Опаляющее солнце, бушующий ураган

После встречи с Ляньфан-цзунем и адептом его ордена — Синчэнь запомнил имя «Чэнмэй» — Сун Цзычэнь остаток вечера молчал. И когда Синчэнь передавал ему чашку с чаем, принял ее — но их пальцы случайно соприкоснулись, и Цзычэнь одернул руку, будто обжегшись. «Я-то тебе друг», — проглотил Синчэнь обиженное. Он знал, что даочжан Сун Цзычэнь не выносит чужих прикосновений. Наверное, кожа его под одеждой, там, где коснулась ладонь этого — Чэнмэя — до сих пор горит. У Цзычэня были красивые глаза. И лицо его, строгое, чеканное, поражало красотой. Сяо Синчэнь не знал и не мог оценить, насколько красив он сам, и с простодушным восхищением любовался своим другом, и со свойственной ему прямотой это восхищение выказывал. Сун Цзычэнь, строгий и холодный, склонял голову в ответ, не словами, но всем видом своим говоря, что не стоит того. А иногда — в такие дни, как этот, например, когда случалось что-то исключительное — он одевался в такую корку льда, что об нее можно было обжечься. Синчэню же было хорошо. Происшествие не задело и не встревожило его — они повстречали невоспитанного юнца, который дерзко вел себя с простыми людьми и с заклинателями, но так что с того? За юнца отвечал сам Ляньфан-цзунь, известный своей благовоспитанностью, не сегодня-завтра юноша научится хорошим манерам и перестанет вести себя как хулиган с улицы. Синчэню даже подумалось, что друг его был слишком строг с юношей. Он открыл рот, чтобы сказать об этом, но напоролся на прохладный взгляд Цзычэня. Словно бы тот точно знал, о чем Синчэнь думает, и глазами предупреждал — даже не начинай. Отодвинув стул, Сяо Синчэнь встал. — Я прогуляюсь, если ты не против. — Как я могу быть против. И вроде не поссорились, а все равно на душе неладно. Синчэнь вышел с постоялого двора, где они остановились, двинулся вниз по улице, не задумываясь о том, куда идет. Даочжан Цзычэнь, Сун Лань был его верным другом, первым человеком, запавшим в душу Синчэня с тех пор, как он оставил обитель Баошань-санжэнь. При взгляде на него сердце Синчэня начинало биться быстрее. С ним вдвоем они решили однажды основать свой орден, основанный на родстве не крови, но душ. Но нечто беспокоило Синчэня, и он не мог дать этому чувству наименования. Что-то в нем надломно, болезненно тянулось к Сун Цзычэню, но не находило встречного отклика. И если бы Синчэнь знал, как называется это чувство, возможно, он облек бы его в слова. Но он не знал. Из невеселых размышлений его вырвал чей-то возглас. Сяо Синчэнь вздрогнул, огляделся по сторонам — и наткнулся взглядом на вывеску трактира. Из-за двери доносились крики. — Ах ты, негодяй, подзаборная шавка! Это кричал, как увидел Синчэнь, войдя, невысокий плотный человек, в котором как-то сразу угадывался трактирщик. Тот, кого он ругал, стоял возле перевернутого стола, вокруг которого валялись осколки и остатки еды, и недобро ухмылялся. — Ты мне за это заплатишь! Клянусь, я не посмотрю… Тускло блеснул меч, но прежде чем юноша — Чэнмэй его имя, снова вспомнил Синчэнь — успел сделать хоть что-то, острие его клинка уперлось в грудь под белоснежными одеяниями. — Опять буянишь, — сказал Сяо Синчэнь. Чэнмэй склонил голову, ухмыльнулся, показав острые клычки. — Опять ты. Меча он не отвел, но Синчэнь не стал доставать свой. — Ты же не будешь убивать безоружного? Чэнмэй ухмыльнулся. — Кто это тебе сказал? — И правда, — улыбнулся Синчэнь. — Как рука? Не болит? — А что, хочешь добавить? — Чэнмэй вскинул руку ладонью вперед — кровь больше не пятнала разорванную мухогонкой кожу, но царапины все еще были яркие. И болеть это должно было сильно. — Я не стану тебя бить, — сказал Синчэнь. — Но лучше бы тебе не обижать простых людей. Чэнмэй зло фыркнул, раздув ноздри. У него было очень подвижное, выразительное лицо, не сказать что красивое, но определенно притягивающее взгляд. — Что за день сегодня, — протянул он — голос его из злого стал плавным, ленивым, и таким же тягучим, неспешным жестом он отвел меч от груди Синчэня. — И не повеселишься даже, обязательно влезет кто-нибудь поучить жизни. Он небрежно забросил меч в ножны и пнул ножку опрокинутого стола. — Я пошел. Все равно здесь подают дешевое пойло. — А заплатить? — закричал трактирщик, похоже, в присутствии заклинателя ощутивший себя в безопасности. — Ты разлил мое вино, разбросал еду, мебель ломаешь... — Я заплачу за него, — перебил Синчэнь. Чэнмэй, откинув голову, заразительно рассмеялся. — Что, у бродячего заклинателя водятся деньги? — Есть немного, — улыбнулся Синчэнь. — Похоже, больше, чем у тебя. — У меня есть деньги, — моментально ощерился юнец. — Я просто не хочу. Дрянная еда, дрянное питье, что за них платить! — Так не годится, — мягко сказал Синчэнь. — И я не думаю, что еда уж настолько плоха. Он перевернул стол и скамьи и сел на одну из них. Трактирщик, настороженно поглядывая на Чэнмэя, бочком приблизился к нему. — Чего желает даочжан? — Чего-нибудь простого, — улыбнулся ему Синчэнь. — Овощей и... Краем глаза он уловил, что Чэнмэй, перекинув ногу через скамью, садится рядом. Взгляд его, злой, колючий, скользнул по Синчэню и уперся в трактирщика. — И сладкого вина, — развязно добавил он. — Для меня и даочжана. — Я не пью вина, — возразил Синчэнь. Чэнмэй улыбнулся — широко, сладко, сверкнув клыками и искрами в желтоватых глазах. — Не выпьешь со мной, даочжан — и я снова тут все разгромлю. — Вот как, — Синчэнь нахмурился, не сводя взгляда с Чэнмэя. — И часто ты грозишь людям, чтобы они сделали то, что ты хочешь? — Часто, — улыбка стала еще шире. — Ну же, не упрямься, даочжан, что тебе стоит? За счет славного ордена Ланьлин Цзинь! — Есть ведь и другие способы, кроме угроз. Чэнмэй передернул плечами и толкнул кувшин с вином, что принес трактирщик, так, что тот опасно закачался на краю стола. — Ты, толстяк! Убери это пойло и неси лучшее, что у тебя есть! Даочжан согласился выпить со мной, а знаешь, нечасто благородные заклинатели садятся за один стол с босяками вроде меня. И он громко расхохотался. Вино вкусно пахло чуть подкисшими сливами. Под пристальным взглядом Чэнмэя Синчэнь сделал глоток. Напиток был одновременно сладким и кислым, и слегка пузырящимся. Во рту стало щекотно. — Вкусно, — признал Синчэнь и оставил кружку. Чэнмэй покачал головой, сощурившись. — Нет уж, ты обещал выпить со мной. — Вообще-то я не обещал. Чэнмэй резко поднялся на ноги, едва не выбив скамью из-под Синчэня. — Да и не больно-то хотелось, — процедил он, сплюнул сквозь зубы на пол и пошел к выходу, а трактирщика, который открыл рот, наверное, чтобы снова начать ругаться, одарил таким взглядом, что тот замер на месте. Синчэню же стало стыдно. Он понял, что обидел этого парня — пусть ненамеренно, но повел себя так, будто ему претит сидеть с Чэнмэем за одним столом. Он успел, протянув руку, поймать уходящего юношу за рукав. Тот остановился, недобро глядя не на самого Синчэня, но на его руку. — Чэнмэй, — примирительно сказал Синчэнь, — не сердись. Я не хотел тебя обидеть. Я действительно совсем не пью вина и не знаю, как поведу себя, если выпью. Чэнмэй уставился на него так, словно совершенно не ожидал подобных слов. Не сводя с Синчэня взгляда, он медленно опустился на скамью. — Как ты назвал меня? — Чэнмэй, — удивился Синчэнь. — Тебя разве не так зовут? Чэнмэй хмыкнул и подтянул к себе чарку с вином. — Вообще-то нет. То есть зовут, но это имя я получил совсем недавно, от Мэн Яо, — он расхохотался, и Синчэнь снова заулыбался в ответ на этот весёлый смех. — Сам Ляньфан-цзунь дал мне имя! — Он одним глотком допил вино и налил еще, второй рукой подпихнув к Синчэню его чарку. — Так-то, даочжан. Пей давай. Синчэнь сделал еще глоток. Вино по-прежнему было приятно на вкус, и ему подумалось, что, может быть, зря он раньше отказывался. — Как же так вышло, что у тебя не было второго имени? — Откуда бы ему взяться? — пожал плечами Чэнмэй. — Некому было дать его, некому было меня звать. Я вырос на улице, там детей обычно зовут «эй, ты» и «пошел прочь, голодранец», — он снова рассмеялся. — Ну, не делай такое лицо, даочжан, что ж, это бывает. Разве ты не знал, что даже Старейшина Илина в детстве скитался, кормясь на помойке, пока глава Цзян не нашел его? А меня не нашел никакой глава ордена, потому что не искал. Но это грустная история, давай-ка лучше про имя, — и он налил в чарку Синчэня еще вина. Тот мимолетно удивился — и когда успел допить? — и поднес ее к губам. — В общем, привел Мэн Яо — Цзинь Гуанъяо — меня в орден Ланьлин Цзинь как адепта, а когда записывал, спрашивает: «А второе твое имя?» «Нету», — говоря я, вот как тебе. «Как же, — удивляется Цзинь Гуанъяо, — так может быть? И как же нам называть тебя?» «Да, — говорю, — придумай какое-нибудь сам!» И вот наутро строят нас, адептов, и начинают выкрикивать имена. «Сюэ! — слышу я. — Чэнмэй!» Ох, наверное, и лицо у меня было! — и он захохотал, колотя ладонью по столу. Синчэнь тоже не смог удержаться от смеха, представив себе эту картину. «Сюэ Чэнмэй, — подумал он про себя, — какое хорошее имя. Наверное, Ляньфан-цзунь хорошо знает его, что назвал именно так». — Нравится мне, как ты весело смеешься, даочжан, — сказал Сюэ Чэнмэй, глядя на него блестящими глазами. — Выпьем еще! *** — ...и вот я пищу тоненьким голоском: «О нет, молодой господин, будьте со мной нежнее, вы делаете мне больно!» А сам думаю — мне крышка! Сейчас этот боров полезет задирать мне подол, и что он там найдет? И вот надо ж быть такой тушей, чтобы не свалиться от шести капель зелья — а меж тем такому, как ты, даочжан, и двух бы хватило! Сейчас, думаю, мне только заверять, что хочу остаться девушкой, а раз так, молодой господин, то путь у нас один — через задние врата. Хохочущий даочжан закрыл покрасневшее лицо руками и уткнулся лбом в край стола. Он уже перестал утирать льющиеся из глаз слезы и только всхлипывал от смеха. Смеялся он потрясающе, как никто и никогда не смеялся над словами Сюэ Яна — искренне, заливисто, всласть, и Сюэ Яну казалось, что он впитывает этот смех, как пересохшая земля — воду. Потому он и менял свои истории — чтобы насмешить, а не отвратить. Не станет же он рассказывать, что зелье должно было не усыпить толстяка, а отравить, и что когда оно не подействовало, Сюэ Ян пырнул мужика ножом, пропоров ему кишки, и бросил на полу в комнате на занюханном постоялом дворе — подыхать. Ему, конечно, пришлось оставить тот городишко: его бы начали искать, и хотя не нашли бы — потому что искали бы продажную девицу, — но заработать он бы там больше не смог. Крошечная ложь, а от даочжана не убудет. Что там сказал Мэн Яо, хорошо, что они не знают, что случилось в твоем родном городе? Да кому вообще есть до этого дело? Все это уже быльем поросло. Даочжан между тем перестал смеяться, враз посерьезнел, схватил Сюэ Яна за руку. — Но он же не тронул тебя? — Не-е-ет, — расплылся в улыбке Сюэ Ян, обласканный этой тревогой, будто теплыми солнечными лучами. — Он все-таки уснул — и едва не придавил меня своей тушей при этом. Так что я обчистил его карманы и был таков, — он хитро сощурился. — Что, скажешь мне, что воровать нехорошо, даочжан? — Воровать и правда нехорошо, — кивнул тот с серьезным лицом. — Но я не вправе судить тебя, ведь я так не жил. Ты был вынужден, ты в одиночестве боролся за саму свою жизнь, причем с раннего детства. Возможно, ты действовал плохими методами, но откуда ты мог знать другие. Я восхищаюсь твоей силой, — и улыбнулся. Сюэ Ян не нашел, что ответить, начисто обезоруженный этими словами. Вообще-то даочжан был уже очень пьян. Он с трудом мог смотреть прямо, а речь его, хоть и по-прежнему стройная, временами становилась слишком многословной и не слишком внятной. Выглядел он совершенно очаровательно. Сюэ Ян, глядя на него, почему-то вспомнил, как прибился было к нему, маленькому бродяжке, бездомный щенок. Сюэ Ян не любил никаких животных и подавно не собирался их кормить; он запустил в щенка камнем, рассчитывая убить, но всего лишь спугнул и прибил ему лапу. Визжащего щенка услышали женщина с ребенком, что проходили мимо, и ребенок схватил псину и заверещал: «Мама, он такой миленький, давай возьмем его себе!» Мама, разохавшаяся над раненой лапой никчемной твари, тут же согласилась и даже, кажется, всплакнула, какой добрый у нее малыш. Сюэ Яна они не заметили — да он и не стремился. Он такой миленький, давай возьмем его себе. Сейчас Сюэ Ян в полной мере понимал чувства того мальчишки — он вдруг захотел забрать даочжана себе. Между тем взгляд Сяо Синчэня потихоньку стекленел. Сюэ Ян любовался на это, подперев щеку, но, похоже, даочжан еще что-то соображал, потому что он пробормотал, с силой оперевшись руками о стол и пытаясь подняться: — Знаешь, мне, наверное, надо прилечь... Сюэ Ян фыркнул. — Еще как надо. Только куда ты сейчас пойдешь? — На постоялый двор, там... — Даочжан вздохнул и прекратил попытки встать. — Цзычэнь не будет рад... — Пффф... — пренебрежительно раздул ноздри Сюэ Ян. — Да плевать на него. — Нет-нет, — даочжан мотнул головой и светло улыбнулся. — Цзычэнь чистый, праведный человек, а я... — улыбка стала горькой. У Сюэ Яна что-то дернулось внутри, что-то незнакомое, неприятное, и он, разозлившись, мысленно записал даочжану Сун Цзычэню еще один должок. Он резко поднялся на ноги. — Трактирщик! Комнаты есть? Сяо Синчэнь смотрел на него снизу вверх широко распахнутыми, растерянными, будто слепыми глазами, и Сюэ Ян чувствовал странное смятение под этим взглядом. — Что ты хочешь... — Уложу тебя спать, — буркнул Сюэ Ян, отворачиваясь. — До своего Цзычэня ты не доползешь. Комната нашлась, и немного времени спустя Сюэ Ян тащил даочжана вверх по лестнице. Тот был выше ростом, но при этом ощущался каким-то удивительно легким, словно сделанным из облака. В комнате он уложил даочжана на кровать, и тот завалился на спину, раскинув руки. — Кружится... — Ну еще бы. Сюэ Ян стащил с него сапоги, поставил их на пол. Замер, ощущая некое смятение. Зачем он здесь? Что он делает? Ему надо вернуться в поместье, к своим опытам, назавтра они с Мэн Яо отправляются в Юньмэн, а он тут... — Не уходи только... — прошептал вдруг даочжан. — Я и не собирался, — ответил Сюэ Ян и понял, что это правда. Никуда он не уйдет. Он будто волк над добытой дичью, и никуда он не уйдет, пока не насытится. Даочжан вдруг схватил его за руку и потянул к себе, усаживая на край кровати. — Все кружится, — повторил он. — Я будто падаю. Так странно... и приятно... — Дай-ка я сниму с тебя верхние одежды, — ответил на это Сюэ Ян. — А то так ведь и уснешь. Даочжан помотал головой и ответил: — Я не хочу спать, — но все же помог Сюэ Яну снять с себя верхнее одеяние. А потом вдруг начал развязывать его пояс. — И что это ты делаешь, даочжан? — спросил Сюэ Ян, веселясь. Улыбка расцвела на губах даочжана, отразилась в глазах. — Ты же останешься? — спросил он и провел ладонями по груди Сюэ Яна, сдвигая полы одежд. — Я-то останусь, — Сюэ Ян прищурился, не сводя с него взгляда. — Только вот что ты затеял? Вместо ответа Сяо Синчэнь запустил руку ему в волосы и стянул ленту, удерживающую пучок. Пряди свободно рассыпались по плечам. Ласковые ладони прошлись по лбу, вискам, щекам, чуть царапнув мозолями, палец скользнул по губам — случайный, невинный жест, но Сюэ Яна пробрало от пяток до макушки. — Я... — в голосе даочжана звучала растерянность. Губы его шевельнулись, беззвучно произнося что-то. Вдруг его взгляд обрёл твёрдость, ладони сжали плечи Сюэ Яна крепкой хваткой. — Те люди, которые... к которым ты... с которыми ты притворялся девушкой — они... что-то сделали тебе? Несколько мгновений Сюэ Ян смотрел на него, не в силах взять в толк, о чем Сяо Синчэнь говорит. А потом понял — и расхохотался. Он хохотал заливисто, до слез, так, что уже и сидеть не мог — и даочжан, словно поняв это, вдруг опрокинул его на кровать, уронив на спину, и навис сверху. Он тоже смеялся, глаза его искрились, сияли, будто звезды в темном летнем небе. — Как красиво, — вырвалось у Сюэ Яна. — О да, — горячо согласился даочжан и, склонившись низко-низко, поцеловал его. Никто и никогда до сих пор не целовал Сюэ Яна. Ему доводилось срывать поцелуи самому — чаще силой, и не потому что ему нравилось целовать, а потому что ему нравилось принуждать. Пытались принуждать и его, но сложно целовать того, кто готов откусить тебе губу или выгрызть язык изо рта. Даочжан ничего не смыслил в поцелуях. Но от того, как его губы прижимались к губам Сюэ Яна, сердце рвалось из груди. Тихо рыкнув, он обхватил даочжана за плечи и перевернул, роняя под себя. И поцеловал уже сам — как целовал вырывающихся из рук девушек, накрыв губами губы, языком вылизывая рот, только вот даочжан не вырывался, даочжан подался навстречу, зарываясь ладонью ему в волосы, прижимаясь к нему, раздевая его. Откуда только в нем, белом, как горные снега, бесплотном, как лунный свет, взялось столько страсти? Да что за чушь, откуда бы Сюэ Яну знать, каков Сяо Синчэнь на самом деле? «Яркая луна, прохладный ветер», какой дурак придумал это! Опаляющее солнце, бушующий ураган — вот как было бы вернее. Сюэ Ян рассмеялся в шею даочжану, и тот проговорил — голос его срывался: — Ты все время смеешься... — Так и ты тоже, — фыркнул Сюэ Ян. — Потому что ты меня смешишь, — выдохнул Сяо Синчэнь и, закинув руки на шею Сюэ Яну, потянул его на себя. — Я не знаю, что надо делать. Помоги мне. «Я будто умею», — подумал Сюэ Ян. Он ощущал растерянность, какую не испытывал уже очень давно, но удивительно — это его не злило. Странно, если учесть, что обычно его злило все. — Сейчас, — пробормотал он и прижался губами к шее даочжана. Тот застонал, запрокидывая голову. А Сюэ Ян как мог быстро стянул с него нательные штаны и распахнул нижний халат — и в тот же миг ощутил, как проворные руки стягивают последние одежды с него самого. «Не умеет ничего, как же...» Эта мысль промелькнула в голове и тут же исчезла. Сюэ Ян обхватил ладонью член даочжана, двинул кулаком вверх и вниз. — Тебя ведь никто еще так не трогал? Ни женщина, ни мужчина? Верно, даочжан? Сяо Синчэнь кивнул, прикусив губу. Он не закрывал глаза, и это чудовищно радовало. — Не кусай губы, — прошептал Сюэ Ян, вновь склоняясь к нему. — Не молчи... Даочжан выдохнул, приоткрыв рот. Потом его пальцы осторожно, несмело скользнули по члену Сюэ Яна. Настал его черед прикусывать губу — такими острыми были ощущения. С чего, почему? Это всего лишь неумелые пальцы, а ведь он уже как только ни трахался, силой ли, за деньги ли. Он оседлал бедра даочжана, сгреб его руку и положил ее поверх обоих членов сразу, прижав их вместе. Тот громко застонал, уронив голову, словно ощущения были невыносимы, и Сюэ Ян посмеялся бы над ним, если бы сам не чувствовал того же. Да что с ним случилось, будто он мальчишка, никогда до того не трахавшийся! А даочжан вдруг осмелел, рука его сжалась сильнее, задвигалась быстрее. Взгляд, пронзительный, яркий, острый, будто впился в глаза Сюэ Яна — зацепил, как рыбу крючком, не сорваться, не сбежать. Голову заволокло туманом. Сюэ Ян завыл и вгрызся в собственную свободную руку — только чтобы не кричать в голос, — но даочжан с нежданной силой схватил его за запястье и дернул, роняя на себя. А потом перевернул их обоих, подминая Сюэ Яна. Кулак его на членах сжался и прошелся снизу вверх с особенной силой — и у Сюэ Яна вырвался крик, его скрутило короткой судорогой, и он выплеснулся в чужую ладонь. Но облегчения не наступило. Его трясло, будто в лихорадке, а Сяо Синчэнь сжимал его в объятиях, покрывал поцелуями лицо, шею, плечи, шептал что-то неслышное. Горячие его руки скользили по груди, по бокам, по животу, по ягодицам... между ними. Сюэ Ян вздрогнул, зажался, но губы прижались к его уху, зашептали что-то ласковое, спокойное... язык прошелся по кромке, зубы прихватили мочку, и Сюэ Ян, застонав, сам раскидал ноги. «Вот и попался», — мелькнуло в голове, и он невольно рассмеялся — и услышал тихий смех в ответ. Палец толкнулся ему в задницу, вымазанный в чем-то — не иначе в его собственном семени. — Так-то ты ничего не умеешь, даочжан… Он не узнал собственного голоса — хриплого, сорванного. — Не смущай меня, — прошептал в ответ Сяо Синчэнь. — Скажи, если сделаю больно... «А это возможно вообще?» — подумал было Сюэ Ян, но мысль тут же растворилась, и он позабыл ее. Даочжан Сяо Синчэнь трахал его своими длинными, изящными, тонкими пальцами. Яркий свет... что-то там... бушующий ураган... Сюэ Ян снова не сдержал смешок — и тут же застонал, громко, плевать, если кто и услышит — и закинул ногу на талию даочжана. — Давай. Я готов. Он никогда не занимался ничем подобным с мужчиной. Продажные мальчишки, что сосали за деньги, просто чтобы попробовать — для остального существуют женщины. Он никогда и мысли не мог допустить о том, чтобы лечь под мужчину. Каждый мужик, что тянул к нему лапы с подобной целью, давно кормил собою червей. Но он раздвигал ноги под Сяо Синчэнем. Потому что... потому что... А, плевать. — Скажи, если будет больно... Было больно. Слезы сами собой вскипели на глазах, но Сюэ Ян только сильнее прогнулся и приподнял задницу, инстинктивно пытаясь найти лучшее положение. Сяо Синчэнь двигался в нем — размеренно, неспешно, пряди его волос ласкали лицо Сюэ Яна, его глаза... глаза… — Пригаси... — выдохнул Сюэ Ян и закрыл ему глаза ладонью. И зажмурился, отпуская себя. И он стонал, и кричал в голос, и толкался навстречу, и обнимал за шею, и ловил губами гладкие прохладные пряди волос, а потом — горячие губы, а потом — длинные трепещущие ресницы. А Сяо Синчэнь обхватывал его руками, шептал ему что-то, терзал губами шею — и двигался, двигался, двигался, так плавно, так медленно, так сильно, так... — Так... — кажется, он почти прорыдал это, — да!.. Глухо застонав ему в ухо, даочжан кончил в него — и этого Сюэ Яну хватило, чтобы кончить самому. Только чуть позже, когда мир перестал качаться перед глазами, Сюэ Ян осознал, что вокруг темно. Сумерки сменила полноценная ночь. Даочжан по-прежнему шептал что-то ему на ухо, и наконец Сюэ Ян смог разобрать отдельные слова: — Хорошо... с тобой... такой красивый... такой горячий... А-Мэй... — А-Ян, — пробормотал он в ответ. — Сюэ Ян мое имя... не зови меня Чэнмэй, не надо. — А-Ян, — послушно повторил даочжан. — Это тоже хорошее имя. Сюэ Ян тихо фыркнул, подумав, что, наверное, даочжан, чего доброго, и про Цзянцзай то же самое скажет. — Что смешного? — сонным голосом спросил даочжан. — Расскажи мне. — Утром расскажу, — пообещал Сюэ Ян, все еще посмеиваясь. Сяо Синчэнь в ответ прижался губами к его плечу и, кажется, тут же заснул. Но утра для них не наступило. Сюэ Яна вырвал из неглубокого сна звук шагов — кто-то ходил рядом с их дверью, а потом поскребся в нее. Неслышно скатившись с кровати, он подхватил нижний халат, небрежно набросил его на плечи, взял Цзянцзай и аккуратно приоткрыл дверь — ровно настолько, чтобы немедленно ее захлопнуть. Но захлопывать не пришлось — сверкнуло золотом облачение, и Сюэ Ян узнал Мэн Яо. — Что тебе? — Что мне? — брови наследника клана Цзинь приподнялись. — Не ты ли обещал отправиться со мной в Юньмэн? Сюэ Ян чуть слышно выругался — он совсем забыл об этом. Между тем на лице Мэн Яо проступило любопытство. — Ты не один, верно? — Не твое дело. — Разумеется, — кажется, Мэн Яо веселился. — Но все-таки тебе придется попрощаться с твоим развлечением. Ты обещал. Ты мне должен. Скривившись, Сюэ Ян кивнул. — Жди внизу, я сейчас спущусь. Слегка усмехнувшись, Мэн Яо отступил от двери. Сюэ Ян же принялся быстро одеваться. Сяо Синчэнь не проснулся, пока он собирался, и с одной стороны это радовало, с другой же... — Я тебя найду, — пробормотал Сюэ Ян, поглядывая на него. Потом не выдержал — подошел к кровати, склонился над спящим, отвел упавшие на лицо пряди волос. — Не забывай меня, даочжан. Он хотел напоследок коснуться губами губ, но вдруг смутился самого себя. Развернулся, оставляя даочжана за спиной, и стремительно вылетел из комнаты. Цзинь Гуанъяо ждал его, и дорога в Юньмэн, а там — не иначе какое-то кровавое развлечение. За своим даочжаном он вернется после. *** Синчэнь проснулся с тяжелой, будто каменной головой — и удивительной легкостью во всем теле. Он лежал на кровати в незнакомой комнате — и решительно не мог вспомнить, ни как сюда попал, ни что тут делал. Ответ на последний вопрос, впрочем, стал очевиден, стоило Синчэню как следует осмотреться. Наверное, он покраснел, как не краснел никогда в жизни. Хорошо еще, что его никто не видел. Синчэнь принялся быстро одеваться, стараясь не смотреть по сторонам. Смутно припоминалось, что вроде бы он пил с кем-то вчера — но с кем? И кто-то вел, вернее, почти тащил его. Помнился смех. Помнились сладкие поцелуи — и яркое, невозможное наслаждение. Еще он помнил ладонь, закрывающую его глаза. Но ни лица человека, с которым провел ночь, ни имени его Сяо Синчэнь вспомнить не мог. Недостойно, но... но, может, правильно. Он спешно вышел из комнаты, на ходу прикидывая — в основном чтобы не думать лишних мыслей, — сколько возьмет хозяин за постой, спустился по лестнице — и обмер. Посреди обеденной залы, высокий и стройный, будто ясень, стоял даочжан Сун Цзычэнь. Его строгое, всегда спокойное лицо в этот раз выражало нешуточную тревогу — но при виде Синчэня ее будто смыло. — Я потерял тебя, — сказал Сун Цзычэнь, и в голосе его не было ни намека на упрек. Глубоко вздохнув, Синчэнь пошел ему навстречу. — Я потерялся, — поправил он. — А ты меня нашел. Цзычэнь не улыбнулся — он вообще нечасто это делал — но лицо его озарила радость. Он сказал негромко: — Мне показалось, что я обидел тебя вчера. Прости меня за это. — А ты меня прости, что исчез и заставил тебя волноваться, — ласково ответил Синчэнь. Он все не мог отвести жадного взгляда от лица Цзычэня. Что-то изменилось в душе Сяо Синчэня в эту ночь, будто какая-то пелена упала — то ли с глаз, то ли с сердца. Теперь он понимал, что так тянет его к Сун Цзычэню и чего он хочет от своего друга. Взгляд Цзычэня был теплым, когда он кивнул, принимая извинение Синчэня. Они вышли из таверны плечом к плечу и так, рядом, пошли вперед по дороге.