Золотого света взгляд хранить в себе он будет рад

«Стелится... снова стелится по ногам этот знобящий выдох ночной тишины... Наверное, только герои не мёрзнут по вечерам, обласканные народной любовью да напоенные хмельным питьём, или разогретые свирепой праведной яростью на службе у покровителей. Да, героем мне никогда не хотелось быть. – Протянув ноги поближе к тлеющим углям, старый Инго, отхлёбывая из щербатой кружки, смотрел в неразгораемый оазис робкого тепла. А ведь было... столько всего было, о чём поведать некому, да и не к чему, истории людей нынче не учат, они заставляют их лезть напролом, спотыкаться и падать в грязь, принесённую на собственных сапогах, или перекручивать твои истины, как молодая прачка выжимает дорогое бельё до треска, не видя разницы между тонким кружевом и половой тряпкой. А ведь всё же, если бы кто-нибудь выслушал меня, если бы кто-нибудь». – Угли в камине прищёлкнули, словно в предвкушении истории, и притихли. «Каждую весну я встречал, как молодую и робкую деву. Каждой весне отдавал все свои силы, на то, чтобы я, старый, смог украсить её цветами, плодами и сладкими гроздьями терпких винных ягод. Мне даже казалось, что мрачный лес Чарвуд, как тёмный и прекрасный лорд, сквозь колючие ветви своей дремучей души поглядывает на неё, нежную. Он не трогал нас, никогда, он всегда хранил свой холод в себе. Предупреждая, отталкивая, он был далёк, хоть простирался прямо за окнами моей хижины. О, лес... Каждая весна со временем взрослела, превращаясь в Золотую невесту, окутанную вуалью туманов, и лес смотрел на неё, запрещая себе прикасаться к этому дрожащему свету. Не знаю, действительно, он не лучшая пара красавице, но почему мне, старику, казалось что он жалеет, что не может быть другим... Хех, – Инго пригубил терпкого вина и потёр замерзшие руки. – Я знаю, она ему была дорога, я не мог поступить иначе...» Что же такого сделал Инго, подумаете вы, спятив, отдал во владения леса свой небольшой участок, или вывез к опушке весь урожай картошки? Не обладая ни навыками друида, ни древней магией, хлев да чёрные грядки – вся его суть... Старый дурак. Лучше бы сына женил, – так говорили о нём. Дедушка встал с плетёного кресла, оставив недопитым вино, и отправился в комнату, чтобы уснуть под скрип половиц и высокий голос ветра над резным флигелем маленького домика. Ночь крепчала, наполняясь колкими нотами холода, ещё не зимнего, но ностальгически пряного, как будто осень заварила в нём свою последнюю песню. Луна медленно и плавно, словно жемчужная бусина, выкатывалась из леса, как из тёмного кошеля, лёгким светом напоминая пелену первого зимнего снега. Лес дышал этой прохладой, он раскрыл свои ветви, как тонкие пальцы в тугих чёрных перчатках. Возможно, нам показалось, но он что-то скрывает сейчас... Ночной воздух несёт нас сквозь верхушки деревьев, они нежно покачиваются, будто в такт какой-то дивной мелодии... Мягкий золотистый свет... Нет, не обман... В сердце Чарвуда притаилось сияние, которого раньше никогда не было, которого просто не может там быть... Хрупкая яблонька, окружённая чёрной мантией леса, росла в самой глубинке, неужели он принёс её сюда, мне невольно хочется улыбнуться... Старый дед, на что ты решился, не имея ни сил, ни крепких костей, как ты прошёл сюда, и как ушёл... Только Чарвуд знает ответ на этот вопрос. Высокие, как чёрные башни гордых магов, деревья не сжимали тонкое деревце в душное кольцо, они расступились, давая ему возможность вдохнуть, густой сухостой мягкими волнами укутал корни гостьи, защищая её от собственного холода, как будто прося остаться здесь.