Клаустрофобия

      Кенма тяжело вздохнул.       Он застыл у входной двери в собственные апартаменты, не решаясь войти внутрь. Руку оттягивал пакет, а плечо рюкзак, набитый книгами. Кенма перетаптывался с ноги на ногу, нерешительно тянул пальцы к ручке, гадая о том, что ждёт его там, на оккупированной праздником территории.       Вторую неделю подряд в его доме засилье тыкв всех цветов, размеров, форм и политик — от самых что ни на есть настоящих, до вполне безобидных, бумажных. По углам, издевательски шурша, прятались невкусные леденцы-отбраковки, только и ждавшие момента, чтобы напасть исподтишка и оказаться во рту у неосторожного любителя сладенького. Со стен, сверкая глазками-пуговками, скалились летучие мыши — целый выводок этих мерзавок Кенма уничтожил ещё в третий день с начала вакханалии, но парочке рукокрылых всё же удалось спастись под потолком, куда не доставала ручка швабры.       Последние несколько дней Кенма на полном серьёзе чувствовал себя какой-нибудь жуткой ведьмой, при таком антураже иного и не придумаешь. Ещё немного, и он готов был взяться за микстуры и зелья, но перед этим твёрдо решил, что сперва проклянёт одного недотёпу, из-за которого всё это и началось.       Бокуто слишком сильно любит праздники. Самые разные, начиная от вполне безобидных дней Луны, в которые доводит до нервной икоты бедолагу Тсукишиму, и заканчивая самыми масштабными, когда под раздачу попадают все окружающие, а в частности он, Кенма.       Вчера вечером Бокуто трепался до поздней ночи, вслух рассуждая о плюсах и минусах тканей, годящихся для пошива вампирского плаща. Кенма его честно пытался слушать, первые двадцать минут, а потом сдался и даже более того — уснул на его плече, убаюканный безобидной трескотнёй. Такие моменты были вполне ничего, даже казались милыми, но вот когда это недоразумение вдруг решало проверить на практике свеженький розыгрыш, почти доводя до обморока, становилось совсем не смешно. Или, например, потерянные в квартире тыквы — тоже целое дело. Бокуто мог запросто забросать вещами или просто забыть про них. А после обнаружения половину следующего дня приходилось тратить на проветривание квартиры и уборку, лишь бы хоть как-то умаслить разгневанного сожителя, морщащегося от сладковатого запаха подгнившего овоща.       В целом, за две недели Кенма даже привык, уже ничему не удивлялся, но Бокуто не был бы собой, если раз за разом не ставил цели совершенствоваться во всём, даже если это просто касалось подготовки к предстоящему празднику.       В квартиру Кенма входил аккуратно, неспешно. Он подсветил себе телефоном путь от двери к выключателю, щёлкнул им и присмотрелся к абажуру над головой — на плафоне снова болталась плюшевая летучая мышь. Кенма вздохнул, разулся и скинул куртку, прислушиваясь к тишине в доме. Неужели, его ещё нет? Быстренько пробежавшись по немногочисленным комнатам, попутно оставляя рюкзак на диване в гостиной, а пакет с продуктами на кухне, заполонённой ярко-красными зимними яблоками, лежащими на всех поверхностях, Кенма увидел, что из-под двери, ведущей в ванную комнату, ползёт полоска света.       — Бокуто? — он постучал, прислушиваясь к тишине за дверью. — Ты там?       Ответа не последовало. На удачу Кенма попробовал подёргать ручку и оказалось, что комната не заперта. Он потянул дверь на себя, сунул голову в проём, старательно избавляясь от мысли, что может увидеть, сморгнул первую горячую волну смущения и обомлел.       В одно мгновение он будто потерял связь с внешним миром. Сердце, громко бухнувшись в груди, заколотилось с бешеной силой, в ушах протяжно и тоненько зазвенело. Его затрясло, ноги подкосились, и он, ногтями впиваясь в дверь и распахивая её шире, бухнулся на колени, в которые больно врезался порог. На глаза выступили слёзы. Кенма на четвереньках двинулся внутрь, давя в себе крик.       Бокуто, его Бокуто, такой весёлый и жизнерадостный, стоял на коленях перед ванной, доверху набранной водой. Он свесился в неё наполовину, нырнул по самые плечи и совсем не двигался. Он не дышал. Его руки свисали безжизненными плетьми, пальцы замерли в каком-то страшном жесте, прося помощи, чужого спасительного прикосновения, которое могло бы его уберечь от страшного. По блестящей водной глади не шло ни одного круга.       — Нет… Нет, боже… Боже, пожалуйста, нет… — Кенма подполз к нему, на секунду коснулся руки — всё ещё тёплая. Он глухо всхлипнул, плюхнулся на задницу и не смог сдержать слёз, полившихся градом, горячими каплями сожаления. Кенма никогда бы и подумать не смел, что может произойти что-то подобное. Что вообще толкнуло его на подобный шаг?       Сотрясаемый рыданиями, Кенма ткнулся лицом в голую спину Бокуто и вцепился в его руку. Запоздало разум просигнализировал ему о том, что Бокуто нужно вытащить, вдруг ещё не всё потеряно, а он тут, право слово, зря сопли разводит. Кенма приподнялся на колени, вцепился в край ванны для опоры, ухватил за плечо горячее бессознательное тело и потянул его на себя. Раздалось возмущённое бульканье; Кенма, сбивая корзинку с бельём, быстро отполз назад, ошарашенно уставившись на без пяти минут покойника.       Отфыркиваясь и по-собачьи стряхивая с головы воду, Бокуто оказался живее всех живых. Он весело скалился, словно бы до поры не замечал Кенму, испуганно опёршегося на опрокинутую корзинку. Пару секунд он тупо пялился на него, а потом взялся выдирать беруши, щелчком отправляя клятые затычки прямо в ванну. По рукам и груди Бокуто стекали струйки воды, и выглядело это всё весьма соблазнительно, но не для Кенмы, испытавшего, пожалуй, самый большой шок в своей жизни.       Бокуто ещё раз тряхнул головой, забрызгивая всё вокруг, и широко улыбнулся.       — О, привет! Я не слышал, как ты вошёл… — почуяв, что что-то не так, он напрягся и сощурился. Кенма хлопал мокрыми глазами и неверяще качал головой. Бокуто потянулся вперёд, вцепился в его плечи и легонько встряхнул. — Что-то стряслось? Ты чего плачешь? Тебя кто-то обидел?       Вода с его волос, повисших сосульками, заливала одежду, лицо и волосы Кенмы, который не знал, что хочет сделать первым: обнять этого придурка или задушить, потребовать объяснений или сходу залепить затрещину, не слушая оправданий. Выбрав нечто среднее, Кенма пихнул его в грудь и отскочил назад, едва не запнувшись о кучу вещей, вывалившуюся на пол.       — Ты живой, — выдохнул он, качая головой. Кенма смотрел на него словно на призрака, пялился на его тупую рожу, на это бестолковое выражение лица человека, который вообще не понял ничего из происходящего. На смену страху быстро пришла ярость. Кенму снова затрясло. Он выкинул вперёд руку и прошипел: — Ты!..       Это было единственное, что он смог из себя выдавить. К Бокуто постепенно приходило осознание. Он хлопал глазами и задумчиво чесал затылок, попутно откидывая с лица мокрые волосы в соблазнительном жесте.       — Конечно, живой, ты что вообще подумал? — нахмурился он. — Я тренировался задерживать дыхание для конкурса по ловле яблок! Решил сперва попробовать без них. В ванне неудобно из-за этого, — он выразительно похлопал по краю, на который улёгся грудью, — так что пришлось снять одежду и нырнуть поглубже, чтобы наверняка. Кенма, ну ты чего? Ты что вообще решил?       Что именно он решил, Кенма говорить не стал. Он зло шмыгнул носом, рукавом утёр покрасневшие глаза и выскочил из комнаты. Сейчас ему не хотелось видеть Бокуто. И быстрее, чем он бы его сцапал и досконально допросил, Кенма успел подхватить куртку, рюкзак и обувь, выскочив из квартиры как был — мокрый, зарёванный и взъерошенный.       Одеваясь и стуча зубами от холода, — как-никак, на дворе октябрь, — Кенма сейчас думал только об одном — как отомстить. Жестоко и изощрённо, так чтобы Бокуто после всего этого как шёлковый был, и чтобы никаких мышей, чёртовых тыкв и прочей ерунды в доме. Он терпел, до-о-олго терпел, честно мирился с его закидонами, но это последняя капля! Нет, так больше продолжаться не может. Бокуто на собственной шкуре должен почувствовать то, каково ему каждый день натыкаться на ловушки с резиновыми пауками в шкафу с вещами и по запаху искать нычку с очередной пропавшей тыквой.       Решительно застегнув молнию на куртке, едва не прищемив подбородок, Кенма достал из кармана телефон. Сейчас помочь ему мог только один человек. Самый беспринципный, самый хитровыдуманный и коварный тип, которого он знал, и в то же время самый надёжный из всех, после Бокуто, конечно.       Серию гудков разменял весёлый голос, от которого у Кенмы порой сводило зубы.       — Привет, котёнок, что стряслось? Неужели мой бро наконец-то тебя допёк?       — Нужно разыграть Бокуто, — коротко и по делу выпалил Кенма. — Мне нужна твоя помощь, Куро.

***

      Следующие несколько дней, после того злополучного, когда он взялся тренироваться для конкурса, выдались для Бокуто поистине чёрными.       Ничего не объяснив, Кенма сбежал и вот уже двое суток не появлялся дома. Беспокоиться Бокуто начал через два часа: обычно далеко от дома Кенма не уходил, будто бы повинуясь привычкам предков-кошек, но в этот раз было иначе. Он не вернулся ни через два часа, ни через четыре.       Обзвонив всё, что можно, начиная от бродячих цирков и заканчивая пресловутыми моргами и древними интернет-кафе, Бокуто принялся ждать. Промедление и ожидание убивали его, так что выдавшееся свободное время он занял уборкой, стиркой и попытками приготовления яблочного пирога. Кенма очень любил их, и Бокуто старался как мог, спалив пару первых экземпляров, взорвав третий и недоготовив четвёртый. На пятый яблок не хватило и шарлотка вышла напополам с лимоном — странное, но забавное сочетание. Пришлось снова убираться и снова ждать, морщась от лимонной гадости в пироге.       Неумолимо приближался понедельник, а вместе с ним учёба и подработка, пропускать которую никак нельзя. Бокуто с удовольствием бы остался в засаде, но сдался реальности суровой взрослой жизни с обязательствами быстрее, чем сам планировал и хотел.       Возвращаясь после учёбы домой, подавленный и убитый, он даже не надеялся увидеть Кенму, малодушно думая о том, что это всё — конец их отношениям. Они встречались не так уж давно, были самой странной парочкой в мире, но всё равно души друг в друге не чаяли, раз за разом удивляя общих друзей новыми событиями, происходящими в их жизнях. Разрыву, к слову, не удивился почему-то никто.       Бокуто пнул дверь и вошёл в квартиру с ноги. Он скинул обувь как попало, прошёл в комнату, осмотрелся и унылым комком плюхнулся на диван, закрыв лицо руками. Нашарив в кармане телефон и на пробу попытавшись набрать номер Кенмы, Бокуто прислушался к трубке. Все два дня тот не отвечал, но, может, повезёт сейчас?.. Пошёл гудок и вдруг тишину квартиры прорезала тихая и знакомая мелодия. Звук шёл откуда-то поблизости, неужели он возвращался? Бокуто вскочил на ноги, заметался как ищейка, взялся носиться взад и вперёд, и наконец понял, откуда пиликал мобильник Кенмы. Он выпустил телефон из похолодевших пальцев и прислушался к мелодии, медленно взявшись открывать дверь, ведущую в ванную. Что-то это ему напоминало, только вот что?..       Свет не горел и пришлось на ощупь искать выключатель. Под потолком, роняя осудительный свет, зажглась лампочка. Бокуто вцепился в дверной косяк, медленно сползая на пол.       — Кенма… Нет!..       Его Кенма лежал в ванне, прямо в одежде, пропитавшейся клюквенно-красной водой. На бортике ванны, запястьем вверх, мирно покоилась левая рука, с которой тягуче капало на пол что-то слишком сильно похожее на кровь.       Словно во сне, шагая на негнущихся ногах сквозь серый туман, он в два шага добрался до ванны. Коленные чашечки жалобно звякнули, столкнувшись с кафельным полом. Бокуто ткнулся лбом в холодный бортик ванны, тушá об него жар собственных слёз. Не было никаких сил смотреть на него, мертвенно-бледного, с прилипшими к впалым щекам волосами.       Бокуто выпрямился, потянулся к растопыренным пальцам, вплёл в них свои, кончиком носа ткнувшись куда-то в локоть Кенмы, пахнущий чем-то сладким.       — Зачем? Зачем ты это сделал? Я ведь так тебя любил, Кенма… Я не хоте… — он осёкся и принюхался получше. Снова принюхался и по дорожке запаха дошёл до запястья, оглядев разрез. Бокуто тихо хмыкнул и лизнул «кровь». — Это что? Клубничное варенье?       — Клюквенное, — безжизненно отозвался свежеиспечённый мертвец, едва шевеля бледными губами. Бокуто разразился рыданиями. Кенма раздражённо цокнул языком и открыл глаза, и то только для того, чтобы возвести их к потолку. — Ну и что ты ревёшь? Я жив.       — Потому и реву, — любезно пояснил Бокуто. Он подполз ближе, вцепился в его руку, взявшись высчитывать пульс, при этом размазывая чёртово варенье. — И правда, живой. Зачем ты сделал это? Это не было смешно.       — Потому что ты сам виноват, — звонко шлёпнув рукой по воде, ответил Кенма. — Своими вечными подготовками к конкурсам, розыгрышами. Ты сам меня до этого довёл!       — До того, что ты сидишь в ванне, обмазанный клюквенным вареньем? — поджимая губы, чтобы не рассмеяться, шепнул Бокуто. — Я, кстати, был бы не против распробовать его чуть сильнее.       — Иди к чёрту, Бокуто, — вспыхнул Кенма, взявшись подниматься на ноги. С его одежды потекла вода, капельки стали отбивать непонятный ритм, прервавшийся громким всплеском и диким ведьмовским хохотом Бокуто. — Ну какого чёрта?!       Он забрался к нему в ванну, точнее, плюхнулся, свесил ноги с бортика и прижал к себе, лишь чудом умудрившись не ушибить ни обо что. Бокуто всё ещё смеялся, держал выдирающегося и царапающегося Кенму и чувствовал себя чуть ли ни самым счастливым человеком на целом свете.       — Я люблю тебя, — вдруг серьёзно сказал он, оборачиваясь к Кенме. Тот замер, отбиваться перестал. — Честное слово, больше всего на свете. Больше Хэллоуина и всех остальных праздников. Поэтому теперь ничего такого не будет, я обещаю.       — Честно? — робко спросил Кенма, подбираясь по его руку.       — Честно.       — Спасибо, — он приподнялся на коленях, расплёскивая выливающуюся из ванны воду, дотянулся до губ Бокуто и поцеловал. — Прости, что ушёл, ничего не сказав.       — А ты за то, что не предупредил, тогда, с конкурсом, — в свою очередь отозвался Бокуто, притягивая его за следующим поцелуем.       — Это всё Куро придумал, — наябедничал Кенма, с трудом стягивая с себя мокрую олимпийку с закатанными рукавами, а с Бокуто футболку, намертво склеившуюся с его торсом.       — Я даже не удивлён, — раздражённо фыркнул Бокуто, мысленно делая себе напоминание накостылять бро при встрече. Он с ногами забрался в ванну, устраиваясь поудобнее. — Но я и правда испугался.       — Извини, — шепнул Кенма, слушая хлюпанье мокрой ткани, с трудом сползающей с тела. Он уселся на бёдра Бокуто, обнял его за шею. — Взамен на твоё, обещаю больше тебя не пугать.       — Договорились, — довольно покивал Бокуто, ногами в скользких носках упираясь в противоположный край ванны.       Кенма наклонился к его уху, нежно цапая за мочку.       — И я люблю тебя, — смущённо отозвался он, обнимая Бокуто.       Следующие полчаса они не обращали внимания ни на что, даже на вопли затопленных соседей снизу.

***

      Последние несколько дней настроение у Кенмы было прекрасное. Все, кто его знал, считали своим долгом отметить это и начать допытываться о причине такого душевного подъёма.       Версий он выслушал немало, начиная от выигрыша в лотерее и заканчивая ёмким «Бокуто дал?» в исполнении вездесущего Куро. Бокуто действительно «дал», но только Куроо, и в глаз, но как ни крути хитрозадый Тетсуро был прав. Благодушие Кенмы было напрямую связано с Котаро.       Их отношения после бурного примирения в ванной как-то неуловимо изменились. То ли лицезрение поддельных смертей так на них повлияло, то ли раскрепощённый секс в необычном месте, но стало лучше и спокойнее. Немалую роль сыграли и убранные все до последней декорации «ведьмовского» логова. Даже проклятых летучих мышей Бокуто смог достать, а те всячески сопротивлялись, даром что были лишь игрушечными бестиями. Теперь в доме не было ни единой тыквы и никаких конфет под диванными подушками.       Да что там, даже в Хэллоуин Бокуто вёл себя прилично! Отказался от пары вечеринок, большую часть дня проторчав с Кенмой дома. Испробовав шарлотку, приправленную корицей и имбирём, он даже пообещал жениться, чем мгновенно вогнал беднягу в краску. Только ближе к вечеру он отлучился ненадолго, всего на час, вернувшись с мешком конфет. На предположение, что кое-кем были ограблены соседские дети, Бокуто по-партизански промолчал. Остаток вечера прошёл прекрасно и засыпáли они в обнимку, и Кенма считал, что ещё никогда он не был так счастлив.       Первого ноября, кутаясь в шарф от промозглого ветра и ничего не подозревая, он распахивал дверь квартиры абсолютно безбоязненно.       — Бокуто, я дома! — громко оповестил он, складывая ключи в вазочку на тумбочке. В каком-то пошлом жесте, подцепленном то ли из романтических комедий, то ли из диснеевских мюзиклов, он даже начал что-то мурлыкать и напевать себе под нос, как вдруг…       — Хоу-хоу-хоу!       Кенма с яростным кошачьим воплем отскочил в сторону, локтем сметая с тумбочки вазочку с ключами и ещё пару вещей. Прямо в проход перед ним выскочил Санта, мать его, Клаус, при полной боевой экипировке: мешок, борода, шапка с помпоном, красные штаны и кафтан с белой пушистой оторочкой. Вот разве что… Штаны Санте были коротковаты и больше напоминали бриджи, а сквозь тонкую материю кафтана отчётливо виднелись внушительные мышцы, до боли знакомые.       — Какого?.. — всё ещё держась за тумбочку и шумно дыша, просипел Кенма.       — Прости, у тебя клаустрофобия? — Бокуто быстро включил свет в коридоре и подобрался к Кенме, откидывая в сторону мешок и шапку с помпоном. — Боишься Санта Клауса? Я не знал. Ох, чёрт, я ведь лучше не делаю…       Он метнулся в сторону, не решаясь подходить ближе. Кенма наконец смог принять приличное положение и выпрямиться. Он сделал угрожающий шаг по направлению к Бокуто, неистово сверкая глазами.       — Какого чёрта ты так вырядился? Бокуто, ты ведь обещал!       — Про Рождество, на минуточку, разговора не было! — взялся апеллировать Бокуто. Свои позиции он явно не собирался сдавать.       — Первое ноября же, первое!       — Кто празднику рад, тот рад накануне, — как ни в чём не бывало, контраргументировал Бокуто.       У Кенмы задёргался глаз. Он смотрел на него со смесью удивления и восхищения. Он любил его, этого чудаковатого типа, любил всем сердцем.       — Боже, да ты просто неисправим, — хмыкнул Кенма, рассмеявшись. Бокуто смотрел на него с подозрением и смятением, но всё-таки решился подойти.       — Второй раз фокус с ванной не пройдёт, — на всякий случай предупредил он. — Тебе придётся придумывать что-то другое. И про Рождество мы не!..       — Да-да, ты прав, — миролюбиво поднимая в воздух ладони, сдался Кенма. — Только прошу, не приноси в дом ёлку, тогда и не придётся ничего придумывать. Эта борода хотя бы не выглядит так жутко, как все те твои маски и чёртовы вездесущие тыквы.       Кенма ухватился за кончик ненастоящей белой ватной бороды, потянув вниз. Резинка звонко шлёпнула Бокуто, и он зафыркал, начиная стаскивать пушистую пакость, лезущую в рот при любом удобном случае. Кенма хихикнул, позволяя утянуть себя в примирительный и немного щекотный поцелуй.       — Всё-таки хорошо, что у тебя нет клаустрофобии, — облизывая блестящие губы, улыбнулся Бокуто, жадно оглядывая распалившегося Кенму.       — Её у меня точно нет, — рассмеялся он, пока что решив не рассказывать правды о том, что на самом деле кроется за названием жуткой «рождественской» фобии.