Охота на овец

С утра в Агентстве подозрительно тихо и напряжённо, что сразу настораживает Дазая, по обыкновению опоздавшего на пару часов. Ещё сильнее его настораживает молчание обычно отчитывающего его Куникиды, отдающее холодом, растерянностью и какой-то неясной обидой. — Дазай-сан, директор ждёт вас у себя, — Харуно смотрит в пол, избегая прямого зрительного контакта. Дазаю всё это не нравится до тревожных мурашек по коже, до незаметного глазу подрагивания пальцев. Он не любит, когда вокруг него останавливается жизнь, когда его внутренняя пустота будто бы вырывается наружу. Перед дверью кабинета Фукузавы Дазай на секунду замирает, учуяв призрак знакомого запаха: антисептик, растворимый кофе и горьковатый одеколон. Дрожь в пальцах становится сильнее: он надеялся больше никогда не встретиться с обладателем этого запаха, но судьба, видимо, плевать хотела на его желания. — Здравствуй, Дазай-кун! Давно не виделись, — голос Мори звучит насмешливо и как-то чересчур звонко, совсем не так, как должен. — Здравствуйте, директор, — Дазай старается не смотреть в сторону Мори, вольготно расположившегося на диване для посетителей. Фукузава молча кивает в ответ на приветствие и жестом предлагает Дазаю присесть, укореняя того в мысли, что разговор предстоит долгий и серьёзный. Дазай садится напротив Мори, прилагая все усилия, чтобы не показать ни собственное волнение, ни поднимающуюся изнутри тревожную злобу. — Как твои дела, Дазай-кун? Всё ли тебя устраивает в новой жизни или скука так и продолжает мучить тебя? — Мори по-лисьи улыбается, чуть склоняясь вперёд и вглядываясь в лицо Дазая. — Мы не могли бы сразу перейти к делу? У меня ещё были на сегодня планы, — Дазай пытается скопировать чужую улыбку, но вместо неё получается лишь изломанный нервный оскал. — Когда он работал у меня, своих планов на время работы у него не было, — наигранно небрежно бросает Мори, повернувшись в сторону Фукузавы. Тот в ответ лишь прикрывает глаза, чуть склоняя голову вправо. Мори улыбается неожиданно искренне, кивает так, как будто бы что-то понял, и возвращается к рассматриванию Дазая. — Чуя-кун пропал, — сухо говорит Мори, складывая пальцы в замок. Дазай молчит, недоумённо приподняв брови, призывая Мори продолжать. — Три недели назад, предположительно ночью он покинул Йокогаму. Обнаружили пропажу тем же утром, когда он не явился на собрание главарей. На поиски были брошены лучшие силы мафии, однако, безуспешно. Не были обнаружены ни место пребывания, ни какие-либо зацепки, объясняющие причины столь неожиданного побега. Единственное, что мы нашли — вот эта фотография, — Мори достаёт из внутреннего кармана пальто фотокарточку и протягивает её Дазаю. Тот нехотя берёт её и принимается рассматривать: на фотографии изображено стадо овец, пасущихся неизвестно где. Изображение чёрно-белое и размытое, словно бы фотограф снимал торопясь, да и вообще был не очень опытен. На обороте убористым почерком Чуи набросано: «В чёрном-чёрном доме выходы маленькие, Там работают заколдованные овечки, Шелестят бумагой, размахивают руками, В чёрном доме живут маленькие человечки». Дазай удивлённо замирает, пытаясь понять написанное и выгнать из головы непрошенный вопль «Он что совсем спился от такой жизни?!». Ещё пару раз перечитав странную надпись, он поднимает глаза на Мори, ожидая продолжения рассказа. Тот понимающе хмыкает и возвращается к повествованию. — Мы тоже не смогли интерпретировать эту надпись. Одно можно сказать точно: находясь в своём уме, Чуя-кун такое бы не написал. А спятивший одарённый, обладающий такой силой, опасен. Очень опасен, — Мори понижает голос и пристально смотрит прямо в глаза Дазаю. — Раздумывая над решением этой проблемы, я вспомнил о том, что существует Вооружённое Детективное Агентство, в котором, по счастливому стечению обстоятельств, работает человек, достаточно близко знавший беглеца, обладающий нейтрализующей способностью и незаурядным умом. Поэтому я посчитал оптимальным решением обратиться к вам за помощью, — Мори замолкает и переводит взгляд на хмурящегося сильнее обычного Фукузаву. Дазай откидывается на мягкую спинку и крутит в руках фотографию, пытаясь до конца осознать произошедшее. Фукузава негромко кашляет, привлекая к себе внимание. — Мы берёмся за это дело, — говорит он, смеряя Мори суровым взглядом, в глубине которого теплится что-то похожее на понимание и сочувствие. — Дазай. Приступаешь к выполнению незамедлительно, — Дазай со всё ещё отстранённым выражением лица кивает и как-то механически поднимается с дивана. — Мне нужно осмотреть комнату пропавшего, там могут быть зацепки, которые вы упустили, — говорит он тоже так, будто мысли его где-то далеко. — Разумеется, — коротко бросает в ответ Мори. — Благодарю вас, Фукузава-доно. Фукузава кивает и провожает удаляющихся внимательным взглядом. Дазай проходит сквозь офис, не замечая ни направленных на него настороженных взглядов, ни шелестящего тревожного шёпота. Мори придерживает открытую дверь, и Дазаю кажется, что он попал в прошлое, когда они выходили из кабинета в подпольной клинике, чтобы изменить политику Портовой Мафии самым кардинальным из всех возможных методов. И это не приносит ничего кроме чувства неясной обречённости. Комната Чуи не особо изменилась за эти годы, несмотря на смену статуса в мафии, и от этого почему-то во рту чувствуется привкус кислой горечи. Не то чтобы Дазай часто бывал здесь раньше, но и на память он никогда не жаловался. — Где лежала фотография? — небрежно бросает он через плечо, не отрываясь от рассматривания полок, заставленных сувенирами из различных стран. Когда на глаза ему попадаются дешёвые часы в виде Эйфелевой башни, внутри что-то ёкает: эту безделушку Чуя купил во время первой совместной командировки во Францию. — На столе, рядом с точилкой для карандашей, — отвечает сопровождающий его Хироцу, стоящий у двери. — Хорошо. Было ли что-то странное в его поведении в последнее время? — негромко спрашивает Дазай, внимательно оглядывая столешницу. — Не особо. Единственное, что можно принять за странность, — вспыхнувший интерес к поэзии, но как связать это с исчезновением неясно, — Хироцу по привычке тянется к карману с сигаретами, но отдёргивает руку. Дазай понимающе ухмыляется и, пододвинув стул к вентиляционному люку, достаёт из тайника хрустальную пепельницу. — Чуя предпочитал не выставлять свою тягу к курению на всеобщее обозрение, — говорит он в ответ на недоумевающий взгляд Хироцу, умалчивая о том, что конкретно эту пепельницу они стащили у контрабандистов, с которыми как-то вели переговоры о доставке оружия. — Закурите, Хироцу-сан, я не против. Хироцу благодарно кивает и щёлкает зажигалкой, забирая пепельницу и подходя к окну. Комната заполняется запахом табака, Дазай на секунду прикрывает глаза, ему кажется, что сейчас он услышит слегка хриплый голос Чуи, говорящий что-то вроде «Что, скумбрия, опять не потоп?». Иллюзия через секунду пропадает, словно её никогда и не было, в тайнике больше ничего нет, и Дазай, вздыхая, спускается, чтобы вернуться к проверке стола. На столешнице нет ничего примечательного, поэтому он приступает к обыску ящиков. В верхнем лежат различные письменные принадлежности, в среднем стопка чистой бумаги, в нижнем зарядка для телефона, приставки и, собственно, сама приставка, успевшая покрыться пылью: играть было некогда, да и не с кем. Дазай прячет вылезшую против воли ухмылку и воспоминания о неоднократных поражениях Чуи. Внимание своё он сосредотачивает на стопке бумаги, помня о том, что дерево лучше всего прятать в лесу. Поиски оборачиваются успехом: где-то в середине ему попадается исписанный лист. Разобрать большую часть надписей невозможно, но «Солнце на рассвете — это Небо, но не ты. Вдоль насыпи роса... У моей мечты выцвели глаза» видно отчётливо. Дазай хмурится, снова и снова вглядываясь в неровные иероглифы, явно написанные второпях. Картина, объясняющая происходящее, просто-напросто отказывается складываться, хотя что-то внутри упрямо твердит, что эта чушь — это подсказка, причём нацеленная именно на него. Дазай с недовольным стоном выдыхает, про себя костеря всё на свете: и Чую, и его поехавшую крышу, и Портовую Мафию, и Вооружённое Детективное Агентство, и себя. Хироцу тушит вторую сигарету о пепельницу и смотрит на него с молчаливым сочувствием. Дазай продолжает просматривать бумаги, находит ещё несколько исчёрканных листов, но разобрать написанное там не получается, потому что языка, на котором сделаны надписи, Дазай не знает. Впрочем, его не покидает ощущение, что этого языка не знает вообще никто, потому что того просто-напросто не существует. Но бумаги Дазай забирает, собираясь отдать их Рампо, возможно, он сможет сказать что-то более внятное. После этого он приступает к осмотру шкафа, в котором не оказывается ничего, кроме аккуратно сложенной и развешанной одежды. Дазай проверяет карманы, но похвастаться может лишь находкой дешёвой пластмассовой зажигалки, которыми Чуя предпочитал пользоваться, несмотря на все подколки со стороны Дазая. Однажды по пьяни он признался, что именно такими зажигалками пользовался, пока был в Овцах. Поднять на смех подобную сентиментальность было бы самым очевидным поступком, но почему-то Дазай тогда смолчал. Сейчас ему снова хочется выпустить из себя весь накопившийся яд, но он продолжает молчать, перебирая чужие вещи. — Над шкафом был ещё один тайник, но он оказался пуст, — подаёт голос Хироцу. Дазай кивает: про этот секрет он тоже знал. Более того, он знает, что там лежало: дурацкая жестяная коробка, внутри которой были бинты, пара заполненных блокнотов (в которых перемежались переводы новых слов, зашифрованные детали миссий и поля для игры в крестики-нолики) и пуговица, которую они нашли, как-то гуляя по пляжу Йокогамы. «Бесполезная, а выкинуть рука не поднимается», — сказал тогда Чуя, хмурясь и засовывая находку в карман. «Ага, как и наше общение», — ехидно бросил в ответ Дазай. Тогда они в очередной раз подрались, а уже много позже Дазай обнаружил пуговицу в тайнике: такую же бесполезную и не выкидываемую из-за каких-то непонятных побуждений. Дальнейший осмотр ничего не даёт, кроме очевидного наблюдения, что Чуя не жил в комнате, а просто приходил сюда, чтобы лечь спать после рабочего дня. Остановившись на пороге, Дазай ещё раз окидывает комнату хмурым взглядом, после чего резко выдыхает и сообщает Хироцу, что сейчас направится в Вооружённое Детективное Агентство, чтобы обсудить с коллегами найденные улики. Хироцу кивает и провожает его до выхода из здания. — Скажите, у вас нет идей, куда и почему он мог отправиться? — спрашивает Дазай, остановившись у входных дверей. — Нет, — немного подумав, качает головой Хироцу. — Ни единой. — Спасибо, — искренне благодарит Дазай, вглядываясь в хмурое небо, виднеющееся сквозь стеклянные двери. Скоро пойдёт дождь. Когда Дазай заходит в офис Вооружённого Детективного Агентства, взгляды коллег тут же устремляются к нему. — Значит, мафия? — глухо спрашивает Куникида, глядя прямо в глаза. — Да, — Дазай просто пожимает плечами, проходя в глубь комнаты, к столу Рампо. — И тебя ничего не смущает? — Куникида почти переходит на рык и сжимает кулаки. — Меня нет, а тебя? — поразительно спокойно отвечает Дазай, и от его тона по коже бегут мурашки. Куникида подавленно молчит. — Рампо-сан, не могли бы вы взглянуть на эти бумаги? — Дазай протягивает фотографию и исписанные листы. Рампо поднимает на него взгляд, немой диалог длится несколько минут, после чего Рампо надевает очки и принимается за изучение принесённых улик. — Фотография сделана на Хоккайдо, относительно недавно: месяц-полтора, снимали на камеру мобильного, после чего её распечатали и послали Чуе; заметки за исключением вот этих двух представляют собой беспорядочный набор символов, не несущий в себе никакого смысла. Скорее всего Чуя сейчас находится там, откуда была отправлена фотография, — Рампо замолкает и смотрит на Дазая, всем своим видом показывая, что больше ничего не скажет. Дазай проглатывает вопрос о мотиве побега и благодарно кивает, забирая бумаги из рук Рампо. Обернувшись, он встречается с пристальным взглядом Куникиды, направленным на него. — Да, я из мафии. Да, я вредил людям, и жизнь моя далека от идеала настолько, насколько это только возможно. Но, я никогда не вредил никому из вас, прикрывал ваши спины и помогал по мере возможностей. Не перевешивает ли всё это моё прошлое, о котором ты даже ничего не знаешь? — Дазай говорит спокойно, глядя на Куникиду как на неразумного ребёнка. — Суть не в этом! Суть — в доверии! — Куникида хватает Дазая за грудки, притягивая к себе. — А разве доверять кому-то свою жизнь — это не оно? — Дазай смотрит стыло, сейчас у него нет желания препираться и разводить клоунаду. Куникида молчит, пытаясь подобрать правильные слова, Дазай буквально видит, как щёлкают в его голове шестерёнки. — Все мы имеем право на прошлое, о котором не хотим вспоминать, — добавляет он, освобождаясь от хватки Куникиды. — Но это неправильно, — потухшим голосом пытается возразить Куникида. — Так и я всего лишь человек, — отвечает Дазай, отворачиваясь к двери, чтобы скрыть собственное неверие, затаившееся где-то в глубине глаз. — Куда ты? — спрашивает Куникида спустя минуту молчания, за которую Дазай успевает добраться до двери. — Сейчас к себе, соберу сумку в дорогу. А потом на Хоккайдо, — Дазай пожимает плечами, после чего оборачивается и улыбается своей обычной дурашливой улыбкой. — Не волнуйся, со мной всё будет в порядке. Куникида молчит, и молчание это висит в воздухе дамокловым мечом. Когда Дазай уже думает, что ответа не будет, он подаёт голос. — Не думай, что эта командировка освобождает тебя от написания отчётов по предыдущим делам. — Хорошо, Ацуши-кун обязательно всё напишет, — нараспев произносит Дазай и скрывается за дверью раньше, чем кто-либо успевает возмутиться. Привычная наигранная улыбка на секунду становится искренней, а походка — невероятно лёгкой, будто только что с его плеч упал тяжёлый груз, к которому он привык настолько, что уже и не замечал. Когда Дазай доходит до своей комнаты в общежитии, за окном как раз начинается дождь, постепенно набирающий силу и превращающийся в ливень. Дазай хмыкает, щёлкает выключателем, и комнату заливает мягким жёлтым электрическим светом, не дающим, впрочем, ощущения тепла или уюта. Он достаёт из шкафа рюкзак, купленный чёрт знает когда и уж тем более чёрт знает зачем. Забрасывает внутрь пару сменных рубашек, свитер, тёплые джинсы, несколько пар носков, зарядки для мобильного и ноутбука. Отстранёно крутит в руках припрятанный на всякий случай пистолет, но, подумав немного, убирает обратно в тайник. Внутренний голос подсказывает, что в этой поездке от оружия не будет никакой пользы. Средства личной гигиены Дазай решает купить на месте и заодно порасспрашивать продавцов: туристы — народ любопытный. Включив ноутбук, Дазай бронирует билет на один из ближайших рейсов до Саппоро и на всякий случай проверяет свои почтовые ящики, в том числе те, о которых он не вспоминал уже очень давно. На одном из них, к своему удивлению, обнаруживает письмо от неизвестного отправителя, пришедшее неделю назад. К письму прикреплён файл — фотография стада овец, пасущихся в горах. Качество оставляет желать лучшего, но Дазай готов поклясться, что это то же стадо, что было изображено на фотографии из комнаты Чуи. Дазай увеличивает фотографию и внимательно вглядывается, пытаясь найти хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. Горы выглядят обычными горами, пастбище — обычным пастбищем, овцы — обычными овцами. На последних Дазай сосредотачивается сильнее, рассматривая каждую и подсчитывая их про себя. На фотографии из комнаты Чуи он насчитал их ровно 48. Дазай на секунду застывает, будто поймав себя на какой-то ошибке. Он слегка трясёт головой, пытаясь избавиться от наваждения: само собой, овец было 49, он нигде не ошибся. Дазай замирает. Обычно он не путается в деталях, именно на них строя свои многоступенчатые планы, но сейчас он не уверен в себе. Дазай достаёт фотографию и заново считает овец, отмечая каждую подсчитанную точкой карандаша. Их оказывается 49. Дазай успокоенно выдыхает и возвращается к подсчёту овец на новой фотографии. Их столько же. Дазай увеличивает фотографию ещё сильнее и внимательно рассматривает каждое животное. Одна овца привлекает его внимание, она стоит ближе к правому нижнему углу фотографии, спокойно пощипывая траву. Присмотревшись, Дазай понимает, что именно его зацепило: совсем не овечий взгляд совсем не овечьих глаз. Ведь не бывает же у овец красных глаз. Дазай, недолго думая, достаёт телефон и набирает знакомый номер. — Куникида-кун, Кенджи рядом? — говорит он сразу после трёх длинных гудков (ровно столько нужно Куникиде, чтобы взять трубку). — Да. Кенджи, с тобой хочет поговорить Дазай, — Куникида передаёт трубку, не задавая лишних вопросов. — Слушаю, — Кенджи всё ещё говорит по телефону слишком громко, но это Дазая сейчас не беспокоит. — У овец бывают красные глаза? — вопрос выходит чуть более резким, чем того хотелось Дазаю, но он ничего не может поделать, что-то внутри напряжённо звенит, подсказывая, что он на верном пути. — Если они не больны, то нет. И то, они тогда скорее розовые от полопавшихся сосудов. И зрачки становятся светлыми. Если вам нужна помощь с овцами, я с радостью к вам подойду, я знаю как их лечить, — Кенджи отвечает быстро, не задумываясь. — Нет, спасибо большое, я сам справлюсь, — Дазай бросает трубку, на секунду представляя, как сейчас удивляется Кенджи, не подозревавший о способностях городских к лечению скота. Дазай смотрит на фотографию, что-то во взгляде этой овцы кажется ему одновременно и знакомым, и пугающим до дрожи. На языке вертится какая-то банальность вроде: «Вот я и нашёл тебя», — но для неё ещё слишком рано. Дазай выключает ноутбук и кладёт его в рюкзак — во время ожидания посадки на рейс можно будет попробовать вычислить место, откуда письмо было отправлено. Дазай переодевается в более тёплую одежду, набрасывает лямку рюкзака на плечо, берёт зонтик, гасит свет и оборачивается на пороге. Комната выглядит пустой и холодной, дождь стучится в окно, а Дазая не отпускает ощущение, что всё это в последний раз и больше он сюда не вернётся. Дазай сидит в кафе, неспешно потягивая остывающий капучино и уставившись в монитор. Вычислить адрес по IP не получается, отправитель письма хорошо позаботился о защите. Дазай вздыхает и отпивает ещё кофе: самый простой путь предсказуемо оказался закрыт, но попробовать всё равно стоило. Дазай выключает ноутбук и решает сам ненадолго расслабиться и привести мысли в порядок. — Красавица, вы поразили меня в самое сердце! Не хотите ли совершить со мной двойное самоубийство? — он снова натягивает привычную полушутливую улыбку и добавляет в голос сладкие нотки. Девушка очаровательно смеётся и, разумеется, не воспринимает его всерьёз. Дазай смотрит на неё влюблённым взглядом и разливается соловьём, в красках расписывая её красоту и всю прелесть совместной смерти. Объявляют начало посадки на его рейс, Дазай преувеличено разочарованно прощается, убирает ноутбук в рюкзак и направляется к названному выходу. Устроившись в кресле, Дазай пристёгивается и смотрит в иллюминатор — смеркается, погода пасмурная, но хотя бы дождь перестал. Соседнее кресло, как по заказу, оказывается пустым, и Дазай облегчённо вздыхает. Лететь недолго — всего полтора часа — но всё равно отсутствие соседа радует, можно спокойно поразмышлять о деле. Самолёт взлетает, уши неприятно закладывает, но Дазай старается не обращать на это внимания, спокойно пережёвывая дешёвую мятную жвачку. Когда самолёт набирает высоту, Дазай откидывается на подголовник и прикрывает глаза, погружаясь в свои мысли. Постепенно неторопливые размышления сменяются зыбкой дремотой. Во сне Дазаю снова шестнадцать, он снова в мафии и снова отправлен на задание вместе с Чуей. Миссия невероятно проста — найти и устранить группу гастролёров, пробравшихся на склад Портовой Мафии. Все улики ведут к Хоккайдо, куда они вдвоём и направляются. Хоккайдо — это снег, очень много снега, красный снег в горах, в которых находится вражеская база; это наспех слепленный снеговик с бинтами вместо шарфа, подхваченная-таки простуда, заваренный неожиданно сострадательным Чуей чай, и принесённые им же лекарства; тихий голос на грани горячечного бреда и сна, бормочущий что-то вроде: «Испачканный печалью. Снег падает чуть слышно». Чуя сидит у окна и задумчиво смотрит на падающий снег, раз за разом проговаривая одно и то же. Дазай неловко ворочается, шурша одеялом, и встречается взглядом с глазами Чуи, резко обернувшегося на шорох. Глаза отливают неестественно-красным. Дазай резко просыпается, судорожно хватая ртом воздух. Он не понимает, был ли сон просто сном, неожиданно всплывшими воспоминаниями или, чем чёрт не шутит, напутствием свыше. Но в одном Дазай уверен точно — он знает откуда начнёт свои поиски. Бешено бьющееся сердце постепенно успокаивается, дыхание выравнивается, голос капитана, искорёженный слегка барахлящим динамиком, объявляет, что через пятнадцать минут они идут на снижение. В Саппоро холодно и серо. Дазай направляется сразу к выходу из аэропорта, радуясь, что ему не нужно стоять за багажом. Выйдя из здания, он задумчиво смотрит по сторонам, решая, что же делать дальше. Дазай думает, взвешивая различные варианты, и тяжело вздыхает, наконец приняв решение. Он не любит водить, но взять машину в аренду будет оптимальным выходом. Благо, поддельные права у него есть. Уже через полчаса он становится временным обладателем удобного внедорожника, который прекрасно подходит для намеченной дороги. Дазай сам удивляется тому, насколько чётко перед глазами стоит маршрут многолетней давности, но почему-то он уверен, что путь этот — абсолютно верный. Дазай пристёгивается ремнём безопасности, заводит мотор и выезжает на вечернюю трассу. Отсветы фонарей сменяют друг друга, бликует местами влажный асфальт, Дазай включает радио, на котором крутят какую-то ненавязчивую попсу. Внутренние голоса на все лады расписывают «прелести» смерти в автокатастрофе, отчего Дазая слегка передёргивает. «Ты что, даже с этим не можешь справиться, забинтованный придурок?!» — звенит реплика, резко выделяющаяся на фоне остальных. Дазай вспоминает свои уроки вождения, кипятящегося Чую и желание выбесить того ещё сильнее. Тогда ему пришлось выучиться водить, хотя напугать Чую своим экстремальным стилем у него так и не вышло. Ворчание Чуи звучит удивительно успокаивающе, заглушая все ужасы, нашёптываемые подсознанием. Дорога впереди долгая, и Дазаю хотелось бы проехать её спокойно. К пункту назначения Дазай подъезжает часа через три. Городок маленький и гораздо более запущенный, чем запомнился Дазаю. Доживающий свои последние годы в агонии. Дазай морщится: быстрая смерть гораздо более предпочтительна что для людей, что для городов. Двигаться дальше — к их бывшему убежищу — сейчас нет никакого смысла, поэтому Дазай сначала заезжает в круглосуточный магазин, а затем паркуется рядом с отелем. Пока Дазай заполняет бумаги для заселения в номер, он успевает засыпать девушку за стойкой комплиментами, предложить ей двойной суицид, поделиться свежими токийскими сплетнями и мимоходом поинтересоваться про «забавного рыжего карлика», который мог приезжать раньше. Девушка улыбается, прикрывая рот рукой, отмахивается от экстравагантных предложений и, для вида напрягшись, припоминает мужчину, подходящего под описание. Дазай ощущает слабый привкус ликования и аккуратно расспрашивает о том, куда собирался отправиться его рыжий знакомый. Подтвердив свои догадки по поводу местоположения Чуи, Дазай очаровательно улыбается и, когда девушка протягивает ему ключ, целует ей запястье. Девушка заливается румянцем и шутливо отмахивается, Дазай наигранно разочарованно вздыхает. Поднявшись в номер, он сбрасывает рюкзак, одежду и залезает под горячий душ. Становится немного теплее и немного легче дышать. Выйдя из душа, Дазай вытирает волосы и думает, что ему делать дальше. Впрочем, разложенный футон оставляет не так уж много вариантов. Дазай проверяет телефон: нет ни пропущенных вызовов, ни новых сообщений. Облегчённо выдохнув, Дазай гасит свет и ложится спать. Против обыкновения, ему ничего не снится: ни кошмары прошлого, ни калейдоскоп настоящего. Утро начинается рано и удивительно тихо. Дазай всегда встаёт одним из первых, но когда бы он не проснулся, в общежитии кто-то всё равно ходит, негромко переговаривается или же громко храпит. Тишина звучит непривычно, но неожиданно приятно. За окном уже рассвело, и, вопреки ожиданиям, погода ясная. Дазай потягивается, блаженно жмурясь и прикидывая план действий на сегодня. Первым делом надо привести себя в порядок и позавтракать, после этого надо будет проверить старое убежище, а там он разберётся на месте. Дазай не верит в предсказания и предзнаменования, но сегодня ему хочется поверить, что наступившая ясная погода — добрый знак. Завтракает он в кафе, примыкающем к отелю, — хлопья и кофе, ничего необычного, есть почему-то хочется несильно. Неизвестно, как сложится ситуация, поэтому Дазай подходит к стойке регистрации и на всякий случай продлевает номер на несколько дней. После чего поднимается в номер, проверяет телефон (по-прежнему ни звонков, ни сообщений), забирает рюкзак и направляется к машине. Заводит мотор и выезжает со стоянки, насвистывая что-то весёлое себе под нос. Дазай останавливается, не доехав до убежища пару километров, рассудив, что их лучше пройти пешком. Солнце ласково греет, ветер игриво треплет волосы, и Дазаю даже приходит мысль, что жизнь, может быть, не так уж и плоха. Присмотревшись к дороге, он замечает размытые вчерашним дождём следы проезжавшего здесь автомобиля. Отпечатков несколько, но протектор на всех совпадает. Дазай запоминает этот факт и двигается дальше. Первым делом, дойдя до дома, служившего им убежищем, он замечает припаркованный рядом автомобиль. Рисунок на шинах совпадает с видимым им на дороге. Дазай кивает своим мыслям и подходит к дому, наудачу дёргает ручку — входная дверь открывается с негромким скрипом. Дазай напрягается и проходит внутрь, внимательно прислушиваясь и всматриваясь в полумрак прихожей. Размерено тикают часы, в кухне шумит холодильник, в одной из комнат негромко работает телевизор. Именно туда Дазай и направляется, стараясь не шуметь. Комната оказывается скромно обустроенной гостиной, в которой перед телевизором сидит незнакомый Дазаю мальчишка лет тринадцати. Который при приближении Дазая внезапно оборачивается, глядя прямо на него, — хотя Дазай уверен, что не издал ни звука, пока подходил. Мальчишка поразительно худой, в заношенной одежде, с грязными засалившимися волосами и глазами бродячей собаки — Дазай навидался таких за свою жизнь. Он негромко полуругается-полушипит себе под нос, после чего бежит к раскрытому настежь окну и перемахивает через подоконник. Дазай бросается в погоню, но у мальчишки есть явное преимущество — знание местности, по которой он петляет, как заяц. Догнать не удаётся, и Дазай возвращается, чтобы осмотреть дом. После осмотра Дазай приходит к выводу: Чуя точно был здесь. На кухне рядом с пепельницей валяются сигареты его любимой марки и стоит пара бутылок неплохого вина (и откуда только взял), на прикроватной тумбочке лежит охотничий нож, которым Чуя частенько пользовался, ну и наконец на письменном столе в гостиной Дазай обнаруживает столь бесившую его шляпу и записку, написанную знакомым почерком, под ней. «Сколько было эпох — и всё грязная война цвета чая», — картину происходящего надпись яснее не делает, но служит ещё одним доказательством того, что Чуя здесь был. К тому же, скорее всего он сюда ещё вернётся. Поэтому Дазай решает подождать Чую. Приняв такое решение, он направляется на кухню, раз уж Чуя заставил его тащиться на другой конец Японии — не ему предъявлять претензии, если Дазай поест за его счёт. В холодильнике, помимо всего прочего, находятся яйца, бекон и даже свежая зелень, скорее всего недавно купленная, которые Дазай пускает на яичницу, внезапно ощутив прилив голода. Также Дазай обнаруживает полную пачку апельсинового сока, который Чуя недолюбливал. Второй завтрак кажется гораздо более вкусным, как и выкуренная после него чужая сигарета. Делать особенно нечего, поэтому Дазай изучает книги, стоящие на полках, в поисках чего-нибудь почитать. Свой выбор он останавливает на зачитанном детективном романе в мягкой обложке. За чтением проходит несколько часов, после чего Дазай откладывает книгу, вслух сетуя на слишком очевидную разгадку. Он потягивается, неторопливо разминается, проходится по дому, выискивая чем ещё заняться в ожидании. В конце концов, он включает телевизор и задрёмывает под бормотание какого-то интервью с известным не то певцом, не то актёром. Просыпается он, когда за окном уже начинает темнеть. Задумчиво проходит на кухню, наливает воды из-под крана и осушает полный стакан в три глотка. В голове какая-то каша, которую Дазай изо всех сил старается разложить на понятные компоненты. Во сне Дазай видел пятнадцатилетнего Чую, о чём-то болтающего с мальчишкой, которого Дазай встретил сегодня. Когда он попытался подойти к ним, они побежали от него в разные стороны, на ходу превращаясь в чёрных овец с горящими адским пламенем глазами. Причём догнать он их смог, лишь побежав в противоположную сторону. Дазай не привык считать свои сны чем-то значимым, хотя неоднократно читал об их важности в книгах о психологии, стащенных у Мори. Проблема в том, что в этом деле его вела именно интуиция, смешанная с неясными знаками и предчувствиями, и вела правильно. Дазай резко выдыхает и тянется к пачке сигарет. Доставая закурить, он замечает на упаковке надпись, которой раньше там не было: «Чёткий контур тени там, где было пусто... Где она? — исчезла в никуда». Дазай комкает пачку в руке, неосознанно сжимая кулаки. Он растерян, не понимает, как мог не проснуться, почему записка написана одновременно похоже и непохоже на почерк Чуи, почему все вещи остались на своих местах. Вопросы носятся в голове, только добавляя сумятицы. Дазай резко выдыхает и берёт себя в руки. Очищает своё сознание от волнений и тревоги, оставляя только привычную холодную пустоту. Ответ должен лежать где-то на поверхности, Чуя, как ни крути, не злой гений. Самыми лежащими на поверхности уликами пока что были оставленные им стихи. Дазай припоминает все послания, выстраивая их в хронологическом порядке. Всего было четыре записки, в которых содержалось одиннадцать фрагментов, разделённых заглавными буквами. Дазая озаряет безумная догадка. Он достаёт все записки и внимательно считает слова, записывая получившуюся числовую последовательность на листочек. После чего, отложив ручку, долго смотрит на получившиеся цифры. Задумчиво крутит в руках мобильный, после чего, решив, что стоит рискнуть, набирает получившийся номер и нажимает на вызов. С замирающим сердцем слушает длинные гудки. Трубку снимают, но ничего не говорят, на заднем фоне шумит ветер и блеют овцы. «Приходи. Буду ждать в десять вечера», — резко бросает Дазай, после чего вешает трубку. Его слегка потрясывает, когда он откладывает телефон в сторону. До назначенного часа ещё достаточно времени, поэтому Дазай решает приготовить ужин, чтобы хоть чем-то занять руки. Отваривает спагетти, готовит к ним простенький соус, нарезает салат, заправляет его оливковым маслом, красиво сервирует стол на двоих. После чего пробует результат своей готовки и, подумав, разогревает себе замороженную пиццу, найденную в морозилке, оставляя результаты своего кулинарного мастерства Чуе. Открыв бутылку вина, отхлёбывает прямо из горла. До десяти остаётся пятнадцать минут, за окном уже темно, но Дазаю катастрофически лень вставать и включать свет. Из коридора раздаётся негромкий шорох. — Ты даже раньше, чем я думал, — спокойно замечает Дазай, не оборачиваясь. Чуя в ответ негромко фыркает, скорее всего останавливаясь в дверях. — Ужинать будешь? Я тут немного похозяйничал на твоей кухне, уж извини, — извинения в голосе Дазая совсем не слышно. — Вот уж не думал, что ты будешь ждать меня как верная жена. Нет, спасибо, Дазай, не буду. Вина бы выпил, — голос у Чуи ниже, чем помнится Дазаю, и гораздо более усталый. — Алкоголик, — без огонька огрызается Дазай, но вино в бокал наливает. — Сам такой, — спокойно отвечает Чуя. — Прикрой глаза, не могу взять, пока ты смотришь. Дазай послушно закрывает глаза и откидывается на спинку стула, погружаясь в полную темноту. — Можешь открывать, — говорит Чуя через минуту. — Неа, мне и так хорошо, — возражает Дазая, слегка растягивая гласные. — Объяснишь, что за чертовщина творится? — Само собой, — Чуя отпивает вино. — Ты слышал об Овце? — Если ты не о себе, то нет. Рассказывай. Люблю послушать страшные сказки на ночь, — Дазая беззаботно улыбается, разводя руками. — Не совсем о себе. Овца — это отдельная сущность, захватывающая тебя изнутри, чтобы использовать для достижения своих целей, — Чуя говорит негромко и неторопливо, будто бы подбирая слова. — Найти пастбище получше? — ехидно интересуется Дазай. — Всё куда интересней, — в голосе Чуи звучит неприкрытая издёвка. — Погрузить весь мир в полную анархию, чтобы достичь идеального состояния энергии и материи. — Что? — Дазай всё-таки открывает глаза, но от того, чтобы посмотреть на Чую удерживается. — Что слышал, забинтованный придурок. Сам понимаешь, для воплощения подобного плана я просто лучшая кандидатура в мире. Вот она в меня и подселилась. Когда точно — не скажу, но подозреваю, что года три-четыре назад, другое дело, что заметил я её совсем недавно, — голос Чуи становится глуше, и он ненадолго замолкает. — Ещё вина налить? — спрашивает Дазай, проглотив язвительный комментарий. — Себе можешь, — отвечает Чуя чуть громче. — Да мне и так нормально, — Дазай отхлёбывает из горла. — Свинья, — бурчит Чуя, после чего возвращается к рассказу. — За годы наблюдения за мной Овца заключила что-то вроде договора с Арахабаки. Моя личность начала стираться, было очень страшно, я терял контроль. Вернувшись в себя с месяц назад, я понял, что у меня нет иного выхода, кроме как сбежать, чтобы разобраться с этим самостоятельно, пока они всё не разрушили, — Чуя снова замолкает. Повисшая тишина звенит от напряжения, застывшего в воздухе. — Извини, тяжело продолжать. Впрочем, я уверен, что ты уже и сам достроил оставшиеся звенья цепи. Если хочешь, я отвечу на твои вопросы, — Чуя вздыхает и отпивает пару глотков из бокала. — Ты же мёртв? — Дазай спрашивает преувеличенно спокойно, будто прогноз погоды на завтра. — Да. Уже пять дней. Тело, по моей просьбе, закопали местные беспризорники за разрешение пользоваться домом, — интонация Чуи полностью повторяет интонацию Дазая. — А как ты умер? — тут же с энтузиазмом интересуется Дазай. — Кто о чём, а вшивый о бане, — Чуя вздыхает и, Дазай готов поклясться, возводит глаза к потолку. — Отравился. Самый надёжный способ при моей способности. — Ну? — требует подробностей Дазай. — Неприятно. Голова кружится, тошнит, тело немеет, не рекомендую, — сухо резюмирует Чуя. — Зануда. Ладно, мне всё равно всегда больше удушение импонировало, — разочарованно протягивает Дазай. — Вопрос второй: зачем ты меня сюда вёл? — Сначала думал, что мне может помочь твоя способность. Напрямую было нельзя, сущности не спали. Потом... Не знаю. Чтобы попрощаться, наверное, — Чуя говорит задумчиво, не торопясь. — Что, карлик, кроме меня и не с кем? — подначивает Дазай, сглатывая непонятно откуда взявшийся комок в горле. — Как ни странно, но да, — фыркает в ответ Чуя. — Не строй такое лицо, напарник, ещё глупее, чем обычно, выглядишь. — Да ну тебя к чёртовой матери, — Дазай отпивает ещё вина. — Не беспокойся, привет ей передам, — задорно отвечает приободрившийся Чуя. — Как был мелким недалёким гномом, так и остался, — философски вздыхает Дазай. — Кто бы говорил, сам не изменился ни на йоту, — возмущённо возражает Чуя, после чего, не выдержав, разражается счастливым смехом. — За этим, наверное, и привёл, не мог уйти, ничего тебе не высказав напоследок, — отсмеявшись, произносит Чуя. — Ладно, мне уже почти пора возвращаться, так что слушай мои последние слова. — Внимаю, — Дазай отвешивает шутливый полупоклон, призванный скрыть его истинные чувства. — У беспризорников спросишь, где меня похоронили; Мори передай, что проблема улажена, что ему рассказывать сам решишь; шляпу мою забери себе, делай, что хочешь, — Чуя ненадолго замолкает, после чего чуть громче продолжает. — И не смей являться на мою сторону без уважительной причины, пинком под задницу обратно выставлю! — Хорошо, Чуя, всё так и сделаю, — отвечает Дазай непривычно искренне и серьёзно. — То-то! — торжествующе замечает Чуя. — Что же, прощай, напарник. — До встречи, — поправляет Дазай. Ощущение чужого присутствия пропадает. Дазай смотрит на место, где только что стоял Чуя, задумчиво допивает вино, после чего идёт в спальню и, не раздеваясь, падает на постель. Сон накрывает его мгновенно. Дазай просыпается от солнечного луча, бьющего в глаза, потягивается, трёт глаза, вспоминая вчерашнее. Его удивляет собственное спокойствие и необъяснимое ощущение достигнутого равновесия внутри. Ему ещё многое предстоит сделать, и, как ни странно, он к этому готов.