звёзды в сердце моём

Данишевские приглашают Эраста Петровича на ужин. Александра Христофоровича тоже, но по тому, как им кивают и улыбаются, очевидно, что заскучавший граф мечтает о компании столичного гостя, а на полицмейстера приглашение распространяется только из вежливости. Человек положения Эраста Фандорина на месте Александра Христофоровича не удостоил бы вниманием такое приглашение, за оскорбление бы посчитал; но Александр Христофорович приходит, а Эраст рад его присутствию, на интуитивном уровне ощущая аккуратно обернутую мягким бархатом опасность. Он рад присутствию Александра Христофоровича, потому что Александру Христофоровичу не приходит в голову снять с ремня пистолет, садясь за стол — не то что бы Эраст ждал, что им придется воспользоваться; но еще и потому что когда на глазах и Александр Христофорович, и Данишевские — ему не нужно волноваться, что он что-то упускает. Жаль, мальчишка-писарь нашел предлог увернуться от ужина. Эраст мягок и вежлив, раскланивается, пожимает руку Алексею, касается губами мягкой ручки Лизы. Лиза находит очаровательным его заикание и сообщает об этом, Алексей изящно комментирует его выправку — аристократическое воспитание дает о себе знать-с, не правда ли? После первой перемены блюд Алексей приносит соболезнования по поводу смерти его брата. Эраст легко вздрагивает ресницами, задерживает взгляд на Данишевском. — Помилуйте, Эраст Петрович, ведь вы так похожи. Неужто я ошибся? — Нет. Н-не ошиблись. Если Эраст вздрагивает одними ресницами, то Александр Христофорович — всем собой, и на мгновение на лицо набегает хмурая туча. — Жаль, не довелось свидеться, — говорит Алексей, будто и не замечая перемен в полицмейстере. — Такая интересная личность. — Я его видела, совсем немного, он так быстро покинул мое общество, — Лиза улыбается тонко, смущенно опускает ресницы. — Он очень красив. — Был. — Да, был. На мгновение пауза делается неловкой. — Так выпьем же за это, — предлагает радушно Алексей. Александр Христофорович опрокидывает в себя вино, словно только и ждал команды. Эраст отпивает маленький глоток, отвлеченно думая о том, что еще одно упоминание Якова и Александр Христофорович опорожнит всю бутылку в одиночку. — П-приятно жить на природе, вдали от суеты больших городов? Порой у меня возникают мысли п-пожить отшельником в каких-нибудь живописных местах с малым числом людей, — Эраст тонко улыбается. Алексей коротко смеется: — О, да, приятно. Особенно было приятно, когда из самых громких преступлений была кража козы. Но, увы... Мы с Лизой лишь надеемся, что вы вскоре найдете убийцу. Александр Христофорович, хмуро глядя в бокал, добавляет: — Или убийц. Эрасту хочется, не переставая улыбаться, забрать из рук Александра Христофоровича бокал. То ли прост Александр Христофорович настолько, что в мыслях у него нет стесняться Данишевских и язык рядом с ним придерживать, дабы интересы следствия сберечь… То ли провоцирует так — осознанно или нет. — Вы думаете, это может быть целая банда? — Алексей сводит вместе брови. — Лиза, любовь моя, лучше тебе какое-то время не выходить в лес одной. Если там разбойники… — В любом лесу есть разбойники, они как волки — зараза неизбежная, пару телушек в год задерут и ладно, — говорит Александр Христофорович так же хмуро. — А мы дело имеем не с тупыми мужиками, легкого хлеба ищущими. Эти твари похитрее будут. Лиза машинально кладет свою маленькую белую ручку на руку Алексея, в поисках спокойствия и защиты. Алексей мягко переворачивает кисть ладонью вверх, ласково обхватывая длинными пальцами нежную ручку жены. — Ужасно, — выдыхает тихо Лиза. — Эти люди чрезвычайно опасны, раз им удалось погубить Якова Петровича. Александр Христофорович вздрагивает снова, но — о, чудо — за вином не тянется. Лишь молча и пусто смотрит перед собой. — Не тревожьтесь, Елизавета Андреевна, я приложу все усилия, чтобы найти виновных. Будьте в этом уверены, — в голосе Эраста едва уловимо мелькают стальные нотки. — Но в самом д-деле, не отправляйтесь на п-прогулки в одиночестве, это и в спокойное время для молодой и к-красивой женщины может быть опасно. Алексей чуть прищуривает глаза и сладко улыбается. — Но я так люблю конные прогулки… — Так берите с собой мужа, — прерывает хозяйку Александр Христофорович. — Алексея не любят лошади! — Лиза смеется, Алексей — отводит взгляд неловко и смущенно. — Уж лучше Николая… Становится как-то прохладнее, кажется вдруг Эрасту, и он осторожно косится на Александра Христофоровича, надеясь на подсказку. — Николай Васильевич, помнится, едва не оставили нас без лошади, вздумав прогуляться по лесу ночью пешим и босым, — говорит Алексей спокойно. — Не сердись на него, Николай ведь объяснил, что с ним случился припадок… — Да, этот защитит, — Александр Христофорович бормочет это себе под нос, но Лиза все равно слышит, оборачивается с укором. — И вы туда же! Эраст Петрович, скажите им, право слово! Эраст чуть виновато улыбается, склоняет голову. — П-прошу простить, Елизавета Андреевна, я еще не имел удовольствия п-познакомиться с Николаем Васильевичем… — Потому что шугается он, — едва слышно бормочет Александр Христофорович. — Еще бы он не… — Лиза, счастье мое, быть может, ты сыграешь что-нибудь нашим гостям? Лиза мягко улыбается, смотрит с нежностью на Алексея. Поднимается из-за стола — легкая, светлая, приглушенно сияет расшитое жемчугом платье. Вслед за ней поднимаются мужчины. Она красива безмерно. Нежная, хрупкая, похожая на белую голубку, скромная и тихая, но ровно с той долей доброго лукавства в улыбке, чтобы оставалось чувство — рядом с такой не заскучаешь. Бегают ее тонкие пальцы по клавишам, и замирают, затихают постепенно все трое. С нежностью и обожанием смотрит на жену Алексей, у Эраста что-то слабо сжимает в груди — воспоминаниями о другой Лизе, которая могла бы так же играть на рояле для гостей их дома, сложись иначе ее судьба. Он не хотел бы, чтобы эта Лиза повторила судьбу той. Александр Христофорович смотрит скорее не на Лизу, а в далекое прошлое, захваченный картинами воспоминаний. Эрасту хочется тронуть его за плечо, вырывая из этого состояния, но Алексей успевает первым. — Замечтались, Александр Христофорович? — спрашивает с насмешливой ласковостью. Бинх вздрагивает, взгляд от бегающих по клавишам пальцев отрывая — Лиза тоже оборачивается к нему, не прекращая игру, смотрит с теплым любопытством. — Да. Простите. Игра бесподобна, я просто вспомнил, как — это любил играть. Один мой. Знакомый. Эраст бросает короткий и острый взгляд на уставшее и очень несчастное лицо Александра Христофоровича. Неужели?... Яша любил играть эту пьесу, еще и пел иногда, но чаще — подначивал петь Эраста, лукаво мерцая своими темными глазами, пряными вишнями. Эраст ужасно хочет привести Александра Христофоровича к землянке, в которой сейчас обитает Яша, но Яша не будет рад совсем. И откусывать голову он начнет именно Александру Христофоровичу, а не виноватому проводнику Эрасту. Яшенька. Эраст мягко улыбается своим мыслям. И выныривает из них — когда Елизавета Андреевна начинает петь. Чистый, нежный голос, серебряные колокольчики, прохладный родничок. Прекрасная сирена, заманивающая корабль на смертельно опасные утесы. — Снился мне сад в подвенечном уборе. В этом саду мы с тобою вдвоем. Звезды на небе, звезды на море, Звезды и в сердце моем… Опускает Александр Христофорович взгляд, да так и не поднимает до конца романса, и слова про радость отзываются на его лице не улыбкой теплой, а горечью, тенью под глазами залегающей. Дрожит, дрожит что-то внутри у Эраста Петровича, еще смутное, тонкое, но уже — болезненно желающее горечь эту с лица красивого убрать любой ценой. Однако отвлекает это от дела, и заставляет себя Эраст оторвать от Александра Христофоровича взгляд, похлопать вежливо, талант исполнительницы отмечая. — П-прекрасно, браво. — Такое диво! Я сам петь не умею совершенно, — Алексей смеется довольно, ничуть не смущаясь, — но я бы с таким удовольствием потанцевал! Эраст склоняет голову чуть набок, улыбается мягко. — Я мог бы вам сыграть что-нибудь, ведь Елизавета Андреевна, к сожалению, не может играть и т-танцевать одновременно. Алексей расцветает в довольной улыбке. — Благодарю вас, Эраст Петрович! Как давно мы с Лизой не танцевали под музыку. Алексей поднимается из кресла, подходит к Лизе, приглашающе подавая руку. Она вкладывает свои тонкие пальчики в его ладонь и поднимается, попадая точно в объятия ласково улыбающегося мужа. Эраст пересаживается за рояль с причудливо резной крышкой и искусной росписью. Лишь Александр Христофорович остается недвижим, молча он смотрит на ровную спину Эраста Петровича, на длинные темные волосы, на мраморные изящные пальцы. Кружатся по залу Алексей и Лиза, доносится их смех будто из другого мира. Александр Христофорович чувствует духоту и безграничную усталость. Не хуже Елизаветы Андреевны играет Эраст Петрович, и пальцы его не менее белые и тонкие, мрамор вместо хрупкого фарфора, смотреть почти больно. Но Александр Христофорович смотрит. Он благодарен: этой мелодии он не слышал раньше, тем более в исполнении... Якова — с усилием получается выговорить имя даже мысленно. Но утешение слабое. Похожи братья немыслимо, и мимоходом глянув — поверить можно, что то не Эраст сидит за роялем, а сам его старший брат, непривычно изящный, но с таким родным наклоном головы… Смотреть больно, больно, больно. Александр Христофорович знает, что горюет слишком откровенно и очевидно. Совести хватает не напиваться в горькую, но нет никаких сил делать равнодушное лицо. Он понимает, что это вызывает вопросы. Что Эраст Петрович не может не думать — как так вышло, что полицмейстер из малоросской глуши оплакивает его брата наравне с ним. (Александр Христофорович не сомневается, что Эраст оплакивает Яшу, просто делает это, не в пример ему — ровно, спокойно, глубоко внутри. Как делал бы сам Яша.) — Вам не нравится? — спрашивает ласково Лиза, возникая совсем рядом. Вздрагивает Александр Христофорович, склоняет голову в вежливом полупоклоне. — Нет, что вы... Эраст Петрович замечательно играет, я… — Завидуете, господин полицмейстер? — и Алексей тут как тут, улыбается широко, наводя на мысли о хищниках лесных. — Что же вы так, не стесняйтесь. Станцуйте кружок, я не обижусь. Александр Христофорович поднимается — выправка военная, статная — кивает Алексею, подает свою натруженную, мозолистую руку Елизавете Андреевне. Они красиво смотрятся вместе, это отмечает и играющий Эраст, и цедящий вино Алексей. Это может предположить и Александр Христофорович. Хрупкая светлая голубка и статный широкоплечий офицер. Лизонька даже ниже его, что Александру Христофоровичу приятно и, что скрывать, лестно. Она смотрит на него ласково большими глазами оленицы, нежная и светлая, и Александр Христофорович старается смягчить и свой взгляд, горечь потери спрятать. Он танцует сносно, хотя, конечно, с Алексеем не сравнить. Обходится без неловких столкновений, хотя Александр Христофорович почти уверен, что это заслуга Лизы и ее мягкого руководства. Впрочем, это вправду оказывается приятно, приятнее, чем он помнил — он не танцевал уже много лет. Он слабо улыбается, когда удается особо красиво обернуться вместе с Лизой — надо же, еще способен… Ему не приходит в голову, что музыка длится неприлично долго — только когда Лиза смеется и шепчет, что устала, Александр Христофорович догадывается остановиться. Следом прекращается и музыка, Александр Христофорович чувствует на себе темный, внимательный взгляд Эраста, смотрит себе под ноги. — Простите. Не думал, что это такой длинный вальс. — Я п-позволил себе небольшую импровизацию, — говорит Эраст ровно. — Танец того стоил, не п-правда ли? Александр Христофорович мучительно вспыхивает, коря себя за невнимательность и отчего-то за стыдное мгновение покоя, будто отвлекаться от скорби было тяжелым преступлением. — Пожалуй, — отвечает коротко. — Спасибо вам, — Лиза светится, мягкая, нежная — Александр Христофорович так не хочет, чтобы она пострадала, — целует Александра Христофоровича в потеплевшую щеку. — За чудесный танец. И вам — за музыку. — Эраст Петрович один не имел шанса показать себя, — подает голос Алексей. — Не находите несправедливым? — Может быть, в другой раз, я так устала... — Лиза улыбается, Александр Христофорович чувствует вину еще и за то, что лишил возможности потанцевать Эраста. — Чепуха, — Алексей отмахивается. — Эраст Петрович, вам ведь доводилось в танцевальных классах гимназии вести своих одноклассников? — Чаще вели меня, — говорит Эраст; голос его спокоен, взгляд мерцающе-черен. — Не удался ростом. — Я думаю, разберемся. Давайте, не стесняйтесь... Александр Христофорович, сыграете нам? — Я... не умею, — Александр Христофорович резко теряет весь румянец, бледнеет — от чего-то, похожего на возмущение. Данишевский собрался танцевать с Эрастом? Вот так запросто? — Я сыграю, как раз и отдохну, — Лиза смеется серебряным колокольчиком, будто вся ситуация немыслимо ее забавляет. Александру Христофоровичу не смешно совершенно, особенно от того, что Эраст без дополнительных вопросов встает перед Алексеем, вкладывает свою руку в его ладонь — кисть у Эраста белая и узкая, не такая маленькая, как у Лизы, но Александр Христофорович уверен, что такая же мягкая и нежная. Шутка заходит слишком далеко, Александру Христофоровичу хочется взорваться возмущенным «позвольте», но вместо этого звучат первые ноты еще одного сладкого вальса. Александр Христофорович испытывает смутное желание стреляться, но Эраст Петрович не выглядит возмущенным или оскорбленным. Он мягко поддается движениям Алексея, позволяя вести, легко и непринужденно отдав это право хозяину дома. Это выглядит волнующе. Двое красивых мужчин, статных и стройных, прекрасно чувствующих друг друга, двигающихся слаженно и уверенно. Эраст Петрович ниже Алексея, поэтому смотрит на него чуть запрокинув голову, открывая белую шею. Елизавета Андреевна улыбается, ее нежные щеки окрашивает румянец. Она выбрала довольно быструю мелодию, заставляющую партнеров двигаться даже резко, отрывисто, совсем непривычно для мягкого и степенного вальса. Александр Христофорович забывает дышать. От возмущения? От возбуждения?.. Это красиво. Он не может оспорить. Алексей красив, Эраст красив немыслимо, за пределами рамок человеческого. Они красиво двигаются вместе. Сейчас Эраст не похож на Якова совершенно, такую естественную мягкость и почти нежность в том, чтобы отдаться рукам партнера, Александр Христофорович представить в демоне не может. Скорее, он мог бы увидеть его на месте Алексея — в вызывающе небрежном дорогом халате поверх домашней одежды, с движениями уверенными, властными, одна ладонь сжимает белые пальчики, другая лежит на узком плечике. Хорошо хоть не на талии. Александру Христофоровичу хочется стреляться и выпить, смущен Александр Христофорович, взбешен, растревожен. Дурное его нутро не может оценить красоту просто так, слишком давно ничего подобного видеть не доводилось, нескромные одолевают мысли — густые и тяжелые. Он заставляет себя оторвать взгляд силой, вперивается взглядом в стену — мельком заметив отражение свое в зеркале. Покрасневший пунцовым по мертвенно-белому, восхитительно. Только бы не заметил Эраст. Эраст Петрович не замечает. Или очень хорошо делает вид. Однако замечает Елизавета Андреевна, лукаво поглядывая то на танцующих мужчин, то на Александра Христофоровича. Замечает и Алексей, хищно и остро улыбаясь, притягивая Эраста Петровича к себе чуть ближе. Александр Христофорович не может не смотреть. Он пытался, но это выше его сил. И взгляд сам скользит по спокойному лицу Эраста Петровича, темным, бархатным глазам, мерцающим сейчас так похоже на глаза Якова, по нежному румянцу, залившему щеки и кончики ушей. Александр Христофорович едва не крошит бокал в руке. Александр Христофорович может понять и не пытается даже скрыть свой болезненный восторг, но возмущение — он пытается понять, какими его выразить словами, заранее понимая, что сделает этим неприличную сцену и снова будет выставлен из этого дома вон. Что ему сказать? Что Алексей ведет себя непристойно? Позвольте, он предложил, Эраст согласился, и его руки находятся в местах совершенно невинных — вряд ли он даже думает о том, что думается самому Александру Христофоровичу, бога ради, просто хозяин дома, развлекающий гостя. Тогда что? Алексей вообще не имел права предлагать такое Эрасту? Но был бы разве Александр Христофорович против, танцуй Эраст с Лизой? Отнюдь, он засмотрелся бы и сердце бы заныло сладко, но не более. Что же злит его тогда? Как смеет Алексей — что? Как смеет он делать то, что Александр Христофорович делать не смеет? Как смеет Александр Христофорович думать об этом? Не успев оплакать Якова, думает непотребства и давится неосознанной ревностью относительно Эраста Петровича. Думает о том, как податлив, отзывчив и нежен может быть Эраст Петрович в постели, уже в его, Александра Христофоровича, руках. Думает о том, какова на вкус эта белая, нежная, мраморная кожа. И как приятно было бы прикусить мягко краснеющее ушко. Стыдно. Александру Христофоровичу чудовищно стыдно, неловко, жарко, больно и горько. Ему хочется уйти, забиться скорее в своем доме возле полицейского участка, забаррикадироваться там и надраться до прихода черта в красном пальто. Словно плотину прорвало и теперь затапливает Александра Христофоровича изнутри стыдом, и жаром, и едкой желчью. Думается отстраненно — Яша бы убил. Хорошо. Он смотрит, как заканчивается танец, уже не таясь и не чувствуя злого напряжения. Смотрит на красивое, нежное — как нежен Эраст, какая в нем светлая хрупкость, не слабость, нет, ничуть, но тонкая легкость, вызывающая желание сберечь, защитить, — смотрит бездумно, устало, словно надорвалось, надломилось что-то внутри. Эраст с Алексеем кланяются друг другу вежливо, улыбаются оба, Эраст оборачивается на мгновение — их взгляды сталкиваются, и, вероятно, столько неприятного виднеется на дне сашиных глаз, что на мгновение Эраст вспыхивает тревогой. Тогда Александр Христофорович отворачивается — слишком медленно, корит себя, ничего-то не умеет прятать. Испортил Эрасту веселье. Как-то все разом, чутьем своим аристократичным и царственным, куда уж до этого Александру Христофоровичу, начинают вечер сворачивать, друг друга благодарить за приятно проведенное время и полученное удовольствие. Для Александра Христофоровича, порядком уставшего не столько от ужина, сколько от собственных мыслей и терзаний, вереница вежливостей и расшаркиваний сливается в одно сплошное пятно. Он находит в себе силы лишь на то, чтобы пожать на прощание руку Алексея и коснуться губами нежных пальчиков Елизаветы Андреевны. А с остальным справляется Эраст Петрович, заодно отказываясь от любезного предложения лошадей. — Б-благодарю вас, но думаю, п-пешая прогулка нам с Александром Христофоровичем не повредит перед сном. Тем б-более, что еще не слишком поздно. Александр Христофорович рад прогулке и надеется провести ее в молчании, только собственным желаниям вопреки так и вертится на языке желание высказаться, сдерживаемое с большим трудом. Не надо. Саша, умоляет он сам себя, когда тебя язык до добра доводил? Идут лесом — красиво здесь осенью, прозрачный воздух, хрустящие под ногой листья, не чета столичным паркам, но тоже свое очарование. Александр Христофорович думать старается о красоте природы, не Эраста. Дышать полной грудью. Теряется за деревьями поместье Данишевских, хрустят под ногой мелкие веточки. Гуще становятся сумерки, скрадывая неясным светом и густыми тенями лица обоих. — П-простите… — Простите… Заговаривают вдруг оба, оба же останавливаются разом. Александр Христофорович смущается страшно, корит себя — зачем, зачем, поганый твой язык, Саша, бога ради… — Прошу вас, говорите… — Нет-нет, это п-подождет, пожалуйста… Можно продолжать эти вежливые расшаркивания бесконечно, а можно сделать что должно — решительно, как полагается офицеру. — Прощения хотел попросить за то, что компанией был скверной этим вечером, только и всего, — говорит Александр Христофорович сухо, ставя финальную точку. * * * — Хотел бы я увидеть его лицо, — смеется с придыханием Алексей, придерживая Лизу за бедра, пока она плавно двигается на нём, вверх-вниз — ей невыразимо идёт поза всадницы; напряженный ужин распалил обоих достаточно, чтобы предаться страсти прямо в обеденной зале, на чудном синем диванчике у окна. Как славно, когда в доме нет слуг, которые могут спугнуть господ в неподходящий момент, весьма удобно для занятий любовью и душегубством. — Чьё? — Лиза запрокидывает голову, заставляя колыхаться медовые кудри, рассыпанные по плечам и груди. — Александра — ах! — Христофоровича, когда он узнает, что Гуро жив? Или Якова Петровича, когда он узнает, что господин полицмейстер обхаживает его младшего брата? — Эраста Петровича, когда он станет объясняться с обоими, — Алексей неприятно обнажает зубы в злой улыбке, и Лиза с довольным звонким смехом — ручеек, серебряный колокольчик, — сцеловывает его оскал.