элендилю, Дом Исильдура правил Арнором, а Дом Анариона — Гондором. Последний король Арнора — Арведуи, фактически предок Арагорна, женился на дочери гондорского короля Ондохера (имя означает «владыка камня»), и только после этого, когда король Гондора скончался, Арведуи попытался заявить свои права на трон, опираясь на древний нуменорский закон, по которому на трон Гондора могла претендовать его жена. Арведуи отказали в праве на престол. Вместо него королем Гондора стал ближайший родственник Ондохера — его кузен Эарнил II, чьим сыном был исчезнувший впоследствии король Эарнур, последний из Дома Анариона. Арведуи умер вскоре после того, как Артэдайн, последнее из оставшихся княжеств Арнора, пал. Потомки Арведуи, они же дунэдайн, были наследниками трона, но не Гондора, а королевства, которое при Дэнеторе уже давным-давно не существовало. — У тебя нет власти препятствовать возвращению короля, Наместник! Короля Эарнура — да. Но здесь не король Эарнур и даже, как выяснилось, не его прямой потомок. — Трон Гондора мой! И я не отдам его! Дэнетор, будучи в здравом уме, совершенно точно не отдал бы королевство без боя. Останься он в живых, с окончательной победой над Сауроном война бы, скорее всего, не закончилась. Примечательно то, что в книге Дэнетор, столкнувшись с преградой в виде Гэндальфа и Берегонда, ушел из жизни добровольно, держа в руках палантир. Он отпустил сына, признав поражение, но не склонив колени. В фильме же все это было подано как торжество болезненного честолюбия и нежелание отдавать трон, потому что «я Наместник!». Книжный Дэнетор до последнего стоял за свое королевство и, будучи верным слугой короля Эарнура, делал все, чтобы его королевство было не только самым сильным в Средиземье, но и имело возможность обеспечивать помощью соседние страны. — Падет Гондор, так и другим народам негде будет искать помощи, и другие времена уже не настанут! Что же до Фарамира, его желание идти в Осгилиат и фактически угробить сотню людей, тогда как в армии Гондора на счету каждый воин, в фильме объясняется, в основном, желанием искупить вину за то, что он ослушался приказа отца и отдал Кольцо полурослику, тогда как с точки зрения любого здравомыслящего воина, а тем более — военачальника, это кажется глупостью, достойной легковерного идиота. С точки зрения Дэнетора, Фарамир сделал непростительную для его положения вещь, однако он видит готовность Фарамира признать свой поступок, мягко скажем, опрометчивым и поплатиться жизнью в случае ошибки. Фарамир идет сам и ведет свой малочисленный отряд ради того, чтобы другие воины по приказу Денэтора сложили головы, но не отступили, выполняя приказ держать орков в Осгилиате столько, сколько это возможно, и до последнего защищая от них жителей Минас-Тирита. В фильме сцена атаки Осгилиата несет в себе определенный символизм. Боевое построение цепью с точки зрения тактики военных действий ошибочно, тем более при атаке противника с явным численным превосходством. Однако здесь тонкая цепочка людей буквально означает тонкую преграду из человеческих жизней, которая прикрывает Белый Город. Так или иначе, в фильме и в книге Дэнетор отдает приказ идти в Осгилиат еще и потому, что авторитет Наместника не должен быть разрушен пришлым магом, которому вздумалось решать, кто сядет на трон Гондора. И Фарамир не был бы Фарамиром, если бы не понимал этого. Самоубийство же Дэнетора можно расценивать как принятие суровой действительности и отчаяние, по большей части подкрепленное тем, что он потерял сына. Можно называть его как угодно — трусом, безумцем, предателем — однако, нельзя сказать, что Дэнетор сдался. Он отказался встретить Саурона, признав, что силы врага неисчислимы, но, даже будучи безумным, остался предельно честным и не склонил колени перед врагом, а лишь пожелал дать ему понять: «ты не получишь ни мою страну, ни моих детей, ни моих слез». Палантир же он забрал с собой, чтобы враг, завладев им, смог вечно наблюдать в нем лишь старые обугленные кости.