О психологе Эдди, Фрэнке Синатре и Тозиерах

      Риччи до безумия желанный и любимый ребёнок. Невозможно описать, с какой нежностью Мэгги Тозиер вязала ползунки, будучи на девятом месяце беременности. Как же тщательно Уэортрейт Тозиер следил за поклейкой обоев в будущей детской. Родители с трепетом и восторгом ждали появление сына, и это понятно — ведь со старшей дочерью Хэйли отношения никогда не складывались. Дело в том, что девочка родилась не в лучшее время. Миссис Тозиер было всего девятнадцать, а её мужу лишь на два года больше. Никто не был готов к рождению ребёнка. В результате чего дефицит родительского внимания и отсутствие воспитания, привели к регулярным скандалам во время переходного возраста. Отец хотел видеть в дочери маленькую принцессу, но она уже давно выросла и пьёт виски, пока мамы нет дома. Было понятно, почему от девочки резко потребовали поведения пятилетней. Ведь в её фактическое «детство» мистер Тозиер работал как проклятый, открывая свою собственную частную клинику, а у миссис Тозиер были дела гораздо важнее.       Шоппинг, маникюр, концерты Битлз. И вскоре, когда все наладилось — новая больница красовалась в самом центре Дерри, сделав Уоэртрэйта самым уважаемым дантистом в округе, а Мэган нагулялась за то время, которое была беременна, все решили вспомнить про дочь. Ничего хорошего из этого не вышло. Но внезапно появившееся желание дарить тепло, ласку и заботу не покидали Тозиеров, и так появился Ричи. Стоит ли говорить, что сестры для него не существует? Она старше на двенадцать лет, и уехала из города, когда малышу было пять, приезжая только на Рождество. Ну как, через раз, если опять не поссориться с родственниками.       В доме было некое правило, что Хэйли мы не обсуждаем. Риччи понимал, что тема сестры ранит родителей, поэтому лишний раз не нарывался. Знал некие нюансы их отношений, которые он когда-то спросил, но все взрослые очень ловко увиливали от темы. Уэнт вообще порой запрещал упоминать это имя дома при сыне, дабы не портить воспоминаниями их идиллию в семье.       — Мама, а почему у нас нет фотографий Хэйли?       Девятилетний Риччи сидит за обеденным столом, нехотя пережевывая цветную капусту, пока лицо отца сидящего напротив закрыто газетой.       — Детка, а не хочешь посмотреть бейсбол с папой? Твои любимые Бостон Ред Сокс сейчас играют, — резко убрав газету, натянув такую фальшивую улыбку, которую распознал даже ребёнок, мужчина быстрым шагом направился в гостиную.       — Да, но я спрашивал…       — Милый, папа не очень любит говорить о твоей сестре, — тихо произнесла мама, поглаживая младшего Тозиера по голове.       — Почему?       — Понимаешь…когда ты был совсем крошкой, мы часто ссорились. Но зато сейчас все в порядке. Мы с папой самые счастливые в мире люди, ведь у нас есть ты. А теперь, беги к нему, если не хочешь, можешь не доедать.       Радостный мальчик вскочил из-за стола и рванул в гостиную.       — Но на ужин ты должен съесть все брокколи, что я положу! — окликнул его тонкий голос.       Да, братски-сестринской любви-ненависти он не познал, зато родительским вниманием был окружён, а лучше сказать, зацелован от макушки до пяток.       Так что, по сравнению с Хэйли, которая в тринадцать заявлялась домой обкуренной, Риччи в таком возрасте казался маленьким мальчиком для своих родителей, чем несказанно их радовал. Мы опустим пошлые шутки, подколы неудачников — ведь таким он был только при друзьях. Если бы папа услышал хоть одно нехорошее слово от своего ребёнка, его бы, наверное, инфаркт хватил. Это и был самый главный страх отца Риччи — что его мальчик вырастет. Уэортрейт всячески и регулярно не принимал начало пубертатного перерода. Понятие «личного пространства» просто не существовало. Он все так же приходил перед сном к своему сыну и целовал его в лоб, желая сладких снов, повторяя как сильно любит его, хотя сам Риччи сто раз просил так не делать, оправдываясь тем, что давно вырос из сказок и колыбельных.       Его слова не воспринимались всерьёз, а лишь оправдывались фразами «Сынок, у тебя плохое настроение?» или «Риччи, почему ты капризничаешь?»       С мамой было все проще. Мэгги — самая замечательная женщина на свете. Она прекрасно понимала, какого это, быть подростком, и лишний раз не докапывалась с расспросами к своему сыну, в отличие от мужа, которому надо было знать каждую деталь. Что беспокоит его мальчика, чем он сегодня занимался и тому подобное. Нет, естественно от неё была забота, но другая. Не важно сколько было лет Риччи, Мэган все так же приносила вкусное печенье и молоко, когда он приводил домой друзей. Она все так же укутывала Риччи в тёплый плед и наливала горячую, порой даже слишком, ванну с пеной, если ее сын вдруг решил погулять под дождём, а такое бывало часто. Но, в чем отличие, для миссис Тозиер было непозволительно войти в эту же самую ванну, если её сын там. А если он долго не выходит? Можно прокричать через дверь. Ведь это неуважение к юному человеку и его пространству. Так она вещала своему мужу, для которого не было ничего стеснительного в том, что бы проведать как там его сын, в то время как Ричард например переодевался в комнате. Или была ситуация, когда Риччи плохо себя чувствовал, и папа настаивал на том, чтобы клизму ему делали родители, а не он сам, так как «он маленький, не разберётся». После этого случая, балабол и слышать не хотел о промывании. Миссис Тозиер воспринимала пубертатный период как что-то естественное. Для неё не было страшно взросление, даже наоборот, ей нравилось наблюдать как развиваются ее дети. Только в случае с дочерью это были регулярные выходки, приводы в полицию и разбитое сердце родителей. А в случае с сыном, плюс двенадцать сантиметров за лето, смена очков на линзы и желание гулять не только с друзьями, но и с девочками.       Попытки Риччи показать родителям, что он уже взрослый, никогда не оканчивались успехом. Будто бы это воспринимали мимо ушей, ведь никто не хочет слушать правду? Она самая болезненная. На каждый поцелуй, мальчик препирался и ёжился. На каждое объятие — ворчал и протестовал. Это было терпимо, а для старших это было незаметно до того момента, как ему не исполнилось пятнадцать. Да, самый расцвет юношества. Гормоны скачут как на американских горках, а мысли становятся все грязнее и грязнее.

***

17 июля. 1990 год. 19.55

      Ричи сидел на краю своей большой кровати, перебирая ногами и смотря в бездну ковра. Все мысли были о нем, о чертовом Эдди-спагетти. Да уж, как мог этот астматик занять такое почетное место в голове парня? Ведь ещё вчера их отношения складывались на шутках о мамке, а сейчас все идёт вверх кругом. Такое нельзя объяснить. Такое нельзя понять, если ты не подросток. Это не чувство, а состояние человека. Все мысли в кучу, в голове туман, а вокруг все бесит. Вот и Тозиера бесит — как мог ему понравится этот маменькин сынок? Как?! Но фамилия Каспбрак вообще не хотела покидать его. А как же эти идеально уложенные волосы? Эти карие глаза? А нежная кожа, будто бы святящаяся изнутри на солнце? Нет, Ричи не влюбился, Ричи утопает в любви. И сейчас он уже должен направляться на встречу к своим друзьям, но тело отказывается двигаться, видимо, под давлением такого количества размышлений. А вдруг это невзаимно? А что, если Эдди ужаснётся и перестанет с ним дружить? А что подумают остальные неудачники, если узнают?       Дрожит абсолютно все. Начиная от тела, заканчивая внутренними органами. В горле большой ком, а ты сейчас будто бы заплачешь. И ты не поймёшь этого состояния, если ты не подросток. Тебе просто не удастся прочувствовать.       Упасть лицом в подушку, зарыть руки в волосы и сдерживать слёзы — обычное состояние Ричи Тозиера, когда он думает об Эдди. Однако, внутренние переживания прерывает скрип двери       — Риччи, я хотела спросить… Дорогой, ты в порядке? — тихо спросила мама. Мэгги аккуратно прошло в комнату, села рядом и рукой проводила сквозь пышную копну кудрявых волос. Увидев ребёнка в таком состоянии, ее голос становился максимально спокойным, размеренным. Будто бы сам за себя говоря: «я тебя пойму, только расскажи мне».       — Мам, я в порядке, — не отрывая лица от подушки холодно отрезал парень       — Сладкий, ты же знаешь что можешь мне обо всем рассказать. Я твоя мама, это нормально, когда дети делятся пробле…       — Мам, уйди. Я в порядке, — уже перешёл в сидячее положение Тозиер. Его голос дрожал. Но говорил он громко и так же холодно. И вот в глазах застыли слёзы. Увидя их, женщина лишь аккуратно кивнула, села на корточки напротив своего ребёнка, выдержав при этом длинную паузу, от которой Риччи стало не по себе, он уже хотел извинится, но его перебили:       — Я очень сильно тебя люблю. Очень, — аккуратно смахнув слезинку со щеки ребёнка, поднялась и закрыла дверь в комнату.       Риччи окончательно расплакался. Тихо всхлипывая в мягкую подушку, его руки подрагивали, а коленки тряслись. От мысли, что никто его не понимает, от чувства страха быть отвергнутым, да и накопилось просто.       Через несколько минут после разговора в доме захлопнулась ещё одна дверь, только не в комнату, а в сам дом. Ведь с тяжелого рабочего дня вернулся мистер Тозиер, которого встречала любимая жена.       — Дорогая, это я, — произнёс красивый мужской голос из чистой прихожей. Вообще весь дом Тозиеров был очень просторным, но уютным. Лужайка возле помещения была больше, чем вся площадь жилья Эдди. Свежескошенный газон, аккуратный садик. На каждой стене красовались семейные фотографии, красивые ковры ручной работы украшали помещение и, естественно, около двери карандашом были отметки роста.       — Привет, милый. Ужин почти готов, подождёшь немного? — донеслось из кухни.       — Конечно, а где Риччи? Опять со своими друзьями? Куда они там собирались, в кино? Или просто гуляют? — сев за стол, произнёс мужчина       — Уэнт, дорогой, Ричи у себя в комнате, — не отрываясь от нарезки салата пробубнила женщина. Хотя женщиной её сложно было назвать. Выглядела миссис Тозиер просто отпадно. Именно так выразился одноклассник Риччи, как там его зовут… Мартин? Или Милорт? Да, собственно, не важно, кто так только не изъяснялся, когда красный BMW подъезжал к школе, а из него выходила миссис Тозиер, встречая сына. Высокая, стройного телосложения девушка, с шикарными чёрными кудрями, которые в данный момент закрывали её лицо. — И что-то случилось… — на этой фразе она убрала нож, обернулась к столу и убрала прядь за ухо.       — Что случилось? — перебив жену, обеспокоено сказал Мистер Тозиер.       — Он не говорит, тихо плачет у себя. Я не думаю, что сейчас лучше с ним разговаривать, дай ему время успокоится, — оперевшись на светлую столешницу, буркнула миссис Тозиер.       После долгих уговоров своего мужа не лезть не в своё дело и дать побыть одному своему сыну — Мэгги сдалась, лишь тяжело вздыхая, провожая взглядом мужа в комнату сына на верхний этаж.       — Детка, ты в порядке? — спокойный мужской голос доносился с конца комнаты. Скважина все так же неприятно скрипела, и уткнувшийся в подушку Риччи почувствовал шаги в свою сторону. Подняв голову, он молил о том, чтобы это была мама — принесла ужин, который он не съест, а потом получит за это, — и уйдет по своим делам, но это оказался папа. Это гораздо хуже. Нет, это не означало, что сейчас начнётся ругань, нравоучение или как обычно делают выговор отцы? Это означало, что от тебя ещё долго не отстанут. Что тебя начнут обнимать, усаживать на колени, гладить по голове, умоляя рассказать. И в этом положении Риччи чувствовал себя максимально неуютно. Вроде никто не видит и не будет смеяться. Ведь что смешного в любви родителей? Особенно, когда они такие классные люди? Но когда тебе пятнадцать, прости господи, и пытаешься всем доказать, как сильно ты вырос, хочется отстранится и просто уйти. Такое бы прокатило, вошла бы мама, но это был отец.       — Пап, отстань пожалуйста, я хочу побыть один, — холодно кинул парень.       — Риччи, если что-то случилось, ты должен рассказать мне, — Уэнт слегка нагнулся напротив сидящего сына, положив на худощавые плечи свои руки, как бы поглаживая ладонями       — Ничего я тебе не должен, и я просил меня не трогать, — смог вырваться Риччи и пулей оказался на первом этаже.       — Ричард, ты беспокоишь меня своим поведением, — сказал мужчина, оказавшись на кухне, куда так ловко ускользнул Тозиер-младший. — Мы воспитывали тебя так, что в семье не должно быть секретов.       — У меня нет секретов, мне просто хочется побыть одному. Это же нормально.       — Нет, Ричи, я уже давно понял, что это ненормально, если ты себя так ведёшь. Мой мальчик, пойми, что если тебя кто-то обижает или если что-то волнует, ты должен рассказать мне. Я твой папа, и мы с тобой лучшие друзья, а лучшие друзья ведь делятся секретами? Правда? — Уэнт гладил ребёнка по голове, обнимая одной рукой, как бы притягивая к себе.       — Дорогой, может быть Риччи расскажет нам, когда сочтёт нужным? — в разговор вмешалась миссис Тозиер.       — Я хочу помочь тебе, — нежно говорил мужчина.       — Мне не нужна помощь! Помощь нужна вам! Так как вы не понимаете с первого раза: я триста раз просил не трогать меня, так как это неприятно! А вы не слушаете. Я говорил, что хочу побыть один, а ты все лезешь и лезешь ко мне. Отстань от меня! — парень быстро захватил с собой джинсовую куртку и выбежал из дома в его тайное место. Ну, как оказалось, не только его.       Эдди показал эту лужайку со старой детской площадкой, когда они гуляли с Риччи в День независимости Америки. Напротив протекала река Дэрри, много деревьев вокруг. И атмосфера там всегда была такая умиротворенная что-ли. Какая-то своя. Каждого, кто приходил сюда, наверняка посещала мысль, что этот кусочек земли — мой, да, только мой. И больше ничей. Вот сюда же первым делом заваливался Каспбрак, если вдруг поссорится с Соней, захочет побыть одному или же надо собраться с мыслями. Но однажды он показал это место Риччи. Он даже не подозревал, насколько болтуну понравится данная территория, ведь каждый раз, когда Риччи не приходил на обещанную встречу с неудачниками, он оказывался здесь. Напротив этой самой речки. Так что вопросов к нему не было. Эдвард понимал, что все по старой схеме. Риччи не пришёл — он на той детской площадке. Почему не пришёл? Причина может быть только одна — поссорился с родителями. Хоть это случалось не часто, однако такое происходило. И Каспбрак знал. Вот он как чувствовал. Когда он соврал неудачникам, о том, что ему звонила мама Риччи и сказала, что ее мальчик лежит на кровати, обнимая рукой тазик, и что сегодня встретится ну никак не сможет, Эдди машинально придумал, как слиться от друзей, и пошёл знакомой дорогой. Ведь он знал, что Риччи там, он чувствовал. И все его интуитивные порывы были не неспроста. Ведь Тозиер правда был на этой самой речке.       — Ты опять поссорился с отцом? — не отводя взгляда от речки, медленным темпом протекающей вниз, спросил Эдди. Его голос звучал так, будто он уже знает, что дальше скажет друг. А ведь правда знал.       — Да достал он меня! Не может угомониться. Почему вечно все ко мне лезут! — артистично жестикулируя, Ричи потянулся за сигаретой, пачку которой он достал из кармана джинс.       — Рич, пойми, что это не из злых побуждений. А от большой любви. Он беспокоится о тебе, — Каспбрак развернулся к приятелю, и его интонация напоминала сеанс у психотерапевта. Продолжительная, спокойная, понимающая…       — Если бы папа меня правда любил, то слушал бы, — закуривая, приговаривал парень, оттачивая каждое слово.       — У тебя он хотя бы есть… — Эдди снова развернулся к речке и после долгой паузы тихим голосом произнёс то, что всегда было у него на душе.       — Эдс, извини. Я не…       — Все в порядке. И не называй меня Эдсом.       — Ладно, Эдди-спагетти, — глазки Тозиера опять заиграли, но на время он замолчал.       — Что делать? — желая получить ответ, без всяких эмоций спросил парень, чуть смахивая свои кудри.       — Извинись, — точно так же холодно ответил Каспбрак.       — За что? — в ход снова пошла жестикуляция.       — За то, что нагрубил ему, — Ричард виновато посмотрел вниз, пиная камушек. — Да, Рич, это родители. Мы их не выбираем. Такое бывает, что люди иногда перегибают с заботой, но поверь, я сам это понял только недавно. Это от любви. И в твоём случае, не в коем случае не из-за желания насолить или сделать жизнь хуже. Они тебя любят. Безумно любят, — смотря на друга, которому видимо так и не доходит посыл Эдди, парень перешёл на восклицание, бурно жестикулируя. — Если бы не любили, миссис Тозиер давно бы рассказала мистеру Тозиеру про сигареты, которые нашла у тебя в кармане. Если бы твой папа тебя по настоящему не любил, он бы не делал за тебя проекты по естествознанию пока ты спишь. Не отменял работу ради того, чтобы слетать с тобой в чёртов Бостон на бейсбол. А знаешь как тяжело попасть к твоему отцу? Моя мама хотела записаться на приём, и знаешь за сколько надо к нему обращаться? За полгода! За сраных полгода, Рич! — тон Эдди стал тише. — И ради тебя он все отменит и поведёт тебя, куда ты захочешь…- повисла долгая пауза. — В конце концов, если бы он не любил тебя, ты бы сейчас так и продолжал плакать в кровати и никто тебя успокаивать не пришёл бы.       — От-откуда ты знаешь, что я плакал? — почувствовав себя Биллом, у Риччи все рухнуло внутри. Неужели Эдди понял, что он плакал? Обернувшись к нему с непонимающим взглядом, он ждал ответа.       — Глаза… — тихо ответил Каспбрак.       — Что?       — Твои глаза, Ричи. Они красные.       — Да это от травы… — так нагло врал Тозиер. Ведь он пробовал лишь один раз, да и то, у Бэверли.       — Нет, они красные, не потому что ты пытаешься соврать мне, что курил шмаль, а потому что твоим эмоциям уже некуда лезть наружу. И я это понимаю…       — Понимаешь? — с удивлением произнёс он.       — Если бы не понимал, то не был сейчас здесь с тобой, — взгляд Эдди провожал ручеёк, пока Риччи испепелял глазами Каспбрака.       — Эдди.       — Да? — парень обернулся к другу.       Риччи на протяжении пяти секунд смотрел в большие карие глаза, в голове прокручивая все свои сомнения, как бы отпуская их куда подальше. Резко зажмурился и чуть нагнулся к Эдди, утопая в сладком поцелуе.       — Спасибо, — с легкой улыбкой произнёс Тозиер. Его руки слегка дрожали, поэтому он то сжимал, то разжимал кулак.       — Не за что, балабол, — Эдвард расплылся в нежной улыбке.       После этого Риччи побежал домой, но сначала проводил Эдди, распрощавшись с ним, ведь их дома находились буквально в семи минутах ходьбы. Он шагал чуть ли ни в припрыжку, улыбаясь во все зубы. Но его радостное лицо сменилось на волнительное, когда он поднимался по парадной лестнице чтобы войти в дом. Простояв около входной двери минуту, он аккуратно дёрнул ручку двери и вошёл в помещение.       Риччи не было дома всего лишь тридцать минут, а все будто бы опустело. Фрэнк Синатра не играет. А Тозиер узнаёт эти мотивы из тысячи. Мама поёт его, когда сын не может уснуть, но об этом секрете не знает даже сам Эдди. Света практически нет, только приглушенно работают подсвечники на тумбе. Но парень краем уха слышит вечерние новости из самой дальней комнаты на первом этаже, значит папа ещё не спит… Пройдя вдоль просторного коридора, Ричард несколько раз останавливался. Спрашивал сам себя, надо ли извиняться, но голос Каспбрака так и не выходил из головы. Увидев мужчину, сидящего на диване, который даже не замечал сына, парень подошёл чуть ближе.       — Папа, я хотел… Пап, извини меня, пожалуйста, — эффект Денбро активирован. Опять Тозиер мешкался, перебирал ногами на месте и не мог связать двух слов.       — Иди сюда, — Уэнт улыбнулся и жестом руки пригласил сына сесть к нему, что Риччи и сделал. Аккуратно облокотившись на отца, что почему-то в этот момент не казалось мальчику зазорным или «детским» — такой мысли даже у него не возникло, мистер Тозиер приобнял сына рукой.       — Я виноват… — тихо сказал Риччи себе под нос.       — В чем? В том что взрослеешь? — с улыбкой произнёс мужчина, на что его сын непонимающе посмотрел на него. — Когда я был как ты, мне так нравилась твоя мама, что один раз я дождался, пока все в ее доме уснут, и пробрался ночью в дом.       — Да, а потом мы пошли в ночной клуб и танцевали под Брэнду Ли и Элвиса Прэсли, — заходя в гостиную проговорила мама.       — А вот это необязательно было рассказывать, — улыбка с лица Уоэртрейта на секунду спала.       — А как твой папа любил песню Shop around группы Мираклс.       Мэгги Тозиер села рядом с сыном и, накинув на него огромный флисовый плед, распределяя каждый кусочек ткани так, чтобы её мальчик был полностью укутан, продолжила вечер интересных историй, приобнимая Риччи левой рукой. На протяжении двух часов пара вспоминала, как они познакомились, как прогуливали уроки, курили за школой, как встречали рассвет вместе, а Тозиер младший слушал для себя совсем новую информацию с таким восторженным личиком. Он сидел посередине родителей, лёжа на папе, пока его мама то мяла его ладонь, то проводила руками сквозь кудри, то просто гладила сына.       — А один раз, в шестьдесят втором году, как сейчас помню, мы отправились с папой в путешествие на машин и, представляешь, доехали до Нью-Йорка.       — Правда? — удивлённо спросил Риччи.       — Ага. Мы сидели в баре Элза на Атлантик-авеню, и заиграла песня Мэрилин Монро, которую в тот день она исполнила Кеннеди на день рождения. Помнишь, я ее пела тебе? Happy birthday mister president… — напевала женщина       — Я так хорошо помню этот день. На тебе было то оранжевое платье и белые туфли, — смотря на жену, говорил Уэнт.       — А ты был одет в белые брюки, ах да, ещё на тебе была шляпа. Папа специально носил ее, чтобы быть похожим на Фрэнка Синатру. Он знал, как мне нравились его песни.       — Чтобы впечатлить тебя? — сонно произнёс Риччи, потирая глаза.       — Да, именно для этого. А один раз…       — Мэгги, — мистер Тозиер перебил жену, глазами указывая на Риччи, который свернувшись калачиком лежал на отце, немного посапывая.       Миссис Тозиер подоткнула одеяло, поцеловала сына в лоб, после чего он начал немного ворочаться.       — Чшш, — поглаживая его по голове, Мэгги начала петь ту самую песню…

In the hush of evening As shadows steal across my lonely room I think of you I think of you From afar the music Of violins comes softly through the gloom All I can do Is think of you O I can see you standing there before me And I can hear you whisper You adore me So when dusk is falling I live again the loveliness we knew I think of you I think of you