Дженсен злится

      Дженсен злится. Дженсен рычит. Дженсен по номеру мечется. Дженсен Мишу растерзать сейчас готов за содеянное.              Молодец! Удачно их раскрыл. Теперь даже тот, кто сомневался, кто говорил «да не может быть», самый распоследний слепой скептик согласится: да, было. Между Эклзом и Коллинзом что-то было.              Есть.              Миша отбрыкивается, оправдывается, мол, ничего не сделал. Ну уложил Дженсена на пол, ну воспроизвел сцену со съемок. Но это же ничего такого. Просто шутка.              Да если бы просто!              Мало того, что заставил Дженсена опять вспомнить о том, что Миша — его Миша! — с Джаредом целовался! А знает ведь, как его это выводит из себя. Этот факт…              Так еще и заставил Дженсена потом всю оставшуюся панель со стояком бороться. Который, конечно же, никто не заметил. Ага. Держи карман шире. Заметили, запротоколировали. Ухмыльнулись понимающе. Потому что… Ну невозможно было не.              Пошутил, Миша, да? Завалил, прижал собой, поерзал. Знает, стервец, где прижать, как прижать, чтоб фанатам не заметно, а Дженсену — мурашки по телу. А еще эта его «сексуальная сучка». Твою ж мать! От воспоминаний об этом уже колом стоит. А тогда… Тогда Дженсен чуть моментально из штанов не выпрыгнул.              О да, он сам тоже хорош, конечно! Так легко забыл, где они. Так легко поддался на провокацию. Так, что даже руку протянул Мише навстречу, чтобы пальцы сплести, на себя его потянуть. Чтобы поцеловать… И ведь на секунду даже в мозгу пролетело «да пусть все синим пламенем, хочу поцелуя прямо сейчас!». Блядь!              Миша сидит в кресле, терзает свой телефон и делает вид, что он — деталь интерьера, надеется, наверное, что буря его не зацепит. Но нет.              — Миша! — Дженсен подлетает к нему, наклоняется, вжимая его в спинку, облизывает нервно губы. — Нет, ну скажи: зачем ты это сделал?!              — Дженс… — Миша устало выдыхает его имя. Уже который раз за день. — Ну я же уже сказал: это была шутка.              — Из-за твоих шуток… — Дженсен рычит. Миша прихватывает Дженсена за талию, тянет к себе, усаживает на колени, о плечо его виском трется.              — Ну прости… — он как кот сейчас. Большой, ласковый. Урчит хрипло, мягкой «лапой» гладит Дженсена по спине. Сам прогибается в лопатках, прижимается грудью. — Ну я дурак, да. Не подумал, что обижу. И что… Ну вообще не подумал. Не злись…              — Тебе придется долго заглаживать свою вину, — Дженсен фырчит. Миша усмехается, понижает тон. Рукой по спине Дженсена ниже спускается, заползает под рубашку, футболку чуть задирает, пробирается кончиками пальцев за пояс Дженсоновых брюк, царапает горячую кожу.              — Могу и заглаживать. И зацеловывать… И даже больше. Ты же знаешь. Ты только попроси… Попросишь?              Дженсен охает, когда Миша заходит так далеко. Облизывает губы.              — Попрошу. Но ты знаешь кто ты после всего этого?..              — Знаю. Принимаю. Прошу прощения еще раз. И давай теперь забудем. И займемся более приятным делом… И так столько времени потеряли… — Миша урчит, заводит пальцы еще дальше, и Дженсен забывает про все обиды. Коллинзу легко удается вспышки его подавить. Нашел подход. О панели моментально забыто...              Только они о ней вспоминают все же через время вновь. Когда Дженсен на постели уже распластанный, расхристанный. Рубашка расстегнута, штаны — тоже. Миша над Дженсеном нависает, в кровать его вжимает, бедра своими зажал, чтобы не дать дернуться, выбраться.              — Тебе нравится, моя сучка? Моя сексуальная сучка… Ты хочешь?.. — Миша Дженсена прихватывает за горло. Сильнее, чем на панели. Не в шутку уже. Всерьез. Идет дальше. Наклоняется ниже. Губами в губы впивается. Жестко, жадно. Трется пахом о пах, где и так уже все горит. Дженсен в губы Миши стонет, бедра вскидывает, насколько может, чтобы притереться, стать единым целым.              Миша отстраняется, с ловкостью фокусника — или это Дженсен будто отключается на время — раздевает их обоих. Теперь никаких преград. Только горячая кожа.              Они не часто позволяют себе вот так, несмотря на все, что про них ходит. И потому наслаждаются каждой секундой сейчас. Растягивают удовольствие. Поцелуи медленные. Ласки — спокойные. Руки плавно скользят, изучают друг друга заново. Губы — тоже. Но все же становится невозможно дальше терпеть. И приходится зайти дальше. Туда, за грань. Куда всегда так страшно падать. Так желанно, но так страшно. И не потому, что узнают. А по причине, которой не знает и сам Дженсен.              Он задыхается, хватается за Мишу, как утопающий за соломинку. Встречается с ним глазами. И тонет в Мишиных… Шепчет «люблю» — то слово, что для него так много значит, — не останавливаясь.              А потом — летит. Куда-то высоко, прямо в самое небо, в звезды. Кричит. Или беззвучно открывает рот. Сам не знает. А в висках стучит только одно: «Миша!»..              Они падают на постель рядом мокрые, пьяные любовью. Счастливые. Совершенно без сил. Ни руки не поднять, ни сказать ничего. Дженсен лишь руку Миши находит. Сплетает их пальцы. Усмехается. Думает: если это будет повторяться чаще, пожалуй, он не будет протестовать против провокаций Миши на панелях…