Дождался

У всех были надписи как надписи, и только Ларри Дэйли не повезло — у него на руке были какие-то непонятные рисунки. Такие, что даже язык было определить невозможно. Взрослые лишь разводили руками, оставаясь и оставляя самого Ларри в неведении. — А вдруг там написано «пошел вон», — сказал как-то его друг после долгого рассматривания надписи на руке. У него самого красовалось на предплечье емкое «fuck», и тут все было предельно ясно. И друга вполне устраивало. А вот у Ларри на руке была какая-то невнятная головоломка, которую они рассматривали вот уже добрых полчаса. Ларри пожал печами, «пошел вон» так «пошел вон», только вот... вряд ли все так просто. Череда непонятных рисунков проступила на руке аккурат в день четырнадцатилетия, и теперь он вот уже несколько недель ломал над ней голову и спрашивал у кого только можно было, что они думают по этому поводу. Уж лучше бы там «fuck you» было, в самом деле. Хоть понятнее. Знать бы, что там вообще написано. Классная татуировка — сказал ему однажды какой-то мужик. Классная татуировка. Ларри тогда пожал плечами. Знать бы еще, что написано в этой классной татуировке. Но за идею спасибо. Ларри уже порядком надоело отвечать на вопросы типа «что за ерунда у тебя?» Как-то ему даже встретился египтолог, или кто он там был, кажется, египтолог, который с восхищением рассматривал его надпись и сетовал, что у него самого написана какая-то скучная фраза. На просьбу Ларри перевести он состроил умное лицо и сказал что-то вроде «ты моя радость» или что-то подобно-романтичное, Ларри и не запомнил толком. Зато он ясно понял, что это хреновый египтолог, раз городит такую чушь. Он и сам прекрасно понимал, что там написано что-то более прозаическое, нутром чувствовал, и к тому же для такой длинной романтичной записи фраза была уж слишком короткой. Очень короткой, даже если отбросить все остальные факты в сторону. Как это читается, он даже не стал слушать. Египетский язык — мертвый язык, и никакой египтолог не знает, как это читать, тем более читать правильно. Ларри был отнюдь не дурак. Он прекрасно понимал, что с этим ему сейчас не разобраться. Совершенно. Хотя он как-то встретил одну египтянку — столкнулись в аэропорту, и она даже обратила внимание на его знаки. И даже мелькнула мысль, что вот оно, потому что девушка очень обрадовалась, метнувшись в его сторону. Но произнесла совершенно обыденное «какая прелесть» на чистейшем английском, и Ларри с сожалением понял: нет, не оно. Совершенно не оно. У них потом состоялся довольно милый разговор, в результате которого он и узнал, что она из Египта и занимается родным языком, правда, только началом, студентка, приехала по обмену и все такое прочее... Ларри слушал и понимал, что ему довольно обидно. Очень обидно, особенно если понимать,что он и сам не знает, что хочет услышать. Чувство разочарования и обмана все чаще поселялось в его мыслях. Еще хуже было то, что он точно знал — это прочитать не сможет никто. Одна девушка даже пыталась прочесть это. С лету. Наверное, Ларри ей чем-то понравился. Но у нее, конечно же, не получилось, хотя ее попытка «птица, галочка, жук» звучала довольно мило. Ларри после этого задумался, что, наверное, в глазах других это выглядит не более чем глупыми рисунками. А он... а он никогда не интересовался историей настолько, чтобы понять, что там написано. Тем более прочесть. Как вообще можно понять, сказали тебе эту фразу или нет, если ты даже не знаешь, как она произносится? Поэтому в скором времени он и вовсе прекратил думать об этом. Не вышло и вряд ли выйдет разобраться со своей странной надписью на запястье. Жизнь текла свои чередом, и скоро он окунулся в круговорот семейной жизни, сам того не ожидая и не планируя. (Но ему даже в какой-то мере понравилось.) Египетский зал: знал бы кто, как у него в тот момент екнуло сердце. Но Ларри не мог с этим разобраться, было некогда, а уж когда Тедди сказал, что там и вовсе «хранится древнее зло, фараон, ты не выберешься», Ларри поскорей отбросил всякие мысли и поспешил дальше, пытаясь всё успеть и всё вернуть на место. Хотя в египетском зале наверняка мог быть ответ на его вопрос. С Акменра было легко и интересно общаться. ОН внезапно оказался приятным собеседником, к тому же совершенно не напрягающимся из-за того, что Ларри «работает каким-то ночным сторожем» или чего-то вроде. Его вообще мало что интересовало из привычных социальных моментов, зато они обсуждали вечные философские вопросы и исторические эпохи, в которых Ларри уже начал довольно сносно разбираться. Время текло незаметно, и внезапно за беседами он успевал навести порядок гораздо быстрее, чем в одиночку. Может быть, потому, что ему опять же помогал Акменра, хотя Ларри поначалу говорил, что мог бы и сам справится. Конечно, мог бы, но вдвоем было интереснее. К тому же потом он шли в комнату охраны пить чай, и этот момент Ларри любил едва ли не больше всего остального за смену. Очень домашним и теплым было это простое ощущение. Ко всему прочему там они могли продолжить свои беседы, а также вдоволь посмеяться над какой-нибудь глупой шуткой, которые Ларри вычитывал в старых брошенных газетах, а Акменра в это время заглядывал ему через плечо, и от этого тоже становилось так тепло и уютно. А шутки и правда были довольно старыми и частенько глуповатыми, только вот их это нисколько не волновало. Особенно когда Акменра их начинал комментировать. Сам фараон смотрел на него во все глаза, но Ларри это почему-то не напрягало. Совсем не напрягало. Впервые он забыл про свою метку и вспомнил про нее лишь через несколько недель. У самого Акменра на запястье была простая фраза «Эй, привет, как дела?», и Ларри обожгло осознанием, когда он вспомнил, с чего у них начался разговор, когда его волей судьбы забросило во владения фараона. Волей судьбы, не иначе. Недолго думая, он закатал рукав, показывая Акменра свою странную надпись и, выдохнув, все-таки спросил: — Что здесь написано? Ты можешь перевести? — Пошёл вон. — Что? — переспросил Ларри, подумав, что ослышался. — Тут написано «пошёл вон», — с улыбкой сказал Акменра. — По-нашему: шем роути. Так истерически Ларри ещё не ржал. Фраза разрядом прошлась по памяти. Именно это Акменра гаркнул тогда своим шакалам, когда они забежали в египетский зал. Когда было то самое «Эй, привет, как дела?» Когда... когда Ларри меньше всего ждал этого, метка дала о себе знать. Птица, галочка, жук. А его друг, однако, был определенно прав. — Мне отец сказал, что у меня какая-то ерунда на руке написана. Что никто не знает, что это за странные символы, которые и на буквы-то не похожи, — хмыкнул Акменра, глядя на ржущего Ларри. — Даже совет собирали, но никто так и не придумал, что это может значить. Так я и не знал, что это такое, и кого мне искать-то... — Во-от, во-от, теперь ты меня понимаешь! — продолжая смеяться, сказал Ларри, и замолчал так же стремительно, как и начал смеяться — его притянули к себе и нагло поцеловали. Поцеловали, а потом он услышал шепот на ухо, едва улавливая смысл сказанных слов — голова шла кругом от таких внезапных событий. — Я давно уже перевел твою фразу. И понял... просто ждал, когда ты спросишь... Мне мою-то фразу еще в Кембридже перевели... И вот... — Ы... — только было в мыслях у Ларри. Дыхание сбилось, когда он понял, что ему только что сказали. Акменра ждал, когда он... Акменра ждал... — Дождался? — ляпнул Ларри совершеннейшую глупость, которая пришла ему в голову. — Дождался, — довольно заверил Ак и снова его поцеловал. И снова. И снова... Дождался. Дождался... Дождался... И Ларри дождался.