***
— Приехали Азер-аби. — устало выдохнул водитель черной иномарки. — С вещами на выход, женщина, я остаюсь здесь. — Караджа презрительно оглядела спутника, сидящего рядом, и деловито вышла из машины. Слёзы сами собой полились из глаз, когда Караджа бросилась к отцу, сидящему за одним из столиком. Селим быстро сгреб дочь в объятия, по лицу его растеклась счастливая улыбка. Она есть. Она любит его. Он не просто так прожил эту жизнь. Вдалеке набегали тучи, Селим Кочовалы продолжал обнимать дочку, тихо плачущую на его груди. Обратно они ехали практически молча: Куртулуш лишь обещал возлюбленной, что вытащит ее отца из тюрьмы, если тот не отстрелит ему яйца, конечно. Караджа мирно сопела на плече Азера, перебравшегося к ней на задние сиденья. Это был первый светлый день за последние месяцы, наполненный радостью и счастьем. По крайней мере, так считал Азер. Он ждал этого дня, как только увидел её: задумчивая, она сидела на террасе, укутанная в плед, и читала какую-то книгу или же молодежный журнал — Азер не разбирался в этом от слова совсем, но видел ее издалека. Его целью было покончить с родом Кочовалы, но тогда он понял — он скорее прострелит голову себе, чем ей или ее близким. Селим и Акын были с ним в этот же день в тот самый момент, когда он впервые увидел её. Не разобравшись в себе, он поставил выбор: или объединиться с Кочовалы против всех, или со всеми против Кочовалы, и он выбрал второе. И тогда же, он видел презрительный взгляд отца девушки на «званом ужине» Тимсаха. Теперь он думал, что просить огненную брюнетку в жены — слишком поздно. — Белую рубашку я надену только на свои похороны, Айше! Выйди отсюда наконец! — доносились крики издалека. Он удивлялся как родители его возлюбленной с такой стремительной лёгкостью сходятся и расходятся. Видимо, это и называется любовью, возвращаться друг к другу. — В таком случае, они произойдут очень скоро!***
— Джаным, ты здесь? — дверь комнатушки, в которой Караджа готовилась к церемонии, распахнулась. — Невеста готова? — радушный как никогда Вартолу Саадеттин обнимал ещё один лучик солнца в своей жизни — малышку Караджу. Сейчас он старался уцепиться за любые кровные нити, когда смерть забирала всех без разбору. — Я волнуюсь, дядя, мне не по себе. — Зачем волноваться, Джаным, мы ведь тебя в жены наркобарону отдаем, а не маньяку! — лёгкий и спокойный смех пушинками разлетался по уютной комнате, в которой царила семейная атмосфера. Они были похожи — два не сдерживаемых огненных характера. Это было совсем ранее утро, кода стрелки часов едва ли переступали цифру шесть. Примерно в это время, в голове Салиха Кочовалы появились одновременно странные сомнения, дурные мысли и самые смешные объяснения увиденному. Завидеть посреди улицы Азера Куртулуша, покупающего у пожилой женщины букет ярко-розовых тюльпанов, на редкость сомнительная удача. — К добру ли, Азер-бей? — он открыто смеялся растерянному виду громилы, считающегося человеком, которого боится Стамбул. — Не по добру, а по зову сердца, Вартолу, сердца. Знаешь, что это вообще такое? — Оф, Азер-бей, знаем, машАллах, — Саадеттин стремительно сокращал расстояние между собеседником, хватая его за ворот черной рубашки. — Увидим тебя рядом с нашей племянницей, дорогой, и в этой темненькой рубашке тебя и пристрелим, чтобы кровь твоя не так была заметна, тьфу-тьфу. — Ох, джаным, любовь зла, полюбишь и племянницу Вартолу Саадетина. — обменявшись любезностями, он улыбнулся в свои оставшиеся зубы после драк, быстро оттолкнул от себя Кочовалы, и ушёл напевая какую-то мелодию, одному ему известную. Это был первый светлый день за последние месяцы, наполненный радостью и счастьем. По крайней мере так считала Караджа, стоящая у входа в цветочный сад, в котором было решено проводить церемонию. По крайней мере, так считал Азер, стоящий посреди того же сада, в привычных модных очках. Их ждала неопределенная, ненормальная, неразмеренная жизнь со всеми сходными по значению словами. В их жизни, где Караджа посреди дня могла достать из ящика комода пистолет и кому-то передать его словно это браслет или любая другая безделушка, по другому быть и не могло — и это, несмотря ни на что, радовало. Найти в этом черном мире посреди смерти, разрухи и боли, свой свет, свою любовь было непосильной задачей, а она справилась когда проливала на незнакомца чай, он справился, когда собирался вырезать ее семью. Светлый праздник радовал сегодня всех: даже Ямача, которого Эфсун, тоже прибывшая на свадьбу, держала будто бы на цепи [хотя кому кого было ещё держать]. Даже госпожу Фадик, которая желала пригласить всю Адану на свадьбу старшего сына. Даже Селима, до сих пор сомнительно относившегося к выбору дочери. Она хватала руку отца как спасательный круг, идя на деревянных ногах к алтарю. Это был шаг в бездну, в бездну их с Азером чувств, который изначально конечно же никто не поддерживал, в том числе бабушка Султан, которую чуть не хватил инфаркт от вида молодого ухоженного человека в костюме с кольцами и гостями, которым оказался никто иной, как их заклятый враг. Как ни странно, парня представлял другой зять Султан — ее пасынок Салих, первый Кочовалы смирившийся с приходом Азера в их семью. Селим был против, но единственной дочери отказать не мог, видя ее блестящие от слез глаза из-за неодобрительного взгляда бабули. Сейчас смирился и он: по крайней мере Караджа будет под присмотром, пусть и обстановка вокруг нее не станет безопаснее. Его дочка повзрослела и нашла любовь и Селим искренне был рад за нее. Сам он так и не привязался ни к кому сильнее чем к Айше, и сейчас вернулся к ней. Ямач обнимал будущую новую невестку Кочовалы, от который Султан тоже не пришла в восторг, но после смерти Сены спорить с ним не хотелось: то, что он смог ещё с кем-то связаться уже было чудом. Сама Эфсун поймала одобрительный взгляд жениха — сегодня им прошлось простить друг другу все грехи, состоявшиеся и нет нападения и конфликты. День был по летнему тёплый — настолько же, насколько теплы были улыбки присутствующих. — Да будет сей союз во благо небесам. Жених может поцеловать невесту. — Караджа мило привстала на цыпочки, и Азер нежно прикоснулся своими губами к ее, смазывая весь блестящий блеск, отдающий клубникой. Он придерживал свою жену руками за спину, пока та сомкнула руки на его шее, чувствуя как их пульс становится синхронным — этот день она запомнит навсегда.***
Лёгкий камушек прилетел в закрытое окно комнаты Караджи и со звуком отлетел в сад. Затем ещё один. И ещё один, и так пока Караджа не встала с кровати и включила свет в комнате. Время было около десяти вечера, а она сегодня невероятно устала, так, что уснула прямо в одежде. — Чего тебе? — показывает она знаками, видя в ответ только подзывающий знак. Закатив глаза, брюнетко быстро спустилась по лестнице и максимально незаметно вышла в сад, в котором ее уже ожидал любимый. — Что ты хочешь от меня? — Смотри! — Куртулуш протянул ей в руки милейшее создание по его мнению, конечно, после него самого — маленького пушистого полосатого котенка. Он бы и продолжал стоять так и улыбаться как полный идиот, если бы Караджа не вырвала малыша из его рук. — У тебя руки ледяные, он же замёрзнет! — полосатый кот мяукнул, подтверждая слова девчонки. Она стала щекотать его пузика, после чего прижала его мурчащего от удовольствия к себе. — Как думаешь, кого бабушка первая выкинет на улицу, если узнает, что ты теперь будешь жить со мной — тебя или меня? Наверное, меня, к животным она всё-таки милосердно относится! Начинало темнеть — сгущались тучи, предвещая дождь, но настроение Караджи Куртулуш не могло испортилось ничего. Расширяющаяся семья усаживалась за праздничный стол, официанты разливали вино и шампанское по фужерам. Караджа крепко сжимает руку мужа и улыбается: отныне и навсегда этот день принадлежит только им, радуется и держит в себе теплую надежду будущего. А сейчас остаётся только надеяться, что один из ее дядей вдруг не решит побить Азера, в честь праздника так сказать. Он стал ей важнее самой себя; играет с его пальцами на левой руке то постукивая по ним, то обратно переплетая. Он щекотит ее щеку своей щетиной, даря короткие, но такие необходимые поцелуи. Атмосфера вдруг непривычно для такого дня накаляется, когда Джумали как старший родственник произносит свой тост, а Айше смущённо хихикает: — Я сегодня не буду пить. — Селим лишь истерические вскидывает брови вверх, готовясь сменить сотню, другую подгузников, размышляя «будто ему не хватило этого в прошлые два раза». За столом раздаются поздравления, а позже и звон наполненных бокалов. Караджа делает совсем маленький глоток вина, загадочно улыбаясь и смотря на Азера, который словив этот взгляд едва ли поседел. Этот же взгляд случайно ловит и Селим, как только понимающий суть глубоко вдыхает, и Куртулуш только ждёт когда из его ушей повалит пар. — Зять, дорогой, выйдем-ка поговорить. — вскакивает он. В саду раздается звонкий смех всех присутствующих, и открывается новая страница жизни каждого из них. Пусть эта история заканчивается так: на красивой, веселой и трогательной ноте, без очередного погрома на свадьбе, ведь обычно Кочовалы «так везёт» в этой части. Пусть сегодня никто не умрет и не похоронит кого-то близкого. Пусть сегодня наступит мир за этим столом, успокоются враждующие стороны. Каждому свое, ведь в итоге, каждый получает то, что заслужил. Кто-то за свои грехи остаётся один, как полоумный однорукий Юджель, прикованный к кровати, кто-то находит свое счастье тогда, когда казалось, что единственное счастье — месть и война. Кому-то везёт ещё больше: возможность найти свою любовь посреди развязавшейся войны бесценна. Кто-то обретает свое спокойствие там, где казалось осталась одна разруха от прошлой семейной жизнь. Жизнь — бумеранг. Сделав однажды что-либо хорошее, добро вернётся к тебе. Испортишь кому-то жизнь — следующей будет твоя. Главное в этой цепи событий, найти свою любовь, свое спокойствие и создать свою семью. Семья — это все. Семья — это все, что у тебя есть. Если твоя семья не рядом с тобой — ты просто ноль. Тебя просто нет. Ты — никто. Если твоя семья не поддерживает тебя, то ты — ничто. Они твои руки и ноги. Они дают пинок, они наживают на курок. Ты думаешь, что это ты нажал, ты пристрелил. Твоя семья защитит тебя когда это понадобится. И ты защитишь свою семью. Семья — это все. Главное, чтобы была надежда — иначе никак.