singularis

      Дурацкое чувство, размышляет Кайден, пока доктор Чаквас занимается плановым медосмотром, самообман мозга сродни дежавю: как будто ты знаешь еще вчера незнакомого человека, знаешь давным-давно, и все, что он скажет, как он поступит, какое решение примет — не вызывает удивления, наоборот подтверждает ошибочный факт.       Дурацкое, думает он, потому что делает тебя уязвимым, пока мозг барахтается в паутине из реальных и ложных ощущений, стараясь обуздать последние. Мозг не привык принимать все на веру. От этого в голове настоящая каша, и чем больше зацикливаешься, тем гуще она становится…       Доктор Чаквас заканчивает медосмотр и возвращается к компьютеру. Вид у нее совсем усталый.       — Вам бы отдохнуть, — говорит Кайден, одеваясь.       — Обязательно отдохну, — вздыхает Чаквас, занося данные, — как только вы перестанете поставлять мне тутанхамонов с каждой планеты. Подозреваю, что у капитана план по мумифицированным саларианцам, но я на это не подписывалась. Они уже сами как артефакты, а это, пожалуйста, к Лиаре, — Чаквас выключает терминал и тянется к шкафчику у стола. — Составишь компанию? Надоело чувствовать себя алкоголичкой.       — Не могу. Дежурство через час.       — Хотя бы вид сделай.       Она разливает бренди по стаканам и один протягивает Кайдену. Он с неохотой берет.       — А это ничего, что сейчас восемь утра?       — Не будь занудой, — устало улыбается Чаквас. — В космосе утро и вечер понятия относительные. И вообще, я прекрасно знаю сколько тебе надо выпить, чтобы слегка окосеть. У меня столько нет. Ладно, за Дженкинса что ли, — она поднимает стакан, — славный был парень.       Кайден поднимает свой, делает маленький глоток, отмечая про себя, что бренди у доктора исключительный, а затем внимательно на нее смотрит. Чаквас в задумчивости трет переносицу.       — Выкладывайте уже. Вы явно хотите о чем-то поговорить.       — Это что же, у меня на лице все написано?       — Не первый день вместе работаем, Карин.       — Ладно, — она добавляет себе еще немного бренди, но не пьет — вертит стакан в руке, наблюдая как темная жидкость перетекает от стенки к стенке. — Меня тревожит моральное состояние экипажа.       — Из-за инопланетян? — предполагает Кайден.       — Отчасти. Никто из нас не служил с ними раньше, но большинство весьма сносно справляется. К тому же ребята не наглые, проблем от них нет. Только Рекс, он, знаешь ли, сложный тип. Иногда просто жуть берет, — Чаквас делает еще глоток. — Видишь ли, тут дело, скорее, не в расовой принадлежности, а в… половой.       — Что? — Кайден не к месту смеется, не понимая, к чему она клонит и причем тут он, потому что ясно — она не шутит.       — Волну погнала Уильямс. Теперь боюсь, чтоб волна не превратилась в цунами. Если две бабы не могут поделить одного мужика, ничего хорошего не жди.       Чаквас смотрит на Кайдена, то ли выжидая, то ли ожидая ответа.       — Вы же… не обо мне говорите? — он тянется за стаканом, чтобы занять чем-то рот и не сказать лишнего, потому что уже понимает о ком идет речь.       — Господи Иисусе, конечно же нет, — Чаквас закатывает глаза, удивляясь его недогадливости, потом, спохватившись, добавляет, — не в обиду, лейтенант, знаю, прозвучало не очень. Просто я думала ты в курсе. По кораблю второй день бродят сплетни одна другой краше.       — Я был на задании, не до сплетен, знаете ли, — неожиданно холодно сообщает Кайден, совершенно не в тон беседы. Это вообще не его дело — все эти сплетни и, тем более, личная жизнь капитана.       — Я не должна в это влезать, — подумав, осторожно продолжает Чаквас, — но, кажется, вы с Шепардом стали близки.       Кайден давится бренди.       — В каком смысле? — вырывается у него, и он тут же мысленно ударяет себя по темени. Дурацкий вопрос, самый дурацкий из всех возможных.       Чаквас удивленно вскидывает брови и смеется:       — Нет, про вас сплетни еще не ходят, девочкам не до этого.       Кайден не очень убедительно смеется в ответ. Почему-то ему становится совсем не смешно.       — Я хотела сказать, что вы с капитаном стали дружны, он уважает твое мнение и прислушивается. Наверняка секретничает, ну, знаешь ли, по-мужски. Уверена, он не хочет, чтобы антипатия между прекрасными представительницами его команды переросла в войну. И было бы славно, если б при случае, ты, по-дружески разумеется, намекнул ему, что, дескать, не стоит пудрить барышням голову, потому что, кажется, до него еще не дошло.       — Вас понял, — бормочет Кайден, осмысливая услышанное. Шепард пудрит мозги Лиаре и Эшли. Он тут же довольно ясно представляет себе, как Джон Шепард, понизив голос до бархатистых доверительных тонов выспрашивает у обеих о чем-нибудь личном, не прерывая зрительного контакта, с самым участливым выражением лица, на которое только способен. Да, это у него выходит чертовски здорово. Вот так, значит, пудрят мозги. Сложно не купиться.       — Это не приказ, — усмехается Чаквас, — расслабься. Обычная просьба.       Она забирает у него стакан и возвращает в шкафчик.       — Потом помою. Спасибо за компанию. И, знаешь что, заходи почаще. Если только я не делаю вскрытие.       Кайден должен отреагировать на ее шутку, но только кивает и быстро выходит из медотсека. Вне его, ему кажется, дышится легче. Но воздуха все равно не хватает. Он быстро идет в душевую, стараясь никому не попасться на глаза, особенно Шепарду — к разговорам он сейчас не готов. Да он вообще не готов кого-либо видеть. Его — тем более.       Оставшееся до дежурства время Кайден стоит под струями воды, уткнувшись лбом в холодную стенку душевой, пока снаружи не начинают стучать. Он не сразу понимает, что стучат ему. Он надеется, что вода смоет с него невесть откуда взявшиеся гадость и горечь, в которые вылилась самая обычная просьба доктора Чаквас. Ни хрена не обычная.       Конечно же, он ничего не говорит Шепарду. Он и представить не может, как это — небрежно сказать заученный текст, так, чтобы вышло естественно. Актер из него никакой. Он даже формулировку придумал, но звучит она крайне фальшиво. Поэтому, когда капитан подходит к нему после очередной высадки обсудить итоги и потрепаться, как обычно, без протокола, Кайден говорит с ним о чем угодно, только не о девчонках. А сам Шепард о них и не думает говорить. Впрочем, уже любые свои слова кажутся Кайдену лживыми, он чувствует себя не в своей тарелке, как тот самый уж на сковороде, у которого пригорает зад. Хренов горе-шпион.       — Все в порядке? — интересуется капитан. Искренне и участливо, само собой. Пудрит мозги. Но очень уж убедительно, так, что хочется верить. И Кайден ссылается на работу и головную боль. По Шепарду видно, что ответ его не устраивает, он чувствует — что-то явно не так, но тактично уходит.       — Вы же знаете, если нужно, я всегда готов выслушать и помочь, — заверяет он перед тем как уйти.       Этот рыцарский жест невероятно бесит. И голова начинает болеть на самом деле.       Кайден ловит себя на том, что начинает и правда шпионить за Шепардом — отмечает про себя его перемещения по кораблю, то как он разговаривает и с кем. Не буквально следит, но теперь замечает гораздо больше, это выходит само собой. В его голове непроизвольно ведется статистика, и когда Кайден, наконец, решается ее изучить, то результаты совсем не те, что он ожидал.       Статистика невозмутимо заявляет, что больше всего времени капитан уделяет ему, Кайдену. А Эшли или Лиара — так, просто погрешность. Одной он с завидным терпением выговаривает за очередную фривольность, без занесения в личное дело, с другой обсуждает новые протеанские артефакты. И никаких тебе шушуканий в темных углах, ничего такого, чего он уже успел себе напридумывать. Так что никому Шепард не пытается пудрить мозги, как вам не стыдно, доктор Чаквас, Шепард — он просто Шепард, такой как есть: участливый, искренний, со всех сторон правильный, хоть в палату мер и весов ставь.       Выводы, к которым он приходит, вызывают у Кайдена облегчение и избавляют от неприятного, отчасти нечестного разговора. Да и Чаквас, по сути, переживать не о чем, девчонки сами придумали — сами раздумают.       Но еще эти выводы чертовски пугают. Когда он пытается разобраться почему — то запутывается еще больше. Выходит, что не пугают, а… радуют, что ли? От того и сворачивается все в животе, будто он сейчас обделается от страха? Господи, еще немного и крыша поедет, и поговорить об этом не с кем, не с Шепардом же. «Знаете, капитан, я тут подумал, и мне кажется, что вы на меня немножко запали. И еще мне кажется, что это взаимно». После такого даже рапорт на перевод не подать — лучше сразу в шлюз.       Неправильно это, думает Кайден. Совсем не тем голова забита. Надо думать о деле: о Сарене, о Жнецах, о будущем человечества и Галактики, в конце концов. Но думает все равно о Шепарде.       И во время высадок, когда прикрывает его или закрывает собой от пуль, он уже не понимает, кого он прикрывает и закрывает — командира отряда или славного парня с Земли, Джона Шепарда.       За подобные самовольства Кайден периодически получает взбучку, по-шепардовски мягкую, но все равно взбучку. Он уже вполне может составить в этом конкуренцию Уильямс.       Больше всего Шепард злится, когда Кайден, переусердствовав так, что кровь идет носом, взрывает биотикой гетский танк и следом вбивает в потолок огромного крогана при полной броне. Он спасает Шепарду жизнь, потому что Гаррус в отключке, танк готов выплюнуть свой заряд, а у крогана заряжен гранатомет. Шепард на линии огня и ничего не успеет сделать. И понимает это, только потом все равно бесится.       Кайден слушает молча, хоть знает, что прав, потому что кровь из носа так себе аргумент. Но вот Шепард не хочет, чтобы из-за него лейтенант Аленко спалил себе мозги, Шепард переживает, хоть прямо об этом не говорит, а только ругает и даже грозит увольнением, напоследок сообщив, что нашел ему улучшенный био-усилитель. И тогда Кайден отчетливо видит, что у Шепарда у самого в голове полный бардак, и лучше бы им обоим побыстрее сделать в мозгах уборку.       Когда капитан дает команду пристыковаться к Цитадели и объявляет увольнительную, Кайден не спешит сойти на берег. Он хочет спокойно доделать дела и ждет момента, когда на корабле почти никого не останется.       Первыми борт покидают Гаррус и Рекс. Они спорят о винтовках и дробовиках, и никак не могут сойтись во мнениях. Гаррус говорит все громче и громче, Рекс — все меньше и меньше, но голос его звучит угрожающе. Дверь шлюза захлопывается за ними, но Кайдену кажется, что он их все еще слышит. Почти сразу они возвращаются, уже не споря, вспомнив, что у Тали есть скидка в магазине в жилых районах. Гаррус и Рекс забирают Тали и, наконец, покидают «Нормандию».       Доктор Чаквас и инженер Адамс собираются выйти вместе, куда — Кайден не знает, но, Адамс явно уверен, что это свидание, пока Чаквас не предлагает взять с собой Джокера. Адамс изо всех сил делает вид, что безумно рад этой идее.       Эшли мается от безделья, слоняется туда-сюда по кораблю, пока совершенно неожиданно не предлагает Лиаре «выбраться прошвырнуться», потому что та уже покрылась пылью и выглядит неважнецки. Лиара настороженно принимает приглашение, и в речи Эшли Кайден улавливает слова «капитан» и «раз уж мы обломались». Выглядит она весьма добродушно, так что о Лиаре, пожалуй, можно не беспокоиться.       На корабле становится спокойно и тихо — двигатель молчит, люди не ходят, двери не шипят, открываясь по нескольку раз в минуту. Кайден расслабляется, выдыхает, подумывает не связаться ли с братом, узнать, как там дела на Феросе да и вообще потрепаться за жизнь, пока из своей каюты не появляется Шепард. Он выглядит растрепанным и смертельно уставшим, рассеянно оглядывает опустевшую палубу, пока не натыкается взглядом на Кайдена. Его лицо едва уловимо светлеет.       — Выглядите не очень, — говорит Кайден первое, что приходит на ум. — Может… — «прогуляемся вместе по Цитадели» едва не срывается с его языка, — вам следует отдохнуть?       Ну просто капитан очевидность, думает Кайден. Какой молодец, вот так взял и все разрулил.       Шепард усмехается и в нерешительности потирает затылок. Тишина между ними становится почти осязаемой.       — Вам когда-нибудь снились кошмары? — наконец спрашивает Шепард и тут же сам отвечает, немного смутившись. — Дурацкий вопрос. Разумеется, снились, с вами столько всего послучалось.       Кайден ругает себя, что как-то в порыве откровения позволил языку развязаться и вывалил на капитана эпизоды из своего прошлого. Жалость от Шепарда — последнее, что ему нужно.       — Я хотел спросить, снились ли вам когда-нибудь кошмары о будущем?       Кайден нервно сглатывает, чувствуя, что разговор становится опасно личным и сейчас момент откровения случился у капитана, а значит его прямая задача обратиться в слух и оказать мыслимую поддержку. Тем более, что он знает, о чем пойдет речь — чертова Жатва. Капитан деморализован, и ему, Кайдену, надо не допустить еще худшего, надо суметь протянуть руку, удержать на плаву, чтобы это не зашло слишком далеко, потому что от состояния капитана зависит слишком и слишком многое.       — У меня припрятана бутылка-другая отличного земного вина, — вместо этого говорит он, поспешно добавляя, — если, конечно, вы сочтете это возможным. Сэр.       Шепард смеется.       — У меня в каюте бардак, — сообщает он, — но обещайте закрыть на это глаза.       Кайден обещает. Сердце при этом колотится как ненормальное.       Шепард не находит стаканов, только чайные кружки. Он говорит, что это недопустимо и еще раз извиняется за бардак. Он заталкивает сумку с набросанными в нее вещами под кровать и говорит, что это «полная лажа и задница», следом уточняя, что подобные выражения не достойны офицера Альянса.       Дурацкое чувство, будто бы он знает капитана давным-давно, становится ярче. То ли от вина, то ли от близости Шепарда. Часть его пытается сопротивляться, ищет повод сбежать, но другая полностью растворяется в текущем моменте. Другая часть побеждает.       Шепард говорит о чем угодно, только не о своих кошмарах, и Кайден думает, что переживание прошлого тоже своего рода терапия, прививка от будущего.       Шепард рассказывает ему о «Красных», как он попал к ним и почему ушел, даже не ушел, а сбежал. Как записался в армию, познакомился с Андерсоном. Рассказывает с шутками, весело, как о чем-то хорошем, хоть по-настоящему хорошего было совсем немного.       Шепард показывает ему «Сабрину» — бывалую снайперскую винтовку, но не торопится объяснять, почему ее так зовут, замолкает, просто смотрит на Кайдена, как бы говоря «ты же и сам поймешь», и Кайден все понимает. Если б у него была такая винтовка, он бы тоже дал ей определенное имя, и Шепард знает какое.       Кайден чувствует себя до неприличия юным, подростком с гормональной бурей внутри. Он знает куда ведут все эти случайные прикосновения, долгие взгляды глаза в глаза, понимание друг друга без слов, когда не нужно заканчивать фразы, потому что и так все ясно, хоть никогда не испытывал подобного с мужчиной.       Когда Шепард встает за новой бутылкой и потом садится неуловимо ближе, Кайдену становится нечем дышать. Жар распирает его изнутри. Он хочет Шепарда здесь и сейчас, и плевать на последствия. Слабый голос разума заставляет его отодвинуться и подняться.       — Нужно проветриться, — слышит он себя будто со стороны.       Шепард соглашается. Но он как будто разочарован, а может быть Кайден себе это только надумал.       Они стоят, смотрят на огни Цитадели и молчат о своем. Слышат, как возвращаются Чаквас, Адамс и Джокер, рядовые члены команды, Эшли и Лиара, еще не подруги, но уже не враги.       Воздух станции действует на Кайдена отрезвляюще. Он думает, что дальше так продолжаться не может. Его нездоровый интерес к капитану, их интерес друг к другу, если оно так и есть, хорошо не закончится. Ему становится тошно и грустно.       — Кайден, — начинает Шепард изменившимся, чужим голосом, впервые называя его по имени, но закончить ему не дает троица, с шумом вываливающаяся из лифта.       Шепард оборачивается и с трудом сдерживает смех.       Маленькая Тали, мужественно превозмогая себя, тащит под руки Рекса и Гарруса, поносит их, как только может, тщательно подбирая ругательства, грозится пристрелить обоих прямо тут, у шлюза «Нормандии» и выкинуть вниз через перила.       — Слабак, — не обращая внимания на Тали, говорит Рекс, — тонкая кишка, — его грохочущий смех раскалывает воздух.       — Так не говорят, — бормочет Гаррус. — Люди говорят «кишка тонка».       — Да плевать. А еще они говорят «щенок».       — Чертов кроган. Чертов ринкол.       — А ты не щенок, ты котенок.       — Оба заткнитесь уже, — рычит Тали. — Ну и позорище! Бош’тет!       Шепард усмехается сам себе, смотрит на них почти влюбленно. Потом будто вспоминает, что не один, и дружески хлопает Кайдена по плечу.       — Спасибо за вечер, лейтенант.       Кайден кивает и провожает Шепарда взглядом, понимая, что все, что ни делается — к лучшему. И пусть будет так, чем совсем никак. Но легче от этого не становится, только больнее. Ну и дерьмо.       Вермайр расставляет все по местам. Смерть Эшли расставляет все по местам, сводит противоречия к единому знаменателю. Грубоватая, плохо образованная Эшли с проницательностью матриарха смотрит в будущее, отдает себя на заклание сегодня во имя его, их завтра. Но это слишком щедрый подарок.       Сколькими еще Шепард готов пожертвовать ради него, сколько еще он, Кайден, готов принять? Ни сколько. Он не может смириться с гибелью Эшли, он винит и себя, и Шепарда, и никак не определится, кого больше.       Шепард ищет его поддержки, еще немного и он прямо об этом скажет, но Кайден, скрепя сердце, дистанцируется, поглубже заползает в броню, прячется в раковину, готовясь прям там издохнуть. Он ненавидит себя за это, ненавидит Шепарда, их обоих. Кайден твердо решает: как только они арестуют Сарена, он тут же подаст прошение о переводе к чертовой матери. И даже если это будет все равно что нож в спину, пусть так. Больше никаких смертей во имя него.       Но проходит время и решимость тоже проходит. Сила притяжения между ними оказывается сильнее доводов разума. Вращаются планеты, вращается жизнь вокруг, и их обоих все глубже затягивает обратно в водоворот. И кажется, что сплетни теперь ходят по поводу них, но Чаквас больше не заводит с ним доверительный разговор. Да каждая собака на Цитадели как будто знает, если только это не паранойя, что оба попали в воронку непростых отношений из которых один только выход — бежать. Но слишком поздно, Кайден больше бежать не может.       Когда Гаррус и Рекс оттаскивают его от последней спасательной капсулы «Нормандии», в которой никого кроме Джокера, оттаскивают, чтобы Кайден не переломал ему ноги, он с отчаянием понимает, что Шепарду удалось. Он сбежал, сукин сын. И вернуть его уже не удастся.       В ту самую минуту, когда он это осознает и горе готовится разорвать его изнутри, на долю секунды вновь приходит ощущение дежавю и идиотская, призрачная надежда, словно Шепард может воскреснуть из мертвых. И дурацкое чувство, что они знакомы тысячу лет, становится максимально ярким и осязаемым. Шепард не уходит, не попрощавшись, и никогда не сбегает. Он знает это давным-давно.