Путь любви, путь обмана

– Отправьте во дворец меня, генерал. Вы не пожалеете, – говорит Нян Ин, и Талтал выходит из комнаты, ударив дверью о косяк. («Стратагемы», Серафита) Сказать, что наместник Байан озадачен – это ничего не сказать. Талтал – любимый племянник, образец спокойствия и вежливой невозмутимости – и вдруг злится так, что искры летят. А что такого случилось-то? Подумаешь, захотела эта корёсская девчушка попробовать свои силы на отборе в гарем! Да какая же в ней может быть опасность: при дворе, где и кроме Эль-Тэмура хватает таких хищников, что куда там ей тягаться с ними вообще? – Я знаю, что вы уже разрешили ей, и не могу запретить, – терпеливо говорит Талтал, но наместник видит, как тяжело ему дается эта сдержанность. – Позвольте мне хотя бы попробовать отговорить ее. – Ну, попытайся, – усмешка в дядином голосе щедро приправлена недоумением. – Хотя я действительно не понимаю, что тебя так тревожит. Я же тебя вырастил, столько лет знаю… сегодня ты просто сам на себя не похож. У дверей библиотеки генерал останавливается, переводит дыхание. Что его не понимает дядя – это полбеды, гораздо хуже то, что он сам себя не вполне понимает. Одна только мысль об отправке Сон Нян во дворец от имени клана уже заставляет терять самообладание, это его-то! Нет, причины этой тревоги обязательно следует обдумать, но – позже, а пока он должен как-то переломить упрямство гостьи. Насколько легче было бы просто пригрозить, с досадой думает Талтал, но наместник уже сказал свое слово, так что будем договариваться по-хорошему. Ну… относительно. Когда он перешагивает через порог, Сон Нян откладывает книгу, поднимается навстречу. Пристальный и мрачный взгляд, под которым бледнеют гвардейцы, она выдерживает с возмутительным хладнокровием и даже не пытается спросить, зачем он, собственно, пожаловал. А впрочем, догадаться ведь несложно, и потому она стоит и молча ждет: кому больше надо, тот пусть разговор и начинает. – Вопрос, который я задам, тебе вряд ли понравится, – негромко произносит наконец господин военный советник. – Но я спрашиваю не из праздного любопытства и прошу тебя ответить честно. Во время твоего служения императору ты делила ложе с его величеством? Мгновение она изумленно смотрит на него, затем медленно качает головой: нет, никогда. Талтал чуть слышно хмыкает: чего-то подобного он и ожидал. Временами император рядом с этой девчонкой выглядел как теленок на веревочке: очень, просто до неприличия непочтительно так думать, но ведь правда же. Со своей женщиной так себя не ведут. – Хорошо, – продолжает он и, вглядываясь в ее лицо, спрашивает с обманчивой мягкостью: – А что насчет Ван Ю? Ей даже отвечать не надо: предательский румянец окрашивает ее щеки, и Сон Нян опускает глаза. – Все кандидатки проходят телесный осмотр, – поясняет он, и в глубоком ровном голосе нет и следа сочувствия. – Тебя на нем просто не пропустят, ты ведь понимаешь? Еще и весь наш клан из-за тебя накажут, и ты думаешь, я допущу это? – Что вы скажете наместнику Байану? – помолчав, спрашивает она. – Ты же была ранена в Корё, когда спасала его высочество, – подумав, идет на уступку советник. – Должен был след остаться. И другие есть? А вот это и скажу, будет достаточно. Помедлив, говорит еще: если ты не передумаешь, позже мы попробуем провести тебя во дворец. Через отбор не получится, там будущих жен изучают слишком внимательно, и до его окончания тебе лучше не показываться. А потом мы с наместником поедем с очередным докладом и возьмем тебя с собой, нас-то дворцовая стража прекрасно знает и пропустит без лишних вопросов. Но сейчас мы должны немного подождать. И сделать так, добавляет он мысленно, чтобы ты все-таки передумала. – Да на ней шрамов больше, чем на мне, – сообщает он потом старшему родственнику. – Представляете, что бы нам сказали после осмотра? А вот когда отбор жен закончится, можно просто привести Сон Нян во дворец, чтобы она попалась на глаза его величеству. И даже если он захочет оставить ее себе, наш клан при этом официально с ней связан не будет. И навредить нам она не сможет: много ли власти у простой наложницы? – Что с кандидаткой-то делать? – кривится дядя, неохотно прощаясь с таким, казалось бы, удачным во всех смыслах планом. – Рисковать племянницей я не хочу, но не можем же мы совсем никого не послать? – Кажется, – задумчиво тянет Талтал, – В одной из младших семей клана есть девушка подходящего возраста. Довольно красива, но увы – на редкость глупа. Отбор она, конечно же, не пройдет, и ее вернут родителям, но… мы ведь старались? – Хорошо, – соглашается наместник. – Но пока есть время, все равно пусть девочка учится чему-нибудь полезному. Ты же сам всегда говоришь: знания лишними не бывают. – Пока тебя все здесь не запомнили, лучше бы сменить твое имя, – говорит ей на следующее утро господин советник. – Если я не ошибаюсь, Сон Нян – это ведь прозвище, а как на самом деле фамилия твоей семьи? – Ки, – отвечает она и добавляет зачем-то в порыве неожиданной откровенности: – Мой отец, генерал Ки Чжа О, был командиром гарнизона в Тэчжондо. Талтал хмурится, вспоминая, – а потом его взгляд тяжелеет. Да, он видел этого человека: истерзанного и оклеветанного, брошенного в клетку. И лживые, сказанные его высочеством по принуждению канцлера обвинения слышал, и серое от горя лицо Сон Нян в памяти тоже осталось. – Меня не удивляет твоя ненависть к Эль-Тэмуру, – медленно произносит генерал. – Но вот насколько искренна ты в желании помочь его величеству вернуть власть… Тебе ведь и его есть за что ненавидеть, верно? – Не сказала бы, что испытываю такие уж теплые чувства к императору, – горечь усмешки на миг делает ее старше и злее. – Но ради того, чтоб отомстить клану канцлера, я готова всеми силами помогать его величеству. – Враг твоего врага, значит, – понимающе кивает советник. – Не самый прочный союз, но допустим. Что же до имени… если не возражаешь, мы будем называть тебя Ки Нян. *** – Разве ты не восхищен ею? – довольно щурится наместник Байан, и советник отводит глаза. Он мог бы поспорить, конечно, но себе лгать бессмысленно: эта женщина и впрямь превосходна во всем, чему ее учат. Хотя пока еще не совершенство, нет: и за самые сложные мелодии она не берется, и в вышивке ее больше старания, чем изящества, и движения в танце не всегда безупречны. Но во все это она вкладывает себя с такой страстью и так при этом хороша, что дядино «пора бы и тебе принять ее» звучит откровенной насмешкой. Тут уже впору заботиться не о том, как впустить ее в сердце, а о том, какими бы силами этого не сделать. Он смотрит, как Ки Нян кружится в потоке ослепительного солнечного света, и думает: кажется, он начинает понимать, почему император Юани и король Корё готовы схлестнуться из-за нее, как два оленя во время весеннего гона. Потом вспоминает истерическую злость Тан Киши и качает головой: а ведь похоже, что где двое – там и третий. Стихийное бедствие какое-то, а не женщина. *** Учить ее советник Талтал начинает, в общем-то, из любопытства. Просто видит день за днем, как она сидит над текстами, делает заметки, а потом он и вовсе обнаруживает ее спящей за столом в окружении книг. Проглядывает названия и с трудом сдерживает улыбку: «Искусство войны» и «Законы войны», ну надо же… И зачем ей классика военного дела? Позже он спрашивает и получает ответ: жизнь во дворце – те же боевые действия. Вот ведь упорная какая, думает он с невольным уважением. Вскоре на стол перед Ки Нян со стуком падает принесенная Талталом книга. Это трактат «Хань Фэй-цзы», говорит он, его тебе стоит прочитать. Следом он кладет перед ней одно из творений Конфуция. Еще через пару дней наместник Байан ухмыляется, услышав, как упрямая девчонка невозмутимо называет Талтала наставником. *** Тренироваться с боевым клинком советник предпочитает рано утром, пока во дворе еще не появились солдаты. В первый раз Ки Нян застает его случайно, на следующий день она выходит уже намеренно. Едва ли наставник нуждается в зрителях, поэтому она старается не мешать: стоит поодаль и отмечает привычные упражнения, запоминает незнакомые приемы. Видит, как он снова и снова повторяет одну и ту же связку, доводя ее до совершенства, и думает: надо же, каким он бывает разным. Советник Талтал за книгой или с тонкой кистью в умелых пальцах – настоящий аристократ, холеный и утонченный. Генерал Талтал на тренировочной площадке – черный вихрь с проблесками стали. А впрочем, этот человек хорош во всех обличьях, и Ки Нян – в который уже раз! – ловит себя на том, что восхищается им. *** Ясным солнечным утром он выдергивает ее из библиотеки. Искусство и развитие ума чтением – это правильно, замечает советник, но не забыла ли ты, случайно, как держать в руках оружие? Она неверяще смотрит на него, потом отвечает решительно: я же столько лет училась, как это можно забыть? И тогда генерал приводит ее в оружейную комнату. Как ребенок в лавке с подарками, думает он и едва заметно улыбается, глядя на сияющую от восторга Ки Нян. Когда ученица выбирает себе лук со стрелами и набор метательных ножей, он кивает на скамью у стены, где сложена стопкой тренировочная форма. Переодевайся и выходи, говорит он ей, я подожду снаружи. Ки Нян разворачивает одежду – и сердце ее пропускает удар: простая, очевидно мужская, она очень похожа на ту, которую бывшая наложница носила в то короткое время, пока была в свите короля Корё. Самая светлая, самая счастливая часть ее нескладной жизни, да вот только дорога обратно уже закрыта… и она стирает непрошеные слезы, быстро и привычно переодевается, стягивает волосы приложенным ремешком. Все, она готова: не стоит заставлять наставника ждать слишком долго. Талтал приводит ее во двор. Стражники дома выстраиваются для приветствия, озадаченно посматривают на нее украдкой: повзрослевшую Ки Нян даже в таком виде с мужчиной уже не перепутать, а что тут делать девушке?.. Взмахом руки велев им разойтись, советник оборачивается к ученице. Это мишени для стрел и метательных ножей, негромко объясняет он. Первая отметка – двадцать шагов, вторая – тридцать, третья – сорок. Приступай. Ки Нян подходит к первой отметке, задумчиво взвешивает нож в ладони. Миг – и он срывается в полет и трепещущей рыбкой замирает в центре мишени. Солдаты ошалело переглядываются. С тридцати шагов она целится чуть дольше, но и этот нож с хрустом врезается в дерево совсем рядом с первым. На третьей черте она останавливается, медлит пару мгновений – и качает головой. – Простите, наставник, – говорит она, обернувшись. – Кинуть я смогу, но будет слишком неточно. – С завтрашнего дня начнешь тренироваться, постепенно увеличивая дистанцию, – невозмутимо отвечает он. – Опробуй теперь лук. Ки Нян переходит к соседней мишени. Когда стрелы одна за другой отправляются в середину красного круга, брови у командира стражи начинают неудержимо ползти вверх. Нет, его ребята – ничуть не хуже, а у многих так и дальность повыше, и сила броска побольше, но… это ж воины, а тут – какая-то пигалица! Хорошо, одобрительно кивает генерал и указывает ей на сложенные на скамье деревянные мечи. Прищурившись, оглядывает своих людей, подзывает одного из немногочисленных новичков: встань-ка против нее. Совсем мальчишка, думает Ки Нян, глядя на взъерошенного от гордости – как же, такое доверие сам генерал оказывает – молодого стражника. И в реальном бою-то, наверное, ни разу не был… впрочем, это – не повод для жалости. Тренировочный меч из его руки она выбивает в первую же минуту. При виде вопросительно вскинутой брови советника из шеренги выступает солдат постарше. Позвольте мне, господин, неспешно говорит он, и Ки Нян отмечает: этот – гораздо опытнее, с ним надо быть осторожной. Он берет меч, встает в стойку – и она становится перед ним зеркальным отражением. Они кружат по площадке: сосредоточенные, быстрые, эти двое странно похожи сейчас, и даже азарт в их глазах расцветает совершенно одинаковый. На его стороне – зрелость умения, на ее – стремительная юность, и поединок затягивается, и в какой-то момент генерал вскидывает руку: достаточно. Опустив меч, стражник внимательно смотрит на нее – и коротко, как перед равной, склоняет голову. И Ки Нян точно так же скупо кивает в ответ. Хмыкнув, поднимается с места командир: кажется, пора уже спасать репутацию отряда, не то перед наместником стыдно будет. Мимоходом подхватывает меч со скамьи, останавливается напротив необычного – девчонка же, подумать только! – противника. Крепкий, матерый, с чуть прищуренными глазами, он на мгновение напоминает ей генерала Ки Чжа О: а наверное, все хорошие воины друг на друга чем-то похожи… И Ки Нян уважительно склоняется перед ним. С этим человеком ей не справиться, понимает она сразу же, как только тренировочные клинки скрещиваются. Но это не причина сдаваться – и она выкладывается честно, и все-таки держится какое-то время, пока меч не вылетает из ее ладони, выбитый умелым ударом. Усмехнувшись, командир аккуратно касается клинком ее шеи, обозначая победу, и Ки Нян еле заметно улыбается ему. Пожалуй, она собой довольна: проиграть главе стражи дома Байана, да еще и после такого перерыва – совсем не позорно. – Неплохо, – подтверждает ее мысли наставник, – но есть, конечно, над чем работать. Будешь приходить сюда по утрам на два часа, перед другими уроками. И добавляет, глядя на старшего воина отряда: поручаю ее тебе. Через три недели Талтал появляется на площадке и сам берет деревянный меч. Жестом подзывает к себе Ки Нян. Стражники восторженно перешептываются: нечасто генерал дарит кому-то возможность учебного поединка. Конечно, в результате никто не сомневается: людей, способных победить один на один военного советника, здесь просто нет. Но ведь интересно же! Прямой удар ей не отразить, и Ки Нян знает это. Ее лучшие качества – ловкость и скорость, и она крутится волчком вокруг наставника: задеть Талтала ей не удается, но защита пока получается. В первые минуты он приглядывается к ней, ловит рисунок боя – а потом, чуть улыбнувшись, взвинчивает темп. Мокрая, как мышь, Ки Нян еще сколько-то выдерживает на силе воли и азарте, но в конце концов меч ее, выбитый точным и быстрым движением, летит на землю. А сама она опускается на колено, прижимает кулак к груди и резко склоняет голову, и глаза командира стражи становятся круглыми от изумления. Стольких новобранцев он воспитал, что отлично видит разницу: девчонка не просто копирует воинское приветствие, она выполняет его слишком легко и привычно, чтобы это было случайностью. Генерала спрашивать – дураков нет, Ки Нян в ответ на любопытство лишь усмехается, но… где только нашел эту поразительную девчушку господин военный советник?! – Ты делаешь успехи, – одобрительно говорит генерал, и командир невольно чувствует какую-то почти отцовскую гордость за доверенную ему ученицу. – На сегодня заканчивай, скоро придет твой следующий учитель. *** Ки Нян откладывает в сторону кисть, закрывает книгу. Сцепляет руки за головой и тянется хорошенько, выпрямляя усталую спину. Что-то сегодня наставник перестарался, выдавая ей задание: пришлось сидеть в библиотеке до позднего вечера. Она поднимается и проходит вдоль полок, осторожно касаясь пальцами книжных корешков: кроме исключительно полезных книг здесь есть то, что берут для развлечения, где-то же она видела недавно целую подборку поэзии. Надо бы почитать что-нибудь хорошее и несложное сейчас, от чужих умных фраз отдохнуть. Вот какие-то «Весенние картинки», например: забавное название, интересно, о чем там… …Ой. Отвлечься она хотела, да? Мысли на приятное обратить? Успешно, ничего не скажешь: на первых же страницах книга оказывается настолько неприличной, что у Ки Нян немедленно начинают полыхать уши. Нет, она давно знает, что мужчина и женщина в постели не только стихи друг другу декламируют, но как же скромен, оказывается, ее собственный опыт… По-хорошему, следовало бы вернуть это на место и сделать вид, что ничего подобного она не находила, только ведь любопытно же! И Ки Нян, сама себе изумляясь, листает дальше. Разглядывает рисунки, иногда переворачивая вверх ногами и пытаясь понять: как они вообще вот в этакое завязались-то? И увлекается настолько, что даже не слышит шаги за спиной. От тихого смешка над плечом она едва не подпрыгивает. Торопливо захлопывает книгу, поворачивается – и встречается глазами с советником Талталом. И с ужасом понимает, что безудержно заливается краской уже вся: от макушки, похоже, и до пяток. – Бездельничаешь? – заломив бровь, интересуется наставник, кивая на заваленный книгами стол. Ки Нян отчаянно мотает головой. Ох, небеса, стыдно-то как… – Урок я выполнила, – тихо отвечает она. – Хотела почитать что-нибудь перед сном, увидела эту книгу, вот и… кто ж знал, что там такое?! – А я и забыл, что она здесь есть, – заставить ее покраснеть сильнее, казалось бы, уже невозможно, но задумчивая ирония в голосе господина советника справляется с этой задачей легко. – Впрочем, это не худший выбор для чтения на ночь. И добавляет, глядя внимательно своими привычно непроницаемыми глазами: хочешь попробовать? Ученица дергается так, что едва не врезается плечом в полку, и Талтал отступает на шаг в сторону. Не пугайся, говорит он с насмешливой укоризной, заставлять тебя никто не будет. Она кивает смущенно и виновато, заталкивает обратно злополучный трактат и почти бегом выскакивает за дверь. Советник смотрит ей вслед и медленно проводит по лицу ладонью. Нет, бояться ей и впрямь нечего, никто в этом доме ее не обидит, но… Это вот он что – всерьез предложил ей сейчас такое совершенно недвусмысленно? Кажется, кому-то не повредит ведро холодной воды на себя опрокинуть: прекрасное средство для прояснения мыслей и успокоения лишних стремлений. *** С самого утра у Ки Нян все валится из рук. На площадке она еще как-то собирается: оружие, пусть и тренировочное – это не шутки, но вот дальше… На уроке музыки она сбивается несколько раз и, закусив губу, снова и снова начинает заново; вышивальная игла соскальзывает и втыкается в пальцы; к вечеру ей уже хочется рычать и кидаться всем, что попадает под руку. Когда она делает четвертую ошибку в простом иероглифе, Талтал поднимается на ноги и отбирает у нее кисть. Хватит на сегодня, качает головой он, ты что-то слишком рассеянна. Учиться в таком состоянии – бессмысленно. Слегка поклонившись, Ки Нян пытается пройти мимо, но советник останавливает ее, поймав за запястье. – Ты начала стесняться меня, - негромко говорит он. – Почему? Я бы не спрашивал, но я же вижу, что тебе это мешает. – Не обращайте внимания, наставник, – она отводит глаза, но голос ее звучит ровно. – Это пройдет. Он медлит не дольше мгновения – а потом берет ее за плечи, прислоняет к стене и целует. Легко, едва касаясь – но Ки Нян не противится внезапной близости, и легкость превращается в настойчивость: горячие мужские губы ласкают ее рот, размыкают мягко. Он ловит ее язык своим – и она вцепляется в его локти, потому что удержаться на ногах – невозможно. И слова становятся ненужными: зачем они вообще, если Ки Нян, прерывисто вздохнув, сама тянется к нему и обнимает с такой отчаянной решимостью? Хотя советник все же спрашивает ее взглядом, прежде чем увести с собой – когда в ушах уже шумит, и кончики пальцев саднит от желания, и надо или остановиться здесь или не останавливаться вовсе – и она молча кивает в ответ. …Давно, будто в прошлой жизни, Ван Ю был очень осторожен с ней: наверное, боялся повредить или напугать. Смущение и нежность с привкусом слез – вот чем была та их единственная ночь. Талтал не боится ничего; руки его умелы и бесстыдны, и то, что творит он с ней сейчас, заставляет Ки Нян со стоном выгибаться навстречу и, задыхаясь, шептать его имя. *** Осознание приходит утром. Ки Нян разглядывает спящего рядом мужчину – сильное тело с тонкими нитками старых шрамов, разметавшиеся темные с рыжиной волосы, тени от ресниц на резко очерченных скулах – и думает: а ведь она не сможет больше вернуться во дворец. И дело не в том, что советник ее не отпустит: как раз этот человек – не из тех, кто будет удерживать силой, пожелай она уйти. И не в чувствах даже: уважение, восхищение, благодарность – и да, плотское влечение тоже, что греха таить – это много, бесконечно много, но пока ведь не любовь, правда? Еще не поздно сломать это в себе, однако… император явно захочет взять ее на ложе, вот только изобразить хоть какое-то желание она просто не сумеет. Так врать после сегодняшней ночи – уже не получится. Мало того: генерал часто бывает во дворце, и окажись он рядом – она ведь себя выдаст. А подвергнуть его опасности императорского гнева… нет. Даже ради мести она на это не готова. Надо бы уйти к себе в комнату – привести и тело, и мысли в порядок. Ки Нян кажется, что Талтал все еще спит, но когда она пытается подняться с постели – советник открывает глаза: спокойные и совершенно не сонные. – Мне нужно поговорить с тобой, – негромко произносит он. – Если так тебе неловко – оденься, я отвернусь. Пальцы ее не слушаются, путаются в завязках, но кое-как она все же справляется. Наскоро перехватив волосы изрядно помявшейся лентой, отходит к двери. Слышит, как Талтал по-военному быстро одевается за ее спиной: а вот у наставника-то руки не дрожат, наверное. Это у нее тут мир перевернулся и пока не сложился обратно, а ему-то с чего беспокоиться? Но хотя от одной мысли о том, что случилось между ними, у нее начинают подкашиваться колени – она не из тех, кто будет стыдливо прятать глаза. И, услышав его шаги, Ки Нян оборачивается, поднимает голову, смотрит решительно и прямо – и замечает огонек одобрения в его взгляде. – Я не буду ни торопить, ни на чем-то настаивать, – размеренно говорит советник. – Но тебе следует помнить: ты не ребенок, не чужая невеста и даже не императорская наложница. У тебя нет обязательств, которые ты могла бы нарушить. Захочешь ли ты вернуться к отношениям учителя и ученицы, или будешь моей как женщина – это твой выбор, но сделай его сама, не оглядываясь на других людей. – Я поняла, – тихо отвечает Ки Нян. – Спасибо за совет, наставник. Позже она заглядывает к лекарю и просит средство, чтобы предотвратить беременность. Старик долго слушает ее пульс, а потом интересуется невозмутимо: вам срочное или на каждый день? На мгновение Ки Нян теряет дар речи, потом, справившись с собой, отвечает: то, которое принимают после… ну, этого. Выпив чашу настоя печально знакомого волчеягодника – ну и гадость же, если честно! – она уходит, а лекарь, усмехнувшись, раскрывает книгу записей. Еще с утра господин военный советник предупредил: когда эта женщина придет – дай ей то, что она попросит. Но если опыт и знание людей его не обманывают, очень скоро она явится снова, и надо бы подготовиться заранее. Можжевельника докупить, например: он нечасто бывает нужен, но для такого случая – как раз пригодится. А ведь он прав, думает Ки Нян, пока шелковая нить под ее пальцами ложится ровными стежками на ткань. Этот невероятный человек снова и безоговорочно прав. Она давно не ребенок: нет у нее старших родственников, и даже если ее поведение – неподобающее, некому призвать ее к ответу. И она больше не принадлежит императору: едва ли не единственный раз в жизни юаньский канцлер совершил доброе дело, отпустив ее из дворца. Пусть и ради собственных интересов – но какое это имеет значение, если она в итоге получила свободу? Что же до Ван Ю, которому она когда-то поклялась в верности… конечно, он по-прежнему – ее король, и сложись все по-другому – она могла бы вернуться в его свиту. Да что там: она и гордость свою смирила бы, и простой наложницей к нему пошла, не будь его жена племянницей Эль-Тэмура. Но склонить голову перед женщиной из этого проклятого клана, признав ее своей госпожой по-настоящему – немыслимо. Больно, очень больно думать об этом, но лучше пусть его величество так и не услышит, что она осталась жива. Не узнает – быстрее забудет о ней, и это к лучшему для них обоих. Когда на третий день Ки Нян вновь стучится к лекарю, тот выкладывает перед ней на стол большой сверток. Заваривайте по щепотке вечером, говорит он, и пейте как чай. – Как вы узнали, что именно я попрошу? – спрашивает она. Старик щурится, с улыбкой качает головой. – Я лечу людей дольше, чем вы живете на свете, юная госпожа, – произносит он мягко. – Понимать нужды пациента – это первое, чему мы учимся в нашем деле. Я был уверен, что вы снова придете. Вечером у комнаты советника она останавливается и делает глубокий вдох как перед прыжком в ледяную воду. Нет смысла дальше тянуть: он дал ей право сделать выбор и держит свое слово, но ведь она уже нашла для себя ответ. И, тихо выдохнув, Ки Нян открывает дверь. Наставник слышит ее шаги и откладывает книгу. Пару мгновений испытующе смотрит ей в глаза – а потом поднимается из-за стола и как-то сразу оказывается совсем близко. – Все-таки решилась, – негромко говорит он. Касается ее щеки теплой ладонью, легко проводит большим пальцем по губам. – Иди ко мне. *** Талтал просыпается с рассветом, будит ее осторожным прикосновением. Переодевайся и приходи на площадку, говорит ей советник, сегодня я буду тебя учить. Ки Нян собирается так быстро, что выбегает из дома сразу же вслед за ним, и генерал с трудом сдерживает усмешку. Ну надо же, какое стремление к учебе с утра пораньше… – Помнишь, как я выбил у тебя меч? – спрашивает он. – Я повторю медленно, а ты покажешь мне, что делала. Учитывай, что я намного тяжелее, поэтому жесткий блок у тебя не получится. Сейчас его движение и ударом-то назвать нельзя, настолько оно неспешное – и все равно Ки Нян чувствует, как тренировочный клинок начинает выворачиваться из пальцев. Стоп, говорит наставник, вот здесь у тебя ошибка. – Тебе не хватает ширины шага, – объясняет он. – Ты должна отодвинуться дальше с переносом опоры на правую ногу. Попробуй. В этот раз получается лучше, но когда она уходит от атаки, Талтал снова останавливает ее. Ты увернулась, говорит советник, но в таком положении ты уязвима, оставаться в нем нельзя. – Это называется встречным защитным приемом: ты не задерживаешься в стойке и сразу переходишь в контратаку. Бьешь по корпусу или рукам и уходишь в разворот левой ногой назад, одновременно уводя меч вниз. Делай. …Вот теперь неплохо, кивает он, только кисть доворачивай сильнее. Давай еще раз, с самого начала. Командир стражи стоит в дверях и смотрит, как генерал терпеливо учит Ки Нян отражать один из его любимых ударов – и улыбается в усы. Солдаты тайком подглядывают из-за его спины – и тоже улыбаются. *** Когда вечером Ки Нян переступает порог его комнаты, Талтал поднимает голову от заваленного книгами и свитками стола, рассеянно трет уставшие глаза. – Вы заняты? – негромко спрашивает она. – Да, но ты не мешаешь, – отвечает советник, и лицо его смягчается мелькнувшей на миг улыбкой. – Это прошлогодние отчеты ляоянского управляющего, хочу досмотреть их, потом утром обсудим. Я скоро закончу, почитай пока что-нибудь… Кстати! Я забрал ту книгу из библиотеки, можешь полистать, если хочешь: она довольно забавная. …К рекомендациям наставника стоит прислушиваться, ведь так? Утянув с полки те самые «Весенние картинки», она забирается с ногами на кровать и разворачивает книгу на коленях. Теперь они уже так не шокируют, но некоторые страницы все же заставляют задуматься: а вот это как вообще? Ну и фантазия же была у автора… Когда она как раз добирается до чего-то особенно заковыристого, Талтал вынимает книгу у нее из рук. – А, – говорит он, – помню. Я тоже когда-то удивился. Но пробовать я бы не стал: есть риск себе что-нибудь сломать. – Да уж, – краснея, хмыкает она в ответ. – Если еще и придется звать кого-нибудь на помощь… Верх неприличия! *** После завтрака наставник приводит ее обратно к себе, указывает на стол с документами: давай-ка разбираться. Разворачивает перед ней расходную книгу с закладками, Ки Нян изучает внимательно – и начинает хмуриться. – Мне не нравятся траты на рис, – говорит она. – В Ляояне выращивают свой, он не может столько стоить. Да и расход слишком велик: они что, с утра до вечера только и делают, что едят? – Допустим, – кивает он и переворачивает несколько страниц. – Что ты скажешь вот про это? – Простой строительный камень по цене хорошего мрамора? – вскидывает брови ученица. – А ведь ляоянские расценки ниже, чем в столице… на четверть? Разница-то получается просто огромная. – Везти железо через две провинции?! – возмущается она еще через пару минут. – Да в Ляояне своих запасов достаточно, и кузницы есть, поэтому покупать на стороне за такие деньги… Нет, это мне тоже не нравится. Сформулируй общий вывод, предлагает он, и Ки Нян насмешливо улыбается. Да что там, все же и так понятно: хорошо, богато и привольно жилось местному управляющему. Если количество верное, то за один только прошлый год на рисе, камне и железе он положил себе в карман государственных денег не меньше семи сотен. Врет и ворует, иронично вздыхает советник Талтал, вот ну что за люди везде… – Теперь давай подумаем, что делать с этим человеком и его семьей, – размеренно, как на уроке, говорит он. - Там кроме него еще жена и двое почти взрослых сыновей. Твое мнение? – Управляющего в тюрьму, имущество конфисковать, – решительно отвечает Ки Нян, – сыновей отправить в армию: и с голоду не умрут, и делом заняты будут, и пользу принести смогут какую-нибудь. Для начала – там, где пока спокойно: пусть хоть дисциплине научатся, а то кто из них вырос с таким родителем… Потом задумывается ненадолго и добавляет: жене оставить немного денег и отослать к родственникам. Если сама ничем себя не опозорила и родных не обидела – должны принять. – То есть ее ты предлагаешь просто отпустить? – задумчиво спрашивает советник. – Скорее всего, она просто сидела дома и вела хозяйство, а про дела мужа и не знала ничего, – пожимая плечами, говорит Ки Нян. – Наказывать невиновных – практика частая, но мне это не кажется правильным. – Хорошее решение, – одобрительно отвечает он. – Подожди немного: я напишу и отправлю письмо, потом выйдем на площадку. Общую тренировку ты пропустила, так что сегодня я с тобой позанимаюсь. – Это честь для меня, наставник, – важно кивает она. – Так ведь скоро вся ваша стража мне завидовать будет! *** Когда во время утренней трапезы Ки Нян прижимает ладонь к губам и опрометью вылетает из-за стола, у наместника Байана округляются глаза. Советник Талтал продолжает невозмутимо пить чай, словно дядино возмущенное изумление его и вовсе не касается. – Это вот так ты решил отговорить ее от возвращения во дворец? – язвительно интересуется наместник. – Надо же, какой интересный способ… И что ты дальше собрался с ней делать, позволь спросить? – Надо бы узаконить ее положение, – произносит советник, аккуратно возвращая чашку на блюдце. – Взять ее в жены я не могу, это как объявление о ней на городской площади повесить и копии всем, от императора до Тан Киши, голубиной почтой разослать. Но и так все оставить тоже неправильно. – Думаешь, она к тебе в наложницы пойдет? – скептически хмыкает дядя. – С ее-то характером? – Для себя ей это не надо, – спокойно отвечает Талтал. – Но ради имени ребенка… почему бы и нет? …А ведь она уже забыла, как это бывает – но тело напомнило, и причины своего внезапного недомогания Ки Нян понимает сразу. Ох, как же не ко времени… но об этом она будет думать позже, сейчас главное – добраться к себе, не опозорившись по дороге. И ей везет: навстречу попадается молоденькая служанка. Сперва девчушка пугается при виде ее бледно-зеленого лица, но потом, сообразив что-то, решительно подхватывает под руку. Доводит до комнаты, деловито подсовывает тазик, а после уносится за лекарем. Озадаченно хмурясь – видно, если уж ребенок и правда хочет появиться, медицина бессильна, – старик спешит следом за служанкой: надо же осмотреть гостью и убедиться. Признаться честно, он в замешательстве: как теперь сообщить обо всем господину советнику? Обычно такое событие считают радостным, но… в этом ли случае? Подержав запястье Ки Нян, лекарь виновато произносит: так и есть, госпожа. Похоже, мое средство было недостаточно хорошо: простите, что подвел вас. Я не сержусь, со вздохом откликается она, я знаю, что так бывает. Она поднимает голову и видит советника: тот стоит на пороге, скрестив руки на груди, смотрит на нее с привычным спокойствием в глазах. И Ки Нян невольно задумывается: да есть ли вообще хоть что-нибудь, способное вывести наставника из равновесия? Когда за лекарем закрывается дверь, Талтал садится на кровать рядом с ней. – Я знаю, что ты принимала снадобье, чтобы избежать этого, – негромко говорит он. – Но самые действенные из них очень вредны, тебе не могли такое дать, а безопасное оказалось не слишком надежным. И раз уж так получилось – ты понимаешь, что во дворце тебе теперь даже показываться нельзя? – Я давно это поняла, – не глядя на него, отвечает Ки Нян. – Можно умолчать о том, что было когда-то один раз, а такое уже просто не скрыть. Но мне стыдно за себя, наставник: нужно было сосредоточиться на мести канцлеру, а я… Махнув рукой, она замолкает и еще ниже опускает голову. – Посмотри-ка на меня. – Сильные пальцы ловят ее подбородок, поднимают аккуратно. – Думаешь, ты одна желаешь свержения канцлера, и это дело полностью зависит только от тебя? – Я слишком много на себя беру, да? – смущенно спрашивает она, и взгляд его наполняется насмешливым теплом: а ты просто не умеешь по-другому. – Мы ведь все это время не бездействовали, – продолжает советник, – мы искали союзников, тренировали нашу армию, направляли шпионов в войска Эль-Тэмура. Кстати, твой пример подсказал нам одно решение, и среди людей, которые работают на нас, теперь есть не только наемники. Мы нашли тех, чьи семьи пострадали из-за клана канцлера: деньги им тоже не помешают, но служат нам они все-таки ради возможности отомстить. – Не боитесь, что из-за эмоций они себя выдадут? – задумчиво щурится Ки Нян, и советник качает головой. – Мы были очень осторожны, – отвечает он. – Все эти люди ничего не знают о нас. Даже если попадутся – им просто нечего будет рассказать. – Это хорошо, – соглашается она и, вспомнив, добавляет: – А еще ведь есть письмо хана Хошилы, которое мы так и не передали императору. Что вы планируете делать с ним? – Пронести его во дворец можно легко, но император не умеет читать, – сожаление в голосе генерала мешается с недовольством: ну в самом деле, безграмотность в таком возрасте… – Думаю, нам следует подождать еще немного. Когда мы будем готовы выступить против канцлера – покажем его величеству письмо и попросим вдовствующую императрицу прочитать его вслух. – Хорошая идея, – оживляется ученица. – Ее величество ненавидит Эль-Тэмура, ее обрадует все, что может хоть как-то навредить канцлеру. – Именно так, – чуть заметно улыбается Талтал. – Среди врагов Эль-Тэмура вдовствующая императрица – одна из самых опасных. Называть ее нашим другом или хотя бы союзником – это слишком смело, но в битве против канцлера она будет на нашей стороне. – Атакуй, используя силу другого, – понимающе кивает Ки Нян. – А мне нравится эта мысль, наставник! На следующее утро та же юная служанка ловко укладывает ей волосы, и советник собственноручно закалывает сплетенные пряди драгоценными шпильками. Я не слишком люблю все эти церемонии, говорит он, но если тебе хочется… нет? Тогда обойдемся украшениями: чтобы показать твой статус в доме, этого достаточно. *** – Можешь теперь рассказать мне, что с Сон Нян? – с нетерпеливой настойчивостью произносит король Корё, и генерал едва заметно хмурится. Нет, этого следовало ожидать, Ван Ю всегда узнает много лишнего и оказывается там, где не надо. И не убьешь ведь его: и с политической точки зрения вредно, да и Ки Нян, опять же, не простит… – Она сейчас здесь, в этом доме, – говорит, наконец, Талтал и тут же предупреждающе вскидывает ладонь: – Не спешите радоваться. Я спрошу, желает ли она этой встречи, но будьте готовы: то, что вы увидите, вам в любом случае не понравится. Когда Ки Нян входит в комнату, Ван Ю срывается с места, едва не опрокинув стул… и замирает на полушаге. Он ведь не ребенок, он – взрослый мужчина, а потому с первого взгляда понимает, что скрывает слишком свободное платье, и что означают драгоценности в ее прическе. – Они заставили тебя?.. – потрясенно выдыхает он. – Они для этого тебя купили?! – Не судите поспешно, ваше величество, – спокойствие в ее голосе действует не хуже ледяной воды. – За то время, пока вас не было здесь, слишком многое произошло. Ки Нян рассказывает коротко и скупо, но от этого еще страшнее. Ван Ю словно наяву видит, как она истекает кровью и мечется в лихорадке, как падают под предательскими ударами ее подруги, как сама она после выстрела мерзавца Ло Бён Су летит с обрыва, и как оказывается она потом в руках ильханидов. И король Корё все ниже опускает голову: ну ведь как чувствовал тогда, что не надо ее оставлять в Юани, вот чем он думал вообще, когда уезжал? Сам не уберег – и некого теперь винить. – Мне очень повезло, что наместник Байан и советник Талтал увидели меня и смогли выкупить, – ровно говорит она. – И не думайте о них плохо, ваше величество: меня приняли в этом доме как гостью. Я могла бы уйти, если бы захотела, но я сама решила остаться. – Это ведь Талтал, да? – глухо спрашивает король, и теперь уже Ки Нян отводит взгляд. – Советник дал мне возможность, о которой я и мечтать не могла, – чуть слышно отвечает она. – Этот человек стал моим учителем, и лучшего наставника во всей Юани не найти. А восхищение и благодарность – опасные чувства: иногда они заводят дальше, чем ожидаешь. – Если ты, – начинает Ван Ю, но голос изменяет ему, и, переведя дыхание, он пытается снова: – Если однажды ты захочешь вернуться… Просто скажи. Я все сделаю. – Мне некуда возвращаться, ваше величество, – со сдержанной горечью откликается Ки Нян. – Вы забыли уже, что взяли в жены племянницу Эль-Тэмура? Я понимаю, зачем вы это сделали, и ни в коем случае не осуждаю вас, но рядом с вами мне теперь места нет. – Она вам больше не подданная и не любовница, – говорит ему генерал на прощание, и в холодном низком голосе отчетливо звучит угроза. – А если вы начнете осложнять ей жизнь – будете иметь дело со мной. Ки Нян советник находит в библиотеке. Сразу отмечает следы слез на щеках и слегка покрасневшие глаза и спрашивает: возможно, ты хочешь отменить уроки на сегодня и побыть одна? Она чуть криво, но искренне улыбается и берет отложенную было кисть. – Прошлое, – говорит она, – нужно отпускать вовремя. Вечером Талтал отсылает ее служанку и сам помогает ей разобрать прическу: бережные пальцы снимают украшения, расплетают волосы. И Ки Нян закрывает глаза и тихо отвечает на так и не заданный вопрос: не думайте лишнего, наставник; я здесь – и не жалею об этом. *** Главное правило выживания во дворце – помнить, что у стен есть глаза и уши. Король Ван Ю знает об этом и молчит, но вот его люди не столь осторожны. В конце концов в их разговоре все-таки звучат имена, которые не следовало бы произносить, и не проходит и часа, как император выслушивает доклад одного из евнухов и медленно поднимается на ноги. – Уничтожу, – неожиданно спокойно произносит он. – Если это правда, весь их клан изведу до последнего человека. *** Вот оно и случилось, думает советник, когда его швыряют на колени перед ворвавшимся в ворота во главе отряда гвардейцев императором. Солдаты прекрасно знают его – и очень уважают, а потому, пусть со стороны и не заметно, обходятся с ним куда аккуратнее, чем могли бы. Но это, впрочем, утешает слабо, потому что его величество не просто зол – он в бешенстве: яростным огнем полыхают глаза, нервно кривятся губы, крепко сжимаются кулаки, дергая поводья и беспокоя ни в чем не повинного коня. Опасно, очень опасно – в другой ситуации это был бы интересный вызов генеральскому уму и знанию человеческой природы, но не теперь, когда на кону, похоже, оказывается судьба всего клана. Видимо, вздыхает про себя советник, все будет гораздо сложнее, чем он предполагал раньше… в живых бы вообще остаться после такого царственного внимания. – Где она? – цедит сквозь зубы император. – Отвечай немедленно, если не хочешь лишиться головы прямо здесь и сейчас! – Я не совсем понимаю, о чем речь, ваше величество, но если вы войдете в дом и объясните… – генерал чуть картинно оглядывает двор, полный стражи, гвардейцев и не успевших разбежаться слуг. – Я готов ответить на любые вопросы, но… Не при всех, может быть? Полный вежливого недоумения голос военного советника действует на правителя как пресловутое ведро холодной воды. Владыка поднебесной обводит взглядом людей вокруг и понимает: это же он только что едва не начал обсуждать свою личную жизнь в присутствии солдат, кухарок и метельщиков двора! Он спешивается и решительно шагает к дверям, жестом приказав генералу следовать за ним. Едва оказавшись в комнате для приема гостей, произносит нетерпеливо: ну так где она? Где Сон Нян, я тебя спрашиваю?! – А, вот вы о ком, – с легким удивлением откликается советник, – так бы сразу и сказали. Подождите немного, я сейчас приведу ее. Только, ваше величество, вы уж не пугайте ее своим гневом-то: она и так не совсем здорова после всего, что ей пришлось пережить. Наш лекарь делает все, что может, но… впрочем, вы сами увидите. – Он здесь, – коротко бросает Талтал, и Ки Нян быстрым плавным движением поднимается с места. Спешно вытаскивает украшенные самоцветами шпильки, стягивает волосы простой лентой: незачем привлекать внимание сразу. Правда, изменения в ее теле уже очевидны, но его величество никогда не был особенно внимательным: с него станется и вовсе ничего не заметить. – Злится? – выходя в коридор, одними губами спрашивает Ки Нян, и наставник чуть заметно кивает: не то слово! Хмыкнув, она наклоняет голову – и неуловимо меняется: опускаются плечи, тяжелеет походка, и даже лицо ее кажется вдруг бледным и осунувшимся. Весь ее облик дышит сдержанным, полным достоинства страданием: очень сильно разозленному императору – и то неловко будет ругать ее сейчас. И Талтал с трудом гасит совершенно неуместную улыбку: вот же лицедейка! Разговор с Ван Ю советник предоставил ей: это твои чувства и твое прошлое, сказал он тогда, ты должна разобраться с ними сама. С императором так не получится: он, судя по всему, считать себя прошлым не согласен категорически. На свое красноречие Ки Нян даже не надеется: за все время она так и не смогла убедить правителя, что не испытывает к нему никакой привязанности. Впрочем, думает она со вздохом, его это не слишком-то смущало: ребенку ведь не интересно, что там чувствует его любимая игрушка… Когда они с наставником входят в комнату, император очень знакомым движением срывается навстречу – разве что несчастный стул на этот раз все-таки падает. И Ки Нян тихо радуется, что пришла не одна: присутствие генерала хоть как-то сдерживает его величество. А то ж лицо у правителя такое, что и не поймешь: то ли он сейчас в объятия схватит, то ли затрещину отвесит, и оба варианта ей совсем не нравятся. А главное, с изумлением понимает она, император и впрямь ничего нового в ней не увидел. Потрясающая невнимательность! – Ты… – возмущенно выдыхает он. – Действительно живая! Где ж тебя носило-то столько времени?! И как ты могла, да как же ты посмела мне ничего не сообщить? Я чуть с ума не сошел, а ты!.. – Присядьте, прошу вас, ваше величество, – ровно отвечает Ки Нян, и от прохладной невозмутимости ее голоса император так теряется, что безропотно возвращает на место стул и тяжело опускается на него обратно. – Мне многое нужно рассказать вам. – Вы помните, что случилось с ее светлостью Пак Чи? – тихо спрашивает Ки Нян, и его величество стискивает зубы: помнит, и еще как! Сколько времени уже он живет с ненавистью в душе: и наказать императрицу невозможно, и простить немыслимо. – В тот день мне удалось скрыться от убийц. К несчастью, тогда же в горах проходил караван работорговцев, и я попалась им на глаза. Я была ранена и безоружна, поэтому отбиться не смогла. Она замолкает и прикусывает губу, отчего ее лицо кажется трогательно ранимым, и гнев императора гаснет, как залитый водой костер. Гордая и непокорная Сон Нян во власти подобных людей – это хуже ночного кошмара, и думать о том, что с ней могли там сделать, императору не хочется совсем. – Мы с наместником нашли ее случайно, – продолжает рассказ военный советник. – Работорговцы привели очередную партию невольников на продажу, мы столкнулись с ними на улице и увидели Сон Нян. Бросить ее без помощи было бы несправедливо, так что мы выкупили ее и забрали сюда. – Почему вы мне не сказали? – чуть слышно произносит император. Обида в его сердце спорит с благодарностью: да, скрыли и промолчали… но ведь и правда спасли же. – Но мы же знали, что канцлер отдал ее королю Корё, – с недоумением откликается генерал. – Можно было бы ему сообщить, но Ван Ю нам не правитель, и оказывать ему услуги мы не обязаны. Зато перед Сон Нян мы в долгу за помощь во время истории с фальшивой смертью канцлера, так почему бы не позволить ей жить в этом доме, раз уж она сама так захотела? И добавляет со вздохом: с ней очень плохо обращались там, ваше величество. Ей до сих пор требуется помощь лекаря, вот мы и решили: пусть остается здесь и восстанавливает здоровье. Разве мы поступили неверно? – Ну а ты? – обратившись уже к Ки Нян, хмуро спрашивает император. – Неужели не понимала, как больно мне было думать, что ты погибла вместе со всеми? Почему ты не вернулась? – Я ведь не просто побывала в чужих руках, – отвечает Ки Нян, и взгляд ее наполняется на миг яростной темнотой. – Это здесь на женщину, которую привез хозяин дома, никто не осмелится посмотреть косо, хоть она десяток детей роди. А кем меня – беременную не от императора – будут считать во дворце? Падшей и потерявшей честь? Владыка поднебесной, думает советник Талтал, выглядит сейчас так, словно это самое небо обрушилось ему на голову. Трясущиеся пальцы, белое как снег лицо – и совершенно больные и безумные глаза. Жалкое зрелище… было бы, но императорская истерика – это слишком опасно, чтобы вызывать жалость. Хотя понять его можно, конечно: так долго он желал эту женщину, а досталась она совсем не ему. Нельзя, никак нельзя допустить, чтобы его величество все узнал, не то останется Корё без короля, а Юань – без военного советника. И если судьба Ван Ю не слишком-то волнует генерала, то собственную голову хотелось бы сохранить. А потому в ответ на кое-как произнесенный срывающимся голосом вопрос «К-кто?!» Талтал склоняется ближе, упирается ладонями в стол и с непочтительной решимостью смотрит прямо в глаза взбешенному правителю. – Не беспокойтесь, ваше величество, – медленно и веско говорит генерал, – этот человек никому и ничего не расскажет. – Хорошо… – с трудом произносит император. – Так правильно, да… Переводит дыхание и с новым негодованием набрасывается на Ки Нян: видишь?! Видишь теперь, к чему привела твоя самостоятельность?! Пока я за тобой присматривал – ничего плохого с тобой не случалось, а стоило тебе уйти к Ван Ю, так сразу началось какое-то безобразие! Да уж конечно, думает она и скрывает ответную злость под ресницами, от этого «ничего» в исполнении Тан Киши до сих пор шрамы не сошли. Запытал бы в тюрьме до смерти, если бы король Корё не выпросил ее свободу у канцлера, но разве ж вам, императорское величество, приятна такая правда? Век бы вас не видеть, с присмотром вашим вместе… – Я все равно заберу тебя во дворец, – решительно заявляет император, и Ки Нян стискивает зубы: не вмешиваться, только не сейчас. – Там ты будешь со мной и в безопасности, собирайся. – Беременную от постороннего мужчины наложницу-то? – с вежливым изумлением интересуется советник. – Но… ваше величество, ее же там убьют сразу, чтобы императорскую семью не позорила. Не простит вам императрица такого унижения, а старший брат ей с удовольствием во всем поможет. Они так жестоко расправились с ее светлостью Пак Чи, неужели вы хотите повторения ситуации? Состязаться с советником Талталом в искусстве сплетения слов – затея безнадежная: и хотелось бы императору поспорить, но возразить-то нечего. Императрица и впрямь не простит, а за ее спиной по-прежнему стоит во всей чудовищной силе клан канцлера, и пожелай эта женщина голову Сон Нян на блюде – принесут ведь немедленно и с почтением. – В этом доме ей не причинят вреда, ваше величество, – а вот теперь советник говорит мягко и успокаивающе, и император невольно поддается убедительности его голоса: расслабляет плечи, разжимает побелевшие от усилия кулаки. – Пусть родит спокойно, а о ребенке позабочусь я, чтобы не было лишних проблем. Во дворце ему точно не место, вы же понимаете… – И что ты собираешься сделать с… – его величество осекается, не желая вслух произносить неприятное, и договаривает скомканно: – Ну, куда ты денешь-то? Ки Нян по-прежнему молчит, не поднимая взгляда: ногти ее после этих слов впиваются в ладони так, что рискуют добавить ей шрамов, но боль помогает сдержаться. Наставник сам ведет игру, не следует ему мешать. – От одного младенца клан не обеднеет, – пожимает плечами генерал, – поручу пока слугам, а потом или в стражники, если мальчик, или наложницей в приличную семью, если девочка. – Да, я… понимаю, – чуть нервно кивает его величество. – Ты прав, наверное… так будет лучше. И, подавшись к Ки Нян, спрашивает с непритворной заботой, от которой мороз по коже еще сильнее, чем от его же ярости: к тебе точно хорошо здесь относятся? Не обижает никто? – Наместник принял меня как родственницу, – подняв голову, отвечает Ки Нян, и лицо ее светится тихой безмятежностью. – По его приказу обо мне заботятся, и я смогу мирно провести здесь остаток срока и благополучно разрешиться от бремени. Господин Байан преданно служит вам, так доверьтесь ему и в этом, как уже доверилась я. *** – Я совершил ошибку, – остановившись за ее спиной, негромко говорит генерал. – Недооценил стремление императора вернуть тебя. Я знал, конечно, что он очень не хотел отпускать тебя из дворца, но совсем не предполагал, что до сих пор все настолько серьезно. Он даже гвардейцев оставил за домом следить: мы насчитали шестерых, но их может быть и больше. – Не вините себя, – качает головой Ки Нян и чуть отклоняется назад, привычно доверяясь его рукам. – Я знаю его величество лучше, чем вы, и то не ожидала. Так много времени прошло, новых жен полный гарем – и надо же… – Ты умница, – помолчав, тихо добавляет советник. – Я опасался, что ты не сдержишься и выскажешь его величеству все, что думаешь, но ты отлично подыграла мне. Спасибо. – Это вам спасибо, наставник, – со вздохом отвечает она. – Без вас бы я сегодня не справилась. Она понимает, за что именно благодарит ее советник: заподозри его величество правду – и одним Талталом дело не ограничилось бы. Это перед Эль-Тэмуром император и голоса не повысит, а вот уничтожить тех, кто провинился перед ним лично и не обладает защитой канцлера, да как бы еще и не вместе со всеми родственниками – на это императорской власти очень даже хватит. И значит, ей теперь даже сбежать нельзя: эти люди спасли ее от страшной участи, и обречь их на гибель от руки разъяренного правителя – поистине черная неблагодарность. – А ведь когда-то я сказал, что ни в коем случае не доверю тебе жизнь нашего клана, – задумчиво усмехнувшись, произносит Талтал словно в подтверждение ее мыслям. И Ки Нян, прикрыв глаза, возвращает усмешку: небеса любят пошутить, правда? *** Этим вечером Ки Нян засыпает быстро, но Талтал еще долго лежит без сна, вслушиваясь в ее ровное дыхание. Снова и снова вспоминает разговор с императором, и ощущение захлопнувшейся ловушки давит тяжелее каменной плиты. Сближение с бывшей императорской наложницей – вот где самая большая и самая опасная его ошибка, она уже лишила его душевного покоя и может стоить жизни им обоим, потому что не отдать эту женщину правителю нельзя, а отдать – невыносимо. Он вглядывается в ее непривычно беззащитное во сне лицо и думает: даже зная заранее, к чему это приведет, он все равно поступил бы так же. На следующее утро он уже спокоен и собран. Он сейчас похож, думает Ки Нян, на идеального военачальника из учения Сунь Цзы: непроницаем, словно затянутое тучами небо. Мы получили отсрочку, говорит он, но император не отступится. Лучшее, что можно сделать, – это подготовить тебя к жизни во дворце так, чтобы ты смогла выжить в этом змеином клубке и добиться своей цели. Что знаю, я расскажу тебе сам, для остального – тоже найдем, кого спросить. Раньше она считала, что Талтал – довольно строгий наставник. Ну уж нет, думает Ки Нян теперь: он не строгий, он – просто безжалостный. Дни летят непозволительно быстро, и советник нещадно гоняет ее по вопросам из истории правящей семьи и дворцового этикета, требует запомнить всех мало-мальски влиятельных чиновников: кто, где, в какой должности, с кем в родстве или союзе, а с кем, напротив, враждует. Однажды он вообще приводит к ней лекаря, и тот, поклонившись, говорит: госпожа, мне приказано научить вас распознавать яды. А ты думала, насмешливо интересуется генерал, тебе это не понадобится? Очень зря. И Ки Нян деловито исписывает страницу за страницей – особенности, признаки отравления, быстрые противоядия, – а потом учит все наизусть: не везти же эту книгу тайного отравителя с собой во дворец? Время от времени советник посещает императорскую резиденцию: возвращается внешне спокойный, разве что чуть неразговорчивей обычного. Кто посторонний и не заметил бы ничего, но Ки Нян-то видит и мрачно прищуренные глаза, и резкие складки возле губ. И хоть ты всю голову сломай, а иного решения найти не получается, и ее наставник откровенно злится – но молчит. Все, что она может сделать, – это задержаться у него за спиной, пройтись по плечам чуткими сильными пальцами, разгоняя злую усталость. И тогда Талтал, по-прежнему не говоря ни слова, прислоняется к ней затылком и закрывает глаза. – Во дворце тебя ждет настоящая война, – говорит он ей после очередной аудиенции. – Друзей там нет и не будет, а самый верный слуга может совершить ошибку или просто не выдержать пыток. Тебе придется лгать ежеминутно и все время помнить, кого и в чем ты обманула; вся твоя жизнь превратится в одну большую ложь. Ты уверена, что выдержишь это? – А нет другого выхода, – отвечает она, и жесткие нотки в ее голосе напоминают генералу: это ведь все та же Сон Нян, которая не один год командовала отрядом контрабандистов. Именно отрядом, да: дисциплина там поддерживалась практически военная. – Все это время вы были для меня защитой, теперь моя очередь. Война – это путь обмана, наставник, вы же помните; если правда обо мне поставит весь ваш клан под удар – тем хуже для этой правды. И добавляет, тихо и твердо: я не предам вас, наставник. Никогда. *** Рожать в первый раз всегда страшно, потому что не знаешь, как это будет; во второй – страшно не меньше, потому что знаешь. Впрочем, сегодня она запрещает себе воспоминания: незачем лишний раз тревожить призраков из прошлого. Да и нет им здесь места сейчас, потому что самые сложные часы рядом с ней к удивлению всего дома проводит Талтал. Наставник верен себе: невозмутимо, как на уроке, он подкидывает ей логические задачки из трактата какого-то знаменитого ученого мужа – и как там зовут этого, без всяческих сомнений, достойного автора, Ки Нян запомнить даже не пытается. Продышавшись, она называет вслух очередной ответ и думает: а ведь помогает! Когда голова занята, даже боль терпеть легче. Повитухи смотрят на них обоих с легким ужасом в глазах, но вмешаться не пытаются, да и зачем, если дело все равно движется как надо? Только под конец уже, почтительно кланяясь, они просят с робкой настойчивостью: господин, вы бы это, вышли из покоев, не надо бы мужчине смотреть... Коснувшись губами ее покрытого испариной лба, Талтал выходит за дверь – ненадолго, впрочем: очень скоро его зовут обратно и торжественно вручают оглушительно вопящую крошечную девочку. Хорошо, что это девочка, негромко говорит советник, и Ки Нян читает в его глазах недосказанное: дочь, рожденная от наложницы, едва ли всерьез заинтересует кого-то и в клане, и за его пределами. А отсутствие интереса в их случае равно безопасности, и Ки Нян согласно опускает ресницы: да, это хорошо. *** Когда через шесть недель генерал приходит к ней после визита во дворец, Ки Нян хватает одного взгляда, чтобы понять: вот оно. Она не спрашивает, что именно сказал император – она же и так это знает, – и задает только один вопрос: когда? И слышит в ответ камнем упавшее слово: послезавтра. – Госпожа Ки Нян уже почти совсем здорова, – старый лекарь склоняется в низком поклоне, пряча улыбку. – Укрепляющий настой я ей все-таки приготовлю, но и сейчас состояние госпожи не внушает тревоги. – Прекрасно, – ровно отвечает советник, – но когда вы выйдете из этой комнаты, то скажете совсем другое. Вы будете опечалены, потому что госпоже внезапно стало намного хуже, и невзначай поделитесь с кем-нибудь, что посоветовали отвезти ее в монастырь, чтобы вознести там молитвы за ее скорейшее выздоровление. – Как прикажете, господин, – в невозмутимости этот лекарь, похоже, легко сумеет поспорить с самим Талталом. – Полагаю, вы сейчас предложите мне посетить родственников в какой-нибудь отдаленной провинции? – Приятно иметь дело с умным человеком, – краем губ усмехается генерал и берет со стола небольшой сверток: – Это вам на дорожные расходы. – Благодарю вас, господин. – Старик почтительнейше принимает в ладони плату за понятливость. – Мой сын с женой и детьми живет в Гуанси, путь туда неблизкий, и я давно их не видел. Вы милостиво позволили мне отлучиться, чтобы навестить их, и радость моя не знает границ. Мы выезжаем в монастырь Ганье завтра же, говорит советник Талтал управляющему, к утру все должно быть готово. Собраться в дорогу за полдня непросто, но слуги в доме Байана отлично выучены и с задачей справляются. И хотя обсуждать господские дела громко никто не осмелится, но все, от служанок на кухне до солдат в казарме, обеспокоены: как же так, ведь еще вчера с госпожой Ки Нян было все хорошо! Начальник стражи втайне хмурится: он помнит, как вломился в их ворота император, и кто такая «она», которую требовал немедленно предъявить его величество, старый воин догадывается, но… хочешь сохранить голову – держи язык за зубами, и он сам отбирает стражников для сопровождения: из тех, кто не имеет привычки болтать лишнего. Мало ли что. Вечером советник приносит украшенную изящной резьбой шкатулку. Здесь есть двойное дно, объясняет он, и открыть его случайно нельзя, нужна строгая последовательность действий. Ки Нян старательно запоминает: здесь нажать, там повернуть, потом надавить еще в двух местах одновременно. А правда, хитро сделано: если не знаешь – никогда не найдешь. И потайное отделение оказывается не пустым. – В свертке смесь волчеягодника с солодкой, – говорит Талтал, и на лице его на миг чуть резче обозначаются скулы. – Если понадобится, добавь щепотку в еду или питье как можно раньше. Они не обсуждали это ни разу, но – смешно было бы надеяться, что император не захочет от нее того служения, на которое должна быть готова каждая дворцовая наложница. И хотя Ки Нян полна решимости избегать царственного внимания как можно дольше, чудес все-таки не бывает, а потому спрятанное под фальшивым дном средство ей рано или поздно пригодится. И она молча кивает и думает: как же ему это должно быть больно – говорить с ней о таком сейчас. – Во флаконе – средство, которое поможет тебе быстрее восстановиться, – объясняет советник дальше, легко притрагиваясь к темному стеклу. – Принимай по две капли на ночь, как закончится – скажи мне, я принесу еще. – Я все поняла, – тихо отвечает она и, шагнув к нему, прислоняется лбом к его плечу. – Спасибо, наставник. Пару мгновений он все-таки сдерживается – но потом, резко выдохнув, подхватывает ее на руки. И шелк покрывала сминается двумя телами, и отлетают куда-то в сторону выдернутые быстрыми пальцами из ее волос заколки, и Талтал целует ее – глубоко и жарко, так, как не позволял себе уже несколько месяцев. И Ки Нян, ахнув, обнимает его за шею, прижимается тесно, запрокидывает голову, подставляя его губам тонкое горло с неистово бьющейся жилкой. – Нам же нельзя, – шепчет она, плавясь под его поцелуями. – А если я опять?.. – Нам нельзя, - соглашается он, распуская тесемки на ее нижнем платье, – но тебе можно. Позже, отдышавшись, Ки Нян сама тянется к завязкам на его одежде. – Так нельзя же, – заламывает бровь Талтал, но темный шальной взгляд выдает его с головой: – А вдруг ты опять? – Совершенно недопустимо, – улыбается она, распахивая нательный халат у него на груди и прижимаясь ладонями к разгоряченной коже. – Но вы же многому научили меня, наставник, так что вам – тоже можно… *** На сей раз уже ей никак не спится, и Ки Нян лежит и перебирает воспоминания. Если так подумать, это место – первое за много лет, где она почувствовала себя дома. Конечно, главный хозяин тут – наместник Байан, а не его племянник, но приехавшие сюда из столицы стражники и слуги давно знают генерала и очень его уважают. Потому, наверное, они и женщину его с самого начала принимают радушно. И хотя помнят, конечно, что в ворота она не из паланкина по ковру вошла, а все равно молодой госпожой называют. Когда это звучит впервые, Ки Нян едва не пытается поправить – она ведь не жена советнику! – но успевает заметить легкую улыбку наставника и останавливается. И правда: зачем спорить с тем, что всех устраивает? Ки Нян даже слышит как-то раз случайно, как одна из тетушек-служанок наставляет своих младших помощниц: смотрите мне, чтоб с почтением подходили. Сами ж видите, как нам повезло: прислугу и солдат не обижает, капризами не донимает, хозяйство вести не мешает, дитя вот господину родила благополучно – и он доволен, ясно же. А уж кто там молодая госпожа и откуда – то не нашего ума дело! Спокойная женская жизнь, с усмешкой думает Ки Нян. Пора бы ей запомнить, в конце-то концов: не с ее везением на такое рассчитывать. Утром Талтал на руках относит ее в паланкин. Прикрыв глаза, Ки Нян из-под ресниц разглядывает собравшихся во дворе слуг и стражников, и от искренней тревоги на их лицах ей становится стыдно. Легко обманывать врага, и совесть потом не мучает, но лгать добрым и честным людям – вот это неприятно, да. И, увы, необходимо: в ее болезнь должны поверить все. И ведь верят. Головами качают, шепчутся между собой: ну надо же, беда-то какая… Пусть уж сжалятся небеса да позволят молодой госпоже поскорее выздороветь! Их караван движется медленно – негоже ведь мучить госпожу спешкой и тряской, – и генерал намеренно рассчитывает так, чтоб к вечеру добраться до постоялого двора. И там как-то очень удачно находятся свободные комнаты, и господин советник даже щедр настолько, что отдает одну из них служанке. Сегодня вечером ты не понадобишься, говорит он ей, и девчушка прячет понимающую улыбку. Все давно уже сказано между ними, а если что забыто – так впереди еще бесконечные дни для разговоров, тайных и явных; для хитрых планов и запутанных интриг. А вот ночей больше не будет: эта – последняя, и тратить ее на слова – излишнее расточительство. Глаза в глаза, ладонь к ладони – и все остальное пусть ждет до завтра… жаль, рассвет приходит слишком рано. Что поделать: коротки летние ночи. Утром господин военный советник спускается в общий зал один, кивает поднявшимся для приветствия солдатам. – Сегодня ночью госпожа умерла во сне, – ровно произносит он. – Возвращайтесь и доложите наместнику, здесь я сам обо всем позабочусь. Охнув, служанка роняет кружку – и та катится по полу, расплескивая чай на истоптанные доски. Девчушка лепечет что-то про подготовку госпожи к последнему обряду, но генерал бросает резкое «нет», и она осекается на полуслове. – Вы отправляетесь немедленно, – говорит советник, – а я вернусь позже, когда все тут закончу. Два верных помощника смотрят задумчиво: они знают, что их командир не причинил бы вреда своей женщине, но и в совпадения они не верят, а значит… Значит – нечего и рассуждать о том, что их не касается. И оба воина коротко склоняют головы, когда советник, смерив понимающим взглядом не в меру догадливых подчиненных, приказывает им: уводите людей. Генерал стоит на пороге, провожая караван: солдаты уходят хмурые, служанка так и вовсе, не таясь, всхлипывает. А ведь они успели привязаться к молодой госпоже, понимает советник, и мысль эта причиняет боль. Формально, казалось бы – простая наложница, но как-то незаметно все приняли ее как старшую женщину дома. И если бы, с прорвавшейся злостью думает Талтал, кое-кто лучше умел держать свои ценные мысли при себе… Впрочем, не надо об этом сейчас, совсем не надо. В комнату он возвращается один. Ки Нян уже успела переодеться, но и в темном дорожном платье она хороша настолько, что даже дышать при виде нее – и то трудно. Советник подходит к ней: совсем близко, но уже не позволяя себе прикоснуться. – Любого другого я бы просто убил, – негромко говорит ей Талтал. Лицо его непроницаемо, а голос тих и спокоен, зато кулаки сжимаются так, что белеют костяшки пальцев, и смотреть на него сейчас – страшно. Вздохнув, Ки Нян берет его руки в свои, привычно удивляясь, насколько маленькими кажутся ее ладони рядом с его. – Да убить-то можно, несложно даже, – с нехорошей задумчивостью в голосе роняет она. – Но зачем делать такой подарок канцлеру? И еще за это казнят не только вас и меня, они же полностью ваш клан вырежут. А что сделают со всеми выходцами из Корё, я даже думать не хочу. За жизни стольких людей моя свобода – не такая уж высокая плата, наставник. Они выезжают в сторону Дайду, и за первым же поворотом их встречает отряд императорских гвардейцев с запасной лошадью. Знакомые все лица, чуть слышно хмыкает советник, узнав тех, кто все это время караулил их дом. – Нам приказано сопроводить вас во дворец, – покосившись на закрытое плотным шарфом лицо Ки Нян, почтительно сообщает командир. – Леса вокруг не всегда безопасны. – Вы можете следовать за нами, – невозмутимо кивает в ответ генерал. *** У дворцовых ворот гвардейцы прощаются с ними: приказ уже выполнен, а генерал столько раз бывал здесь, что дальше и без них точно не заблудится. Советник и его ученица оставляют поводья подбежавшим слугам и пешком идут к лестнице: медленно, словно желая оттянуть неизбежное. И с каждым шагом императорская резиденция неотвратимо приближается, тянется ввысь, заслоняя небо. У первых ступеней Талтал останавливается, смотрит в глаза Ки Нян: как только ты войдешь во дворец, дороги назад не будет, ты ведь понимаешь? Ответный взгляд, открытый и твердый: этой дороги уже нет, наставник. И тогда генерал впервые преклоняет колено перед ней. – С этого дня, госпожа, у вас начинается очень долгая битва, – негромко говорит он, и непроизнесенное «я буду рядом с вами» повисает в воздухе. – Заждалась уже, – голос ее звенит боевой сталью, и на миг советник чувствует невольную жалость к императорскому двору. Она из Корё, и она опасна, вспоминает он свои собственные слова, сказанные когда-то наместнику Байану. И сегодня, как никогда, он чувствует, что был прав: с ее появлением во дворце рано или поздно разразится буря. И кто знает, чем это все закончится: победу можно предвидеть, но нельзя гарантировать. С самого утра император приводит в отчаяние евнухов и охрану. Едва ли не с рассветом его величество уносится в дворцовый сад и который час уже торопливо ходит там кругами, даже от завтрака отказался, ну что ж такое-то! Впрочем, ответ на эту загадку в конце концов становится понятен: на очередной дорожке навстречу правителю выходит господин военный советник. Да не один: следом за ним появляется женщина, которую прекрасно помнит императорская свита. И на лицах приближенных немедленно расцветают откровенно ехидные ухмылки: ах, вот оно что… Кажется, в ближайшее время во дворце станет беспокойно – и очень интересно! Они подходят ближе, и генерал замирает на шаг раньше, резко склонив голову. Ки Нян приветствует правителя положенным образом, а когда выпрямляется – лицо ее безмятежно, и легкая вежливая полуулыбка играет на ее губах. Император счастлив. Он сияет, как влюбленный мальчишка: какая там страна, какая верховная власть – да кому это интересно вообще?! Главное, что Нян Ин вернулась во дворец и теперь наконец-то будет – его. И он совсем не замечает, как эта женщина и тенью застывший за ее плечом мужчина смотрят на него с одинаковой темнотой в глазах.