Створки плюшевой ракушки

      Ей никогда не нравился вечер: чем темнее становится за окнами детской комнаты, тем скорее придется ложиться спать, чтобы завтра утром отправляться по зимнему холоду в детский сад. Да, там интересно и весело! — но есть запеканку, кашу и суп да спать днем, когда можно было бы бегать и играть с другими детьми, не хотелось.       В углу комнаты был включен высокий торшер — рыжий, как закатное солнце, свет падал на большой напольный ковер и саму девочку, на темных штанишках которой лежал пушистый плюшевый медведь. Широкая ленточка, еще вчера бывшая пояском сарафана, туго перетягивала его шею большущим нарядным бантом. Но ни на вышитой мордочке, ни в черных пуговицах-глазах не было ни капельки радости по поводу такой прекрасной обновки. Сколько бы девочка ни двигала пальцами мохнатые лапки, сколько бы ни кивала его головой с прелестными округлыми ушками, плюшевый медведь оставался неподвижным и пустым. Громко тикали часы. За парой дверей, в родительской комнате, звучал телевизор: один голос, знакомый по ежедневным выпускам скучнейших новостей, как всегда перекрикивали два других — сердитый мужской и звонкий женский, чем-то похожий на мамин. Эта передача девочке не нравилась, хоть она никогда и не видела ее, только слышала из своей комнаты. Слишком много крика. Слишком много злости. Мультики куда лучше! — ведь можно посмеяться и попеть.       В программе по телевизору раздался шлепок, как будто кто-то хлопнул в ладоши, и голоса замолчали, телевизор потух. По коридору застучали папины шаги, захлопнулась тяжелая входная дверь. Наверное, он ушел на работу — всегда уходит после этой странной передачи.       Девочка отбросила игрушку — медведь глухо плюхнулся на ковер, когда дверь в комнату тихо открылась.       — Поссорилась с Мишкой? — улыбчиво спросила мама, перешагивая через порог.       — Он скучный, — поднявшись, ответила девочка, — ничего не делает, даже не говорит, как тот большой пупсик из рекламы. А его еще можно поить из бутылочки и кормить специальным пюре! И он умеет плакать! И спать! А еще может писать в подгузник! — восторженно подпрыгнула девочка. Мама опустилась на край детской кровати, спрятала бумажный платок в длинный рукав черной кофты. — Может быть, мы все-таки купим того пупсика?.. — тихо-тихо узнала девочка, догадываясь, какой получит ответ.       — Прости, милая, — вздохнула мама, протянула руку и подобрала плюшевого мишку, — пупсик очень дорогой… Иди ко мне.       Обрадованная, дочка уселась на мамины колени: нежные руки обняли ее, щека прижалась к щеке. На душе становилось легко и спокойно от аромата цветочных духов и мелодичного звучания самого родного на свете голоса.       — Ты ведь знаешь, что Мишка — живой? — сказала мама и почесала ногтями медведя между ушами.       — Этот — не живой, — поморщилась девочка. — Неинтересный. Просто лежит, если им не играть.       — Ну, не все игрушки могут делать что хотят. Внутри этого мишутки нет механизмов, батареек… но в нем — частичка твоей души.       — Как так?.. — удивился ребенок, внимательно рассматривая зажатого в маминых пальцах медведя.       — Чтобы мы могли двигаться, у нас внутри есть косточки! — Мама ущипнула дочь за бочок, и девочка задорно рассмеялась. — А чтобы мы могли радоваться и грустить — у нас внутри душа. Мишка не может двигаться и говорить, но всякий раз как ты с ним играешь, малюсенький кусочек твоей души остается в нем — малюсенький для тебя, но огромный для игрушки! Этот кусочек всегда будет связан с твоей душой, поэтому если тебе вдруг приходит в голову, что Мишка должен отправиться на воображаемый пляж покупаться, — это сам Мишка хочет поплавать и погреться на солнышке. Кусочек твоей души внутри его плюшевого тельца.       Свет фар проехавшей за окном машины мелькнул по стене — и пуговичные глаза медвежонка моргнули.       — Пупсик, конечно, хорош, — продолжила мама, прижимая девочку к себе, а медведя — к ее груди, — но он пластмассовый, а наш Мишка — мягкий. Новые дорогие игрушки могут делать всякие фокусы и трюки, но лишь Мишка согреет, если приснился кошмар или если вдруг стало очень грустно… — прошептала мама и погладила дочку по подобранным резинкой волосам. — Вот, например, чего сейчас хочет Мишка? О чем он думает?       Чувствуя мамину ладонь на своей макушке, девочка заглянула в черные блестящие глаза медвежонка, бережно поправила помявшийся бант.       — Он говорит: «Я тебя люблю, мамочка!» — я ведь для него как мама! А у тебя есть свой медвежонок? — спросила она, подняв голову. — Тот, кто греет тебя, когда грустно?       — Конечно, есть, милая… — улыбнулась мама, плавно покачиваясь с дочкой в объятиях из стороны в сторону, словно под ними были качели. Обе они прикрыли глаза, растворяясь в тепле, аромате духов и тиканье часов; на секунду комнату осветили очередные фары — и Мишка согласно моргнул.