Божий вой

      — Просто больше не появляйся у меня на глазах, — примиряюще бросает Акутагава, когда Дазай пытается поговорить, — Я… Давно не в обиде. Думаю, ты уже получил по заслугам, Дазай-сан.       — Я всё равно хочу извиниться, — выдыхает Осаму, — Извини меня. И ты, Гин-чан.       Девушка счастливо улыбнулась, посильнее сжав ручку чемодана. Чуя стоял плечом к плечу с Осаму, и ободряюще кивает ей. Она посмотрела на брата, и недовольно ударила того локтем в бок. Акутагава невозмутимо поперхнулся, сохраняя своё нахмуренно-злобное выражение лица. Гин же давно не испытывала ненависти или даже злобы к бывшему Боссу. Возможно, ей даже удалось его… Немножко понять. Это чувство, когда ты избавляешься от бессмысленной злобы, чувство легкости и безмятежности. Девушка искренне жалела, что не избавилась от этого раньше, и собиралась позволить брату испытать всё это. Она действительно сделает абсолютно всё, чтобы подарить брату жизнь, полную счастья. Он заслужил. Они все заслужили.       — Проследите за Порто, ладно? — не выдержав, Накахара коротко рассмеялся, — Я, конечно, брату доверяю… Короче, не доверяю я ему, разрешаю в случае чего применять силу. Только не прибей его, Акутагава-кун. Пожалуйста, — немного тверже сказал Чуя.       Рюноскэ до смешного серьезно кивает, и теперь уже Дазай насмешливо хихикает. Юноша метает в него злобный взгляд: и Осаму ни капли не тушуется, расплывается в привычной ублюдочной улыбке и махает рукой, с безграничной радостью припечатав:       — Я только сейчас заметил, что у тебя нет бровей.       В следующие долгие полчаса Чуя постигал искусство боя с двумя сломанными руками в приступе истеричного смеха.       — А вы… Приходили на кладбище?       Акутагава отрицательно мотает головой, и наступает напряженное молчание. Парень выдыхает слегка обреченно, ерошит волосы на затылке, смотря на Осаму, как на настоящего идиота. Чуя незаметно и молчаливо понимает его. Дазай действительно был непроходимым придурком.       — Накаджима и остальные, — Осаму мягко заговорил, — В произошедшем нет нашей вины. Мне тоже потребовалось очень много времени, чтобы понять это, но надеюсь, что ты поймешь это быстрее.       — Я знаю, — кивает он, поджав губы, — Я просто… Мне… Так жаль.       Дазай понимает. И поэтому немного подается вперед, чтобы обнять своего бывшего ученика. Ему тоже было жаль. Особенно за то, как он поступил с этим ребенком. Рюноскэ широко распахнул глаза, обнаружив себя в чужих объятиях, и в панике отыскал глазами Чую. Тот лишь спокойно кивнул. И Акутагава, сглатывая слезы, неуверенно кладет свои руки на спину Дазай.       Наконец-то его признали.

***

      Осаму больше не ощущал тоски.       Он с легкой улыбкой глядит на кострище, сжимая в руках бирюзовую брошь. Едкий запах дыма давно пропитал одежду и волосы, но он продолжал стоять, наблюдая, как безвозвратно сгорают все рукописи до единой, оставляя после себя лишь горсть темно-серого пепла. Усевшись прямо на холодную землю, он провел большим пальцем по поверхности камня. Прошлое, что столько времени тянулось за ним тяжеленной цепью, сейчас так просто исчезало, и Дазай… Не совсем понимал, что с этим нужно делать. Вдалеке солнце уже начало плавно скрываться за горизонтом италийского моря, и волны размеренно зашевелились, переливаясь тепло-оранжевым свету заката. Чувство покоя трепетало на сердце, позволяя прикрыть глаза и глубоко вдохнуть.       — Пошли домой?       Дазай поворачивает голову, смотря на Чую. Тот улыбается ему, а вскоре и вовсе присаживается рядом, накидывая на обоих теплый, серый плед. До этого Осаму и не замечал, что весь замерз. Зима кончалась, завтра с новыми силами они начнут их первую весну вместе. Осаму прячет счастливое лицо в одеяле, и жмется к Накахара теснее, с блаженством ощущая, как его руки перебирают темно-русые, волнистые пряди. Умостив голову на плечо, он вновь взглянул на украшение в своих руках. Больше оно не сверкало, не хранило в себе частичку Одасаку, и даже не могло уменьшаться в размерах. Ангельской силы больше не было, так что она стала лишь простой безделушкой. И всё же эта вещь — единственное, с чем Осаму не может расстаться так просто.       — Осаму, — женский голос послышался всего в нескольких метров от них.       Мириам, одетая в легкое голубое платье, плотнее закуталась в песочного цвета пальто, и неловко зашевелила пальцами рук в его карманах. Взглянув на них, девушка подошла ближе и просияла.       — Я присяду?       Парни лишь кивнули, и девушка, подогнув подол платья, села на предоставленный Дазай кусочек пледа. Она нервно потеребила браслет на запястье, посмотрела на костер перед собой. В глазах её вспыхнуло удовлетворение. Мириам просидела с ними молча несколько минут, прежде чем взглянула на время и резко подорвалась, наспех поправляя растрепавшуюся от ветра прическу.       — У меня рейс, — внезапно говорит она, — Сейчас в Китай. Потом, наверное, устрою себе мировое путешествие, — улыбнувшись, Мириам, поддавшись порыву, растрепала волосы Осаму. Парень замер, поднял голову, смотря немного удивленно, — Вот же… Мерзавец! Звони хоть иногда, понял? Чуя, если с ним что-то случится…       — Ты перережешь мне горло, — кивает Накахара, скучающе мотая ногами, — Да-да, не переживай.       — Ох, Чуя, ты действительно позаботишься обо мне?       Накахара отвесил ему звучный подзатыльник, бурча беззлобное: «Придурок». Мириам громко рассмеялась, посмотрела внимательно на Дазай, словно бы пытаясь запечатлеть в памяти его лицо, и развернулась. Её уход сопровождался стуком каблуков и порывом ветра, что взмыл языки пламени ввысь, невольно заставляя Осаму поежиться. Чуя, приобняв парня за плечи, оставляет невесомый поцелуй на макушке, а после и вовсе сплетает в замок их холодные руки, ощущая прилив тепла.       Может, было и глупым поступком вот так вот просто обрывать связи со всеми. Удалить знакомые номера, отказаться от мафии, лишь изредка вспоминать всех исчезнувших в одно короткое мгновение эсперов… Осаму долго размышлял, но так и не нашел причин, чтобы удерживать прошлое. Все его прожитые жизни, вся боль и испытания постепенно стирались, превращаясь в смазанные пятна, а память путалась и менялась. Ненадежный источник был хрупок, и, наверное, Дазай сошел бы с ума, не будь рядом Чуи. Он был терпелив и покладист, и они вместе по крупицам собирали его память. Лишь самую первую жизнь и эту. Остальные они решили похоронить в земле и развеять по ветру, надеясь всё забыть окончательно. Им было сложно. Невероятно трудно. Их небольшой дом с большим участком прямо у берега моря был в полной разрухе первый месяц, и преодолевая постоянные ссоры и конфликты они медленно, но верно пришли к идиллии. Она и помогла излечиться полностью. Избавиться от груза. И наконец забыть. Эгоистично? Возможно. Но Дазай уже понял, что альтруист из него хреновый.       Ошибки не исправить, но смириться с ними пускай дело сложное, зато действенное.       Глупо улыбаясь собственным мыслям, он потянулся за поцелуем. Чуя сонно отстраняется, утыкаясь головой в чужую грудь. Похоже, действительно было пора возвращаться домой. Солнце давно село, и море окончательно утихомирилось, переливаясь темными водами в слабом сверкании вздымающейся луны. Касаясь холодного песка босыми ногами, он зарывает в него пальцы. Аккуратно укладывая заморенного Накахара на плед и кутая его, он медленно подходит к костру. Тот почти затух, слабо подрагивая от редких завываний ветров.       Взглянув на брошь в последний раз, Осаму бросает её прямо в огонь. Может, и не сгорит. А может и да. Дазай в любом случае не собирается возвращаться сюда, чтобы выискивать эту безделушку в горстке пепла прошлого.       Чуя, давно открывший глаза, лишь усмехается, тяжело поднимаясь на ноги, утаскивая за собой одеяло. Хрустнув шеей, он подходит к парню, и невесомо касается пальцами ладони. Осаму берет его за руку, и тянет в сторону бескрайнего пляжа.       — А вот теперь мы действительно остались одни, — говорит как-то тоскливо Чуя ему в спину, ударяясь об нее, когда Дазай резко замирает.       Он разворачивается, и смотрит на небо. На иссиня черном небе вспыхивает маленькая точка. Первая звезда.       — И я об этом не жалею.       Накахара счастливо улыбнулся, крепче сжимая руку Осаму.