Не-обетованная земля

Здесь было совсем уже противно. Городок. Совсем не Дэдвуд. Просто безымянный городок где-то в Черных Холмах. Да и городок пока одно название: пять домов и один фургон. Вроде бы, тут золотая жила, так люди и сползаются, что мухи на мясо. Правда, масса старичок, который нанял массу Андерсона, платит ему вдвое больше. Конечно, он согласился! Вот только на что? Зимой золото не ищут, люди какие-то странные, женщины с детьми и скво. До чего ж рожа у нее противная! Вот сразу веришь, что про них в Хорошей Книге ни словечка нет! Ходит тут, как у себя дома! Зырк и зырк! Или что украсть хочет? Масса Андерсон на нее тоже зыркает, только так, с интересом. Еще чего не хватало. Или он просто такой вот никогда не видел? Страшная, кривоногая, с этой жуткой рожей своей, руки грязные, волосы от сала блестят. Фу. А на пальцах — кольца. И не индейцы делали, Шеба такие в каталоге видела, они дорогущие. Это не к добру. Или ее муж или брат кого-то убил, или тут живет ненормальный. А дома тут тоже гадкие, чинить каждый надо. Дверь. Крыши, в стене пролом. Может, старичку надо было работников нанять с десяток? Масса Андерсон только фыркает в ответ, ничего не говорит. А почты нет, церкви нет, салуна нет. Что тут было? А, наводнение большое? Половину города смыло? У этой скво утонули муж и две собаки? А тут такое часто? Каждую весну?! А вода докуда доходит? Ой, мамочки! Тот белый камень прямо перед домом с разбитым окном и красными ставнями лежит! Масса Андерсон тоже расспрашивает и скво, и ребенка ее гадкого! Ну и имена! Скво зовут «Моет Ноги», а ребенок у нее девочка, и зовут ее «Толстая Женщина»! Да на эту девочку дунь — улетит аж в море! Скелетина! Старичок как услышал, так только вздохнул тяжело. Масса Андерсон только засмеялся. Он-то знает про них немножко, шайены это семейство. Они имена или за поступок дают, или для красоты. Толстая Женщина — это как раз для красоты. Лучше не знать, за что ее мать так зовут. И что белые миссус тут забыли? О, еще одни приехали. Толстая белая миссус, двое ее малых детей и ее почти белая служанка. Детей сюда зачем тянуть?! Ветер! Холодина! Свечей нету, плошка с салом и фитилек, только-только в кровать залезть! Окна досками забиты и шкурой затянуты! Не холодно, конечно, но вот угореть можно только так! Масса Андерсон клянется, что в доме печку починил и дымоход так чистил, как свои револьверы. Но он-то не трубочист, мало ли чего. И он что, дымоход салом намазал? И лошадей, и мулов, и волов чем-то кормить надо! Ну чем же этот старичок думал? Он кто? Пастор! Проповедник! Он же умный должен быть! А тут вот такое! Ну что могут десять белых миссус, два слабосильных дурака и трое детей, из которых одна — это эта гадость, другой аж целый год, и один маленький мальчик? Масса Андерсон носится, как кот по весне, только совсем не такой довольный. А вот малым детям тут точно не место. А вдруг заболеют? Доктора-то нет, масса Андерсон разве что пулю вытащить может да рану перевязать, а болезни лечить — это нет. Скво тоже, она обед умеет варить да еду заготавливать. Дети, они ж хрупкие. Утром бегает да вопит, вечером уже гробик делают. Что может быть завтра? Метель? Шайены? Лихорадка у кого-то? А тут эта почти белая нос задирает! Либби эта. Нашла где и нашла с кем! Нет, если не знать, кто она, то мог бы кто и купиться на эти глазки и пять нижних юбок. Но не для массы Андерсона такое счастье. Он на нее глядит, как на доски. И хозяйку Либби не особо любит. Такая ж пристойная белая миссус, а масса Андерсон на нее фыркает. Не может забыть, как та белая миссус ему при всех подарила книжку с правильнописанием. Он-то грамотный хорошо, это молодому массе Чарли надо было. Вот только тут же нету таких детей, которым в школу надо. Что та толстая белая миссус тут забыла? Тут тяжко, страшно ночью, выйти когда надо — так только с ружьем. Вот такой волчище возле дома сидел! Вот такой здоровый, как лошадь! Масса Андерсон два дня за ним гонялся, так и не поймал. А как теперь быть, если поесть фасоли с утра?! Это ж лопнуть можно! А тут еще и дети малые, вдруг он их сожрет?! О, фургон какой-то едет, Шесть мулов, бодренькие такие. Возница страшненький, из язычников, привезли еще доски, печку железную, банки мэйсоновские, что-то в тряпках, видно, хрупкое, и еще какой-то белый масса выполз. Или не белый, трудно понять, зима. Руки в рукавицах, голова шарфом замотана, но сам длинный такой. И крепкий. И вот не как эти, с проповедником, винтовка у него с собой. Такая, из новых, со скобой. Масса Андерсон тоже на каталоги облизывается, только порядочные жентмуны мебель выбирают или ковры, а масса Андерсон на оружие глядит. Вот и посмотрит, как такая винтовка в деле. Много ли ему надо для радости? Или этот масса в куртке совсем не хороший человек? Может, он бандит какой? Или фальшивомонетчик? Зачем еще человеку, хоть белому, хоть черному, в глушь без почты лезть? Чужак I Матерь Божья Гваделупская! Или какая там еще бывает? Таких гостей я не ждал! И в такой ситуации — тоже. Ой, братец! Не скажу, что не рад его видеть. И не скажу, что очень рад. Ну Джим! Ну паскуда! Твои слова только для них и правдивые, для этих вот дурней. А я вижу, что не на китобойце ты был. Чавкай, чавкай, еды тут навалом! Вот, черномазую завел. Готовить умеет, а больше мне от нее и не надо. За тобой хоть хвоста нет? Тут эти чертовы тупицы и полторы стрелка: я и сопляк. И мне они не нравятся. Не, сопляк сам по себе, мой в кавалерию подался. И ничего смешного! Да, братец, такие дела. Была бы Мэтти живая, я бы сидел дома, а мелкий ходил в школу. Такие вот новости паршивые. И если и за тобой хвост, то ты не молчи. И руки не показывай особо. Моряк! На тебя глянуть, почти любой поймет, что ты малость зеленый. Глист тифозный. Черномазую я запустил в гости за дрожжами, это надолго. Где тебя носило, дурень? Я ж про тот чертов китобоец в газете читал и три доллара на телеграммы в Галвестон тратил! Не, ну кому приятно такое вспоминать, как шесть месяцев в тюрьме сидел. Ну письмо хоть раз мог написать? Тебя хоть за что упекли и где? Пырнул кого-то ножиком в этом ублюдочном Нолинзе? Это хоть где? Новый Орлеан? Тогда понятно, чего ты еле на ногах стоишь, там не только тиф можно подхватить, хлебнешь водички, и привет. Но твой чертов китобоец булькнулся где-то возле Канады. Сто пятнадцать человек слопали рыбы всякие. Ты чавкай, чавкай. Это не те рыбы. Я сома тут словил, жирнющего. Отожрался на детях язычников. Кишки выкинул, черномазая его часть потушила, часть в тесте пожарила, из башки супчик. Тоже мне, «водяное чудище»! На блесну из той ложки, которую я забрал у той дамочки в дилижансе. А ты тогда часы заполучил, помнишь? Ага, те самые, которые у тебя Джонсон выиграл. Только ты отсидел или сбежал? Тут довольно близко к Канаде, если что, так можно добраться. Кобыла у меня быстрая, насчет законников ты знаешь. Потому что с такими руками тебя явно не выпустили за хорошее поведение, Джим. Кандалы штука тяжелая, шкуру раздирают. В лазарете приковали? Что там надо делать? А, ты чертей гонял. Тиф штука паршивая, разная дрянь видится. Но все-таки хорошо, что ты тут. Тебе я верю, Джим, а этим нет. Потому что это слишком напоминает ту историю, которую нам Чарли Харт рассказывал, с той разницей, что еды тут много. Он говорил, что Доннер знал, куда ведет людей. И зачем. Ему не нужны были свидетели. И когда тут резня, то приятно иметь кого-то на своей стороне. Потому что, поверь мне, братец, я чую резню. Они очень мирные. Они такие мирные и добрые, как пострадавшие жители Лоренса в газетах янки. А таких мирных людей в жизни не бывает. Или такие крадут скотину, или гонят самогон. Или что погаже. И мне не нравится, что тут мало мужиков и много вдов! Я видел методистский пикник в Шермане, там было полно мужчин, я видел массовое крещение возле речки, я их считал, чтоб не утонули новоиспеченные баптисты. А тут почему-то только Джеремайя, который в сарай не попадет, и Дэниэл, который малость дурковатенький. Они сыновья этому проповеднику. А я вообще охранник. И мелкий янки. Джим, отбери у него губную гармошку, когда выспишься, он играет хуже, чем я. Да хоть на мормонов глянь! Или на католиков. А тут странно. Сходить, что ли, на проповедь преподобного Олсена? Хоть какое-то развлечение. Правда, они унылые, как методисты в салуне. Но методистам в салуне делать нечего, а так они, методисты, то есть, веселые. И католики смешно про монашек рассказывают. А эти унылые. Ну понятно, усталые, перепуганные. Но не все же сразу! Если человек постоянно веселый, то с головой не все ладно, но вот если проповедник такой унылый, то я такую проповедь слушать не буду. Это все равно, что пытаться выиграть супницу преподобного Хардина на соревнованиях по стрельбе. Во-первых, она треснутая, во-вторых, он выигрывает, если из винтовки, и злорадно несет ее домой. Мальчик I Я хочу домой. В Бостон. Я хочу видеть море, слышать море и смотреть на рыбу на прилавках. Здесь страшно глянуть вокруг — лес, и прерия, и снег. Никого рядом. Не считать же за кого-то того, с кем мне запретили разговаривать. Мне сказали, что он — злобный необразованный кровожадный мизерабль. И сын у него такой же. Ну, насчет сына я бы уточнил: он просто дикарь. Белый дикарь, как у мистера Купера написано, хвастался тем, что его отец снимал скальпы. А теперь этого сопляка здесь нет. Наверное, тоже умер. В Техасе люди долго не живут, я так понял. Интересно, что этот кровожад забыл здесь? Он не ходит на проповедь, не задает вопросы. Будто не может войти в церковь. Церкви еще нет, но все равно. Но зачем он тогда тут? И еще один, похожий на него. Это не к добру. Второй еще страшнее, будто его выпинал мистер Дьявол самолично, тощий, как драный кот, и такой же злющий. Но он ходит так, как нормальные люди, и руки у него черные от смолы. Не военный моряк, но моряк точно. Может, хоть с ним можно поговорить про приличные вещи, например, почем ворвань или как там страшные полинезийские женщины поживают? Правда ли, что они все совсем без одежды ходят? А то у кого ни спрашиваю, никто не знает. Главное, не попасться матери на глаза, потому что она испугается. Если б она пугалась чего-то такого, вроде язычников или замерзнуть насмерть, было бы куда лучше! Мы бы тогда вернулись домой. Но пока что мы все тут, мерзнем и голодаем. Не очень голодаем, но это варево от вдовы Догерти — гадость! И Либби тоже дура. Хотя она вообще дура. Если бы у нее были деньги, то можно бы было их забрать и убежать домой, к родственникам. Ну и что, что бабка из пресвитерианцев! Тоже человек! Или все-таки подойти и просто спросить этого кровожада? Про что угодно, например, про то, что у него за револьвер. Или где он взял такую лошадь? Хорошая кобыла. Или про то, что он здесь делает? Хотя это видно, он сидит на крыше и прибивает там доску. Везет же некоторым! И его не заставляют каждый день учить стих из Библии. Взрослым хорошо быть, если только здоровый. А то будет так, как с моим отцом — все деньги пошли докторам, и ничего не помогало. Ничего. Даже климат не помог. И вот что странно — здесь живет скво. Она нас понимает, насколько мне видно. Тут стоят дома, как в Шермане. Значит, тут были люди. А куда они делись? Их поубивали шайены? А почему тогда она живет в доме, а не в вигваме или в чем там они живут? Еще про наводнения слышно, каждую весну. Куда люди делись? Кто-нибудь знает, почему они куда-то пропали? Здесь вроде бы нет кладбища. Или есть, но не видно из-за сугробов. Здесь как-то так хоронят, что очень противно получается. Ни склепов, ни красивых крестов, ни памятников в виде ангела или плачущей души с голубем на плече. Погулять негде! А еще в Техасе люди неприличными вещами на кладбищах занимаются, сам видел. Тут, наверное, тоже. Ну да, если тут постоянно кто-то умирает, то могилы копают часто, и змеи уползают, удобно получается. А мало ли у кого как дома, то сестра писается, то кровать сломается, а взрослые любят такие заповеди нарушать почему-то. Неужели не боятся того, что их ждет после смерти? Странно. Беглец I Ненавижу, когда он так делает. Вот просто ненавижу. А он так может, не зря мне она говорила такое, ой не зря. И вот интересно, ну на вид чисто тебе скво, причем такая, не разбавленная, как у сиу или кайова, а сама родом аж из Старого Света, из-за моря, шведам родня. Я шведов видел, не сильно похожи на нее. А вот такая родня у шведов, что на здешних язычников похожи, и сами язычники, духам поклоняются поганым. Может, здешние от этих саамов пошли? Еще чего не хватало! Я-то к ней прицепился, интересно, почему? Она меня прикормила всякой своей дрянью или просто так? Но вот что она мне сказала, то я помню. «Брат у тебя колдун, держись к нему поближе, иначе сделает тебе святой беду». Я сначала разозлился, на себя посмотри, в церковь палкой не загнать, а потом как посчитал, а сколько у меня вообще родни, так и заткнулся. Семеро. Семеро нас было вообще! А старший, первенец в такой куче точно что-то может. Вот потому ей и поверил. И не стал на «Сан-Себастьян» наниматься. Надо бы ей что-нибудь подарить такое, годное. И если мой брат говорит, что чует беду, то здесь не так и хорошо. Скво эта задницей крутит. Ну, ничего так задница, особенно если кто шесть месяцев и три недели баб не лапал. Но у нее уже дочка бегает. Кто ж их знает, шайенов, они собак едят. И людей. Я от кучера слышал, а кучер из сиу, они этих шайенов не любят сильно. И мне не нравится то, как говорит преподобный Олсен. Я слышал много кого, видел бешеного мужика, который пошел проповедовать совсем диким язычникам, которые китов костяными гарпунами забивают, видел дам-проповедниц, помоги им Дьявол, видел католиков и других ребят, но вот как он говорит, то не дело. Проповедь, она ж понятная должна быть, хоть старухе мексиканской, хоть Старому Хрену Прайсу, хоть малому сопляку, который тихо сопли ест, пока никто не видит. А то «Царствие Небесное верным!». Что делать-то надо? Я из Миссури, я знать точно хочу. А эта жирная вдова тоже ничего. Двое детей, правда, но они уже бегают. Эй, эй, ты что делаешь, дурень? Ты зачем в сугробе нору выкопал? Ты хоть понял, что она закроется и ты там задохнешься? Или сестра твоя? Ну играйте в снежки, как нормальные дети! Ах, она еще маленькая, а ты уже большой? Ой, парень, тогда иди выгребай за мулами и лошадями навоз. Правда, не знаешь как? Пошли, покажу. Ага, был, на торговых судах ходил, на китобойце был, холодно. В Веракрус из Галвестона ходил, там фирма прогорела, но там хорошо. Тепло, дыни. И там, и там. А тебе чего интересно? Не, вот кого не видел, так это тех, островных. Книжку про них читал. Интересная. «Тайпи» называется. Если где будет книжный магазин, то ты там поспрашивай. Не, я тут просто так, к брату в гости приехал. Билл хороший мужик, просто не сильно добрый да мягкий. Да, про таких говорят «зимой родился, на войне сгодился». Если про оружие или там коней спрашивать, так он много чего знает. Кто на длинные дистанции хорош, кто для быстроты подходит, кто под плуг или фургон годен. Морган в бой хорош, выносливый. Мустанг на тушенку только и подходит, вкусно очень, кстати. Такое вот в жизни творится, что ни в одной книжке не вычитаешь. Особенно в тех глупых, про благочестивую Элси. Я так думаю, что с нее пример надо с оглядкой брать. Люди, мелкий, для того книжки пишут, чтоб деньги заработать, а вот чтоб пример с героев брать, это надо быть ну совсем глупым. Вот эта Элси — то голову разобьет себе, то с лихорадкой сляжет. Получается, что и вера у нее не крепкая, потому что нет греха, чтоб в субботу петь и танцевать, после службы, и сама она не очень умная, раз таких простых вещей не понимает. А глупому человеку легче в беду попасть или в плохую компанию, вот как старому Джону Брауну. Ты ж янки, слышал про него, что вроде герой был вам. Да вот только чего у него такая маленькая банда была? Если он хорошую вещь хотел, чего за ним только его сыновья пошли, а? Или вот паскудному Джорджу Доннеру. Я знал человека, который видел Доннера в Сан-Франциско. И я тебя и пугать не хочу, да и радовать не стану — на дворе зима, мелкий. Жратва тут есть, но ты подумай. Хорошо подумай, держись поближе к скво, она здешняя. И я подумаю, потому что куда-то же делись люди. Может, тут был карман золота, а может, зимой как раз их время, в типи холодно да голодно сидеть, а так поехал, да убил парочку беломордых, заодно и согрелся. Или еще кто похуже. Может, сиу, может, эти. А про этих я после полудня и слова не скажу. Ага, ага, мелкий. Вот именно про них я и думаю. И ничего они не милые малютки. Расскажу, расскажу, только не сейчас, навоз сам себя не выгребет. Я много чего знаю. И про капитана Фаррела, и про Черного Дугласа, и про кузнеца с молодой женой. Не, мелкий, это как раз такое, что можно в приличном обществе рассказывать. И этой будет интересно, если она понимает. Испугается, это я тебе обещаю. Заодно и поглядим на вашего преподобного. Вот интересно мне, какой он, когда не проповедует. Если что, нам всем тут до весны торчать. А может быть всякое. У нас раз по такой погодке корова вылезла из хлева да так замерзла, что мой па об нее топор сломал. И я тебя еще не пугаю. Просто слишком тут тихо да спокойно. Ага, точней не скажешь, именно что как на кладбище. Я много где был, да и много всякого слышал. И вот своему нутру я доверяю. У меня и сестра знала, как умрет, что стены на нее завалятся. Скажем так, она только не знала, какие. И вот тут я чую, что очень крепко что-то не так. Или с городом этим, или вот со всеми верными. И брат мой такое знает и чует лучше меня, потому и тут. Доживем, поглядим, кто из чего сделан, да кто в землю ляжет. Шеба II Второй масса Андерсон был малость того. И совсем не в том смысле, что у него в башке не хватало мозгов. Если бы! Второй масса Андерсон был того в том смысле, что знал то, чего белым масса знать не положено. И черным не положено, да и никаким людям такие вещи знать не положено. Плохие это вещи. Белые масса за такое вешают. Да только кто ж этого колдуна тронет? Сидит да зубы скалит. И брат рядышком сидит, ремни плетет какие-то. Что он делает? — Такое, чтоб в снег не проваливаться. Па когда-то такие штуки плел. — Какие соображения? — Доплету да пойду. Или ты про что другое спрашиваешь? — Я тут следы нашел. — Шайены? — Может и они. — Сколько? — Много, человек десять точно. Близко отсюда, полмили по ручью вверх. — И что? — А пока ничего. Потому что здесь еще ничего не понятно. Церковь строят, ни одной доски хорошей, то кривая, то сырая, то с дырками. Конечно, с такими работничками. — Может, белая работорговля? Женщин — язычникам, детей под лед. Шеба икнула. — Вряд ли. Тут скорее дело не в том, кто сюда приперся, а в том, где мы находимся. — На Территории Вайоминг, вроде бы. — А еще где? — Посреди сугробов и холодрыги. — А еще где? — Судя по твоим словам, братец, по уши в этом самом. — Правильно. Я видел карты «Диксилайн». Здесь не индейские земли, старый хрыч приперся на чье-то ранчо. И вот поэтому я очень надеюсь на диких голозадых шайенов. Их можно или пострелять, или что-нибудь им дать, и они отстанут. — А какое отношение имеет к этому старый хрыч? — Он где-то восемь раз пытался основать общину благочестивых христиан. Не получилось ни разу. Шеба икнула второй раз, а второй масса Андерсон присвистнул. — Джим, успокойся. С теми людьми ничего не стало. Просто стали к ним приходить другие люди, не такие благочестивые. Он и ушел. А вот кто бы говорил! Массу Андерсона в день субботний можно было гораздо чаще с удочкой на речке увидеть, а не в церкви. Что, еще хуже люди придут? Аж не по себе как-то. Да только интересно, чем это преподобный масса Олсен от других преподобных масса отличается? Тем, что он тут вообще один? Это в Техасе проповедников много, или там в Миссури, а тут скукота. Но все равно тут паршиво. Либби совсем рехнулась, крутит задом уже перед вторым массой Андерсоном, а он только облизывается. Еще чего не хватало! Он и так дите этой белой толстой миссус перепугал. Хуже брата, честное слово, тот хоть работящий, окно переделал, крышу на сарае починил. А этот ничего не может, навоз час кидал, теперь еле до стола доплелся. Раз такой хворый, то не лезь в дикие земли. Лучше бы он привез хороших дрожжей, тот масса Андерсон, потому что тесто не подымается. Да и примета это плохая. И сказки у него плохие, страшные. Зачем такое рассказывать? Нет бы что веселое, про паука там, правда, это надо сказки эти знать, а он и не знает. Но все равно — не надо детям такое слушать! Не надо. Кому хиханьки, а кто и спрашивает, какие кони, да глубокий ли брод, да где этот братец-бандит живет и все такое. Зато теперь понятно, чего эти Андерсоны такие вот. Зато непонятно, чего масса Андерсон делает, гоняет вокруг городка или что? Со вторым хоть понятно, ест да спит, вернее, больше спит, чем ест, и, главное, предупреждать надо, что тебе ж не все нужно, что на столе. Ну кому понравится, если три часа рыбу жарить, а гостя этой рыбой потом выворачивает? Хороший сом был, свежий! Масса Андерсон вообще вместе с костями лопал, не то, что его братец, который съел аж один кусок, и выскочил из-за стола невоспитанно. Теперь ему надо супчик варить! Вот не умеет врать человек! Какой же он моряк, если ему от рыбы так случилось? Да и сама Шеба слышала, о чем там они там за столом говорили. Угораздило человека, но если он тут кого ножиком приголубит? А масса Олсен бегает и разные не совсем пасторские слова произносит, потому что его отпрыски установили в церкви дверь так, что теперь ее не открыть изнутри. Ну совсем ведь не смешно, а масса Андерсон зубы скалит. Оно и понятно, он им три раза говорил, что перемерять надо проем, а только потом уже готовую дверь вешать. Они ему так ответили, что не грех и за револьвер схватиться. Масса Андерсон только хмыкнул, плюнул и пошел куда-то. Только б не драться с теми людьми, потому что они из него вдесятером решето сделают. Или он их покалечит. И что эти десятеро, или сколько их там могут сделать? Сжечь весь город? Еще чего не хватало! Или масса Андерсон решил коров красть? Вот бы он хорошую молочную корову увел, а то молоко привозное, масла никакого, теста даже хорошего не вымесить. Или тут только эти, рогатые? Хоть спрашивай. Чужак II Я столько пилил да строгал только сопляком! И тогда это было нужно и полезно! А если эти двое безруких не могут сделать дверь, то я почему-то им должен искать отвес, которого у них нет, стесывать углы в проеме и три раза за час навешивать дверь назад! И теперь она не закрывается ни в какую сторону. Мой па сделал бы это вдвое быстрее, но я лучше умею убивать, чем строить церковь. Ну, для них сойдет. Потому что у них нету мозгов! Потому что, вот, пожалуйста, можно посмотреть на моего братца и подумать, что будет, если кто-то здесь чем-то заболеет. Джим ладно, мужик взрослый. Он в случае чего и отстреливаться сможет от такого лечения, а остальные? Я как-то сомневаюсь в книжке «Домашний лечебник д-ра Свенсона», я ее впервые в жизни вижу — это раз, у нее нет автора — это два, и все методы лечения начинаются с фразы «дайте пациенту хорошую дозу английской соли». Особенно поможет при укусе бешеной собаки! Даже детям малым смешно. А чем, интересно, думал преподобный? Он надеется на то, что доктор будет не нужен? Ага, конечно. Еще скажите, что эта кватеронка не брюхатая! Потому что я уже понял, а она еще нет или думает, что хозяйка не заметила. Хозяйка, может, и не заметила, да тут люди впритык живут, все видно да все слышно, особенно если кто старший из семерых. Сначала меньше стирки, потом жена интересуется, сколько нужно досок, потом ее тошнит от всего, потом надо пилить доски, пока все остальные родственники спорят, что делать, если искали первое попавшееся имя в Хорошей Книге, а нашли Иродиаду. Ма тогда икала час, так смеялась. А тут смешно не будет никому. Глупая ты женщина, Либби. Сначала даешь мужику, а потом думаешь, что он тебя выкупит и запишет ребенка белым. И где твой распрекрасный женишок, а? Чего-то я не вижу ни миссис Вэленс, свободной белой женщины, ни аболициониста мистера Вэленса, который выкупил две жизни. Моя жена была шлюхой за доллар, Либби, это похуже, чем черной родиться. Так я заплатил за нее доллар и еще сто двадцать, чтоб этот хозяин борделя подавился ее долгами на веки вечные. И он утерся и заткнулся! А вот мистер Вэленс просто хотел погрешить и все, никакой ответственности, никакой любви, просто приятное мясцо под ним или на нем, не подсматривал за вами обоими. И у тебя, глупое создание, есть три дороги, да две из них смертью заканчиваются, Канада не так и близко, да еще по такой погоде, и выдать могут. Не хочешь на свободу, Либерти? Правильно не хочешь. Вторая дорога поганее первой, да и на тот свет быстрее попадешь — ну потаскаешь ты камни, ну будет у тебя выкидыш, а если и лихорадка прицепится? Так и помрешь. А сможешь ли ты родить, я не знаю. Моя жена тебя потолще была, сына родила нормально, а вот с дочкой не вышло. И она мертвая, и жена просто кровью истекла. Так что не особо надейся на свою бледную задницу. А еще и Рождество скоро. Здесь не будет ничего, кроме паскудной проповеди, и мне уже хочется найти ту бутылку для медицинских целей и выхлебать всю. Просто чтобы упасть и спать, и не вспоминать, какое там число, да как я в бордель в Шермане когда-то в этот прекрасный день пошел. Мелкому еще надо табаку прикупить. Или сгущенки. Солдат всегда хочет жрать, бабу и разуться. Бабу ему рановато, а вот курево в самый раз, если еще не научился, то пусть на что нужное выменяет. Хорошо, что его тут нет. Вправду хорошо. Я б свихнулся. Если раньше не свихнусь с моим братом. Он даже меня подкинул своими россказнями, я ж все это знаю, с тех пор, как совсем малым сопляком был, в косяке гвозди как раз от них. Дите это индейское трясется. Видать, или знает, как это — увидеть головы своих братьев на копьях, или представила. Ну да, нету у Роланда-юнца братьев больше. А преподобный скривился и рассказал совсем не из Хорошей Книги, лучше б скрипку свою расчехлил. Ох и пакостная же история. Это с намеком, да? Ну, я понимаю, чего этот мертвячок всех задушил, и молодец, но паскудство все равно. И вдова Догерти Ланкином своим добила, я малость не так знаю, а у нее совсем страшно. А потом миссис Лерой жалуется, что ее сын не дает никому спать, ему кажется, что в окно кто-то лезет. Метель на дворе. Я и так с кольтом в обнимку сплю. Либби вообще разрыдалась. Неужто поняла, что я ей сказал? Аллилуйя! И, может, удастся Джима уговорить, потому что с Рождества двенадцать дней мертвые по земле ходят, поспрашиваем Арча, или полковника, все ж и нам веселее, и им. Можно даже Джона Брауна позвать, для смеху. Ох он и ругаться будет от последних новостей! А так паскудному янки и надо! А вот мне надо отловить кого-то с «Даймонд-Кей» и расспросить. И я это клеймо из принципа просто переделаю, как дядя Хейс корову одной рукой доил и не привязывал. А если они будут сильно вякать, то не на тех нарвались. Зимой преимущество как раз у нас. Да и если они вправду скотину растят, то их бояться не стоит, это просто ковбои, не пистолерос. Я таких раз в году гонял по всему Шерману, даже не кнутом, а кулаками. Вот не думал, что по Техасу заскучаю, а ты глянь! Интересно, пастор Хардин все-таки поучил своего сыночка, чтоб он не вытворял такие фокусы с заряженным оружием? Ну зачем перед кучей совершенно ни в чем не виноватых для него людей револьвер на пальце крутить, а? Хотя ему и так несладко, додумался же отец так сына назвать! Интересно, чем его драгоценный Джон Уэсли занимается, потому что я его только там, в их округе видел, когда у них ярмарка и соревнования по стрельбе были. Он быстрый вырос. Пожалуй, вроде меня быстрый. Мальчик II Это вот так здесь радуются и веселятся? Мало мне было тех жутких историй, так еще и вдова Догерти поет! Какая пакость! Сначала она так «Этого тут и не знает никто». А знают! Вот эти двое хорошо знают, отобрал у меня этот моряк губную гармошку, потому что я такого играть не умею и только учусь, со слуха же тяжело мелодию играть. Особенно такое! «По приказу капитана выдвигаешься вперёд, пики пусть к реке приходят, в час, когда луна взойдет». Это откуда они такое знают? И мелодию играл хорошо, ни разу этот Джим не сбился, и слова. Плохие там слова, и лучше бы они были ругательные, потому что мама меня к братьям-фениям больше не пустит. Никогда в жизни. Нет бы что приличное спеть! А вдова как поняла, что ей подыгрывают, аж поперхнулась. А этот кровожад подхватывает себе: « Фаррел, Фаррел, подожди ты, все мои уже в пути, ты теперь скажи понятней, где к реке нам подойти!» Я ж думал, что ирландцы все рыжие, а не такие вот. Еще чего не хватало! У этого Джеремайи глаза на лоб полезли. Бедолага, такое с непривычки слушать, хотя получилось неплохо. И вот понятно, что кровожад сам такое делал, как поет. Даже хуже. Преподобный только хмыкнул. А вдова весь вечер обоим Андерсонам подмигивала, а они прикидывались обстановкой, мы мирные фермеры, гыгы. И они были трезвехонькие! Вот это и страшно. Интересно, преподобный хоть понял, что у него за община будет? Потому что кровожад и его брат в церковь и не заходят, а по очереди где-то носятся. И они не охотятся, потому что берут револьверы: два на себе, два на седле, а двадцать четыре выстрела явно не по оленю нужно. Что они задумали? Я спрашивал, а они не отвечают, смеются только. Вот теперь я понял, почему Хромой любит, когда смеются. Потому что за смехом часто злое прячут, Джим этот постоянно зубы скалит, а вот видно, что он не цветы выращивал. Они не хотят отринуть свои грехи и жить праведно, потому что они сами грешники, и руки у них по локоть в крови, потому что я читал те газеты, где было про Канзас. Мама думает, я не знаю, кто ездит на вороной кобыле и отплясывал с этой вдовой Догерти третьего дня, еще и отнекивался, мол, танцевал последний раз давно и не помнит толком, как это, да сапоги у него не совсем для танцев. А вдова тоже ему в тон, мол, танцевала последний раз на своей свадьбе, да ноги такого не забывают. Права оказалась, этот Дэниэл здорово на скрипке играет, не на такой, как в оркестре, правда, а попроще немножко, как в Теннесси, так он им такую джигу выдал, заслушаешься. Про вдову ничего не знаю, а вот Билл Андерсон — убийца. Странно получается, вот живет человек, кобылу чистит, сыну леденцов купил на станции, рабыню свою не обижает, насколько мне видно, но он подло убивал беззащитных людей в Лоренсе. Как он может спокойно спать? А вот пойду и спрошу! — Я за день так выматываюсь, что сплю, как бревно. И тебе советую делом заняться. Или маленький сопливый янки отморозил себе мозги, что про красноногих спрашивает? Ой. Он сразу понял! Это не розги за глупые вопросы будут! — Ладно, я этого не стыжусь. Я бы перебил их еще сто тысяч раз. Я хотел, чтобы они поняли, что такое горе, когда именно твоя сестра умерла, когда именно тебя из дома выгнали, когда именно твоему отцу ни за что разнёс голову из дробовика судья Бейкер. Чтобы они выглянули из-за своих стен и отложили свои книжечки с ненастоящими страданиями ненастоящих черномазых. — В Миссури крали даже полотенца! — Правильно, чертовы джейхокеры и паскуда Джим Лейн крали даже полотенца и миску с кашей. И ругаться не боится. Да, такой тут явно не на своем месте. — Да, мелкий, такие вот дела. Я не верю Олсену, я на него работаю. И тебе советую держать пушку при себе, потому что здесь скоро будут гости. И я надеюсь, что до стрельбы дело не дойдет. — Язычники? — Надеюсь на шайенов. Потому что есть и хуже гости. И ты стрелять умеешь? Не было у нас оружия в доме никогда, мы мирные люди. — Придется научить, — и ушел в дом. Пусть сначала у мамы спросит, а то она меня убьет! И он спросил, вежливенько так. Мама скривилась, будто тухлую устрицу распробовала, но разрешила. С одной стороны, я всегда хотел пострелять, но в самом крайнем случае — на охоте, с собакой, по уткам. А тут у него в руках револьвер, жестянка из-под персиков в сиропе и кисет патронов из кармана торчит. Это не на охоту точно. Жестянку на камень за конюшней поставил, отошел от того камня шагов на сорок. — Ты хорошо видишь или тебе проще дробовик найти? Я жестянку вижу. Спросил, надо же. — Смотри сюда. Это мой запасной, вот так барабан открывают — защелку в сторону откинул, барабан вытолкнул, будто совсем неразумному младенцу объясняет. Ну ладно. — Так патроны вставляют. Вам, соплякам, теперь везет, я с уокера начинал. Да это и есть уокер, только барабан переделали малость, чтоб под новый патрон с латунной гильзой. Два, три, четыре, пять, шесть. Все впихнул. Давай! — и сует мне револьвер в руки. А он тяжелый! — Ну! Мушку и целик совмещаешь, чуть ниже банки наводи, по центру. Курок взводишь, во так, назад, на два щелчка. Правильно. И на спусковой крючок жмешь плавненько. Дави, дави, во так. Ну и грохнуло! У меня в ушах зазвенело, а руку вверх швырнуло. — Не попал, еще раз! Курок взводи на два щелчка, на спусковой крючок давишь плавненько, мушку и целик на одной линии держишь. Давай! Я и не думал, что стрелять так тяжело! Три раза выстрелил, порохом воняю, ни разу не попал, в ушах звенит. — Стреляй, не спи. Еще раз! Что не попал, это не страшно, если первый раз в жизни стреляешь. Я вообще, когда первый раз в жизни стрелял, вместо доски один раз неизвестно куда попал, два раза в дерево, убил насмерть курицу дяди Хейса, а два капсюля вообще не сработали. Дядя Хейс чуть со смеху не лопнул. Я такой, как ты, тогда был. — И за курицу не выдрал? — Она сама влезла на линию огня, поделом ей. Ты стреляй, стреляй. Банка упала! Попал! Вот только Андерсон к камню подошел, головой покачал. — Не попал, сама упала! Уокер такие дыры делают, что ты б увидел. Сейчас я назад приду, ты мне револьвер дай. Это ж легко. Вот просто берешь, целишься, на спусковой крючок жмешь. Смотри, — он у меня револьвер забрал, и шарах по банке! Там сразу дырища в треть жестянки, насквозь. — Понял? Там еще один патрон, давай. Куда-то я попал, это точно. Но не в банку. — Так, заряжай, защелку открыл, шомполом дерг. Барабан провернул, шомполом дерг. И так шесть раз. Потом патроны запихиваешь. Запихнул? Давай опять, я их на четыре револьвера взял, и ты будешь стрелять, пока они все-все-все не закончатся. И если не попадешь ни разу, то ты слепой, и это плохо. Два стрелка на десять человек — мало. Я не знаю, сколько тех гостей, и что у них на уме. Так что учись быстро, мелкий. Тебя уже не пощадят. — Два стрелка? — Если мой брат приедет обратно, то трое. — Если?! — Возможно, он нашел стаю волков. Или его грохнули. Или он утонул. Он на моей кобыле ехал, вот что обидно. Да не трясись ты так! Если его грохнули, то я этого так не оставлю. И стреляй, чего уши развесил! И не стой на одном месте, ты промочишь ноги, а твоя мама из меня за это паштет мясной сделает. Ему хорошо, а у меня руки уже отваливаются. Интересно, а кем был этот его дядя? Бандитом? — Одноруким пьянчугой. И драгуном. Про мексиканскую войну слышал? — Это где Аламо? — Не, это которая после. Где Мехико взяли и кусок Калифорнии оттяпали. Он по пьяни стрелял в потолок в кантине, вроде салуна, только в Мексике. А здание каменное, пуля от балки срикошетила, ему локоть раздробило. Поэтому если тебе захотелось по пьяни стрелять, то для этого есть дверь, а не потолок. — А если кто-нибудь зайдет? — То тогда ты дурак. Когда пьяный, лучше за оружие не хвататься: или не попадешь, или кого-нибудь случайно угробишь. Ты стреляй, стреляй. Беглец II Все не так и плохо, если подумать. Я чуть не отморозил себе уши, отбил задницу об седло и простудился. И теперь с твердой уверенностью могу сказать: все не так плохо в нашей ситуации, потому что в нашей ситуации нам пиздец. Я пил с парочкой ковбоев с «Даймонд-Кей» и выяснил вот что: здесь кто-то нашел карман золота, но загадил им воду. Теперь этот человек уже не с нами. И парочка птенчиков тоже пыталась свить тут гнездышки, немчики там или молодые семьи. А куда они делись, того эти весельчаки мне не сказали. Улетели, наверное. Хозяина зовут мистер Шеннон, и у него есть все документы на эту землю. Так что, братец, подумай, как быстрее удирать. Так, еще раз или это у меня уже бред? Еще раз, медленно. Не, тебя в последнее время по голове не били? Точно? Совсем ни разу? Не, у меня трещит башка, я тебя не понял, пойду подохну в тепле, со знанием, что мой старший брат совсем рехнулся! Нахуя тебе Шеннон? Нахуя? Чего? Нет, сначала я хоть чего-то пожру, потому что ничего не соображаю. Не понял «никакой разницы»? Ну я тебе это припомню! Еще раз — ты нашел стабильный источник заработка. Тебя нанял Коул Янгер. Что-то не сочетается. Он не сам тебя нанял? Пинк? Эти недоноски настолько в жопе, что взяли Коула к себе? Теперь ясно. Ты как раз убивец, им подойдешь. На Территориях не нужны вежливые старички и дамы в кринолинах, хотя Коул еще тот. Пресвитерианцы все с придурью. Но что за дела с этим Шенноном? У этого чокнутого проповедника родня пропала тут, потому он тебя нанял? Дочь, зять, шестилетний внучок, и не было писем с весны? Пиздец. Надо бы поискать ниже по ручью, может, фундамент или могилы какие. Я должен сидеть тут, жрать куриный суп с морковкой и никуда не ходить? Как скажешь, капитан. Такой приказ мне по душе. Но все равно я бы уехал. Пятнадцать долларов в месяц и награда от проповедника не стоят пули в брюхо. Хотя кому я это говорю? Черномазой? Билл грохнулся спать, потому что я сейчас никакой, ему, получается, и ночью сторожить надо, да мы всегда друг друга прикрывали еще дома даже. Па в гробу ворочается — конокрад в законники подался! Хотя он и так ворочался, когда война была — мы до того людей не убивали. А про нас даже в газетах янки писали, что мы кровожадные бессердечные убийцы, которые не достойны взятия в плен. Ох я тогда и радовался, что Джо не парень, а то бы был третий скальпер, пострашнее Билла. Зря радовался. Ох зря. Хотя оно так и вышло, только сейчас, если я понял правильно, то третий скальпер уже ножик для сиу точит. Так им и надо! Ох меня и развезло! Это чья была идея суп еще и самогонкой заправить? Надеюсь, не черномазой, потому что я уже никуда не пойду. С четвертой ложки я только спать хочу и желательно не рядом с Биллом, он дергается и может или в зубы заехать, или в печень. Интересно, хоть и неудобно спрашивать, как он с женой спал? На разных кроватях? Или она его выпихивала на пол? Или лучше доплестись до кухни, там тепло. Да и на стуле тоже ничего, хороший стул, па когда-то похожий сделал, голову на стол можно пристроить. И никуда не пойду, и тут неплохо. Крыс нет, блох нет, с кухни тянет хлебом, если не знать, почему мой брат тут, то даже можно жить. Но что-то тут не то. Сильно не то. Я видел этого Дэниэла. И я видел настоящих тронутых, которые сами ничего не могут, которых за руку водят или к стене приковывают. И дурачка-брата Бейкера тоже. А вот Дэниэл, конечно, слюни пускает постоянно и прилюдно, да и странный, если у него что спросишь, то всегда надо повторить, но он мужик обычный, коня чистит, дрова рубит, посуду моет, грамотный даже. Он такой, как я, значит, был на войне. Мог быть, если это не квакер какой. И точно был, если он из фанатиков-эбби. Наверное, ему не понравилось. И он уже совсем на войну не годный. Заслужил, конечно, святоша чертов, но вот сейчас некстати, это ох некстати. Шеба III Стоит поскрести ложкой по сковородке — и уже можно ждать какого-нибудь массу Андерсона в кухне. Хорошо еще, что руки в кастрюли не суют. Неужто такие голодные? А нет, они явно не хотят, чтоб сама Шеба их слышала, потому что в комнате довольно быстро на стол собрали. Смех один, а не сервировка! Ложки деревянные, нож один, миски жестяные, скатерти нету. И они вправду думают, что Шебе из-за занавески в кухню не слыхать ничего. Массе Андерсону жениться надо да детишек еще парочку, до кучи к молодому массе Чарли, который и не соизволил отцу письмо написать хоть раз! А второму массе Андерсону надо молчать. Потому что сначала они то рагу если быстро, а потом стали между собой спорить, что делать да как быть. Потому что туточки вот беда большая. Масса Андерсон кого-то ищет, и пропали те кто-то ой не просто так! А второй масса Андерсон этим ой недоволен! Народу мало, говорит, не факт, что преподобный Олсен в этом не замешан, говорит! Он же ж пастор, как у массы Андерсона язык повернулся? А масса Андерсон фыркает только, мол, замешан, да не в том, он родню ищет, а вот кто знает, почему клеймо «Даймонд-Кей», а хозяина звать Шеннон? Почему такое клеймо пятый год не видели в Абилине? Не, Абилин не город, а вот такенная коровья лепешка, еще с мухами вдобавок, тут вопросов нет, но Коул сильно клеймами интересовался. А Абилин через год после войны сделался, значит, клейму не менее десяти лет. Что тут не сходится? Да откуда ж сама Шеба знает? Она готовить умеет, а не угадывать всякое. Может, этот мистер Шеннон перекупил землю или, может, клеймо такое, чтоб скотокрадам труднее было. Хотя масса Андерсон, который хозяин, взял кусок бумаги да огрызок карандаша, да и перерисовал то клеймо, так что и непохоже стало совсем, а второй масса Андерсон только критиковал, мол, в восьмерку не то, в надгробие не то, в соты с пчелами не то, в бабочку не то, и где тут клеймо с бабочкой? На что тот масса Андерсон, который хозяин, засмеялся и сказал, что поедет и из принципа эту бабочку зарегистрирует. В Шермане! Заказным письмом! С прошлогодней датой. И ему ни один ирландец ничерта не сделает. Да что ж они такие дурные? Да он вполне может так сделать и коров законно красть! Так его ж за такое повесят, вместе с братом! Потому что тут нет законников, тут вместо судьи и шерифа и помощников, именно что мистер Шеннон. Да у него ж людей куча! Разнесут, как Лоренс! Вот только такое вслух не скажешь, потому что масса Андерсон уже куда-то пошел, спасибо сказал и пошел куда-то. А второй масса Андерсон даже миски занес и глядит на саму Шебу так, недобро. Мог бы и сказать, чем ему обед не понравился.  — Да при чем тут рагу, женщина. Просто мало стрелков, а мой брат или что-то такое знает, или рехнулся. Понятно, что с этими землями чего-то нечисто, но вот что? Где я тебе свидетелей всякого такого возьму? Выкопаю? Да мертвые не говорят. А без свидетелей ты и сама понимаешь. Тут волки, медведи, сомы, шершни всякие. Мало ли от кого люди мрут. И надо что-то делать с этой дурой-квартеронкой. Сколько мне дадут, если я ей проломлю черепушку и выкину труп подальше отсюда? А вот на такие вопросы Шеба отвечать и не думала. — Не знаешь? Вот и хорошо. Потому что еще одно дрыганье задом возле меня, и она нарвется. Я не сплю с черным мясом и с порченным мясом. Ну кем это надо быть, чтоб такое делать? Я ж знаю, откуда мулаты и квартероны берутся, я с Миссури, я любознательный. Это получается, что покойный мистер Лерой спал с ее мамашей-мулаткой. Или трахай свою бабу как-нибудь разнообразно, в задницу или между сисек или еще как, я не янки, им виднее, или делай ей документы, что свободный человек! Или головой об угол. А то ни то, ни се. И вдова ей не мать, не похожи они. А при чем тут я? Я ее месяц назад вообще не знал, и даже не знал, что эта дура Либби существует! У меня баба в Плимуте, в конце концов! — Красивая, масса? — Шеба должна была что-то сказать. — Не. На здешних язычников похожая очень и нехристь. И зубы у нее болят. — А там все такие, масса? — Не, она одна там такая. И не знаю, чего я на нее запал. Может, приворожила, может, потому, что ее не испугался. — Так это, масса, пастор может отчитать, если приворожили. — То есть я теряю запас носков, свою миску тушеной картошки и чаудер по воскресеньям? Опять же, она не храпит. И у нее большие толстые сиськи. Не стоит отворот всего этого. Шеба попыталась уместить в голове «запас носков» и «похожа на язычников» одновременно. То есть они что, уже? Незнакомому человеку носки в запас не вяжут. Но язычники ж страшные! Хотя, если вспомнить, чей муж был масса Андерсон, который хозяин, то неумение выбирать подходящих женщин у этих дурней семейное. — А дети, масса? — вопрос был очень нехороший. Неудобно белого массу с револьвером про такое спрашивать, неудобно колдуна поганого про такое спрашивать. — Поскольку она неграмотная, то мне надо ехать аж с шестью пересадками поездом, и смотреть, что там у нее дома и не завелись ли в Плимуте метисы. Хорошо бы, я ее почти семь месяцев не видел. Если да, то придется их учить снимать скальпы, когда подрастут. Шеба промолчала. Может, второй масса Андерсон и не такой плохой человек, но чем дальше он от нее, тем ей лучше. И надо ведь Либби сказать, чтоб она не дурила. Не рыцарь масса Джим Андерсон, совсем не рыцарь. — Но сейчас мне надо сидеть тихо. Билла в доме нет, а тебе языком трепать не надо. Он сразу понял, что я в бегах. Я не самоубийца, чтоб сидеть пятнадцать лет в Нолинзе. На том придурке не было написано, что он — судья. А раз ты судья, так и не шляйся по сомнительным заведениям и не устраивай дуэль насмерть с незнакомыми людьми. Еще и на ножах! Револьвер осечку даст, и можно не попасть, шанс какой-то есть. А я не виноват, что он дурак! Такой вот расклад, женщина. Мне повезло, из Батон-Ружа ехал караван каких-то дурней в Канзас, а там попробовал поискать работу на железной дороге. Ну, как в той песне поется, что не хочу я работать на железной дороге, а хочу я лежать под боком у своей бабы. Зато узнал кое-что интересное. — Ну спасибо! — Шеба подскочила и выронила миски на пол. Масса Андерсон никуда и не уходил, или пришел раньше, и просто тихо стоял да не показывался. — Ну и чего? Я знаю, что ты знаешь, и ты знаешь, что я в бегах. Но в Канаду ни ногой. Не-не. Там одни французы, а я в мехах не разбираюсь. Я ж там был, братец. Я ж на китобойцах ходил. И канадцев навидался по самые уши. Помнишь тех немчиков, которых мы резали в Миссури? Помножь их наглость на два и прибавь к этому умение стрелять. Вот это тебе канадец-французик или метис. А с теми, которые по-нашему говорят, я не сталкивался. Но если к ним лезут эбби, то это люди нехорошие. — Квартеронку не трогай. — Я не убиваю женщин, ты это знаешь. — И не начинай. И так расклад не очень. Можно б было кого-нибудь позвать, да тебя светить не стоит. — Оглала-сиу позвать? — Тьфу! Я про Дэйва говорил. Дэйв-гробовщик. Помнишь такого? — Дэйв Пул? Он еще живой? — Он самый. Он тоже в законники подался, в Ричмонде шерифом заделался. — Вот с чего это он? — Не знаю. Но у него на примете была пара пистолерос, которым работать тяжело, а кушать надо. — Обойдемся. Если самого Дэйва я знаю, то молодняку веры нет. Их прижмешь, они всех сдадут, дети с золочеными пряниками. — Как бы тебя в Четвертый Миссурийский засунуть, а? Целее будешь. — Что эти бедолаги тебе сделали? — Сопляка моего взяли, вот что. Нужно же кому-то за ним приглядеть. — Я его вообще не знаю! Я не знаю, кто там! У меня лошади нету! — Джаррет капитаном, лошадь дадут. Опять же, целее будешь. Чужак III Эй, мистер Дьявол! Одна грешная душа за подзорную трубу! Не, не слышит. Я не знаю, с кем там пил мой братец на станции, но я обполз по периметру всю территорию «Даймонд-Кей», замерз, как наша корова, ну, я еще дергаюсь немножко, и вот кого не нашел, так это ковбоев. Я видел с десяток всадников на хороших конях, в хорошей одежде, и без винтовок. И на них такой же фасон курток, как на мне — короткие, чтоб быстрей за оружие хвататься. Я и коров их особо не нашел, так, несколько группок, все вместе чуть больше сотни голов. Скотоводы они, агась. Либо по одному выманивать куда-то этих красавцев, либо рискнуть и атаковать дом. Но для явной атаки надо знать, что за хрен Шеннон и нет ли в доме заложников. Преподобный показал мне фото своей дочки, свадебное. Девушка, конечно, красивая, но платье у нее интересного фасона такого. Называется — «младенец уже шевелится». И надо бы спросить, не вышла ли она замуж за этого Шеннона. Потому что если да, то я не буду за ним гоняться, я постараюсь засесть на телеграфе или разговорить кого из его людей, что там с землей. Ногами в костер — и он расколется. А муженек на фото с такими ушами, что у кролика меньше. Ну, это ее дело, с кем спать. Или не ее, а папашино? Это я женился на Мэтти, которая была малость не в той ситуации, чтоб родителей слушаться, да и то, ее Тимми ей сначала родители сосватали. А потом его грохнули красноногие. А так родители сватают. И нельзя не учитывать, что родители сватают одного, а девушка подумает-подумает, да и сбежит с конокрадом. Моя ма так вышла замуж. Не жалела. Ей повезло в этом. А вот про семейные дела преподобного мне надо вот прям щас расспросить! Носки высохнут, переобуюсь и пойду. Да, Джим, гони свои сапоги! Мои видишь с какой дырой? Зашить не сможешь? Ну, мне что, босиком по такой погоде бегать? Тьфу! Ты раньше не мог сказать? Я твои сапоги даже на босу ногу не натяну, тут подъем не такой! Тогда иди к скво. У нее есть шкура, у меня есть шило и дратва. Дожил. В мокасинах ходить! Можно этих слегка пугануть, если нужно будет, но все равно обидно. Не, Моет-Ноги, мне не надо их вышивать, мне их надо сейчас. Я не умею сам шить мокасины. Вот не умею. Я не шайен. Можешь за час сделать? С меня два доллара и два скальпа. Да, да, если на «Даймонд-Кей» живут нехорошие люди, то я тебе отдам их скальпы. И не надо делать вид, что ты вся из себя цивилизованная. Даже Джесси скальпы драл, а он очень воспитанный и всю Хорошую Книгу на память знает. А трупы можно свалить на оглала-сиу. Сниму скальп, отрежу оба уха, перережу глотку. Они так делают. Но если замерзну в такой обуви, то будет тебе доллар и никаких скальпов вообще. Ногу сюда ставить? И ножик свой дать? Ну, нож у меня острый, только что тут будет? А, вот так, это просто кусок толстой кожи, оборачивается вокруг ступни и стягивается шнурком? Ну, и за это спасибо. Я ж не твой муж, чтоб ты мне хорошие мокасины шила. Побегу проверить. Пока что вот тебе доллар и говори, что кому надо на станции. Перец?! На той неделе брал! Что надо делать, чтоб сожрать банку перца? Гвозди, ну это Дэниэл, он малость жопорукий, тут нет вопросов. Спички, патроны, самогон, патока, девять ярдов ткани в клеточку, на занавески. Ох, если тут заметет, то мы в такой заднице окажемся! Потому патронов надо очень много. Нашли грузоперевозки! У меня кобыла не железная! А фургон-то сломался, а чинить его некому. Никто не умеет. И мальчик что-то просит, он тебе бумажку оставил. Карандаши и бумагу. Ага. Я б ему могильный камень привез! Руки из задницы! Рисовать он умеет! Я полтора часа пытался! Он ни разу не попал! Двадцать четыре выстрела! Коту под хвост! Не, нету тут кота, это просто так говорят. Янки умеют стрелять, я знаю, я с ними воевал. Но не этот. Он безнадежный. Он не охотился. Он не ставил силки, он не бросал камни в птиц. Да, Толстая Женщина лучше умеет. Я знаю. Я ее видел. И мой лучше умеет, мой хорошо умеет, в кавалерию подался, не то, что этот. Ага! Может, привезет мне парочку скальпов сиу, я их сменяю на самогон. И, самое ж плохое, что для его ма этот янки ну такой хороший мальчик! Ну я ж ему сказал, что мало людей, надо быстро учиться! А он не понял. То есть. А теперь не понял я. Он испугался? А я не испугался? Если такое меня будет прикрывать, то я очень перепуганный. Я вообще перепуганный с позавчерашнего дня! А сейчас мне надо поговорить с Олсеном и потом я поеду. Такие вот дела, Моет-Ноги. Я тут только потому, что мне деньги платят, сам бы не полез сюда. Я б лучше в Техасе у мексиканцев коней воровал. И коров. И бычков чикал. Это и приятнее, и теплее. Платят, если за коров, то плохо, а вот за хороших лошадей — ты два дня считать будешь, сколько на такие деньги можно больших черных чугунных котлов купить. А все отрезанное у бычков можно пожарить и слопать, вкусная штука. И, главное, в Техасе зимой тепло! Я даже в детстве так не мерз! Потому что мой па умел три вещи — воровать коней, делать детей и строить. А тут строили такие, как Дэниэл — на всю голову контуженные! Я день щели конопатил, и то свистит на кухне. Плохое тут место, ни золота, ни охоты. Ни коров пасти, ни на что не годно. Можешь мне поверить, Моет-Ноги, я не один раз дикие земли видел. Город? Вряд ли. Тут с водой беда, я видел карты, летом здесь ручьи высыхают. Мальчик III Я помню, каким было Рождество. Я помню. Поэтому мне особенно тошно, вместо отца — пустое место за столом, вместо пирога — обычная еда, вместо радости и веселья — уныние. «Здесь не принято дарить подарки или веселиться». И чего это? А вместо гостей, вместо Фоллетов, Доусонов, дяди Кларенса — в углу сидит Кровавый Билл Андерсон. И рожа у него такая же мрачная, как и у меня. Либби попеременно рыдает и тошнит ее. Это ей помидоры так? Но хорошие консервированные помидоры, мы ели. Или она все-таки успела? Интересно, с кем? А если учесть мрачный вид Андерсона, то о таком страшно подумать. С другой стороны — а пусть забирает! Пусть хоть топит, хоть продает, хоть бумаги выправляет, что свободный человек! А то, как портить приличных служанок, он может, а признаться — мозгов нет, он и так уже озверел, в мокасинах ходит. Я как те следы возле коновязи увидел, так не знал куда бежать — большая нога, гладкий овал и носком внутрь. Шайен коней крадет! А это у него сапоги порвались! И проповедь такая, не рождественская, про потерянных и погибших, про тех, кто вдали от дома. Странный человек преподобный Олсен, трехнутый какой-то. Но это главное ему не говорить. Или сказать? Все равно жить мы тут не будем, я же понял, что мне сказали. Нас просто перестреляют, как прикормленных кроликов на лугу. Так зачем бояться? Зачем заискивать перед этим? — Я что-то не помню, чтобы мы приглашали таких гостей! Мама очень нехорошо на меня смотрит. Ну и пусть! — Если ты насчет Либби, то я не при чем, вот так выворачивает женщин, когда ребенку в них уже месяц. А я с ней две недели знаком и не в восторге от такого знакомства. Мама слегка остолбенела. — Я принес ваш треклятый альбом, — Андерсон швырнул обычный альбом в двенадцать листов на стол. — И хочу поговорить насчет совсем не рождественских вещей. Например, куда мы вляпались. И как называется скотоводческое ранчо, на котором нет коров. И как добраться до более цивилизованных мест пятерым женщинам и трем детям? — Все настолько плохо? — Гораздо хуже, мелкий. Гораздо хуже. Обидно, что праздник и все такое, да времени нет. — Троим детям? Я понимаю, что моей сестре не место под пулями, и что индейский ребенок тоже девочка, а кто третий? — Господи и все семеро Маккавеев! Янки в драку лезет! — Андерсон зубы скалит, будто ему, богохульнику, весело стало. — Янки дрались тогда, когда Миссури еще на картах не было! — Бенджамин Альфред Лерой! Кажется, я останусь без обеда. И ужина заодно. — А чего это вы, миссис Лерой? Он прав. Просто стрелять не умеет, но образованный. Он за меня заступается. Мама, роди меня назад! Лучше уже без обеда. — Значит, вы его плохо научили, мистер Андерсон. — Меня таким же образом учили, но я быстро выучился. Па со своим братом тогда в Калифорнию подался, так что я единственный стрелок в доме вышел. Мало ли кому ферма с одной женщиной да пятью детьми приглянется. — И как? — Па нашел только вшей, его брат там вообще помер. Нету там золота, наврали газеты. — Или кто-то плохо искал. — А вот о таком я его никогда не спрашивал. Живой вернулся — уже мне радость, а то я дрова рубить терпеть не мог, топор тяжелый, брат сопляк, у ма спина болит. — А чего ж вы черномазого не купили? Миссури ж рабовладельческий штат. — Чтоб он с голоду умер, да? Ты посчитай, сколько должен зарабатывать фермер, у которого пять малых детей, свиньи и кукуруза, если все хотят кушать, свиньям надо набирать вес, а дети растут. Я попробовал. Многовато трат выходит. Вот только сам Андерсон ну не фермер. И на улице орут. Пойдем, глянем. — Исключительно из-за Рождества даю всем птенчикам двадцать четыре часа на сборы! — а это еще кто? Модная куртка из волка, новые белые брюки, новомодная шляпа, патронташи крест-накрест. Модный молодой человек на очаровательном гнедом коне. — Чего? — Дэниэл как всегда. — Ты глухой? — Он контуженный, — а вот Андерсон стоит контрастом, как жирная черная муха на взбитых сливках. Ну, он сам такой: штаны черные, куртка черная, ничего на нем яркого или нового. И лохматый, как язычник. — А ты кто такой? — Да так, еду куда глаза глядят, от города к городу. — Тогда чего влезаешь в чужой разговор? — Ну, этот омбре должен мне денег, поэтому я не хочу, чтоб с ним что-нибудь случилось. — И откуда ж ты такой наглый вылез? Опять из Техаса? — Не, не угадал. Я из Миссури. В Техасе жил. — И что ты тут забыл, а? — модник едет вперед. — А это не твое дело, — Андерсон стоит, как фигура перед табачной лавкой. Не боится. — А это моя земля, значит, мое дело. — Видел я Шеннона, и он малость постарше тебя. Разворачивайся и скажи своему отцу, что у нас есть к нему пара вопросов. — Ты говоришь за всех птенчиков? — Из птенчиков разные птицы вырастают. Некоторые любят мертвецов клевать, только глазки выедать. А я еще не обедал. — Ты мне угрожаешь? — Не, мелкий. Я тебе рассказываю, потому что ты сидишь на хорошей лошади, с новыми револьверами, и думаешь, что все птенчики одинаковые. Позови своего отца, и мы поговорим. Ой, что будет! Он же с огнем играет! Модник этот уже так закипает, что у него и впрямь пар из ушей вот-вот пойдет. — А если я тебе крылышки оборву вот прямо сейчас? — модник спешивается и сует повод мне в руки. Я что, конюх? Да и сегодня драться как-то не очень. — А если тебя похоронят? — Андерсон уже с оружием в руках. Ух ты! Как это он? Лучше бы вот такому научил, а не по банке стрелять. — Тогда этот городок сожжет сотня моих людей. Слышал про Лоренс? — Мелкий, я там был! — Андерсон скалится, как череп на надгробии. — Я драл скальпы, я поджигал их дома. И эта сотня будет жечь уже без тебя. Давай. Садись верхом, возвращайся к себе домой и скажи своему отцу, что мы его ждем. Или ты тут ляжешь. А модник скис. Ну да, одно дело пугать женщин и детей, а тут стоит убийца с реакцией, как у ребенка кошки и гадюки. И так, потихонечку, потихонечку, он залез на лошадь и поехал неспешно. И вроде бы и нечему радоваться, еще и погода портится, а вот как-то веселее. — А я тебе разве должен? — Дэниэл проснулся. — Могу так сделать, чтоб да. — Это как? — Ты, я, мой брат, твой брат — как раз хорошо в покер играть, вы ж не методисты. — Не с вами двумя. Вы с Миссури. — Я шулер? — Да. И денег нет. — Я не шулер! — А кости три раза шестерками выпадали! — А вот тут у меня вопросы — это кости вдовы Догерти, от мужа остались. Он точно был маляром? У меня только карты есть, новая колода. Можешь сам глянуть! В Рождество в карты играть?! — Не собираюсь, вы с Миссури. — А ты артиллерист, но я же с тобой разговариваю. — Так не все артиллеристы глухие. — Так в Миссури не все шулеры. Я же не на пароходе крутился! Я только пару раз на пароме ездил, не считается. — Нет. — Учись, мелкий. Теперь мы знаем много чего: сын у Шеннона дурак, свидетелей старый Шеннон не оставляет и у них что-то было в Техасе. Погоню Джима на телеграф. — А его по дороге не? — А он что, слепой и безрукий? Проскочит, не бойся. Беглец III Я вижу этого мужика с мексиканскими шпорами в четвертый раз, и он мне не нравится. Ну, я отправил все то, что мне сказали, ответ будет не скоро, хорошо, если через неделю, заодно Мэри с Дженни поздравил, и Бутча с Флетчем, раз эти два недоноска поженились на моих сестрах, то тоже не чужие. А вот этот с мексиканскими шпорами за мной ходит. Ну никого не трогаю, отправляю телеграммы. А вот он или кобылу заметил с прошлого раза, когда Билл патронов купил, или знает, кого искать, но не лично знает. Вряд ли это мирный человек: кобура низко, револьвер из новых, скофилд, и вот рукавицы у него такие, солдатские. Если это не по мою душу, то я — головастик. — Босс недоволен, Андерсон. — Какой босс? Чем недоволен? Ты с чего взял, что я Андерсон? — Не дури, Андерсон. Я тебя видел. Босс недоволен. Удирай, пока есть ноги, потому что босс не любит конокрадов. — Если твой босс Шеннон, то мои соболезнования. И тут нет ни одной лошади, которая достойна нести мой зад. Поганые мустанги с паршой на морде и насквозь больными суставами. — Твой брат слишком языкатый. Угрожал молодому боссу. — Он не угрожал. Потому что молодой Шеннон доехал домой с совершенно неповрежденными скальпом, ушами, носом и яйцами. А я гораздо хуже, чем Билл. Можешь мне поверить. Я держал тех янки, пока он улучшал их внешность. — Здесь не Миссури, Андерсон. Пирожков тебе никто не нажарит, от врагов не спрячет. И твоя репутация тебе не поможет. — Поскольку ты совершенно точно не моя покойная тетка Салли, то ты мне точно никаких пирожков не нажаришь, — а этот умник не понял, уже так откидывает полу куртки. На телеграфе! При телеграфисте и проститутке, которая пишет на конторке поздравление своей тете Лулу и крутит задом. Телеграфист не дурак, сразу нырнул под стойку. Проститутка только глянула. — Кто-нибудь знает, сколько букв «сы» в слове «Рождество»? — Одна. Вроде бы. — Одна! — а это уже телеграфист, из-под конторки. Ой, спасибо! Он на них отвлекся, только за пушкой потянулся, я его и угостил, ножиком в брюхо. Это быстро — толкнуть на себя и ударить. Так дерутся в Нолинзе и вообще все жабоеды с ножиками. Благослови Господь жабоедов! Проститутка глазами хлопает, этот револьвер выронил и кишки обратно заталкивает. Не старайся, я тебя щас дорежу. Во так. За ухо взять, башку задрать, глотку вспороть. И меня опять уляпало. Тьфу! Снегом оттереть, что ли? Проститутка хихикает. Но я ж в таком виде обратно не поеду! Ему куртку я попортил. О, если меня не обманывает зрение, то вон та пятнистая лошадь была его. Седло. сумки. Может, там рубашка какая-то есть, потому что я так выгляжу, будто меня зарезали, а не наоборот. Посмотрим: банка бобов. Чистые носки, но не на меня, у него ноги были маленькие, часы дешевые, гадость твердая мексиканская, письма. Как хоть этого мужика звали? Мне, правда, без разницы. Но тут написано «Макс». Ну, значит, допрыгался Макс, мир его праху и все такое. И больше ничего такого. А лошадь ничего, хорошая. В Техасе на такое говорят «пинто». И уши, кончики, срезаны. Я б себе взял, это явно кавалерийская скотинка, потому что от меня не шарахается, стоит себе, но тут могут быстро опознать. Надо срочно кому-то продать или сменять на другое. — Лиззи! Тебе лошадь нужна? Мерин, если точнее. Проститутка только пальцем у виска покрутила. — Не, хорошая лошадь, вон тут стоит. Ездить можно. Я понял, но кому б это спихнуть быстро? Я ж не могу на нем назад поехать. Но красавчик, конечно, ноги и грудь белые, на морде проточинка, а так рыжий, блестящий такой, откормленный. А клеймо, клеймо, клеймо, на бедре клеймо, на правом, трилистник в круге. Спасибо, Господи, за такой подарок! Если кто будет спрашивать, я его нашел возле станции, потерянного и голодного. Кто тут будет сухарик? Трофей будет сухарик, Трофей красивый, Трофей толстый, Трофей молодец. И, Лиззи, не смотри на меня вот так! Раз тебе не нужно, я его себе возьму. А то Билл уже шипит, когда надо на его кобыле куда-то ехать. А тут так повезло. И, Лиззи, если кто будет спрашивать, этого человека, которого сейчас телеграфист волочит из помещения за станцию, волкам на ужин, зарезал Генри Смит. Из Кентукки. Понятно? Но все равно Шеннон будет недоволен. Хотя он и так уже недоволен. Лишь бы на засаду его ребят не наскочить, потому что я бы в такой ситуации послал бы не одного стрелка, а с десяток. Фермеры — люди адского упрямства. Шеннон думает, что может сжечь десяток. Ну сжег, ну и что из этого? Если бы тут вправду была скотина, то был бы другой расклад. А так — на сколько стрелков хватит его денег, на сколько их хватит воевать взаправду и на сколько хватит нас? Я не считаю сыновей Олсена за бойцов, они и так калечные. И надо учитывать телеграммы. Если у него какие-то неприятности в Техасе, это одно, а если он взял и унаследовал ранчо, а коровы просто заболели и издохли оптом, то тогда надо брать Билла за хлястик и удирать. Но невиновный человек не подсылает стрелков. И мне повезло, что он отвлекся, иначе я бы стал волчьим ужином. У меня и так башка, как не своя. Шеба IV Если и дальше такая погода, то у преподобного Олсена совсем пусто в голове! Метель с вечера разыгралась, а второго массы Андерсона нет. Или он додумался переждать на станции. Или уже замерз насмерть вместе с лошадью. Говорят, это быстро. Но даже такого вот белого массу как-то жалко. Масса Андерсон даже и не ругается уже, потому что замучился снег от двери отгребать. И у него теперь в голове такая мысль, что если тут зимой вот такое, весной наводнения страшные, а летом засуха, то, может, и нет туточки никакого преступления? Просто люди заболели да умерли? Правда, в это не вписывается тот молодой Шеннон, но он молодой, хочет всем показать, какие у него красивые револьверы да богатый отец, ну дурак он, мозги не выросли еще. Но вот куда делась скво? Дочка ее тут, зыркает на массу Андерсона, боится она его. И правильно делает. И она даже не знает, что такое дрожжевое тесто! И слов-то таких не знает. И ее надо три дня мыть с керосином, а только потом пускать в кухню. А масса Андерсон тоже хорош, рассказывать ребенку, как его знакомый заехал на второй этаж на лошади, потому что пьяный был! И ведь не говорит, что это за этаж такой! А они точно по девкам пошли, поганцы. Шеба эту байку тоже знает. И человека того звали Арч Клеменс. И в доме холодно, как призрак ходит. Может, и ходит, потому что масса Андерсон блюдечко вертел, и оно у него в руках распалось аж надвое. А вдруг это какой-то нехороший человек? Вдруг это аж сам полковник? Квантрилла здесь точно не хватает! И темно на улице, как ночью. То ли ветер воет, то ли язычники. То ли снег в окно швыряет. То ли шаги тяжелые. Стучится кто-то. — Джим? –масса Андерсон вскинулся. — Мир этому дому! Тьфу ты! Преподобный Олсен. — Вы здесь. Теперь мне надо заглянуть к Догерти, я беспокоюсь за своих сыновей. — Боитесь, что они наделают вам маленьких католических внучат? Ну масса Андерсон! Ну нехорошо это, так шутить! — Вот про это я еще не думал. Ирландцы в моей семье! Впрочем, она протестантка. Но они не печники, так что я могу не найти там никого живого. У нее еще эти, янки со служанкой. В их доме провалилась крыша. — А я говорил! Я говорил, что надо проверить. А она — «не капает и нормально». — Кстати, я нигде не видел вашего брата, мистер Андерсон. — Я его не видел со вчерашнего полудня. Надеюсь, засел где-то на станции, с Лиззи под боком и стейком в зубах. — Я тоже надеюсь. Он зол, как слепень летом. — Преподобный, вы или зайдите, или идите себе. Холодно ведь, а вы ногу в дверь просунули и стоите, — масса Андерсон чихнул. Ну вот что за люди! То дров мало, то холода в дом напустят, то ребенка в карты играть выучат! Пусть даже в «Пала башня Вавилона», но все равно ж карты! Вот как сглазил кто массу Андерсона! Вернее, понятно кто. Вот чего ему в Плимуте не сиделось! И на сколько хватит дров? Потому что тут хоть и меньше людей, чем у Доннера, да до кого-то добираться еще дольше. И, если уж на то пошло, а откуда масса Андерсон приволок мясо? Похоже, он его не купил. И жилистая корова, замучишься жевать. И скво была довольная такая, аж противно. Похоже, она к нему клеится. Еще чего не хватало! Тем более, она еще и вдова. Ужас какой! Масса Андерсон только фыркнул, во-первых, скво как раз не вдова, у нее муж есть, но не здесь, его аж на Территорию Аризона перекинули. И это не дело Шебы, с кем сам масса Андерсон спит. Особенно по такой погоде! А чего у нее муж там, а она тут, того сам масса Андерсон не знает. Может, болел у них кто. Может, ехать еще никак, может, он хочет демобилизоваться, дом построить и жену забрать. Получается, муж еще и массу Андерсона бить будет. Или скво второй раз овдовеет. Только как это выходит? Обычно женщины очень обижаются, если кто им мужа убил, а не выходят за этого убивца замуж через три минуточки. О, кто-то в дверь колотит, как на пожар. Может, и вправду пожар? Беды стаей ходят, как говорят. И правильно говорят — это скво и второй масса Андерсон. И вот второй масса Андерсон не стоит, а на скво просто висит. — Это ваше? — Он хоть не помер? — Я гнию и разлагаюсь! — второй масса Андерсон подхромал поближе к печке. — Заметно, — масса Андерсон повозился с керосиновой лампой и присвистнул. Второй масса Андерсон очень старательно прикидывался, что с ним ну совсем-совсем ничего не случилось, так, каблук где-то потерялся и совесть. И какая-то странная новая куртка тоже была третьего дня. И все нормально. — Я не понял? — Не туда свернул, теперь погода получше, так я доехал. — Джим, не строй из себя тронутого, — масса Андерсон сразу к лошадям сунулся. Видать, что-то не то. — Ну, так получилось. Они слепые и косые, и недоношенные. — Рано радуешься, братец. Они не одни. Куртка чья? — Одного полоумного золотоискателя. Я с ним поменялся, куртку на куртку, мерина на мерина. — И выкинь ее на мороз. Я блох в доме не хочу. А мерин ничего, упитанный. Обычный такой гнедой, взгляд не зацепится. — И полынью надо обкурить, масса, — Шеба понятия не имела, кто живет на золотоискателе. Но вот второй масса Андерсон извел на себя треть керосина в доме. Но вроде всех серых спинок изничтожил. И правильно, не язычник ведь немытый, хотя можно было бы и не тратить столько керосина, а чесать вручную, все равно ж второй масса Андерсон ест да спит. — А сколько их было, этих слепых и косых? — масса Андерсон так на своего брата уставился, что у самой Шебы мороз по коже прошел. — Двое. Сопляки. Им хватило. И на станции полудурок со шпорами, — второй масса Андерсон ой не хотел говорить, где его носило и чем он там занимался. — Не опознают? — Обижаешь, братец! Через блюдечко разве что, — второй масса Андерсон засмеялся и немедленно раскашлялся. Вот застудит себе нутро, помрет к весне, сам и виноват будет. Чужак IV Коул прислал такую стопку всего сразу, что кобыла чуть не сломала себе спину, а я читал их два часа. И там, кроме интересных печатных буковок, как это он сумел? Купил эту штуку из каталога? Я думал, что Реммингтон оружие делает, а он еще и печатную машинку выпустил. Удобно, если писанины много, и понятно всем. И есть ну очень интересные вещи. Хотя бы про то, что за чертовщина с «Даймонд-Кей» творится. Проблема в том, что был себе такой мистер Даймонд и был у него сын, и еще жена. И застолбил он тут дохренища земли, и плодился, и размножался. Но внезапно он свалился с параличом и помер за год до войны. Повезло. И остался его сын наследником. И вот как оторвало этому сыну голову нахер в битве при Манассасе, так и получилось интересно — жена у Даймонда была больная на голову, то есть, вдова получилась недееспособная. И вот тут вылез Шеннон. А кто Шеннон вдове — а это у него надо спрашивать, брат, кузен, любовник, не знаю. Но Шеннон тут живет. Привез с Востока своего калеку-сына и стал тут править. Только непонятно, с какой стати молодой Шеннон — калека? Я его видел, все на месте и револьверы вдобавок. А людей у него человек сорок, и коров они признают только в виде стейка, под соусом и с гарниром. Это бывшие солдаты-синепузые, и работать они не хотят. Я и сам работать не люблю, но для чего такой кусище земли, если скотины там нет? Золото разве что? Если он сидит на хорошей золотой жиле, а не на маленьком, со шляпу глубиной, кармане, то все ясно. Он по-хорошему не уйдет. Тогда понятно, почему птенчики тут не гнездятся. И будет крови коню по колено. Можно вылавливать их по одному в лесу, но если они не полоумные, то после фокусов моего братца стреляют на любой звук. Но Джим, конечно, умудрился три скальпа за день взять. Я его в Лоренсе все равно обставил, но сейчас он впереди. Неудобно как-то. А еще неудобнее, что я нигде не могу найти этого недоноска Джеремайю. Я его понимаю, но куда ж ты лезешь? Можно ведь поймать кого-нибудь из людей Шеннона и послать ему записку, мол, или отдавайте миссис как-ее там, урожденную Олсен, или одним дураком станет меньше. Идеально при таком раскладе поймать сына. Только я бы на такое купился, а вот про Шеннона не знаю, сын тем от братьев и сестер отличается, что родня в другом смысле, можно еще детей наплодить, если что. А пистолеро — что сливовая косточка, их не считают. Коров у него угонять тоже бессмысленно, это ж мало того, что лонгхорны, так еще и выродившиеся, жесткие нечеловечески, черномазая до вечера тушила. Не, вкусно получилось, но жевать долгонько. Так, а это еще кто? А, похоже, что я нашел того тупого мула, на котором ездил пасторский сынок. Дохлого мула. Что за люди! Одно дело Джеремайя, он и квакера доведет, но мула за что? Невинная скотинка ведь. И дохрена следов: мул, подковы, подошва с набитым крестом. Он что, пошел пешком? Ага, похоже на то: мул повредил ногу, его тупой хозяин его дорезал, пошел пешком, встретил всадников и что дальше? Гильз нет, у мула сломана левая задняя нога и вспорота шея. Из них двоих мул был умнее, потому что с Джеремайи станется приехать вот прям к ним в дом и угрожать им казнями египетскими. Его пристрелят, а виноват в этом буду я. Или эта его сестра жива, здорова и вышла замуж за кого-то другого. Может, она прибила мужа топором или долотом. Следы выдут туда, в лес. Так, а вот это я уже видел. Давно, дома, в войну. Кто ж у них такой сообразительный, вроде меня? Потому что после сорока минут работы вместе мне тоже хотелось Джеремайю убить помучительнее и четвертовать. А тут — башка на одной ветке, кишки выпущенные, руки-ноги в куче рядом. До чего ж образованные люди стали! Только вряд ли он трахал королеву, а король взял и вернулся с охоты пораньше. И, судя по мулу и всему этому, мне надо удирать. И очень быстро. Он еще не замерз в лед, и мул не остыл как следует. Давай, Снежинка, докажи свою породу! И надо как-то аккуратно сказать Олсену, еще помрет. Потому что это Джонсон сначала схватил пулю, а потом им синепузые украсили все деревья вдоль дороги, а этот явно был привязан к своим яйцам. Джим точно будет ржать, как ненормальный, когда услышит. Я б тоже смеялся от таких новостей. Или послал бы письмо этому Бирсу, потому что такая гадость только у него в книжках бывает или когда синепузые поймали в войну, но сейчас это ж уссаться можно. Хоть бы не заблудиться, я тут вроде бы знаю, где что, но я больше следил за ними. И, если эти умники хотят разукрасить лес моими кишками, то им придется сильно постараться, у меня нет складного ножика и надежды на Щит Господень, который защитит праведника. У меня есть двадцать четыре патрона и арканзасская зубочистка, и я чертов грешник. Главное, не выскочить к их ранчо. Потому что после вчерашнего ужина мне всю ночь снилось, как треклятый майор Сэм Кокс делает из меня очень частое решето. Тьфу! Он же пехота! Если б он был артиллеристом, то было бы не так обидно. Ну какого черта? А па всегда говорил, что вот в Святки сны не просто так, а со смыслом. Нахуй такой смысл! Попасть под залп пехотинцев из Индианы просто унизительно. Поэтому надо не нарываться. Так, где-то тут Рок-Крик. Вроде бы. Если карты «Диксилайн» не устарели. Или Рок-Крик — этот тот недогородок? Не, он не там. Рок-Крик — это точка ранде-ву, или как оно там пишется? Я, когда был сопляком, очень хотел на всех этих трапперов да их скво посмотреть, но не получилось, они тогда были очень далеко, в Черных Холмах А теперь я сам стою в Черных Холмах и понимаю, что из интересного там были самогон, брюхатые их жены, да пьяная драка. Не отказался бы и от того, и от другого, особенно сейчас. Здесь хижина без дверей, с проваленной крышей. Сосна, на которой кто-то точил когти. Хоть бы не медведь! Следы. Точно не медведь, когтей не видать. Рысь. Я слышал, что кто-то выжил после драки с медведем, но рысь ломает шею и сдирает скальпы, как Арч. Мальчик IV Я не собираюсь уезжать! Сейчас им нужен каждый боец. Но проклятущий Джим Андерсон просто скрутил меня одной рукой и засунул в фургон. И сказал, что открутит мне яйца, если я не поеду нахрен домой. Это нечестно! У его брата такой сопляк в кавалерии служит, с настоящим оружием! Чем я хуже?! И этот самый брат где-то не тут. Испугался, наверное, что с него взять, с партизана. Он сбежал, а мы подохнем. А Джим рехнулся, но рехнулся в правильную сторону. Он будет убивать людей с «Даймонд-Кей». Только что может сделать один? И человек ведь гораздо шире той жестянки, но как ему объяснить? С другой стороны, я могу выступить как свидетель где-нибудь в суде. Вот только какой это будет суд? О похищении человека, об убийстве, о незаконном владении землей или Андерсона все-таки повесят? Было бы неплохо. Он мне ничего не сделал, но он заслужил. И еще он грешник, а грешникам лучше не жить, а то и сами жизнь портят, и других за собой тянут. Вот и сопляк его куда-то пропал, и брату своему он жить не дает. И стервятники птицы полезные, их надо кормить. Вот интересно, почему он такой? Родился или его кто-то выучил быть настолько злобным? Он же не католик, не француз, не ренегат, должен быть обычный человек. Но вот отчего он таким стал? Он слишком хорошо умеет убивать. Он напугал мою маму. И он неприкаянный, потому что нет ему нигде места, никому убийца не нужен. И никому не нужна вдова с двумя детьми. Мама надеялась на новую жизнь и землю, текущую молоком и медом. Это совсем не тут, здесь только холод, и страх, и смалец. А из достойных молодых людей — опять он! Потому что, о, ужас, еще не такой старый, чтобы не настрогать мне сестер, и вдовец, если мне его черномазая не наврала. Не надо мне такого отчима! Тем более вдруг он тоже, как дядя Кларенс, который в гостях не пьет, но дома выпивает бутылку шерри и стакан виски при каждом удобном случае? Я еще понимаю — шерри, он вкусный, но виски — чертей внизу поить таким надо, фу! И он удрал, когда был нужен. Пожалуй, это и к лучшему, что он проявил себя сейчас, а не в бою. Фургон едет, Джим этот как-то колесо починил, скво правит, Ровена пищит, видно, опять обгадилась, Либби куда-то делась. Так. Тпру! Тпру! Я еду назад! Или она сошла с ума и убежала в Канаду или она сошла с ума и потерялась, или убежала к шайенам. Ну дура! Они собак жрут и людей! Или, а вот это очень плохо, это, если цитировать Андерсонов, уже не плохо, а пиздец! Она могла пойти к «Даймонд-Кей». И вот тогда они нас раскатают в землю. А ведь преподобный Олсен на Либби внимания не обращал! Отвязываю мула, мама занята пеленками, за что люблю Ровену, так за основательность, если что-то захочет, так это на час, не меньше. Мул под седлом, так, ногу в стремя, задницу в седло, каблуками в ленивые вороные бока. Я не с Миссури, я не бросаю престарелых идиотов и просто недоносков на съедение волкам, сколько бы у тех волков лап или ног ни было. Давай, Бетси, давай! Я не Пол Ревир, но ты точно не хуже его кобылы. Мама что-то кричит вслед. Ну извините, я уши под шарфом и двумя шапками держу, так что не очень слышно. Диких зверей тут нет, они убежали дальше в лес, если никого не встречу, то доеду за час, если Бетси не встанет. В голову лезет гадкая песенка про бандита Сэма. И мне ой не хочется туда, где он видит зрителей на его казни. Интересно, кто ему эта Молли, которую он видит в толпе? И зачем она пришла? Я видел, как вешали человека, который застрелил свою жену. Ничего интересного, у него был мешок на голове, и он так ногами подрыгал, обделался и помер. Говорят, человек задыхается не сразу. Хоть у Андерсонов спрашивай. О, вот уже и дома видно. Преподобный в церкви, у коновязи пусто. И это еще кто? Кровавый Билл Андерсон собственной лохматой персоной, если меня не обманывает зрение… Он же только на Рождество заходил и то ненадолго. Устыдился? Кается? Я бы поверил кому угодно, но не ему. Тогда что он забыл? Организовывает церковный пикник? Вряд ли, такой годен только на то, чтобы расставлять на пикнике стулья и быть отогнанным карающим полотенцем жены пастора от пирогов, пока он своими немытыми руками не проковырял дыру в каждом закрытом и не потыкал начинку в каждом открытом пироге. Но тут вряд ли когда-нибудь будет так весело. А про что они говорят? Ближе подойти? И надо ли здороваться? — До войны у меня было восемь сыновей. — А теперь один. — Нет, брат мой, теперь у меня, возможно, есть лишь дочь. Дэниэл мне пасынок. И не надо его соблазнять разной дрянью. — Хорошо. Только я второй раз говорю — я куски из леса тащить сам не стану и вам не советую. — Это не куски! — Это именно что куски. И кишки. Я такое уже видел. Чьи куски? Джеремайю съел медведь с поносом? Ух ты! Это просто невероятная невезучесть. Это только в книжке про браво все такие невезучие! Медведи же сейчас спят. Где он его нашел? Может, это ненормальный медведь, который ест только людей! Может, это особенный медведь-людоед и он водится только тут! Урсус Джеремаюс или как-то вроде того. Нет, можно было бы его назвать в свою честь, но это же не я его нашел. Интересно, как он выглядит, можно ли его поймать и держать в неволе? И если да, то чем кормить? Свинина вроде на человечину похожа, если в книгах правду пишут. Но это успеется. Сейчас надо забыть весь этикет и перебить старших. Может, они все-таки поймут и не вычинят мою шкуру после этого? Мне же сидеть как-то надо. Хотя я уже ни на что не надеюсь. Не они, так мама, она жалуется, что я отбился от рук и угрожает мне теткой Флоренс. Да не боюсь я ее, просто она слепая, а постоянно читать ей Хорошую Книгу — это скукотища. Есть ведь издания для слепых! Надо ей купить, кстати, она эти буквы знает. И хорошо, что мама ее сюда не потащила, а то вообще был бы Содом с Гоморрой. Беглец IV Отлично. Молодой Шеннон купился, как Кроуфорд на восковое яблоко. Ох мы тогда и смеялись. Но Кроуфорд просто маленький еще был, а молодой Шеннон его постарше лет на десять, должен уже мозги отрастить, больше двадцати лет живет. Им нужны стрелки, а я воспользуюсь книжкой мистера Купера, который не зря ее писал. Здесь ведь меня особо никто не знает, а Джеймс Монро я и так. Заодно узнал, кем был тот бедный Макс — очень несчастным человеком, сначала он был фермером — ферма сгорела, потом солдатом — вышвырнули за пьянку, и наткнулся на меня. Ну да ладно, ему уже хорошо, а мне еще плохо, потому что у Шеннонов каменный дом, здоровенная медная жила, зарегистрированная по всем правилам, контрабанда всякой скотины, хоть коров, хоть черномазых, причем со вторыми очень интересно выходит, прямо как Чарли Харт, пусть ему там хорошо будет, делал: говорят, что проведут в Канаду, а переправляют в Монтану, на каменоломни, там какой-то злой камень, дольше трех лет не выживают, самок и щенят в расход. Сволочи. Не то чтобы я очень сильно любил черных, но они ж за это деньги платили, и хорошие деньги! Так, на всякий случай, из рук у Шеннона не брать даже табака. Но условия очень даже, тепленько, хорошая печка, достойная кровать, без блох. Кормежка — ну, солдатская, бобы, и сало, и шкварка сверху. Компания как компания, если б не Билл, то очень даже можно было бы пощипать птенчиков взаправду, потому что тут двое точно из зеленых курток: очень хорошо стреляют. И, самое паршивое — я видел эту миссис, пасторскую дочку. И этого внучка, и только слепой не заметит, что ребенок и молодой Шеннон на одну рожу. Получается, она его объездила и вышла замуж за этого ушастого уже с начинкой. Уговорила мужа переехать в дикие края и молодой Шеннон зашел к ним в гости. Пасторский внучок жив, здоров и весел, даже буквы знает. А вот ушастого я не вижу. Ну, оно и ясно, если б он был очень лысый или, наоборот, очень лохматый, тогда да. А то пугало огородное самое настоящее. А еще я видел молодого Шеннона и теперь не понимаю, как это так бывает. Ну почему у одного охранника в Нолинзе пятилетний невинный ребенок тоже этим параличом заболел и задохнулся, а молодой Шеннон только ходит в каких-то сапогах, сшитых на заказ, и кроме хромоты легкой, ничего ему не сделалось? И стрелок хороший, ну, это понятно, пуля всех уравнивает, особенно если над ним кто смеется. Расклад поганый, в доме постоянно ребенок, его мамаша и вдова, которая почему-то думает, что я — Энди. Это ее сын, что ли? Мне это не нравится. И ковер этот мне тоже не нравится, он смотрит жалобно! А если эту башку в потемках увидеть? Не грех и штаны потом менять, потому что вот такой волчище с пола вылупился, и глаза желтые, круглые, да голодные, как Джордж Тодд после танцев. Да я на него и не подумаю наступать! Вдруг Густав правду сказал? Вдруг такие люди тут живут, что шкуру на себя накинут да волком побегут куда-то? А ты, поганец, не смейся, потому что такого волка пуля не возьмет, надо пуговицей медной, над которой сорок месс послужили, да чтоб все католические. А куда я пуговицу засуну? Ружья уже с казенной части заряжаются, револьверы — тоже. Хорошо сейчас колдунам живется! А волк красивый, блестящий, шуба, как мундир новый, не чалый, не черный. А белые волки бывают, но это руки отвалятся каждый день чистить. Да, сейчас колдунам хорошо. Про Салем слышал? Не? Там, лет сто назад, жили ведьмы, аж двадцать пять штук, а зимой делать нечего, так они стали на соседей всякую порчу наводить, чтоб скотина дохла да дети болели. И увлеклись да испортили пастору тамошнему свинью. Ну, пастор же не вчерашний, взял подзорную трубу да посмотрел, кто по ночам из дымохода вылетает. Ну и перевешали всех двадцать пять и в газете про это написали. А другие колдуны ту газету купили, блюдце покрутили да расспросили всех двадцать пять ведьм, как их поймали. И подались в дикие-предикие земли, на язычников порчу наводить да учить их самогон гнать. Какие дикие земли? Ну, тогда там жили сиу, это сейчас они тут живут, перебрались. И река такая есть. Не догадался? Миссури. Такой вот штат, не восток, не запад, не юг, не север, пограничный. Смешной маленький сопляк у Шеннонов, аж жалко его. Он-то не знает, чем его па зарабатывает на жизнь. Я тоже в таком возрасте кое-что понял. А Билл знал. Билл всегда такое знал. Но я хоть не испугался, а вот с ним что делать? Он уже достаточно большой, чтоб узнать человека. Не хочется грех на душу брать. О, идет молодой Шеннон. Работа? Кому? Мне? Да, сэр. Надо подрезать ветки? Уже иду. Вот, значит, как они это называют. Хоть бы там не было белых людей, слова черномазого не в счет, ни один судья не примет такое доказательство. Едем втроем, я и двое братцев, кто из них Джеб, а кто Стив, я понятия не имею, потому что они близнецы. И вот мне они не нравятся. Совсем не нравятся. Они не виноваты, что родились в Пенсильвании, но они мне и поэтому не нравятся. Старый Шеннон даже не выглянул, будто и не на него работают. Некультурно как-то. Даже тот полковник, который в обморок упал, вел себя поприличнее, он помахал нам платочком. Знал бы он, чем занимаются его дочка и Фрэнк Джеймс за кулисами. Я не большой знаток Шекспира, но фраза «да как же эти штаны расстегиваются!» не очень подходит к монологу про этого юного Генри. А штаны Фрэнк тогда где-то взял для моряков, там сбоку застежки. Интересно, чем это закончилось? Фрэнк вроде холостой, а ту девушку я больше не видел. И у нее был совершенно божественный зад, прямо как на той картине про сабинянок. Интересно, а почему их похищают? Надо у кого-нибудь умного спросить. Чарли Харт точно знал, но у него было неудобно спрашивать, но он много знал, про того дикого парня, который выпил крови дракона, про разбойника в кожаных штанах, который ходил воевать с ирландцами, про невезучего вояку Этцеля, который воевал храбро, да помер на молодой жене, не повезло бедолаге, и про парня с не христианским именем Эней, который собрал остатки своих людей и подался на кораблях куда глаза глядят. Интересно, он куда-то доплыл? Я ж не помню, это книжка или он сам все придумал? Хоть спрашивай! Шеба V До чего ж на станции приличной женщине делать нечего! Сидишь и ждешь неизвестности. Никаких вестей, ничего. И какие-то явно нездешние белые масса, крутятся да показывают какую-то бумажку. Очень надо, сама Шеба и читать-то не умеет! А вот толстая белая миссус, которая места себе не находит, глянула да сказала, что эти масса преступника ищут, роста длинного, волосы черные, рук и ног две, звать Джеймс Монро Андерсон и убил он троих человек: судью, охранника тюремного, с малыми детьми, да какого-то прохожего, за синие штаны с подтяжками. Ай-яй-яй! Ну разве ж можно троих малых детей без отца оставлять! И как такого паскуду земля носит! А вот штаны сама Шеба видела по десять раз на дню, когда мимо нее пробегали куда-то. Да и хозяина что-то долго нет, голодный, наверное. До чего же странно выходит! Услышь Шеба про такого кровожадину да скальпера год назад, то перепугалась бы преужасно. А сейчас — а чего такого? Человек как человек, дикий да неприкаянный, ему б миссус да десяток детишек, чтоб не скучал. Потому что когда такой вот масса скучает, у соседей кони пропадают, их сыновья последние подштанники проигрывают, а у соседских дочек пузо вовсе не от пирогов с патокой растет. И ведь не такой же плохой человек, когда от него та красивая миссус убежала, то он ходил, как мокрый кот, даже молодой масса Чарли говорил, что зря это она, потому что к ней со всем уважением, даже с подарочком, противным, конечно, но зато от души. Но где ж найти приличную миссус для человека, у которого двое штанов, одни на нем, вторые солдатские, кобыла, да четыре револьвера? Кто за такого пойдет? Для семейной жизни нужно, чтоб муж был богатый и старый, а масса Андерсон ни тот, ни этот, потому что до старости точно не доживет. Конечно, можно поискать какую-нибудь ну очень бедную фермерскую дочку, да только очень бедная в жизни получается хворая, слабая да злая. А злая жена никому не нужна. Если муж злой, так он на войну может пойти, или на охоту, или заделаться поваром в ресторане, а от злой жены и мужу горе, и детям. А скво всякие — это, как разные пасторы говорят, соблазн большой. Им конокрады ой нравятся! И плохо, что им и дети от конокрадов ой нравятся! А если такой, с позволения сказать, муженек, еще и свирепый да жестокий, так всякие скво сразу на спину шмяк! А массе Андерсону только и надо, чтоб его кто хвалил да ластился. Только плохо, что раз коня украл, два коня украл, а потом и штаны потерял да собак начал жрать, да солдат убивать, совсем озверел, ренегатом стал. Молодой масса Чарли такого вот ренегата Гирти на картинке показывал, ох страшенный! И понятно, почему в таких штанах, что стыдно и глянуть, восемь жен да пять детей, этот Гирти когда-нибудь спал? А масса Андерсон, если так подумать, то хуже того Гирти раз в десять. И если какой солдат захочет скальпов, то ой резня будет! Только молодого массу Чарли жалко, если хозяин в ренегаты подастся, то это не его отец получится, а мишень призовая. И язычникам солдат, сколько б тому солдату лет не было, лакомый кусочек. А новая жена да новые дети быстро массе Андерсону голову заморочат, ему и не до того будет. Ой, плохо будет, и всем. Да и самой Шебе из дома на грязные шкуры не хочется, да собирать бизоньи лепешки, а вдруг те язычники будут людоеды? Ой. А как бы разузнать, что хозяин делает? Толстая белая миссус не подмога, она хозяина сама ругательски ругает, мол, он ей сына сбил с пути праведного. Ну, значит, такой у нее сын вредный, что в восемь годочков пошел коней воровать. А надо было воспитывать дите, чтоб он не убегал с конокрадами! Янки, что с них взять! Никакой обходительности! Розги да розги, розги да розги, понятно, почему там много бандитов развелось, да таких поганых — из них последние мозги выбили. Масса Андерсон хвалился, что его в детстве даже за сожранный кусок корицы не выдрали. Ой дурной! Корица ж жжется! Не у Дейзи же спрашивать? Хозяин к ней лазил, но вряд ли он с ней говорил, особенно куда поедет и все такое. Может, знает тот толстый белый масса, который продает билеты? Да нет, он огрызнулся, что даже родную бабушку не заметит, если она не купит билет, он очень, очень сейчас занят, потому что прислали пять рулонов всяких билетов, и их надо на сами билеты порезать да разложить по кассе как надо, а тут ходят всякие да мешают! Можно подумать, здесь в театре масса мистер Бут выступает всего три дня или большая распродажа столового серебра, что так билеты аж досюда нужны! Два солдата скучают. Ой, тьфу! Черные полосы на штанах да черные обшлаги, тьфу, тьфу, с такими лучше вообще никогда не встречаться, это доктора военные, сначала отрежут ногу, а потом вспомнят, что или не ту, или не тому. Язычник-скаут, в кавалерийских штанах, ходит, да спрашивает, где тут чайники продаются. Да не тут, тут поезд подходит, а вещи всякие вон там, вот налево от солдат повернуть, там магазин. В магазине слышно, что дерутся. Ну нехорошее тут место, что и говорить! Город был — жизни не было. Станцию из города сделали — так постоянно безобразия, то зарежут кого, то застрелят, то бешеная лиса в магазин забежит. А еще тут, говорят, жила женщина, которая, как стала станция, продавала пирожки с мясом. Вот день продавала, два продавала, а на третий и говорит покупателю: «Купите булочку, потому что у меня муж закончился». Покупатель взял, да и пошел к ней домой. А у нее в сарае почти что до костей скелет ободранный с потолка свисает. Не соврала про мужа! Вот только это сколько ж людей должно пирожков купить, чтоб кто-то размером с массу Андерсона закончился? Ладно, кости выкидываем, фарш уваривается вполовину, но это ж двести людей должно купить те пирожки. И не стыдно глупости такие выдумывать? Просто, если одного массу Андерсона пришибут, а второго посадят, то молодой масса Чарли совсем сиротой останется, если он, конечно, еще живой. Мальчик V Ну зачем? Ну я умею стрелять! Не надо меня к маме! Да не хочу я! Она же перепугается! Она меня выдерет! И это она еще не знает, что Либби увела ее серебряные серьги, а я знаю. Я же должен знать, сколько у нас денег, и что можно продать, если что. Вот и смотрю, что и сколько в маминой шкатулке. До побега Либби серьги были. Она что, думает, что на жалованье школьного инспектора можно купить драгоценности королевы? Зря. Пять долларов серьги стоят, дорогие, но хватит ненадолго. А этот чертов Андерсон только услышал про медведя-людоеда, так расхохотался. Ну я же не виноват, что у животного беда с кишками. Я даже опять дядю Кларенса вспомнил, тому скажи «двенадцать ирландцев», так он сразу смеется. А что смешного? Вот возьму и спрошу! Андерсон фыркнул, да и сказал, что это анекдот такой, и мне его знать еще рано. Вот если б человека убил, тогда б он мне и рассказал, а так для детей малых очень неприлично. Это ж надо, какая у него мера взрослости! Его мама не один раз в детстве роняла, похоже. Вот интересно, кто у него родители были? Про его дядю я уже слышал, про Калифорнию — тоже. И он не фермер. Он убийца. И его выучили, как пса для боев, есть такие, белые, и рыжие, и злые неимоверно, я их сам боюсь, они быка в клочья разрывают, если натравить, от своих ран только звереют. Интересно, если ему такого щеночка подкинуть, кто кого загрызет? Правда, неизвестно, любит ли он собак? Такой никого живого не может любить, не зря от него его сопляк в армию сбежал, ой не зря. Я помню, как он про Лоренс рассказывал, он млел от своих воспоминаний. И я очень боюсь, что моя мама согласится, потому что ей тяжело, и тетка Флоренс на ней висит, а денег нет. А он злой, такие женщинам нравятся. Похоже, если у нас будет гостиная, она так провоняет табаком, что туда не смогут залетать мухи. Отец не курил, а этот хуже индейцев. Ну, можно поставить в гостиной шкаф, но Ровена же подрастет, ей тоже будут нужны платья. Хотя с таким отчимом и с такими доходами я боюсь подумать. Хоть бы кто его стрельнул. Нельзя желать человеку смерти, но лучше без отца, чем с таким вот созданием. Может, самому? Это ведь легко, берешь револьвер, взводишь курок, целишься ему в спину. Он и не подозревает, чего я хочу. А здесь ведь нет шансов, почти все сектанты убежали, не то пообщались с преподобным Олсеном, не то поняли, что вместо общины тут будет пир для диких зверей, на первое — ненормальный пастор, жесткий и старый, на второе — два придурка из Миссури, тощие такие. И для чего тут Андерсон? Теперь уже ясно, что не каяться. Украсть кого-то? Убить? Жениться на скво? Хотя последнее опасно, у нее вроде муж есть. Или преподобный Олсен сам хочет кого-то убить, но стрелять не умеет? И где второй Андерсон? Жаль, если пропадет, он не такой пропащий, как его старший брат. А мне надо возвращаться, потому что на мои аргументы никто внимания не обратил, а преподобный Олсен даже хотел наломать прутьев. Ива. Мда, я буду есть стоя лет до сорока, не позже. А этот чертов Андерсон фыркнул и прутья отобрал, мол, дите малое, сопливое, ничего плохого не сделал, с крыши сарая в сугроб не сигал, на супоросой свинье не катался, на брата с пращой не охотился, жабу сестре за шиворот не совал, готовить маме не помогал. А в последнем что плохого? А, кто-то любит сырое тесто? Понятно, как такой помогает, пусти в кухню и половины миски уже нету. Смешно даже, убийца, кровожад, конокрад бессовестный, а такое вытворял. Или все люди одинаковые в детстве? Андерсон зубы скалит, ну мол, не все, потому что одна его сестра от жабы заорала диким голосом, а вторая подняла жабу с пола и стала над ней сюсюкать, какая она маленькая да хорошенькая. И что мне так делать не надо. Ну вы только посмотрите! Сам развлекался, а мне нельзя! И что он тут делает? А вот на этот вопрос Андерсон не ответил, как все люди. Мол, это меня не касается, тут дела страшные да кровавые, а помощи от детей малых нет. Что тут такое, что ему страшно? Тут правда поклоняются, ну, этому, Нику? Лучше бы я и не спрашивал, потому что «гораздо хуже» — это как? И понятно, что я вот прямо здесь и прямо сейчас сяду на Бетси и молча поеду назад на станцию. И без разговоров. Иначе внуков моей маме от меня не дождаться. Это он и своего так воспитывает? Что смешного? Ах, его драгоценный Чарли сильно взрослый да самостоятельный, а я сопляк несчастный, хоть мы и ровесники? То есть? Его сын сделал бы то же самое, но был бы обласкан? Все равно не понял. Если два человека строят дом, то важно какой дом вышел, а не кто строил. Да что это с ним? Что не скажу, он смеется и на этот недогород пальцем тычет. Ну я вижу, что строили не очень. Но его пополам от хохота согнуло. Рехнулся уже? Тут же непонятно что. Или это он буквально понял? Ну все ясно, таким покажи зеркало, они поздороваются и дальше пойдут. И это для меня не очень, потому что мама любит такие шуточки. Похоже, придется его терпеть. Что я такого сделал?! Отец никогда не убивал, он всегда работал в школе, сначала учителем, потом уже инспектором. Чертов Техас! И жаль, что в Канзас-Сити не убились две сестры этого убийцы безмозглого, ой жаль! Хромая только и думала, чтоб мужика себе найти, и нашла ведь, мало того, что рыжий, еще и однорукий. Жаль, не видел я их детей, вот бы они в обоих родителей пошли! Так ей и надо! Беглец V Ну, хоть посмеялся. Интересный у миссис Лерой сын, ничего не скажешь, и на меня шипит почему-то. Они точно не из Лоренса, миссис Лерой меня бы точно так обрадовала. Мне надо отправить этот чертов отчет, который я писал час. И я не знаю, что мне делать. Вернее, я знаю, что. Я не знаю, как я это сделаю. Если Джим им не подгадит, я пожалею, что мне не встретился майор Сэм Кокс. Куда я втащил брата? Он еле на ногах стоит, не боец. Зачем я поверил Янгеру? Зачем я согласился? И почему от Чарли нет писем? Я читаю третью газету недельной давности, про солдат — ничего. Телеграфист уже смотрит на меня, как на полоумного. О, Майрон! Приветик. Тут хоть двое билеты купили или они просто для красивости разложены? О, в четвертой газете что-то про генерала Джексона. Рад за него, но Четвертый Миссурийский и курс тригонометрии не сочетаются особо. И Чарли еще мелкий для такого обучения — в Вест-Пойнт берут с двенадцати, а у меня ох сильное предчувствие, что восемь летом ему не будет. Да и дикий он, такой в седле хорош да в бою, как Кроуфорд или Арч. А задачки пусть командир решает, для того и командир, чтоб хитрое думать. Я про эту тригонометрию и не знаю даже, наверное, что-то умное, но справлялся с янки без нее. А вот интересно, может Арч не просто так в голову лезет? Может, он не только принес мне на свадьбу букет с клумбы судьи? Может, он Мэтти раньше, в разных позах? Хотя вряд ли, Мэтти светлая была, а черная масть светлую перешибает, это я знаю, потому что ма постоянно говорила, что лохмы у всех рожденных ей Андерсонов индейские, можно граблями драть, о них все гребни ломаются, ни один в Кайнеров не пошел. Па смеялся, и говорил, что вот язычников у него в роду не было. Я-то теперь знаю, что может, давно да за морем были, монашек портили да на кораблях вдоль бережка плавали. Так. Письмо пошло в ящик. Ни одного нехорошего слова, хотя Коул про меня их точно скажет, когда прочтет. Потому что тут ничего хорошего и нет, для доказательств нужен надежный свидетель, а вот за него я и боюсь. Пока все обвинения не впрямую, потому что явных свидетелей или доказательств нету, только очень косвенные. Даже смерть этого полудурка можно свалить на шайенов. И, может, мне написать письмо не Чарли, а кому-то старше званием? Мне уже страшно. Я надеюсь, что этот умник просто перепутал адрес, и Джаррет что-то знает, может, мой поганец просто где-то в школе, и ему стыдно. Ладно, Джаррет мне ответит, он мужик неплохой, слишком святоша, но кто-то должен подавать солдатам положительный пример. Двое ссорятся. Неужели в такой глуши все-таки можно опоздать на поезд? А не, это кто-то приехал к кому-то, потому что орут: «Остановка десять минут, дальше поезд не идет!» Потому что дальше нет рельсов. И вот интересно, что значит «говно в кружевах»? Не понял, о чем это они и почему так. Надо глянуть. Ага, кто-то в черных штанах выводит из вагона лошадь, а кто-то в зеленой куртке орет на них обоих. И если он про лошадь так, то он сам такое, а лошадь очень даже, породистый, на лису охотится, вроде так. Хм, может спихнуть ему Снежинку? Она все-таки похлипче нормальных лошадей, да и перековать ее надо уже, мне подкова на левой задней не нравится, но я ж один не могу! Зайти к этому Чероки Джону? Вот интересно, он еще не умер с голоду? Город был — никто к кузнецу не заходит, теперь станция — тоже глухо. А этот, в куртке, идет ко мне. — Ты не Венделл. — Может да, может, нет. — Точно не Венделл. Он бы так сроду не ответил. Но тут стоит Тед и его недоносок, тут стоишь ты и ничего не делаешь, а где Венделл? — Если б я знал, кто это и сюда ли он едет, я б сказал. А так — понятия не имею. — Миссури. Опять Миссури. Тут есть хоть один человек не из этого ночного горшка Сатаны? — Не понял. — И я не понял! — а это уже мистер черные штаны встрял. — Чем это тебе мой родной штат не угодил? — Тобой, Тед, тобой. И сколько не встречал людей оттуда — они все вроде тебя или этого, с кобылой. — Эй, так это не Дэдвуд! — Ну да. Не та линия. В Дэдвуд «Диксистарс» линию проложили. — А я говорил! А я говорил! А я и буду говорить, что не надо было экономить на билетах! Полсотни миль! И мой тебе совет, мужик, не лезь ты к Четвертому Миссурийскому, плохая там компания. — А тебе какое дело? — Мы сатлеры. И ездим за свой счет, да не хочется без товара и скальпа остаться, а Венделл — скотина. В общем, если не понял, поищи газеты из Атланты, кто выжил — там, пока полк сформируют заново. — А теперь, мистер, подробнее. Кто их и какие потери? — Ну, ты лучше газету почитай. Я жить хочу, ресторан открывать собрался. — Кто? — Оглала-сиу, еще какие-то сиу. Только не говори, что у тебя там был брат. Иди, выпей за их грешные души, — а это уже Тед — Я пойду уже, Венделлу скажи, чтоб не лапал мою сестру за готовкой. — Придурок! Убьют! — Если тебя застрелю я, мама меня на порог не пустит. Если тебя застрелит кто-то еще, то окажет мне большую услугу. Хорошенький мне подарочек на Рождество вышел, ничего не скажешь. Надо в Атланту телеграмму слать или еще что. Потому что если б раньше, то я б уже знал, газеты тут недельной давности. А вот когда узнаю точно, то придется отдать черномазую Дженни и просто пойти к этому Шеннону и вышибить ему мозги, или не ему, а стольким его людям, сколько успею. Я знаю, когда полк формируют заново. И я знаю, что я тоже в этом виноват. Обрадовался на свою голову, что мелкий под присмотром да не голодный. Надо было его засунуть к Бутчу в гости, Арканзас далеко, да и работы на ферме много, ничего бы с ним не случилось, кроме свиного говна. Если б хоть команчи были, можно было б спереть пару коров хороших, да самогона пару бутылок выгнать. Чарли ж лентяй, за него большого выкупа не будет. А сиу дохлый номер. Беглец V Значит, вот такой расклад? Я знаю, для чего это делается: молодой Шеннон вяжет своих стрелков кровью. И эти трое никуда не поедут, ни на каменоломню, ни в куда. Это гнилые ветки в саду, квартероны, два мужика и Либби. Если Либби меня узнает, я тут и лягу. Квартероны меня постарше. Так вместо того, чтоб работать себе на выкуп или что-нибудь нужное делать, так они нашли себе сомнительных спасителей. Либби только жалко, и не столько ее, сколько то отродье Вэленса. Но если я не прополю эти сорняки, я и своего брата подставлю, и это так и будет продолжаться. А они трое так на меня вылупились, будто никогда не видели мужика на лошади и в штанах. Штаны нормальные, застегнутые. — По-моему, я тебя уже где-то видел. — А я откуда знаю? Я много где был, да много чего делал, в Галвестоне обычно да в Веракрусе. — Нет. Не там. Говор у тебя такой, уши режет. Ты не оттуда. — Кому мои слова уши режут, те случайно не в канзасских добровольцах были? Не красные гетры цепляли? А то я тут рискую шкурой и здоровьем в придачу, чтоб желтопузому свободную жизнь обеспечить, а он рожу кривит! — Паркер, остынь. — А что? Никому не нужны поганые ублюдки, которые только и могут убивать детей? — Это ты про «Первых Канзасских Добровольцев»? Или про аферу, после которой вместо Лоренса — поле и там растет довольно хорошая кукуруза? Эбби хоть на это сгодились? — Джеб глядит на меня вот такими глазами. Ну вот не я первый начал! — Если бы у меня было оружие, я бы показал, где тебе место! — Но у тебя, Паркер, его нету. И в Канаде не будет, потому что там законы тоже есть и люди совсем не такие добрые, как эбби вякают. И еще там живут страшные люди маунти, которые выглядят, как дураки, а стреляют, как мы. И они очень не любят, когда кто закон нарушают. — А ты, что в Канаде был? — а это уже второй, поспокойнее, и одет поприличнее. — Вроде того. Ходил на их китобойцах, пару месяцев жил в Квебеке. Город ничего, девки вредные. Церковь большая, только католическая, и говорят не по-нашему, а на французском. — А с деньгами там как? — А ты про что? Я в салуне комнату снимал да рыбу сушеную жрал. Ждал, пока «Сан-Луи» мне выплатит за прошлый рейс, корабль это такой, одна контора нанимала. Половина денег — когда наняли. Вторая половина — когда уже китов набили да вернулись. Паскудный капитан, посудина на говне держится и говном проконопачена, зато гарпунеры золото. С первого раза киту в легкое, он так кровью красиво фонтан пустил. — Так я не китобой! Мне интересно, что сколько стоит да сколько платят! — Если жрать одну рыбу и спать в комнате с четырьмя другими, то на девок хватит. Была там одна метисочка, зад — шестеро не обхватят! Правда, у нее были кривые ноги, но когда она виляла задом, то даже местный пастор читал про нее проповедь. — А про что проповедь была? — Так я ж французский знаю ругательный, да где север, а проповедь я и не понимаю. — Паркер, ты точно хочешь променять одну сомнительную перспективу на другую? Цены высокие, языка мы не знаем, то есть работы хорошей не видать, и не факт, что не выдадут обратно. — Струсил. Так по тебе и видно. — Нет, я подумал. Я печатник, я печатал разные фермерские альманахи и мой статус и не поменялся, зубы не выросли назад. Я просто теперь набираю слова про аукционы и беглых, все. Это ты хочешь несбыточного. — Я не для того сражался, чтоб меня продали, как свинью! — А может, напомнишь, как это вы бежали из Лоренса? И сдавались Форресту? Сражался он! Если б ты где-то еще был, я б поверил, а вот «Первые Канзасские Добровольцы» только с вшами и сражались, потому что у вшей глаз нету! — Сейчас вы друг друга поубиваете, и никто никуда не доедет, — это Джеб, или Стив, мне без разницы. А вот Либби чего-то как-то не того, она и так за белую сойдет, если не рассматривать, а теперь она вообще к дереву прислонилась и стоит как-то, не шевелится. И у нее оборки на нижних юбках всегда такие были? Такие, красные? Ой, дура! Ну, одной проблемой меньше, это смерть легкая, повезло. — А тут доктор есть? — это Стив. Или Джеб, тоже заметил. — А нету. Здесь людей мало, даже на станции нет. А до станции отсюда, если коня гнать — трое суток без перерыва. А гнать нельзя, только хуже будет ей. — Но тут должны быть какие-то люди! — Паркер этот то ли дурак, то ли жалостливый. — Какие-то. Шайены называются. Угадай, что они с нами всеми сделают? — печатник явно умный. — Так она еще утром говорила, что живот болит, а я думал, что Стив хреново готовит! — значит, Стив ездит на серой лошади, а Джеб — на чалой. Теперь понятно. — Так она что? — а Джеб тут совсем дурень, или у него сестер не было. — Она тут помрет, если уже не. Вредно беременным женщинам в таком тряском фургоне и по такому холоду ездить, и в такой компании, которая ничего не знает. И она уже. Утром плохо стало, сейчас почти обед, за пять-шесть часов тряски. Отлично! Освободили две души. Поздравляю аболиционистов! Печатник только руками развел. — Ах ты ж выродок! — у Паркера все-таки есть с собой складной нож, таким дети палки стругают. Хочешь драки? Да я всегда рад! Я себе револьвер на днях раздобыл хороший! Скофилд большие дырки делает! В брюхе особенно. А кровь у всех одинаковая. — Э, не. Я вообще не черномазый! — печатник пятится к лошадям, к фургону. — Я голландец, я просто деньги должен! — жалко мужика, но это уже свидетель! Скофилд хорошая штука, Паркер этот уже и не дергается, а свидетель отползти пытается. Извини, мужик, так вышло. Я тоже жить хочу. Стив только присвистнул, а Джеб молчит. Если б я по своей воле к вам пришел, то был бы уже ваш с потрохами, а так это вы мою наживочку заглотили, я вас веду к берегу. Теперь бы еще доказательства какие-то письменные нужны. Шеба V А вот теперь самой Шебе было очень страшно. Хозяин просто ночевал на телеграфе, и бедный масса телеграфист просто не мог его выгнать. Вроде ничего страшного, что человек в углу сидит, не курит, не мешает, просто сидит на ящике с проволокой, бормочет себе что-то под нос, и все. И он будет сидеть, пока ему не придет ответ. Да тут даже не знаешь, что хуже: что он сидит, как жена Лота, или какой ответ ему прийти может. Шеба ведь тоже этих солдат видела, и вот как это так все они мертвые? Они ж живые, молодые да дурные, у них всей беды — что сапоги нечищены! Потому что говорили совсем страшное, что сначала сиу обоз разграбили, а с тем обозом как раз женщины были и дети, а сиу то ж не команчи, команчи б просто конвой постреляли, да угнали бы себе, жениться, да детей как своих воспитывать. Масса Андерсон такое рассказывал, еще и прибавлял, что если жена техасского рейнджера убежала к команчам, то тот техасский рейнджер ой сволочь! А вот потом, тех, кто полез искать обоз, ой и думать про такое страшно! Только, похоже, масса Андерсон именно и думает про такое. Вот такое, как те мертвяки в Техасе. И вот он если такое додумает, то с него станется что плохое устроить. О, стучит эта штука. Телеграфист глянул, хмыкнул, это поезд задерживается на два часа. Безобразие! Толстая белая миссус заглянула, головой покачала. Она-то домой едет, а у нее служанка пропала, и сынок характер показывает, хочет остаться. Один уже остался! Один так остался, что на отца смотреть страшно! Видно, строгое воспитание детям помогает! Телеграфист посматривает в угол, молчит, а вот сама Шеба пару слов из хозяйского бормотания поняла. Это пастор над гробом читает. Всадник спешивается, это этот, хромой он письма разносит, сумка по швам трещит. Открытка для какой-то Мэгги, письмо Джонсону, каталог для массы телеграфиста, клещи в обертке, из Огайо, если хромой ничего не напутал. — Кто тут Андерсон? Ему делать нечего, по такой погоде такую кучу получать! Опять метель! А, это массе Андерсону сестра шарфик связала. Или скатерть, а там еще что-то есть. Тяжелое. Конечно, это не Шебе подарили, да и не до этого ему сейчас, но интересно. — А давно я не видел, чтоб так письма сворачивали, с войны еще, и приговорка странная — «Очень надо написать, Прайсу деньги отправлять». Почему Прайсу? Он кто? Обычно так у Джексона писали, я знаю. Странное письмо, треугольник концами внутрь. Масса Андерсон дернулся и хвать! Может, то не ему! — Прайс это в Миссури, такой генерал, но он сейчас в отставке, — масса телеграфист все знает, что не надо. — Отправлю ему тот доллар, отправлю, — масса Андерсон в письмо уставился, как неграмотный.  — Я не понял, — опять масса телеграфист в разговор влез, — я б от такого письма немедленно собрался да поехал! Это что должно с ребенком быть, чтоб обратный адрес — военный госпиталь в Канзас-Сити?! — Если пишет, то живой, и один глаз и одна рука есть. — Масса, так это чего? — вот тут Шеба не выдержала. Еще этого не хватало! — Да нет! Он сам пишет, понятно? И вот врать нехорошо. «Упал с лошадью в овраг, не пугайся, весной точно все срастется». — Хорошо, что у меня девочки! — масса телеграфист ой любопытный. — И я не пойму, чего тут хорошего! — У тебя что, тоже сначала что-то делают, а потом узнаешь, что сделанное — только вывеска, а отмочили они невесть что? Крышу в школе разобрали, по стене церкви на колокольню залезли, самогонки полный кофейник скаутам принесли? — Мои дети воспитанные! И такого себе не позволяют! И иди, иди отсюда, потому что я тебя и так боюсь, а теперь вижу, что не зря. Шеба сделала вид, что чихает, хотя и дураку ясно, как это со стороны выглядит: какой-то совсем ненормальный белый масса, ну совсем! Сначала во так сидел, теперь радуется, что сын покалечился. И скатерть эта не ему совсем, а какому-то Питеру Андерсону, почтальон же грамотный должен быть! И масса Андерсон только письмо от сына да мексиканский ножик получил, это что выходит? У него две сестры. Должно быть два подарка, иначе это невоспитанно очень! Да тут все какое-то нехорошее, будто книжка массы мистера По, а Шеба этой пакости наслушалась, когда молодой масса Чарли вздумал вслух читать, в доказательство, что научился! — Не нравится мне все это, — масса Андерсон вылез из телеграфа и клацает новым ножом то так, то этак. Шеба не знает, что отвечать, да и надо ли? — Если меня не пришибут, то напишу главному в том госпитале. Надо ж знать, что произошло на самом деле. — А если? — Шеба не продолжает. — В Техасе много хороших лошадей, граница рядом. Мелкий с голоду не сдохнет. -Так это? — Хороших лошадей, сотен пять за голову, просто места надо знать. — Вдруг поймают? — Ну спасибо! Я коней с двенадцати лет ворую, не поймали. И вот что приличной черной на такое отвечать? — Ты молчи, молчи, меньше знаешь — крепче спишь. Хуже Бутча, честное слово. Он мне подарил еще у Дженни на свадьбе катушку лески и сказал, что это рождественский подарок.  — Так как это, масса? — Бутч это Бутч, он всегда такой был. Ну, с тех пор, как я его знаю. — Жадный? — Ну, у меня и так пятеро племянников, может, больше, если Дженни уже, но Бутч решил своими силами восполнить убыль населения в войну. А леска хорошая. — А сам этот Бутч, он кто, масса? — Фермер, свиней разводит и детей строгает. В войну со мной ездил, хороший мужик. Шеба представила себе этого самого Бутча, со скальпами на поясе, с нечесанными лохмами. Тот еще женишок! — Он к моей сестре так сватался, что смешно получилось. Ну вот сидит такая воспитанная девушка, вышивает скатерть, эти квочки в Шермане ей кости перемывает, а тут такое заходит, с двумя револьверами, сапоги стоптанные, штаны с янки снятые, гетры трофейные, на голенище скальп, на шее ожерелье из копченых ушей, локти драные, шляпу потерял, и говорит: «Мэри, ты совсем?» Они так смотрят, а Мэри давай смеяться. — Так чего смешного, масса? — Бутч просто как приехал, так и побежал, он ждать ох не любит. А Мэри янки разукрасили, ей эти квочки даже попытались вуаль подарить, так что понятно, как она к ним относилась. Шеба опять промолчала, но про такую родню хозяина надо было знать, хотя по миссус уже не Андерсон было не сильно заметно, что с ней что-то не так, женщина как женщина, разве что платье с расшитой юбкой, цветочки там, где у модных каталогов турнюр. Хотя ей турнюра не надо, все свое. А если Бутч это вот тот косоглазый гость, который почти всю свадьбу скрывался за миской тушеных овощей, а потом уронил туда же свой галстук, то она его видела. Ой. Беглец VI Из хорошего — старый Шеннон этой вдове брат, и больше ничего хорошего тут нет. Потому что у вдовы в комнате шкаф, в шкафу сейф, в сейфе — купчие на три фермы. Если удастся их выкрасть, то мы его сделаем! А теперь самое интересное: как мне там быть? Она сидит и вышивает гладью салфетки, целыми днями. И всегда так делала, складывает в стопочку и говорит «Энди понравится». Только кто это? Ее мужа звали Майк, ее сына звали Зеб, ее брата зовут Фрэнк, и никаких Энди у них не водилось, ни с рогами, ни с усами, вообще никаких. И я не знаю, что это за сейф — просто ящик железный или там хитрый замок? А если там замок, то как вышибить из старого Шеннона, как его открыть? Я не справлюсь со всеми его людьми, в большом доме постоянно крутится пять или шесть стрелков и дочка преподобного. Ох, он и дурак! Она тут живет и не уйдет ни с кем. Потому что одно дело — уважаемая жена ранчера или любимая жена преступника, и другое — паршивая овца в паскудном семействе безруких недоносков, которые не могут посмеяться даже в Рождество. Я б в ее ситуации тоже дрался. И я догадываюсь, что Шеннонов далеко не первый умник пытался выбить из бизнеса, очень уж у молодого Шеннона шкаф интересный, с оружием разнокалиберным. И вот видно, я-то знаю, не его это вещи, он свои кольты в порядке содержит и всегда на себе носит. А тут и уокер старый, и спенсер, на шитом бисером ремне, и обрез из двустволки, силен мужик, ничего не скажешь. То есть за их скальпами приходили уже трое. Кажется, мой ножик будет там четвертым. И ведь сам во все вляпался! А еще я кое-что знаю про всю эту компанию, которая весело чавкает тушенкой — они все такие, как я. Все беглые. Джеб и Стив — дезертиры, даже не знали, что на свете творится, Тайрел — сбежал от законников, он грохнул помощника шерифа, не со зла, а месть между семьями, Дейл — что-то нехорошее с братом и фермой. Ну, их можно долго перечислять. Но как же Стив орал, когда узнал, что теперь живет в Конфедеративных Соединенных Штатах! Как он орал! Но это к делу не относится. А вот что вдова пошла проверять, куда делся сахар и нужно ли готовить обед на завтра, или можно доесть вчерашнее — это шанс. Так, тихо. Дите возле отца. Отец вопит на конюха, что с мерином что-то не то, старый Шеннон у себя, мамаша сопляка вышла. Помоги мне Бог и Дьявол. Подушечки. Покрывальца, салфетки — она что, их продает? Шкаф, в шкафу стопка писем, маленькая, белой лентой перевязана. Это от ее сыночка-янки, не то, листы бумаги — «взять десять яблок» и скормить Коулу, это не то, а вот и сейф. И я дурак, потому что он-то открывается сам, даже замка нет, а в сейфе шкатулка, серебряная вроде, так замочной скважины не видно. Ох черт! Три бумажки под куртку сунуть — просто, а это заметно. И окно на зиму замазано. Ну, все на место положил, шкатулку в карман, и медленно, спокойно, к выходу. Ох тут и холодно, на улице! В доме натоплено, в казарме, как они это называют, тоже, а тут аж соплям холодно. И небо свинцовое. Поганое. И ко мне прет Тайрел, из-за дома прет. Если он меня видел, то я тут и лягу. Матерьбожьяносипули. Чего? У золотоискателя мерина купил, у чокнутого. Отстань, сопляк, те пятнадцать. И ты трус. Не стыдно? Харперы не прячутся за каждым сугробом. Хотя я вроде бы слышал, что Тайрела на станции спрашивали, двое или трое. Ты б туда сходил? И нахуя я это брякнул? Ну нахуя? Он за пушку, я тоже, из казармы выскочил Дейл, ну нахуя я ляпнул про Харперов? Я ж пошутил! А он за пушку, а я нервный, я ему в брюхо, а Дейл с дробовиком, а я как увидел, так рванул к коновязи. Еле ноги унес! Хорошо еще, что куртка, если выживу — пойду в «Общество Сохранения Бизонов» и дам им доллар, с них хватит. Летом бы я не удирал, а лежал уже, бок огнем горит, шкатулка эта на месте, ветер уже свистит, а за мной уже гонятся. Ну, по такому следу, на чужом коне — где-то час форы у меня есть, если подарочки Дейла не в моих кишках. Надо рискнуть и ехать на станцию, она ближе. Если я по дороге не стану сугробом, уже ветер воет и урчит, и снег в рожу. Адрес, кому слать шкатулку, я знаю. Если Билл на станции, это хорошо. Вдвоем сможем их покрошить, потому что до этого старого говнюка я просто не доеду. И я его убью. Я просто убью этого горе-проповедника, медленно, как в книжке про колодец и маятник, потому что ему не дочка нужна, а то, что он себе в своей пустой башке навыдумывал! Ее никто не похищал, она и молодой Шеннон женаты, да папаша этот брак не признает! Билл от таких новостей тоже не обрадуется, но его дело — оставить миссис Шеннон вдовой, или пусть она мужу пироги с напильниками печет, как получится. А куда я еду? Только б не назад! А лошадь возвращается на последнее место кормежки. И из меня сделают призовую мишень, если я не сдохну раньше, я ж в такое не вляпывался, это Билл или Айк пули притягивает, не я. Айк вообще мертвый уже, Айку не холодно. Мальчик VI Похоже, я все-таки постреляю. Потому что поезд будет неизвестно когда, а со стрелками у нас проблема. Большая. Потому что второй Андерсон не то, что не боец, а кассир про него уже прямо сказал, что копия его сестры Генриетты! А брат-кровожад на такое даже расспрашивать не стал, похоже, сразу понял. Ну, хоть умрет в тепле и в кассе по продаже билетов, тут всегда кто-то вымазывает пол кровью: то ножом кого пырнут, то собака ощенится на пачках билетов, то вот теперь этот, который притащил шкатулку без ключа и замочных скважин. Это испанский замок, надо нажать на крышку одновременно по углам и в центре, тогда откроется. Кровожад не знал. А что там? Кассир говорит, что ему не нравится эта лошадь, не нравится то, что второй Андерсон не может сказать, кто его так и чем, и не придут ли за ним эти кто-то? Кровожад только хмыкнул, чем — вроде из дробовика, да не на птичек дробь, а побольше, кто — явно, что не в упор, да сзади, а вот зачем — это не Майрона дело. А с виду этот Майрон такой приличный молодой человек, такой упитанный, а такие знакомства! Может, пастора поискать? А куда делся преподобный Олсен, тут бы он пригодился. Потому что эта черномазая сидит и пытается как-то впихнуть во второго Андерсона чужую кружку кофе. Если он помирать собрался, зачем тратить на него продукты? Кровожад смотрит на то, что в шкатулке. Это не к добру. Мама пилит телеграфиста, тот огрызается, мол «Диксилайн» за погоду не в ответе. Кассир ругается с кем-то еще. Интересно. А еще интереснее, куда пропала скво? Я тут третий день сижу, а они пропали. Кровожад носится по станции, как стервятник над коровой. Это он и в войну так? На черномазую рявкнул, мне в руки винчестер сунул, маму в телеграф загнал. Похоже, будет драка. И все-таки, куда делся преподобный Олсен? Меня не пускают в кассу, там негде повернуться, но ткнули пальцем влево, мол оттуда враги могут быть. Что такого сделал Джим Андерсон уже здесь, что за ним гонятся? Что в той шкатулке? Кровожад стоит, медленно сворачивает самокрутку, будто нет дела важнее. Дешевый табак, воняет за милю. — Я его убью. Выживу и убью. Я его просто удушу. — Кого? — Янгера! Он говорит — это просто! Он говорит, тут полно свидетелей! Он говорит — это так легко, что он бы послал свою слепую бабушку, если б она у него была! — Но у него нет бабушки. — У него нет совести! Выживу — убью. Полтора свидетеля, один из которых полоумный, а второй… — Уже не с нами? — Живой, просто его опять посадят, если он засвидетельствует хоть что. За убийство четверых и кражу имущества. — Там были серьги? — Нет. Тебе знать не надо, что там было. — Неприличные локоны всех любовниц хозяина ранчо? — Я даже не буду спрашивать, с чего ты это взял. — Так если мне этого не надо знать, значит, там что-то неприличное. — Ой, не всегда. Просто много будешь знать, плохо станешь спать. — А почему тогда надо в школу ходить? — Так то не те знания, в школе учат, что надо, а так говорят про то, чего вред причинить может или беду какую, если вякать где попало. Тебе б могильщика играть или Фальстафа, потому что хорошо получается. Не люблю я таких! Еще не женился даже, а уже мной распоряжается. — Мелкий, если полезут, стреляй по лошади. Если там всякий сброд, то можно так ноги поломать или шею. Отобьемся, — кровожад ухмыляется, как в пьесе про Криспинов день, с уверенностью мертвеца или ненормального. Вот теперь я понимаю, как это, когда перед тобой смерть, и возле тебя смерть, и зовет тебя братом. — А если кто опытнее? — А когда падаешь вместе с лошадью, то как-то без разницы, кто опытный, кто нет. Лошадь тяжелая, человеку будет хреново. Мда, а насчет братьев — это и его гаденыш в моем доме будет! Какой кошмар! — Мелкий, а кого это ты настолько перепугался? Ну убьешь кого-то, ну и хорошо. Старый Шеннон большая сволочь. А молодой просто бандит, их пугаться не надо. Меня ж не боишься, а они не страшнее. Либо он вправду такой тупой, либо он просто не видит себя со стороны. Маме точно понравится. Она думала, что я не слышал, как они ругались, что отец настолько размазня. Что, такой лучше? — Кто кого лучше, я не понял? Он что? — Ты себе под нос бормочешь, так вот и интересно, кто кого лучше? — Это у мамы надо спрашивать, кто ей лучше! Я всегда могу переехать к бабушке! Или тете Флоренс! — Да не собираюсь я к ней даже на пушечный выстрел подходить! И к остальной твоей родне тоже, я еще жить хочу. Она меня не переваривает. — Точно? — Могу чем-нибудь поклясться. — А вот этого не надо, я знаю, что кое-кто вытворял. — Кто-то едет, — кровожад затянулся, будто ничего не происходит. Молодой Шеннон, в своей модной куртке из волка. — Последняя сигарета приговоренному? Ты тут подзадержался. Лезешь не в свое дело, обижаешь мою жену. — Я ее могу вдовой оставить, но вот лично я ее не знаю, поэтому и не могу обидеть никак. — А кто привел сюда этого ублюдка? — Олсен? Он сдох? Аллилуйя! Конечно, он мне не заплатит, но если сдох, то спасибо. Кажется, не только он охренел, но и я. — С какой стати ты, ручной ублюдок этого недоноска, радуешься? — Ошибочка. Я не с ним. Он же полоумный, если нанял аж одного человека для охраны от твоих калек недорезанных. — Это как? — Ну, их немножко больше, чем бы мне было приятнее поубивать. — И Джим Андерсон ну совершенно не при чем? — Откуда я знаю? Я не Джим. — И такого брата у тебя нет, конечно же — А не угадал, умник. Еще есть. — Меня сейчас стошнит от умиления. Какая безнадежная бравада. Пришел на мою землю, убивал моих людей, загнан в угол и еще на что-то надеется. Или это ты пытаешься подать пример своему гаденышу с винтовкой? — Он соседский, да и умираем мы все в дерьме и страхе, — кровожад скалится, как та собака. — Видел бы ты Олсена. Видел бы ты, как он орал и угрожал нам сковородками и котлами. Так как? Ты свой шанс потерял, уйти уже не можешь. Сдашься вместе с братом — будет быстро. А на гаденыша не надейся, он не сможет. — А тебе жизни — ну, неделя. При самой плохой погоде. Ты знаешь, что все эти участки не просто так выдаются и не за красивые глаза? За время и под роспись, деточка. Ни один из твоих троих птенчиков не прожил нужный срок для перехода участка в частные руки. И про это очень даже знают. — Неделя долгий срок, — Шеннон прокрутил на пальце револьвер, — если кто и доберется, то ты будешь тушиться в соусе из собственных кишок возле Олсена. — Мексиканская ничья, деточка. Я успею, да и ты крутишь пушку, как тот пасторский сын. Кстати, а что будет с твоей вдовой? Куда она денется? Или она одна на двоих? Чужак VI Ох блядь! Я ж не левша! Еще и больно вдобавок! Хотя тут я сижу матерюсь. А молодой Шеннон уже никуда не пойдет. Потому что если хочешь кого убить, стреляй в корпус, в брюхо, а не в шею. Я его угостил двумя пулями в брюхо. Он мне прошил плечо и вроде, — чтоб тебе Хромой вот то же самое ломал каждый день по десять раз! — ключицу перебил. Ну блядь. Братец в отключке, перед черномазой неудобно. Я не на тебя ругаюсь. Мелкий Лерой ругается еще хуже меня. А вот это уже совсем невоспитанный ребенок! Шеннон уже дохлый, все нормально. Ну, было и хуже. Ну, терпимо, если рукой не дергать, и не пробовать мне ключицу вправить. Вы не доктора! Я тоже. И очень интересно, не придут ли за ним его дружки или он всегда справлялся сам? Потому что с дружками не справлюсь уже я. Был бы один — рванул к форту. А так женщины, двое детей, тяжелораненый, бросать не по-людски как-то. И это хороший вопрос, смогу ли я еще куда-то пойти. Кассир ругается, понимаю — ни полотенца, ни запасной рубашки, ни салфеток из чужой посылки. Новые купит, салфетки дешевые. Полотняные, даже без инициалов. Но кому салфетки, а кому и бинты. Джим бы подтвердил, если б мог. А так расклад хреновый, а из хорошего только гнедой Шеннона. И погодка. Так метет, что я не знаю, каким дураком надо быть, чтоб золото тут искать. А тут сопит триста фунтов отборного сала, и ему тоже страшно. Потому что шуточки про отряд Доннера почему-то не такие веселые, когда метель, у тебя в кассе еще четверо, и они хотят жрать, а твоих запасов томатного супа и тушеной картошки с сальцем уже нет. Главное, чтоб из четверых трое не стало. Ох, Джим, как же ты мне подгадил! Я б тебе врезал, да не поможет, потому что ты и так дурак. И я не умнее, потому что нормальные люди родне письма пишут, а не нанимают убийцу для всякой адовой хуйни. Главное, самому не свалиться. О, еще кто-то заходит. Двое. — Я вам уже сказал, что тут билеты продаются! — Майрон проснулся. — В прошлый раз тут было гораздо меньше людей. Что, всем надо уехать? Особенно вот ему? — разговорчивый на Джима показывает. — Вот ему особенно. — Странно. Почему столько людей набилось сюда, а не, скажем, в магазин? — а у второго говор такой, странный. — Ничего странного. В магазине уже засел владелец магазина с тремя детьми и выпивкой. И ему там народа вполне хватает. — А это кто? — разговорчивый не унимается. — Человек, который не покупает билеты. И на полу такой же. А ребенок с билетом. Вы думаете, что я их расспрашиваю? Я кассир, я билеты продаю! — Джеймс Монро Андерсон. Кто-то облегчил нам работу. До суда дотянет или проще голову привезти? — А нахуя? — кольт на два щелчка взводится, я этих врасплох тут не застану. — Потому что он преступник и убийца. Он убил троих, сбежал из тюрьмы и украл брюки. Синие. С подтяжками. — Пьяный был, видать. Сколько его знаю, он сроду не носил подтяжки. — Очень интересно, но мистер, уберите револьвер и не мешайте аресту. — А нахуя? Майрон уже ржет за кассой. — То есть это преступник. Его надо арестовать. И откуда это вы его знаете? — А знаю. — Так не мешайте, если не хотите в себе еще лишних дырок. — От вас? — Может, вы устроите смертоубийства на улице? У меня тут билеты новые, еще мозгами вымажутся. — Обознались, мистеры. Не знаю я никого Андерса или как там его. Джим, сволочь! Лежит, но до пушки дорвался. Молодец! — То есть как? Джеймс Монро Андерсон это ты и есть. — Не знаю я такого. Я вовсе даже Эгберт Джонсон. — Эгберт? — Па был пьян и поссорился с пастором. А меня не спрашивали! — А подходишь. Длинный, тощий, чернявый, усы, штаны с подтяжками. — Так это и про тебя можно сказать, французик. Нолинз или Батон-Руж? — А ты откуда знаешь? — Ходил на торговцах матросом. Старую Грязнуху знаю, в море выходил, из Галвестона. Ваших навидался и наслушался. — Ну очень похож ты на преступника, Джонсон. И этот, с револьвером, тоже. Откуда знает? — Ездил я с тем Андерсоном. Злой мужик, и я б на вашем месте его не трогал. — Так он же преступник! Вдруг еще кого-то зарежет. — Так тогда и ищите. Черномазая и мелкий Лерой уже лопаются от хохота, но молчат. — Безобразие! Почему если кто-то украл курицу, то его преследуют, как зверя. А если кто убил судью, то его на руках носят? — Судья — сволочь. Законник — гнида. Пинк — чокнутый.  — А почему пинк чокнутый? — Платят мало. Да и у курокрадов обычно не все дома, так что, мистер жабоед, тут не ошибка. — Еще раз назовешь меня жабоедом, мистер Джонсон — убью. — А разве французы не едят жаб? — Лягушек, ножки. В ста соусах, на фарфоровой тарелке и подают только важным людям по большим праздникам. Изысканная кухня называется. — Мистер, это не шутка? Ой, ужас. Они ж маленькие. — И вкусные. Я за них пятьдесят долларов заплатил в ресторане. — Мистеры, вы поняли, что вашего преступника тут нет, так идите уже, — и чего только на свете не бывает! Пятьдесят долларов за такую гадость! — Мы пойдем. Но я тебя запомнил, подстреленный. Я тебя запомнил. — И я тебя запомнил, законник. Если что, так я твой скальп себе на буфет прицеплю, чтоб дети не лазили. — Это шутка? — Нет. Надо же им как-то вдолбить, что варенье не жрут руками из банки. Ну, есть же ложки для этого и миска. Ох, как они рванули! Да кто всякую гадость возле еды цепляет? Да надо же думать хоть чуть-чуть. И вот теперь я думаю, что, может, Джим и прав. Может, он судью первый и не трогал. Судья тоже человек, пить и драться может, если не на работе. Но я и своего братца знаю, он вспыльчивый. И это ж додуматься надо! Кого будут звать Эгбертом? Ну кого? А они купились. Они купились так, будто это так всех их родных зовут. Что это за имя такое? И не продырявят ли они меня, если я вылезу отлить или поблевать, потому что супчик явно со мной не подружился. Кто его делал? Надо им ругательное письмо отправить. Если выживу. Мелкий Лерой что-то пищит. «Пресервы Хансена»? Немец. Чего еще ждать от чертовых немцев. И вроде еще болезнь такая есть, когда кусочки отваливаются от человека. Это так проказа называется? Вот не знал. И нашел когда! Теперь меня вдобавок тошнит. Беглец VII Дашервилл — это как Абилин, только поменьше. И я при первой же возможности отсюда сматываюсь, потому что иначе рехнусь. Я пересчитал все цветочки на стене, сто восемь штук, я уже третий раз извинился перед местным доктором, Билл же не со зла на него накинулся. Хотя это как посмотреть, просто так пиджак не прокусывают, и доктору еще повезло, что одежда плотная, иначе бы мой братец ему руку бы отгрыз без всяких шуток. Все равно странно –я тот лауданум даже так ел, только в сон тянет, а Билл от снотворного гоняет неизвестно кого. Но как их растаскивали, это ж со смеху обосраться можно! Еще парочка пациентов, мужик с зубом и парень на костылях, не побоялись ведь, будто у них каждый день такое, что доктора жуют. Доктор пытается пациента второй рукой придушить, я просто смотрю, потому что не знаю, кому помогать, мужик с зубом, вроде это флюс, когда одна щека раздувается, орет «Фу!», как собаке, парень просто принес кружку воды и вылил на обоих. Билла малость отпустило. Доктор стал орать, что за пиджак будет дополнительный счет и что предупреждать надо. Мужик с зубом стал орать в ответ, потому что зуб у него как болел, так и болит, а полоскания свои док может засунуть себе в задницу. А я возьми и спроси, как это может быть. Док сначала ответил, что можно клизмой, а потом заорал уже на меня. Мужик с зубом охренел, потому что это ж как получается? У него ж зуб, а не проблемы с кишками. Док сам удивился, глядит на него так нехорошо, и говорит этому мужику с зубом: «Можно и попробовать». А этот мужик с зубом — это местный шериф. Я теперь сижу у дока, как приклеенный, я его боюсь. Потому что если ему не помогло, то он меня просто убьет. А я не хочу тут неприятностей, мне поезда и так хватило, потому что если до поезда Билл еще как-то держался на ногах, то в самом поезде он просто грохнулся на полку, как ковер из шкуры. Черномазая его только руками разводит, она-то кухарка, а не сиделка, мне самому хреново, еле стою. Янки удрали в другой вагон. Чертова скво напугала машиниста и передала мне кусок коровы. Она к маме в гости поехала, оказывается. Мама поделилась коровой, а она со мной поделилась, печенкой. Ну спасибо! Было что пожрать. И мне очень интересно, почему за нами не гнались и где она взяла корову? Там случайно не ее родня погоняла? Если да, то это второй хороший индеец, который не мертвый, на моей памяти. Первый — Тони-команч, с нами ездил когда-то. А сейчас надо сидеть тихо, ждать пока Билл не очухается настолько, чтоб понять, что мы уже не там. И не выгонят ли его с работы? Бандитов упустили, свидетелей, кроме меня, нетуньки, я бы такого агента выгнал. Да тут в том вопрос, что если он без руки останется, то Коул его точно выгонит. Доктора народ паскудный, по себе знаю. Я думал сам пойти, а там надо, чтоб в школу ходил, да экзамены сдавать. Какие экзамены? Ма грамоте научила и все, мы в школу вообще не ходили. Это Дженни внезапно подалась на учительские курсы. Квантрилл на нее так подействовал? Так она его раза три видела, не больше. Но я б ему с удовольствием рожу начистил, за курсы, за Флетча, за Сент-Луис, и просто так, за сам факт того, что он существует. И вот Флетч мне сроду ничего плохого не сделал, но я б его придушил бы сейчас с большим удовольствием. Потому что я знаю, как это бывает — ты надеешься на жену, котлетку из бараньего фарша, на свой выводок в церкви по воскресеньям, на жизнь. А потом корабль приходит в гавань, и ты, как дурак, несешься домой, а на половине квартала черные флаги. «Пленных не брать», я знаю, а еще — это в доме тиф. Кто выжил — тому везет, кто не выжил — тем тоже хорошо, а кто опоздал? Я еще надеялся, пока не увидел, что двери настежь. Билл про них не знает, и хорошо, что не знает. А Флетч на моей сестре — это не к добру, да и рыжий он, без души значит. Я на Коуле проверял, верная это примета, потому что злее человека я в жизни не видел. Мы тогда все злые были, но вот Коул — по-особому. Говнюк Джеймс, как его звали хоть, сопляк тот — там просто обычная такая ярость, «око за око». Арч таким родился, для него убить как дышать было, человек не может не дышать. Кроуфорд, который возле Билла крутился, — видно, что фермер, за ним не надо было дорезать, тщательно так шел. Билл — я ему ради соответствия предложил его вороного в рыжий выкрасить, он только плюнул. А вот Коул — у него ж папаша был такой синепузый, что пройти рядом страшно! А красноногим было без разницы. Вот Коул и малость тронулся. И я к нему близко не подойду! И если моему брату хочется сходить с ума в компании янки и психа-пресвитерианца, то я тут не при чем. Я сматываюсь отсюда при первой возможности.