Есть только я и мое одиночество

Почему все так боятся одиночества? Неужели шумные площади, парки, клубы могут сравниться с уютной тишиной квартиры и пустыми улицами в пять утра, когда ты предоставлен самому себе, когда ты находишься наедине со спящим городом. Люди часто стремятся сбежать от самих себя, спрятаться в многолюдных компаниях. Я же предпочитаю быть один. Могу часами сидеть, запершись в комнате и разговаривать со стенами. Вы когда-нибудь слышали их рассказы? Нет? Зря. Когда в порыве злости или радости мы выкрикиваем что-то, они часто отвечают нам. Тихим шепотом и пульсацией. Нужно лишь прикоснуться к ним. Если человеку не скучно наедине с собой, то он самодостаточный, так считают психологи. Отчасти и я являюсь таким. Ведь это так увлекательно - читать себя, как неизвестную книгу. Путешествовать внутрь сознания. Находить там записки прошлого, как кадры памяти на старой пленке, людей, которые привязывали к себе, играли с нами, как с марионетками, а потом обрывали нити и мы, сломленные, падали в темноту. Анализ прошлого всегда увлекателен. Столько выводов можно сделать, столько уроков заново пройти. А сколько отражений самого себя можно там встретить. И каждое из них по-своему удивительно... Раньше знакомые и приятели пытались вытаскивать меня на улицу, общаться, звонили, но потом махнули на это рукой. Я же не видел смысла гулять с теми, для кого был очередным "прохожим" в жизни. Я просто в этом не нуждался. Дверь в мой мир для таких людей закрыта. А с недавних пор ее не открыть никому. Пропуск есть только у моего внутреннего «Я». Впервые я познакомился с моим одиночеством благодаря домашнему заданию в университете. Нужно было суметь провести наедине с собой хотя бы один час. Многие мои однокурсники, отключив телефон и Интернет, через полчаса срывались и неслись к людям. К общению. А я не только смог продержаться, я увлекся этим. Оставаясь с собой, я очищал душу от всего грязного и удушающего, отпускал всех, за кого цеплялся раньше. Одиночество приняло меня в свои прохладные, но такие надежные объятия. И я не хочу покидать их. *** Со дня знакомства с моим одиночеством прошло полтора года. Последние шесть месяцев обернулись для меня сущим адом. Однажды я проснулся и увидел, как от стены отделился парень, подошел ко мне, и сказал, что само Одиночество желает видеть меня в своем дворце. На вопрос о том, как же я туда попаду, я услышал, что нужно лишь нарисовать на стене дверь и открыть ее. Сестра обнаружила меня на следующее утро, сидящего на полу у стены, с обломанными до мяса ногтями – я пытался открыть нарисованную дверь, но она никак не хотела поддаваться. По рукам тонкими дорожками стекала кровь, я видел ее. Это пугало и заставляло царапать и бить сильнее. По комнате медленно растекался металлический запах, а на полу под нарисованным проходом уже стала скапливаться кровь. Я сдирал руки и переводил взгляд на белый верх стен - этот контраст завораживал, сводил с ума еще больше. Я начал плохо спать, мне постоянно казалось, что стены шепчут, зовут меня к себе, убеждают покинуть этот мир и стать их частью. Все зеркальные поверхности в доме были закрыты плотной тканью. Как-то раз я увидел в отражении не себя, а того парня из замка Одиночества. Я будто бы был им, рассматривающим себя в зеркале со странной усмешкой. Мне стало сложнее контролировать происходящее. Я метался от стены к стене, бился о них словно мотылек о горячую лампу в поисках выхода. Искал и не находил его, в бессилии опускался на пол и позволял слезам стекать по моему лицу. Сегодня мой пятнадцатый день в психиатрической больнице. Мой диагноз – диссоциативное расстройство идентичности. На самом деле, изнутри больница не так ужасна. Поначалу, конечно, страшно. Первое, на что обращаешь внимание – это звенящая тишина, которой я бы непременно испугался, если бы не был привычен. Огромное количество зелени и лишь парочка скамеек во дворе. Само здание разделено на два блока – для «легких» и «тяжело» больных. Меня положили в первое, так как особую опасность для общества я не представлял. А дальше все как в детском лагере – разговор с заведующей, осмотр психиатра, и вот я со стопкой постельного белья и больничной пижамы в руках осматриваю палату, которая на ближайшее время должна была стать мне вторым домом. Каждый день нас будили в семь утра, далее следовал обход, завтрак невкусной кашей, сваренной на воде и без соли, прием лекарств, большинство из которых были нейролептиками и антидепрессантами. Они вызывали ощущение заторможенности, будто ты муха перед зимой – такая же ленивая, медленная, апатичная. Все человеческие чувства были притуплены, оставались лишь простейшие животные инстинкты. Первые три дня это вызывало панику, а сейчас вроде привык. После лекарств, тех, кто был более здоров, отправляли на трудотерапию – чистить снег зимой, как это случилось со мной, а летом – подметать двор. Об этом я узнал из беседы с приятным мужчиной во время свободного часа. Затем шли физиопроцедуры, состоящие в основном из различных уколов и капельниц. Кололи все те же седативные, после которых мышцы ног болели так, словно ты пробежал марафон или выпил несколько бутылок водки, появлялись круги под глазами, нарушалась координация движений. Медперсонал относился к нам по-разному, кто-то жалел, кто-то унижал и считал не людьми вовсе, а так, пустыми бездушными оболочками, а кто-то просто выполнял свою работу, особо не обращая внимания на пациентов. Дальше по списку шло свободное время, где в общей гостиной мы могли общаться друг с другом, играть в карты, шахматы и другие игры, затем ужин, прием лекарств и отбой. В принципе не так уж и плохо, не считая того, что время шло очень медленно, словно тягучий свежий мед переливают из банки в пиалу. И все было бы замечательно, если бы на четырнадцатый день лекарства не прекратили действовать. Все утро и день я старался не обращать внимания на шепот стен о том, как они соскучились по мне, что скоро я стану частичкой их мира. В ту ночь было невозможно уснуть. Бессонница давно стала моей верной подругой. Я задремал лишь под утро, чтобы быть разбуженным через пару часов тем самым парнем, который снова пришел ко мне, чтобы сообщить, что Одиночество ждет меня на аудиенции в три часа утра. Я шел по коридору в палату после вечернего приема лекарств. Стены мягко пульсировали под моими руками, словно чье-то сердце билось меж ребер, заставляя пальцы утопать в холоде. Они удовлетворенно переговаривались между собой и тихо шелестели, будто заходясь в смехе. Внезапно я запнулся, и рука по локоть вошла внутрь, словно во вздрагивающую плоть. В испуге я резко дернул ее на себя и отскочил от стены, которая начала покрываться инеем. По помещению раздался зловещий шепот - "Не хочешь по-хорошему, значит, приведем силой". Вдруг из стен стали просачиваться десятки пар рук, каждая из которых пыталась схватить меня и привлечь к себе. Они прикасались ко мне, царапали, дергали, но я в панике скидывал их с себя, мечтая, чтобы весь этот кошмар прекратился. С трудом отбившись от них, я забежал в палату и, дрожа от испуга, забился под одеяло, свернувшись в клубок. Проснулся я от того, что мою больничную рубашку кто-то тянул на себя, все ближе к стене. Я чувствовал тонкие цепкие пальцы на своих плечах и теле. Я пытался кричать – но голос исчез, заглушив мои крики. Я вырывался, но это было сильнее. Голова раскалывалась на части, сердце стучало так, будто секунда и оно пробьет грудную клетку, в висках пульсировало с бешеной скоростью, а по телу ползли липкие змейки парализующего страха. Неожиданно все тело иглами пронзила боль, я захлебнулся воздухом и перед глазами почернело. Придя в себя, я увидел сидящего передо мной прекрасного юношу, с бледной кожей, сквозь которую просматривались вены, голубыми глазами и немного грустной улыбкой. Он протянул руку: - Ну, здравствуй. Будем знакомы, я – твое Одиночество.