***
В этот особенный день, незадолго до Хэллоуина, звуки ненастья за окном и перелистывания страниц — единственные в комнате. Весь день Познер нехарактерно молчалив. Если Скриппс втайне и признает, что немного обеспокоен, то не собирается давить на Познера, предпочитая, чтобы тот сам рассказал, если захочет. Хотя и пытается показать, что ему не все равно: позволяет Познеру поставить кассету The Cure, хотя Скриппсу они мешают сосредоточиться и лично он терпеть не может Роберта Смита. Поз даже не заграбастал себе «деток»⁴. Кажется, сегодня он более заинтересован в пожевывании огрызка собственного карандаша. Краем глаза Скриппс наблюдает, как тот занимается. — Я рассказал Ирвину, — в конце концов, произносит Познер, — полагаю, это можно зачесть за каминг-аут. Такого Скриппс не ожидал. — А тебе нужно делать каминг-аут, Поз? Познер обиженно хмурится, и Скриппс спешит пояснить: — То есть ты рассказал мне, публично объявил о своей вечной любви к Дейкину, и все сообразили, что к чему. — Кроме родителей, — бормочет Познер. Скриппс понятия не имеет, что сказать на это, так как знает, что они уже не молоды и религиозные, знает также, что Поз не скажет им, потому что они не поймут, а стремление друга пощадить их чувства всегда будет стоять на первом месте перед его желаниями. Скриппс не уверен, восхищается ли он храбростью Познера или больше жалеет его. — Что он сказал? — вместо этого спрашивает он. — Он не был очень уж полезен. Не дал мне никаких ответов и вообще ничего особо не сказал. Я так понял, что ему было очень неловко. Странно, я думал, он-то как раз поймет. — Может, и понимает. Может, в этом и проблема. — Ты о чем? — Может, он не хочет, чтобы кто-то знал. — Наверно. Дейкин на днях нещадно подкалывал его. Отчего-то Скриппсу хочется оправдать другого своего лучшего друга, хотя тот и задница, которая этого не заслуживает. — Ну, не только Дейкин. — Я не дразнил! — восклицает Поз, и от усердной попытки доказать свою невиновность его голос повышается на октаву. — Но ты смеялся. — Ну да… А ты разве нет? — Чуть штаны не обоссал. — Но не из-за того, что он гей, а потому что он сам себя выдал, а Дейкин вышел сухим из воды. — Ага, — соглашается Скриппс, чувствуя вину за то, что иногда он так легко все прощает Дейкину. — Однажды это могу быть и я, — вздыхает Познер, — стать объектом насмешек для молодежи из-за моей ориентации. — Да не драматизируй ты так. А что? Ты теперь собираешься податься в учителя? — Я не знаю, чем хочу заниматься. Но это вариант. Возможно, будет не так и ужасно.***
В Ночь костров⁵ Познер остается на ужин, и они наблюдают за фейерверком из окна спальни Скриппса. Оба стоят в темноте, прижавшись друг к другу, чтобы получше разглядеть огни среди вершин сосен, укрывающих сад от соседей. Оба стоят там, где одна из вершин короче остальных. Не в первый раз Скриппс замечает, что от Познера пахнет мятным шампунем. Грохот последнего взрыва отдается об оконную раму и приносит с собой сквозняк, и Познер вздрагивает. — Красиво было, но теперь меня грузит, что мы зря потеряли те десять минут, — произносит Скриппс, включая свет. — Давай наверстывать. — Становится уж совсем слишком, когда ты не можешь позволить себе и десять бесполезных минут в день, — соглашается Познер, потирая голову от явно непрекращающейся боли. — Не падай духом, нытик! Все не так уж и плохо. —Тебе легко говорить, — дуется Познер. — Ну что мне тогда сделать? — Не знаю. Все, что я хочу, чтобы кто-то обнял меня и сказал, что все будет хорошо. — Ну и что ты раньше не сказал? Иди сюда. — Скриппс обхватывает плечи друга и неловко, одной рукой сжимает. — Все будет хорошо, Поз! Я обещаю, — говорит он ему, тайком вдыхая еще больше мятного аромата. — Спасибо, — Познер освобождается и возвращается на свое место у изножья кровати к ожидающему его эссе. — Да не за что, — бормочет Скриппс, чувствуя, как розовеют кончики ушей. — Вот только я имел в виду кого-то, кто был бы безнадежно в меня влюблен. —То есть Дейкина. Не смотря на него, Поз кивает. — Я ценю, но это не одно и то же. — Небось нет. Но я сделал все, что мог, — бурчит Скриппс, отворачиваясь к своему эссе. — Скриппси, мне правда лучше! И в случае, если тебя это волнует, я не влюблен в тебя, так что не стоит переживать. — Отлично, — выходит более ворчливо, чем он хочет. Тем не менее, Познер, кажется, решает, что Скриппс уже вернулся к проверке своего эссе, и прекращает болтать, так что эффект получается таким же. Минут через десять Познер закрывает свой учебник. — Вообще-то, думаю, мне пора возвращаться домой. Я не могу здесь сосредоточиться и этим никак тебе не помогаю. Шариковой ручкой он указывает на полузаконченное эссе Скриппса. Конечно, он прав, но при мысли, что Познер уйдет, парню становится как-то пусто. — Оставайся. Я все равно буду корпеть над ним всю ночь. — Спасибо, но я лучше пойду. Дорога домой прочистит мне мозги. — Будь осторожен, — Скриппс едва сдерживается, чтобы не оглядеть с беспокойством мокрые от дождя улицы и не стать похожим на маму Познера. Вместо этого он, не двигаясь и не моргая, пялится на размытые синие чернила. Это лучшее, что он пока может предложить Ирвину.***
По правде говоря, Скриппс не думает о сексе так уж много, и его это тревожит. В той или иной форме Дейкин не затыкается о нем. Познер о сексе упоминает не часто, но подтекст сквозит во всем: в его одиночестве, одержимости Дейкином, отчаянном желании избавиться от удушающего влияния Шеффилда, его родителей и бремени их ожиданий. Все больше мыслей Скриппса (и страниц в дневнике) занято удивлением, почему он о сексе не думает. Когда он в сотый раз за неделю размышляет над этим, приходит Поз и бросает пакет на кровать в качестве приветствия. Захлопнув дневник, Скриппс быстро запихивает его под подушку. Если бы это вдруг внезапно вошел Дейкин, Скриппс бы уже выслушивал, как его собственные мысли зачитывают вслух (скорее всего, его младшей сестренке), но Познер даже не спрашивает. Пока он роется в пакете, Поз занят вытаскиванием книг из рюкзака. — «Фиалки»⁶? — смеется Скриппс. — Мне нравятся «фиалки». — Ты что, старушенция? — Ага, я — старушка, — закатывает глаза Поз. — И я купил тебе «сердечки»⁷. Скриппс улыбается, как он сам подозревает, немного глупо. — Еще могу поделиться маршмеллоу. — Ты часто думаешь о сексе? — спрашивает Скриппс, разворачивая пакет с маршмеллоу. Познер садится и, склонив голову на одну сторону, обдумывает вопрос. — Я много думаю о сексе с Дейкином, да. Воображаю, как он целуется. В общем-то, возможно, я просто думаю о Дейкине. О нем я думаю постоянно: как только остаюсь один, когда завтракаю, занимаюсь работой по дому, собираюсь спать — всегда. Я представляю, чем он занят, гадаю, делаем ли мы что-то одинаково и одновременно, только не рядом друг с другом. Первое, о чем я вспоминаю, когда посыпаюсь: интересно, о чем думает Дейкин. — Честно говоря, считаю, тебе лучше об этом не знать, Поз, — подчеркнуто медленно тянет Скриппс, жалея, что вообще решил спросить. — Я серьезно! Это занимает все время! Я едва справляюсь! — Это пройдет, рано или поздно. Ты не можешь сохранить эти чувства навечно, иначе будешь совсем замученным. — Я и так замученный. — Я не так уж много думаю об этом. Считаешь, дело именно во мне? — Я думаю, что ты еще не нашел правильного человека. Когда найдешь, у тебя в голове будет самая настоящая помойка, уж поверь мне. — Не уверен. — А я уверен. Сколько у тебя может быть сил для всяких грязных фантазий, если ты и так в романтических отношениях с Богом. Пока работы Микеланджело кажутся самыми волнующими. Скриппс согласно смеется, но он не убежден. — Не думаю, что с тобой что-то не так, Скриппси, — искренне улыбается Познер. Желудок Скриппса странно дергается, и он откладывает маршмеллоу в сторону, думая, что и так съел слишком много. Поздно ночью, гораздо позднее, чем он должен уже заснуть, Скриппс имеет сам с собой серьезный разговор (конечно, через дневник). Он говорит себе, что ревновать — неправильно. Неправильно желать Поза. Он пишет это заглавными буквами и для верности дважды подчеркивает. Неправильно утаивать что-то от своего друга. Но признаться будет только хуже, — спорит сам с собой он. Это будет жестоко, потому что он не хочет Поза, не в этом смысле, он просто не хочет, чтобы Познер хотел кого-то еще. «Хорошо быть нужным, — пишет он, — но я хотел бы быть кем-то, кроме чертова пассивного слушателя. Короче говоря, эгоизм — это синоним любви».***
Две недели спустя Познер на грани слез возникает на пороге Скриппса после почти провальной (для Познера, по крайней мере) поездки в аббатство Фаунтинс. — Я думал, у тебя сегодня днем встреча с Гектором, — говорит Скриппс, жестом приглашая Познера войти. — Была. Он рано меня отпустил. — Почему? Что-то не так? — Да! Дейкин теперь на меня даже не смотрит, и я останусь один на всю жизнь, пока не помру девственником. — И все? На секундочку я забеспокоился… Познер насупливается. — Поднимайся, поможешь мне с той фигней для Ирвина. — Даже думать не хочу об Ирвине, — пыхтит Познер, поднимаясь по лестнице. Никаких сладостей нет, потому что мама Скриппса не стала их покупать. («Они испортят тебе зубы!»), а Познер не собирался приходить. Вместо этого межу ними на одеяле лежит тарелка лепешек из кладовки миссис Скриппс. — Понятия не имею, где он находит время. У меня едва хватает, чтобы раз в неделю сходить в церковь, — успокаивает его Скриппс, уплетая лепешку с джемом. — Я даже не помню, когда в последний раз читал книгу ради удовольствия. И как только Дейкин успевает вести «охмурение» на два фронта и иметь кризис сексуальной идентификации?! — Ты правда думаешь, что он у него есть? — Познер садится прямее, его глаза становятся не такими грустными и наполняются странным блеском. — Это, скорее, антикризис сексуальной идентификации. Что-то происходит, но сомневаюсь, что он замечает, и я буду в шоке, если, когда он со всем разберется, это станет его беспокоить. После такого разговора Поз заметно приободряется и даже напевает какие-то случайные мотивы на протяжении всего их спонтанного учебного занятия. После его ухода Скриппс без причины огрызается на маму и идет спать виноватым вдвойне.***
— Поверить не могу, что Дейкин сказал такое, — бурчит Познер, лежа на полу спальни Скриппса и возмущенно глядя в потолок. — Он же знает о моем дедушке. — Если от этого тебе станет легче, он сделал так, только лишь бы пофлиртовать с Ирвином. — Не станет, — куксится Познер. — Ты правда называешь это флиртом? — секунду спустя спрашивает он, приподнимаясь на локтях и переворачиваясь, чтобы искоса взглянуть на Скриппса. Скриппс кивает, не испытывая радости от своей правоты. — И что он только в нем видит? — кипит от злости Познер, снова шлепаясь на пол. Скриппс даже не спрашивает, кого Поз имеет в виду в этот раз. Ответ всегда один и тот же. — Без понятия. — Когда я поступлю в Оксфорд, обещай мне, что не дашь мне больше столько сохнуть по Дейкину. Это обещание Скриппс готов дать с легкостью. — При каждом упоминании о нем, буду заставлять тебя покупать мне выпить. — Ты же не пьешь. — Собираюсь начать. Да ладно тебе, давай уже покончим с одами любви к Гитлеру, чтобы мы смогли убраться отсюда. Той ночью Скриппс идет спать с надеждой, что такой сдвиг в отношении Поза ознаменует собой поворотный момент. В первый раз он слышит от Познера что-то, что свидетельствует о его искреннем желании покончить с Дейкином. Запись в его дневнике в ту ночь: «Пусть и дальше так будет». Конечно, без толку. Через неделю Познер усиленно старается, чтобы его голос звучал «гармонично», и снова страдает по слащавому мудиле. — Почему я ему не нравлюсь? — причитает Познер однажды, пока они на велосипедах медленно едут домой. — Да нравишься ты ему, Поз! — Не в том смысле, что мне нужно! — хмурится Познер. — И вовсе не нравлюсь. — Нравишься, Поз. Он просто придурок, — вздыхает Скриппс, подъезжая к остановке, и прислоняет велик к стене у входа в кондитерскую. — Чего хочешь? Моя очередь покупать. — Около тонны всего подряд, пожалуй, только без «молочных бутылочек»⁸. Прислонившись к стене, Познер ждет на улице. — Он хоть немного говорит обо мне? — спрашивает он, как только Скриппс выходит из магазина. Ответ — нет. Дейкин болтает про секс, учебу, Фиону, Ирвина и про себя. Необязательно в таком порядке. Правда, Скриппс не уверен, как это донести до Познера. — Только мимоходом, — решается он на небольшую ложь во спасение. В сущности, правду, только менее ранящую. Сейчас он почти хочет, чтобы чувства Познера были взаимными. Это бы определенно сделало его жизнь проще. Только почти, впрочем. — Серьезно, он просто такой. Что тебе в нем так нравится? — Ну, — вздыхает Познер, — сам знаешь. Скриппс не знает, но решает, что самым тактичным будет промолчать. Дейкин — его лучший друг, был им с шести лет, но в подобное время Скриппсу трудно не злиться на него, а то, что Дейкин абсолютно без понятия, чем он с таким раздражением разбрасывается на ежедневной основе, делает все в десять раз хуже. Запись в дневнике Скриппса в ту ночь нехарактерно краткая: «Блядь». По крайней мере, он отговорил Познера от исполнения еще одной серенады.***
Легко представить, что, когда они поступят в Оксфорд, все станет проще: Познер покончит с Дейкином или Скриппс справится с чувствами к Познеру, и жизнь продолжится. Возможно, так и будет, но сейчас это никак не помогает. По крайней мере, не помогает Скриппсу проще засыпать. В тот день, когда они получают свои письма о поступлении, за окном солнечно и сухо. После празднования в школе Дейкин, Познер и Скриппс вместе идут в парк. У Дейкина есть деньги, а Скриппс достаточно взросло выглядит, чтобы сойти за их отца, так что они покупают упаковку из шести банок пива в местной разливайке вместе с ассорти из лакричных конфет и располагаются на скамейке, о которой Скриппс про себя думает как об их с Познером. Именно там они ежедневно встречались летом перед последним учебным годом. Дейкин болтает об Ирвине еще долго после того, как они перестают обращать на него внимание. Познер пытается сразу ему помешать, предполагая, что Гектор мог добраться до яиц Ирвина первым, тем более, если подвозил его, но Дейкин только показывает ему средний палец и продолжает пороть чушь и расхваливать собственную сексуальную неотразимость. — Ты в самом деле думаешь, что он придет? — с сомнением спрашивает Познер, как только получает возможность вставить хоть слово. — Не понимаю, почему нет, — ухмыляется Дейкин. — Днем он казался очень заинтересованным. — Попытайся не думать об этом, Поз, — советует Скриппс, как только они остаются вдвоем. Конечно, все это было до того, как они узнают о случившемся. Когда на следующее утро Познер узнает новости, он сразу же отправляется к Скриппсу. Тот уже обо всем в курсе, так как Миссис Гектор посещает ту же церковь, что и он, и утром викарий прочитал отдельную проповедь. Сегодня у них нет конфет и сладостей. Миссис Скриппс приносит им по чашке чая, и они сидят плечом к плечу на полу, уставившись в стену. — Поверить не могу, что его нет. Вся эта жизнь, весь этот задор, все его знания… Просто исчезли. И больше никто никогда не будет ставить концовки, или импровизировать на уроках французского, или учить стихи. Теперь будет так, как если бы его никогда не существовало. Скриппс видит, что все это Познер начинает осознавать с каждым сказанным словом; каждая мысль становится для него реальностью, как только он проговаривает ее вслух. С каждым словом его голос будто теряет частичку невинности. — Не будет, Поз, потому что мы будем помнить его. — На солнца закате и утром туманным? ⁹ — Я серьезно. — Знаю, извини. Это просто такое дерьмо: воспоминания взамен самого Гектора. Я собирался написать ему — вообще-то даже начал письмо — рассказать, как много его уроки для меня значили, как он сделал меня тем, кто я есть, сказать спасибо. — В любом случае, твой способ сказать спасибо куда лучше, чем Дейкина. — Слышал что-нибудь об Ирвине? — Очевидно в больнице. Я велел Дейкину сходить навестить его. Хотя сомневаюсь, что он пойдет. Они сидят в тишине, пока чай не становится холодным, а дом снова не заполняется звуками. — Не думаю, что все еще люблю Дейкина. Скриппс не уверен, обращается ли Поз к нему или просто размышляет вслух, поэтому ничего не говорит. — Вчера, когда он обнял меня, я думал, что мне станет так хорошо… Но мне не стало. Все было … как обычно. Размышляя сейчас обо всем, я не уверен, что именно я в нем находил. Скриппс отворачивается, виновато пряча улыбку. — Дело в том, что сейчас, когда я больше не пытаюсь заставить его полюбить меня, я не знаю, к чему стремиться. Жизнь кажется немного пустой. — Поз, ты поступил в Оксфорд полностью бесплатно. Это же чего-то стоит. — Наверно. Возможно, это то, что поможет мне забыть о Дейкине. — Возможно. — Никакого Дейкина, никаких экзаменов, никакого Гектора. В чем теперь вообще смысл? — Это все шок. Уверен на все сто, преподы заставят нас чем-нибудь заняться. Только… пообещай мне, что, когда мы поступим в Оксфорд, мы все равно останемся друзьями. — А почему не останемся? — хмурится Познер. — Не знаю. Может, ты встретишь другого бестолкового позера и будешь тратить все свое время в попытках его впечатлить. Возможно, мы оба просто потеряем связь друг с другом. Пожалуйста, обещай мне, что мы все еще будем видеться. — Кто сумеет стерпеть, что он всеми забыт? ¹⁰ — Оден? Гектор был бы доволен. Познер кивает и сглатывает, пристально вглядываясь в стену напротив. Это идея Познера — исполнить песню в честь Гектора. Из-за репетиций все время до похорон они проводят вместе. Скриппс думает, что именно это помогает ему справляться, нежели что-то еще.***
Они планировали вместе уехать на поезде, но родители Познера захотели сами увидеть общежитие, а отец Скриппса настоял помочь ему обустроиться, поэтому они снова видятся только четыре дня спустя, как Поз покинул Шеффилд. По привычке они встречаются в комнате Скриппса. Познер успешно начал избавляться от уз, связывающих с домом, и уже даже получил телефоны двух парней, хотя и признает, что никогда не позвонит. — Просто приятно знать, что я могу, если захочу. Скриппс и вроде понимает, и в то же время нет. — В этом смысле ты лучше справляешься, чем Дейкин, — поддразнивает он. — Ты хоть что-нибудь о нем слышал? — спрашивает Познер с притворным равнодушием. — Буду удивлен, если до весны услышу от него хоть что-то, честно признаться. Если только до этого не сменю пол. — Ни в коем случае, Скриппси! Ты и такой весьма очаровательный. Скриппс чувствует, как кончики ушей покраснели, а по лицу расползается улыбка. — Прошу заметить, учитывая все обстоятельства, возможно, мне и не понадобится. Да и зачем?! А ты искал его? — О, нет. Просто подумал, что было бы неплохо его увидеть. Прошло почти две недели. —Точно. Надевай пальто, ты должен мне выпивку. — Уже начал выпивать? — приподняв бровь, интересуется Познер. — Ты довел меня до этого. Вообще-то, уже два раза. — Как это два? — Один — из-за вопроса о нем. Второй — за то, что считал дни. Познер расстроено вздыхает. — С ним покончено, правда. Просто сам процесс оказывается более поэтапным, чем я ожидал. Все еще улыбаясь, Скриппс мотает головой. — Знаешь, теперь уже три. В ту ночь запись в его дневнике не особо разборчива, но перечитывая ее утром, Скриппс различает несколько отсылок к «светлым золотистым волосам», «ясным лазурным глазам» и «изящной стройности», с горечью задаваясь вопросом, почему его персональная версия мистера Хайда должна была стать автором издательства «Mills and Bloom»¹¹. Так же есть одно предложение (если его можно так назвать) в отношении «чертова Дейкина»: он кратко рассматривает обоснование возможности еще выпить, да только показ страницы Познеру может вылиться во что-то намного дороже, чем цена за пинту. «К черту, — думает Скриппс, закрывая дневник. — Может быть, ему судьбой предрешено побыть эгоистом еще немного. В конечном счете, пройдет. Возможно». ¹ в оригинале flying saucers — конфеты в виде летающих тарелок. ² в оригинале bootlaces — конфеты в виде длинных полосок. ³ Tudor economic documents — «Сборник документов по социально-экономической истории Англии эпохи Тюдоров» под редакцией историков Э. Пауэр и Р.Г. Тоуни, изданный в 1924 г. ⁴ jelly babies — мармелад в виде младенцев разных цветов. ⁵ Ночь костров или Ночь Гая Фокса — традиционное для Великобритании ежегодное празднование в ночь на 5 ноября; сопровождается фейерверками и сжиганием чучела Гая Фокса. ⁶ Parma violets — британские конфеты сиреневого цвета в виде таблеток с легким ароматом фиалок. Производятся с 1946 г. ⁷ love hearts — британские конфеты в виде таблеток разных цветов и вкусов с краткими романтическими посланиями на них. ⁸ milk bottles — жевательные конфеты в виде бутылочек из-под молока со сливочным вкусом ⁹ цитата из стихотворения Лоуренса Биньона «Павшим» ¹⁰ цитата из стихотворения У.Х. Одена «Ночная почта». ¹¹ «Mills and Bloom» — британское издательство, специализирующееся на выпуске женских любовных романов.