Одиночка

...Всё было как в кошмарном сне, но подобное вряд ли может присниться без веских причин. Шум, стрельба, скулёж, вой... и много крови. Они появились из ниоткуда, неожиданно, застали врасплох. Бежать было некуда. Отрезали пути к отступлению, сопротивляться тоже было бесполезно. Их много, все вооружены и беспощадны. Некогда было гадать, кто они, откуда пришли. Позже стало всё ясно, но в той ситуации было не до размышлений. Одно на уме: убежать от этого кошмара, найти выход. Не было смысла вот так просто бездарно погибать. Он не хотел здесь остаться навсегда, разделить участь своей стаи. Нет, его ждёт нечто большее, что-то важное. Нельзя оставаться. Только бежать, спасаться. Позволить лапам нести себя вперед, ни о чём не думать. Там где-то есть выход, шанс на спасение. Пусть это выбор труса – сбежать, когда твои собратья мечутся среди серых трупов, скулят, тщетно пытаясь укрыться и нарываясь лишь на пули. Кто-то пытался сопротивляться, делал отчаянные попытки... Но ничего не могли сделать. И если он выживет, удерёт, то будет их помнить, помнить всё. Притянутое за уши оправдание собственной трусости, собственного бессилия. Но умирать так глупо – не для него. Вой, звуки выстрелов остались позади, но он и не думал останавливаться, бежал со всех лап в страхе, подгоняемый инстинктом самосохранения. Прижал уши к голове и нёсся вперёд. И казалось, этому бегству не будет конца, что бежать придётся не одну милю до тех пор, пока не иссякнут силы... Да и пусть. Выжить – вот что главное. Понемногу он уверялся в своём выборе: всё делал правильно, не может быть иначе. Волк остановился, подняв голову и глядя на собратьев, что стояли на возвышении. Смотрели на него. Ветер доносил до всех звуки ещё не оконченной бойни... Волки оказались членами его стаи. Значит, не он один пытался спастись, выжить. Стая не считается погибшей, пока жив хотя бы один волк – жива стая. Волк-одиночка уже стая. Его маленькая, личная стая. А здесь выживших больше, всё можно начать сначала, возродить некогда былое величие их стаи. Да и к тому же у него больше никого не осталось кроме них. Он ощутил лёгкий прилив радости, надежды, что не всё ещё потеряно, несмотря ни на что. Он прыгнул к ним, готовый присоединиться к выжившим остаткам своей стаи, присоединиться к их поискам другого места для жизни, для выживания. Он оказался перед большим серым волком – одним из приближённых вожака, которому, судя по всему, пришлось занять место погибшего главы стаи. Новоиспечённый вожак посмотрел прямо на него суровым взглядом, его глаза светились от ярости, которую тот старался сдерживать, как-то контролировать. Волк глядел на этого щенка, недомерка, что посмел прибежать сюда, посмел бросить свою стаю, от него несло страхом и паникой. Вон до сих пор хвост дрожит. Вожак оскалил клыки и встретил во взгляде прибежавшего волка недоумение. – Прочь! – рявкнул вожак, кинувшись к юнцу, вцепившись зубами тому в грудь у основания шеи, дёрнул головой вверх, не ослабляя хватки и подавшись вперёд. Тем самым вожак сбросил уже бывшего члена стаи вниз с возвышения, оставив у того на груди рваную рану. Резко повернул голову в сторону, отбрасывая вырванный клок шерсти вместе с кожей теперь уже изгнанника. Прорычал: – Ты изгнан, трус! Вот так всё быстро перевернулось с ног на голову. Вся надежда, вся вера в какое-то будущее для него и стаи вмиг исчезли, когда волчьи зубы вгрызлись в его плоть. Вспышка боли – он взвыл, дёрнулся, затем его отбросили, он слетел с возвышенности, на которой так и стояли волки, кто больше не были его стаей. До ушей донеслись слова вожака. «Изгнали? Трус...» Приземлившись не слишком удачно, подвернув лапу и не пытаясь подняться, он поднял голову и не веряще посмотрел на волков. Истекая кровью и весь дрожа, он смотрел на них. Во взгляде смешались боль, непонимание происходящего, просьба не прогонять его, не оставлять одного. Да, он струсил... Случается, бывает, ему жаль, но зачем так. Так поступать. Он не сделал ничего преступного, только хотел выжить. Как и они. Они же тоже не остались, наверняка бежали, поджав хвосты. И чем они лучше? Он всё глядел, и во взгляде его появилась злость. Несправедливо. Они такие же трусы. Волки молча развернулись и побрели прочь, искать иной жизни. На его взгляд, мольбы, злобу не последовало никаких реакций. Они ушли, бросили его тут, точно так же, как он бросил своих товарищей там... Волк ещё глядел в ту сторону, куда ушли выжившие волки из его бывшей стаи, повёл ушами, прислушавшись. Было тихо... даже слишком тихо. Всё закончилось. Всё закончилось для него. Прошлого больше не было, у него не было ничего. Но лежать здесь и смиренно ждать смерти он не собирался, иначе бы его поступок был напрасным. Нет уж... Раз удрал – пусть теперь пытается выжить. Только теперь для себя, всё будет делать лишь для себя. Он больше не нужен стае, значит и ему больше не нужна она. Никто не нужен. Он сам себе будет стаей, в которой не предадут. Подобного не повторится впредь. Немного ещё полежав и найдя силы для следования собственным путём, волк осторожно поднялся на лапы и побрёл прочь от места, где определилась его дальнейшая судьба. Уходя всё дальше, хромая на заднюю правую лапу, он лишь раз оглянулся, с тенью тоски смотря на свой бывший дом: место, которое теперь стало братской могилой для большинства членов его стаи. Отвернувшись, он побрёл дальше, уставившись в землю, оставляя за собой следы крови. Рана болела, но сильнее болела его душа. Да и что бы изменилось, останься он там? Все бы чудом спаслись? Он бы остановил людей? Нет... Он бы остался лежать вместе со всеми... стая бы всё равно погибла. Был смысл пытаться спасти себя. Он тихо зарычал, тряхнул головой. Лучше выжить, попробовать отомстить, чем погибнуть и послужить кормом для падальщиков. Брёл он всё дальше и, учитывая его хромоту, идти становилось сложнее, нужно было передохнуть. Он огляделся: где бы тут убежище найти?.. Кругом ничего... Пустынная местность, ничего не видать на горизонте. И сколько ему придётся пройти, чтобы отыскать хоть что-то, где он сможет выжить, восстановить силы. Найти хотя бы воду. Много крови потеряно, но это не значит, что он сдастся. После всего просто обязан был выжить, прежде всего, самому себе обязан. Постепенно его шаг замедлялся, темнело в глазах... сказывалась потеря крови. Он терял силы... Отдых уже превратился в жизненную необходимость, как долго бы он себе не отказывал. Пройдя ещё немного, волк упал без сил, выдохнул. Хорошо... небольшой привал не повредит. Рана больше не кровоточила, но сильно болела, как бы воспаление не началось. Он тихо лежал, не скулил от боли, смотрел в небо, прислушивался, дыхание его было сбивчивым. Но ничего... Вот отдохнёт, полежит немного и с новыми силами пойдёт дальше. Он закрыл глаза, совсем не хотелось шевелиться. Невольно вспомнил пережитое им, рявк вожака, собственный шок от случившегося. Его время ещё не пришло, это он знал точно. Он потерял счёт времени: сколько часов или дней он бродил посреди неизвестности. Шагал, уткнувшись носом в землю, шатаясь от голода и слабости. Питаться лунным светом явно не входило в список его привычек. Тут нужно что-то более существенное. При этих мыслях у него непроизвольно начала выделяться слюна, волк сглотнул, поднял голову, смотря в вечернее небо. Тихо вздохнул и тут же замер, не веря. Ещё раз втянул воздух – пахнет едой?.. Он принюхался. Не только едой, но и людьми... машинами. Впереди город. Он всмотрелся в горизонт: вдали и вправду виднелись неясные в туманном вечернем небе очертания людских зданий. Поначалу волк решил, что ему всё это чудится из-за измотанности... Но запахи были чёткими, насыщенными, даже улавливался лёгкий оттенок какого-то странного, манящего аромата. Вряд ли такое может пригрезиться, стоит проверить. Про себя фыркнув, он направился в сторону города более уверенным шагом. Он не боялся, не боялся ничего. Там он найдёт еду, место, где можно будет нормально отдохнуть. Там его судьба... Люди считают, что волки вымерли две сотни лет назад. Никто на него не посмотрит. Примут за бродячую собаку. Никто не тронет... пусть только попробуют – тогда познакомятся с его клыками. Был поздний вечер, когда он добрался до окраины города. Начали появляться первые звёзды, небо прояснилось, так что они стали хорошо заметны. Он тихо, почти бесшумно бродил по вечерним улицам. Немногочисленные горожане не обращали на него внимания, как волк на это и рассчитывал. Добрёл до фонтана, беспардонно и с жадностью напился воды как никогда столь желанной. Облизнулся, направился дальше по улице, иногда принюхиваясь. Кто-то из людей, что ему попадались, косился в его сторону. Но подойти к хромоногому псу с раной на груди никто не решился. Мало ли что у дворняги на уме. Ну, её к чёрту... Или сдохнет, или выкарабкается. Такая зараза легко не сдаётся. Доверившись своему нюху, волк добрёл до мусорных контейнеров. Остановился подле них, задумавшись над тем, как он низко пал, вынужденный теперь питаться людскими объедками. Уж точно не об этой жизни он мечтал. Ну, хорошо... раз перебиться можно. Только один раз. Людишки любят и умеют готовить много разных вкусностей. В следующий раз он украдёт что-нибудь. Он будет брать у этого города всё, что ему понадобится. А пока... еда так близка... какая ни была б. Но достать её ещё нужно постараться. Он встал на задние лапы, передние положил на край контейнера, заглянул внутрь. Стоять было сложно – ныла ушибленная лапа. Разозлившись, сверкнув в ночи янтарными глазами, волк потянулся к одному из пакетов, схватил зубами и потянул к себе. Больших усилий ему стоило стянуть из контейнера пакет с мусором. Бросив его на асфальт, он выдохнул – раненую лапу больше не приходилось напрягать. Уже было легче... лишь бы дело стоило затраченных усилий. Переведя дух, волк разорвал пакет, брезгливо оценил свой ужин и, задвинув свою гордость подальше, принялся утолять голод. «Первый и последний раз... Первый и последний раз я это делаю». Съев то, что более-менее походило на еду, волк развернулся и побрёл в тёмный промежуток между домами. Людишек на улицах становилось всё меньше. Была ночь... Он лежал в темноте и прохладе, пытаясь уснуть и не думать о том, что принесёт завтрашний день. По крайней мере, где напиться утром воды он знал. Утро наступило холодное, зябкое... небо затянули тучи, гляди того и дождь соберётся. А ему и укрыться негде. Проклятый город, нужно искать себе убежище. Спать под открытым небом совсем не желалось. Он поднялся на лапы. Отметил, что задняя лапа стала меньше болеть. Волки были сильными, выносливыми зверьми. Подобные травмы у них быстро проходили. Его вновь мучила жажда. Благо он знал, где вода. Волк направился к фонтану. Утро... народ... Слоняется туда-сюда, спешит по своим делам. Какое ему дело до них, лишь бы не трогали, не смели приближаться. Ничья помощь ему не нужна, особенно людишек. На него смотрели с опаской, тыкали пальцами, восклицали: «какая большая собака. Откуда она здесь?». Кто-то откровенно издевался, предлагал кому-то добить, поджарить, сделать шашлык или котлетки. Он игнорировал это, относясь как к фоновым звукам. Идти оставалось недолго до его импровизированного водопоя. «Люди известны своей жестокостью... Ко всему и к себе подобным». И как бы волк не игнорировал окружающую обстановку, не старался быть отдельно от неё, действительность всё же коснулась его. Кому-то из местных быдл взбрело в голову швырнуть в раненую дворнягу камнем. Так, чисто забавы ради, поглумиться над хромоногим зверем. Небольшой камень влетел волку в бок, тот дёрнулся, заскулив, но не убежал в панике, как того хотел человек. Отыскал обидчика взглядом. «Ах, ты... грязный...» Человек вопреки своим ожиданиям теперь застыл, в страхе глядя на оскаленные клыки и бешеный взгляд собаки. Она метнулась к нему очень быстро, несмотря на хромоту. Ещё миг и клыки вцепились в руку, кинувшую камень, с силой сомкнулись, человек закричал, падая. Волк его не отпускал. Другие люди среагировали на инцидент, бросились с воплями отгонять бешеную собаку, что вознамерилась перегрызть быдлу глотку. Кто-то схватил палку, ударил по зверю, заставив отскочить. В него полетели камни и палки. Ещё бы... дружки ублюдка подоспели на помощь. Кто-то выхватил пушку. Пришлось уносить лапы, скрываясь среди домов. Утешало то, что ублюдок не остался безнаказанным. Придётся обходным путём добираться до фонтана... Главное, что эти людские выродки не преследуют. А как кричали, как вопили... Кто виноват? Он просил швырять камнем? Он зачинщик? Нет... Но кому будет дело до раненой псины. Псины!? Нет уж... Что-то он слишком часто начал в мыслях называть себя псом. Такими темпами можно своё происхождение напрочь забыть, превратиться в собаку. Он фыркнул. Бред как он есть. Себя невозможно забыть, волк не должен и не посмеет так низко пасть. Таки дойдя до фонтана, теперь уже скрываясь меж зданий во избежание новых инцидентов, волк, наконец, напился прохладной воды. Ему досталось камнем по многострадальной задней лапе, так что он ещё больше захромал. Злился. На всё злился. Не слишком-то и радужно началась его одинокая жизнь. Вынужденный прятаться, остерегаться всех, глядеть в оба, быть в напряжении, сторониться людишек. Нет, так дело не пойдёт. Не он должен подчиняться городу, а наоборот – всё подстроить под себя. Нельзя так жить... на дне. На самом глубоком дне. Если уж честно, то чем он тогда от собаки отличается? Волк собрался прилечь и немного отдохнуть, устроился под деревцем в маленьком парке. А людишкам ещё нужна зелень, нужна трава, деревья... Кто-то ещё не разучился ценить живое на планете... Он задремал, убаюканный мерным шелестом листвы. Поднялся лёгкий ветерок, стало как-то уютно, умиротворённо. Забыл он уже, каково это: отдыхать, расслабляться, ни о чём плохом не думать, отрешиться от всего... Слишком быстро забыл. Его из дрёмы вывел чей-то запах, совсем близко... Кто-то рискнул приблизиться к нему?! Волк открыл глаза, поднял голову и встретился взглядом с парнишкой, который неотрывно глядел на него. Поняв, что зверь проснулся и смотрит на него, паренёк застыл, боясь пошевелиться. А вдруг бросится? Он заметил следы крови на шерсти, видел рану и поначалу решил, что собака умерла. Приблизился проверить, так ли это на самом деле. И теперь на него с подозрением глядели янтарные глаза зверя. Раз очнулся, то уже понятно, что живой. – Где это тебя так потрепали... – не спросил, а произнёс паренёк. Реакция была незамедлительной, словно бы собака поняла каждое слово. Она прижала к голове уши и зарычала. Так хорошо лежалось, так хорошо отдыхалось. Нет, нужно было припереться и всё испортить! «Чего лезешь? Проваливай!» – Ладно, ладно, – паренёк примиряюще поднял руки. Будто не только реакцию понял, но и обращение к себе услышал. – Успокойся. Я не обижу. Ты же хороший пёсик? – волк оскалил клыки. – Э... ладно. Ты плохой пёс, верно? – улыбнулся. – Ну, я убедился, что ты живой... Всего лишь это хотел. Не буду трогать, – косится на рану собаки. Тут же отпрянул назад, потому что та вскочила на лапы, зарычала ещё громче. Опустила голову. Он не стремится вредить, не ведёт себя как большинство здесь. Не хотелось убивать, но лучше пусть уходит. От людей подачки не нужны. Паренёк слабо задрожал, попятился. – Всё, всё... Я ухожу. Видишь? – осторожно, стараясь не делать резких движений, пятится, не сводя взгляда с собаки. Та порычала ещё немного, потом рванула в сторону, стремясь убраться отсюда как можно подальше. От этого надоедливого человека. Нигде покоя нет, везде лезут. Как же они выбешивают. Когда он устал скакать на трёх лапах, волк перешёл на медленный шаг. Брёл и размышлял над тем, что пора было что-то менять в своей недавно начавшейся новой жизни. Хотя нужно было изначально вести себя иначе. Не с позиции бродяги-подбиралы. Ещё этот паренёк... Какое ему дело? Чего полез? Собачку жалко стало. Ну и пусть катится шавок жалеть. А его не трогает. Наверно он сейчас очень походит на такую вот драную шавку. Нельзя терять лицо, нельзя. В какой ситуации бы ни оказался... всегда нужно оставаться волком. Гордым и свободным. Возможно, лучше будет лазить по городу не в своём истинном обличии... Тогда не возникнет охоты в него чем-то кинуть или бросаться жалеть бедную, одинокую собачку. В таких мыслях он шёл дальше по улице, свернул за угол. И остановился, потому что путь ему преградили, как он расценил, какие-то блохастые дворняги. Три дворняги, одна страшнее другой. Все взъерошенные, грязные, блохастые... видно было, как по ним скачут блохи, несло от псов весьма мерзко. Обычные дворовые шавки. А вот от него несло запахом крови... Собачки захотели лёгкой добычи? Пусть дерзнут, отважатся на него напасть. Посмотрим, как у них это получится. Он оскалил зубы, зарычал. Псы ответили тем же жестом любезности. – Что новенький здесь? – спросила одна из псин. Должно быть, главная в этой мелкой шайке. – Прочь с моей дороги, – был ответ. – О, да ты у нас смелый, раз позволяешь себе говорить с хозяевами в таком тоне. – Блохастые шавки хозяева не менее блохастого городишки. Куда уж ниже падать. Чем ещё похваляться. – Да как ты смеешь насмехаться!? – рявк и шаг навстречу. – Я заставлю тебя пожалеть о каждом слове! Взять эту зверину! «Сам ты шкуру бережёшь, как я посмотрю». Две другие собаки бросились к нему, раззявив пасти, стремясь вцепиться ему в горло. От выпада одной он уклонился – та проскочила мимо. Другая же успела схватить его за переднюю лапу, но на её шее тут же сомкнулись волчьи зубы, ошеломленная собака ослабила хватку, её швырнули в сторону. Больше она не поднялась... Та, что промазала, воспользовавшись ситуацией, накинулась на волка, укусив за бок. Главная собака, как последняя тварь, беспристрастно наблюдала за тем, как волк разделался со второй шавкой, когда развернулся на трёх лапах, метнулся к ней, повалил, разрывая горло. Брызнула кровь, испачкав волчью морду. Держа в зубах бездыханную тушку собаки, волк повернул голову в сторону главаря, впившись в того гневным взглядом. – Теперь твоя очередь, падшая тварь... Главарь поднялся на лапы, зарычал. – А сильно ли ты от меня отличаешься? А, волк? – медленно подходит. Явно убегать не собирается. – Я никогда не опущусь до вашего уровня! Никогда! – бросил мёртвую собаку на землю, кинулся к главарю. Они начали драться. Эта псина оказалась куда сильнее и выносливей своих дружков. Этим походила на волка, но всё же не являлась им. Они кусали друг друга, наносили новые раны, и никто не хотел и не собирался уступать. В один момент пёс промахнулся, допустил роковую ошибку. Волк схватил его за загривок, повалил на землю. – Вот и умри, как положено собаке!.. Его клыки вгрызлись в глотку собачью, он сжал челюсти, брызнула кровь. Псина ещё дёргалась, пыталась вырваться. Волк держал её, смотря вперед себя яростным взглядом. И так ещё удерживал ее, когда та уже перестала шевелиться, рваться на свободу и затихла... Пусть же она знает и все знают... жить, как какая-нибудь бродячая собака он не будет. И никто не посмеет его так называть, глядя на него, даже не помыслит об этом. Он ещё поимеет с этого города сполна. Ни от кого не завися, ни у кого не прося помощи. Лишь пользуясь ними в своих целях, пользуясь всем, чем можно. У него больше не было никого, не было, кем дорожить, кого ценить, защищать, заботиться. Не было, кому верить. Не было никого, кроме себя. И себе он изменять не будет. Он разжал челюсти и таки отпустил труп наглой псины. И как раз вовремя: на него налетели невесть откуда взявшиеся собаки. Должно быть, из этой же стаи набежали на звуки недавней схватки. Пришлось отбиваться, началась драка. Драка за его право жить в этом городе.