Из воздуха вниз в огонь. Хроника

Разрыв бесконечных цепей

      Глаз к глазу, нос к носу, дыхание к дыханию — иногда следует понимать эти схожие выражения образной фигурой речи для ещё большего сходства, пусть часто необходимость в этом в основном облачена личным желанием без нужды в ней собеседника. И логично отнести их получится только в отношении разных характеров, правил, целей, и так далее, перегораживающим друг другу путь. Как бы ни хотелось быть во всём этом схожими, без последующей череды непонимания, если и есть отношения сродни идеальным, то они очень редки. Включая также и те, где разность интересов и характеров сводится на нет ради любви, пусть исключительно с переменным успехом без шансов на искоренение… сколько бы не было существующих примеров до самой смерти, и «секретов успеха» к достижению их счастливого итога.       Но нужно ли вдаваться в подробности восприятия улучшения и изменения своим привычкам через видимую призму или более глубокий микроскоп, когда за столкновением интересов не может стоять ничего, кроме шутки, игр в серьёзное духовное единение друг с другом, и объединения усилий в непредвиденных случаях? Ведь это всего-навсего просто общительная дружба с проносящимися мгновениями любовных искр при совместном пребывании где угодно и по любым причинам. Да, дружба без обязательств и необходимости работоспособной совести… которую если и поведётся лишиться — то от этого душа не опустошится, и жизнь не потеряет смысл. Можно обходиться без неё, утверждая о некой пользе под значением мыслей собственной головой без зависимости от чужого мнения… вопрос лишь в том, как долго получится жить так?       Ведь одно усилие, одна светлая мысль и одно твёрдое желание быть рядом не только как ходячий сборник советов избежания разных капканов жизни, но как друг, или ещё лучше — возлюбленный, которому нипочём всё, кроме измены… и ярко выраженные конфликты личностей запросто превращаются в соперничество ради веселья и желания быть друг к другу как можно ближе. А также сообразительности для способности «отбивать» подколы от себя как можно дальше, или пользоваться ими самому, как бомбардирующей артиллерией без единых путей отступления. На удивление и цепочку противоречий, отношения могут быть таковыми даже при серьёзных обстоятельствах на грани жизни и смерти.       — Вот скажи-ка… то есть, попробуй пояснить мне, как можешь, пожалуйста, без нервов, чтобы я мог точно мог понять тебя по твоему поведению. Хотя, бли-и-ин, твои мысли мне и так должны быть ясны, как «мужику» при своей «даме», можешь ли разговаривать словами или нет. Короче, в твоём случае, Гранита, проще всего посмотреть мне в глаза, рискнуть выслушать мою белиберду и терпеть не специально мною допущенные несовпадения с твоим мнением. Сейчас, конечно, не время, но попытаемся налаживать грани своего языка, когда сейчас должны быть заняты совсем другим, продолжая понимать по глазам наши эмоции.       Возможны ли «случайные» происки погодных явлений или магнитных бурь с их влиянием на мышление сознания, по факту невозможных среди огромной площади «под землёй», что он сейчас абсолютно не представлял, как можно чисто сработать в ситуации сложного уровня? Или же направление света, вольное обретать яркость и затемняться в зависимости от того, куда падает для отражения с последующими преломлениями, вскоре начнёт удручать его вплоть до безрезультатного поиска предоставляющего выход знамения в своём воображении? А может, более явная темнота в обычно светлое время суток среди населённого мира под крепчайшей толщей льда — уже своего рода знак, что выйти победителем из случившегося будет стоить большую цену?       Всё равно как бы то ни было… любая подобная суеверная хренотень, которую можно придумывать себе в сомнительное утешение и намеренное неудовлетворение собой без конца и края, точно не про него. Ведь сколько раз он успешно пресекал тяжёлые последствия роковых случаев в его жизни охоты на очень крупную дичь для успешного выживания, умея избегать их своей ловкостью тела и предусмотрительностью разума даже при горячей голове. Хм, потому надеяться на себя вполне неплохо… в особенности во время выживания, намеренно допуская его своим существом. Тем более, если вспоминать хотя бы детство, другая, знакомая с рождения жизнь со временем стала чужой, и нет желания вернуться к убеждению, что только она обязана быть родной и единственно правильной. И будет главным во всём этом то, что знать свои границы прав и быть отлично осведомлённым о чужих, как бы в итоге ни хотелось переступать черту ради азарта, развития стальной смелости, и нередко самой необходимости заходить за пределы своих возможностей.       Почему бы и не поверить, что можно жить так… на удивление обходясь без существенных потерь, которые могут только лишь задевать гордость и пробуждать желание более тщательно проверять с последующим развитием свои охотничьи навыки. Вот только он мог жить настолько смелыми понятиями без тормозящего разум чувства ответственности… что при нём будет в пору стоять как статуя, от шока и уязвлённости мнения о так называемой острой обязанности в потомстве даже в пещерном злом мире. Покуда по воле природы, не обращая внимания на пропитание, охота лишь совокупляться и ласкать партнёршу как угодно, в том числе ласковыми словами как у верхних уст, так и у нижних тоже. Которые, как ни крути, непонятно зачем пробуждают надежды на любовь до смерти при поляне народившейся мелочи… отчего можно принять за святое дело бегство без оглядки или геройскую смерть, лишь бы не отдуваться за ошибки половозрелости все годы!       И как же тогда приказать самому себе жить своим умом, рационально расходуя силы нижних частей тела, физические и половые, если случившуюся первую встречу невозможно объяснить ничем, кроме неслучайности? Между тем сложно толком понять и озвучить в мышлении то, как вообще к нему на голову громом среди ясного неба свалилась та персона, в итоге вызывавшая в нём романтические чувства и желание её защиты любой ценой. И как могло получиться без шансов обратно наладить свои холостяцкие принципы, что всё пришло к любви без памяти между двумя разными существами… Отчего навязчиво будет стоять мёртвым колом вопрос о лучшей жизни до и во время вместе с за и против.       Он, самопровозглашённый герой своих владений, с охотой доказательств этого самому себе и окружающим в его среде прирождённым убийцам-великанам при любом удобном случае, не помнил, когда вообще последний раз в жизни так мялся, проглатывал слова и судорожно подбирал их. Чтобы просто напросто не выглядеть идиотом перед своей большой и мощной, но вполне стройной красавицей без лишнего выпирания жирка, которой ничего не будет стоить покинуть его по взаимному согласию, или же при окончательной ссоре. Ровно как ему оставить её в пользу удобной самостоятельности жизни вместе с растворившейся в воздухе надеждой и обиженной злостью на упущение попыток примирения ради продолжения незабвенных романтических и любовных эпизодов.       Хотел бы в один миг знать и уметь входить в чужое положение… в особенности материнское с нередкими проявлениями секундной агрессии в отношении внешности наряду с идентичными чувствами необдуманной безучастности «сожителя», и частых беспокойств за свои родные кровиночки. Но пока что безнадёжно обдумывал вменяемые и своевременные цепочки слов на ходу, отчего волей-неволей сразу переносил на свой язык, допуская это по одной единственной причине — забывчивости, в том числе необходимых мыслей и шагов. В основном стремился найти необходимые точки соприкосновения без намерения карикатурно озлобиться и идти напролом по первому сложившемуся наспех плану, чуя необходимость успокоить взбалмошные головы — свою и своей подруги — во избежание непоправимых ошибок в действиях. Ведь ему ли не знать, что таковые «эмоциональные» стратегии часто обречены на крах ещё с самого начала, вместе с сопровождением более серьёзных последствий?       — Ещё раз попробую… какая-то клоунада плохого качества. Вот блять… кхем, дай, пожалуйста, понять мне то, почему ты думала, что способна справиться с этим одна, дорогая моя? Вообще без никого, пусть ты именно так и жила здесь раньше, оттого тебя ничто не держало жить вместе со мной и терпеть мои умозаключения жить в своё удовольствие, не забывая о мозгах.       Ему, грозе динозавров, добивающегося своего любой ценой если не сейчас, то завтра, было совсем неловко выглядеть достаточно глупо перед зоркоглазой собеседницей при развитой мускулатуре у конечностей. Хотелось провалиться перед своей душой компании под овражью землю, на которой они расположились временно, пережидая взрывы эмоций и убеждаясь в необходимости последовательности действий, чтобы выбраться из ситуации, кажущейся невыполнимой. И всё равно ему было несколько стрёмно от своей самой искренней натуре при ощущении безысходности налицо по разным причинам… даже если она смотрела на него острым взором без цели принизить, но дать понять, что верит в него больше самой себя, и ни за что не предаст.       Но основной можно назвать некоторый ненавистный ему стыд за себя, где в итоге могут различимы и составлены попытки самоустранения без существенной причины. Где могло быть невдомёк, что ей было вовсе плевать на его попытки утешения, кажущиеся забавными и успокаивающими сердце, но никак не убедительными, за которыми хотелось бы прорываться «сквозь бури»… Даже без стороннего ощущения наилучшего подхода, что ему правда стоит заткнуться и прикинуть важные детали плана с их исполнением только во время полового акта. Который на удивление может придать таких крыльев, о коих любовник-собеседник даже и представить не может! Но они оба были обязаны восполнить всё, что может быть необратимо в любой момент… а посему не время трахаться, кайфовать и говорить пустые обещания во время оргазмов. Ведь куда действеннее просто слушать, представлять и сочувствовать без единого риска быть непонятным и от этого смущённым.       — Но вот теперь, когда это произошло… я тут начинаю предполагать, что не для похожего ли случая умудрился сблизиться с тобой, моя прелесть? Дабы в итоге помочь с тем, что ты, вероятно, не в состоянии сделать сама, как охраняющая своих птенчиков мать.       Нарочно не придумаешь, ведь любовь, безусловно, творит невиданные чудеса с привычным сознанием и приоритетами, обычно допуская мысль, что после неё можно полностью не узнать себя прежнего. Было бы ещё лучше, без излишней дотошности разглядеть за ней основания для случая конкретных героев её театра… как они — самец ласки и самка редкого хищного зверя гиенодона. В особенности это может быть интересно, если они испытывали её по отдельности, тем временем не смея забывать друг о друге… Где не обязательно становиться парой и накладывать на себя «грузы» от прекрасных чувств верности, с потерей которых могли бы не представлять свою жизнь прежней и им могло быть проще покончить со своим существованием. Несложно любить без ответственности и проникаться симпатией, поддерживая отношения нужности к природным явлениям, пище, жилью… так что же с живыми существами всё настолько хитро и страшно запутанно, что и сами объяснения этому даром не нужны?       Насколько близко можно было услышать слова говорящего животного — вопрос такой же сложный и глубокий, как тщетные поиски объяснения того, как вообще можно понимать их речь при любой подготовке ко всему на свете. А уж тем более обкладывать себя тучей псевдо-фактов, как они могут изъясняться на понятном языке, в итоге после неоднократных измышлений ни к чему не приходя. Пожалуй, гладкошёрстная ласка по имени Бак, родись он в немыслимо далёком будущем — стал бы отличным подопытным или кладезем напрочь «нелогичных» тайн, у коих обычно притворно завидная судьба, которую мало кто будет способен принять как данность. И в итоге плачевный конец в виде вскрытия черепа и копания в мозгах в надежде найти мелкую врождённую деталь как зацепку для объяснения с целью полномасштабного пользования.       А уж что можно будет допускать, стоит только узнать, что в древние времена, исчислявшиеся по периодам и их названиям было полно таких животных разного рода и ума! Особей, матерящихся по-человечьи, можно окрестить венцом творения эволюции в самом её зарождении после великого взрыва с хаотичными последствиями распределения «доброго» и «злого»… если серьёзно верить в это, удобно не принимая никакие другие гипотезы возникновения.       Всё равно это не имело никакого смысла, что даже если звери понимали бы друг друга, для людей любой эпохи их речь всё равно слышалась бы как писк, зевота, крик и прочие «породистые» интонационные звуки без чёткого произношения. Пускай они лучше будут «людьми» при животном обличье и с развитым разумом друг для друга — те, кто обладает такой возможностью. Где ещё более чокнутым, а то и несколько несправедливым выглядит избирательное отношение, кому давать свободу речи и мозгов, почти что свободных от животных инстинктов, а кто и без этого прекрасно проживёт в угоду своей силе, пользуясь начисто животными возможностями. И что бы в таком случае могли предъявить, к примеру, динозавры, или там крупные хищники наряду с мелкими грызунами? Поскольку про подводных не имело смысла рассуждать в подобном отношении, если даже редко кто из крупных морских существ мог «разговаривать» рыбьими устами.       — Так, вижу, детка… ты внимательно слушаешь мои попытки тебя успокоить. Моя умница, вижу я, тебе в радость терпеть меня, только не порви за это на лоскуты, начиная с разреза брюха до пояса. Ну, я не могу быть не рад твоему одобрению, и уверен, что мы с тобой правда чертовски сблизились, что совесть не позволит не помочь тебе. Самое лучшее чувство, какое я испытывал среди толпы красивых и неверных, одноразовых, и после мнящих о себе невесть что, когда промеж лап абсолютно одинаковы… даже в различии мехового цвета. Ой, но правда сейчас не об этом, роднулькина, а то скинешь меня с нашего общего порога у оврага за мою болтовню, если поняла о чём я.       Сейчас ласка не болтал по «важному» охотничьему делу сам с собой, используя черепа мелких рапторов на ступнях и ладонях не просто как собеседников, но и нескольких разных сторон его личности… почему бы таким образом их не высвобождать? Не разглагольствовал наедине от накатывания со скуки печали виноградного забродившего сока у очередной временной берлоги в недрах подземной земли, где сколь долгое время поживал в «секретном» мире динозавров до последней пары месяцев, как убеждённый холостяк с желанной свободой от всего. В том числе от своих назойливых плотских зависимостей под конец уже с максимально реальными фантомами и, нередко, дуплами готовых ко всему стволов деревьев.       Ибо нет ничего проще, как пользоваться ими сродни приёмам выживания и устойчивости психики в абсолютно дикой, пусть и безумно привлекательной его одному глазу среде… Предпринимая совершенно адреналиновые попытки и представления, вплоть до разовых отношений попадающейся мелкотой из динозаврьих самочек, кои также предпочитают оплодотворению еду пожирнее и посочнее. Безусловно, и раньше ему было нескучно общаться с вышеупомянутыми черепами на одном языке при одинаковом шебутном характере его нескольких собеседников по количеству конечностей с пальцами. Где грубый мат, взрослые темы, страстное обсуждение психологии и сущности существ без детородного органа посередине могли быть неотъемлемой частью общения самим с собой. Как никак, наиболее привлекательная и живая тема общения для хозяйничающего в своём мире поехавшего увлечённого авантюриста с приличной долей мозгов для рациональных решений… После чего можно охотно считать свой образ жизни более осмысленным и целеустремлённым даже при ныне высоких достижениях, за которыми было мало что интересного.       Безусловно, и раньше ему было в кайф не отвечать ни перед кем, в том числе перед собой, стоит только воспользоваться одним единственным «золотым» правилом на замену всем остальным своевременным — никаких, к чёрту правил, и пошли они туда, откуда родились. Конечно, почему бы и нет, проживая так будущие годы до переломного момента бесбашенно и бесстрашно… если нахрен не думать о реальном психопатическом одиночестве. В особенности среди кровожадных и просто гигантских ящеров, с которыми договариваться о делёжке и долге чести — ещё более ограниченным способом убивать своё время.       Сколько бы Бакминстер, изменившийся до неузнаваемости в своих приоритетах, не убивал и не насыщал себя впечатлениями среди багряных всплесков и взглядов полного ужаса в его сторону наряду с желанными галлюцинациями, правда всё равно может достать окончательно и до слёз… сколь бы ни было экстаза здорового зверья даже от исследования новых местностей прежде всего на предмет опасностей. И слава ненавистным ему законам общества его колониального рода куньих уже давно где-то наверху и очень далеко, что он не счёл за навязчивую идею надрывно и с пеной в пасти искать способы сближения с ментальной стороной его юркой и надрывной ласочьей природы завоевателей. Его родной природы в подавляющем большинстве бесстрашных, наглых и востребованных среди молоденьких и горяченьких будущих мамочек… столь знакомой и привлекательно предсказуемой также в своих будущих поколениях. Где на удивление не навязываемый насильно культ размножения и патриархата совершенно не был для животных сродни им какой-то несносной, посредственной диковиной.       Тем не менее, стоит кончать с одиночеством, раз оно не приносит былой расслабленности самовольного проживания, медленно превращающейся в прожигание сердца насквозь. И быть любимым, пока крыша от обманчиво райской цветущей свободы на самопровозглашённых, по-собственнически произрастающих владениях не поехала ещё круче и безвозвратно при самонавязываемых воспоминаниях о прошлых жизнях. А потому либо Бак сподобится быть податливым на такие случаи, запихивая свои грубые предрассудки и высокое мнение о себе глубоко внутрь… или же они произойдут сами собой без «спроса», к чему он, в целом, может быть совершенно не готов. И для этого ему будет необходимо быть участливым «человеком» в мыслях, который не бросит и будет способен защитить… Короче говоря, любовь была для него истинным ответом во всём её правильном, не опошленном понимании. Нежели просто дружба с симпатиями в придачу, даже если за неё стоит допускать слом личности ради общего блага и притягательной, окрыляющей влюблённости от тесной близости эмоциями и поведением.       — Хорошо, собачка широкоплечая, я и не должен был тут перед тобой сомневаться в том, чтобы помочь тебе… херотень какая-то опять вышла, нахер мне нужен язык.       Конечно, одноглазый Бак, пират своих земель, не принимающий очевидный факт, что её приходится делить с давнишним соперником, из-за которого лишился глаза, и раньше мог представить, насколько замечательно его возлюбленная Гранита может понимать его речь. Но чтобы столь осуждающе, и при том без доли намерения приводить в чувство смотреть на него, между тем допуская тычок под бок и поцелуй гладкого острого языка к его мохнатой щеке… Как вообще возможно объяснить это одним предложением с правильной последовательностью слов без единой доли смущения от представления оного наяву? Неужели столь феноменальной для напрочь хищного животного памяти и способностей может быть достаточно даже чтения по губам, что вовсе может причислить к поразительному явлению вроде одного среди миллионов?       — Фу-ух-х, чёрт побери, ты неподражаема… большая медведица. Так, Гранита, если собираешься дать мне понять, как могла бы поступить сама, я тебя слушаю. То есть буду пытаться понимать, как ты одна справишься с похищением собственных детей, покуда они… В общем, за время нашего тесного знакомства он был у тебя один, и также я уверен, что ты достойно матери защищала их и там, на суше, на которой мы также сейчас и находимся. Или же… не хотелось бы думать о том, сколько раз у тебя, дорогая, могли красть или жрать твоё потомство.       Лучшего понимания и чёткого объяснения личной позиции, чем серьёзно ощерившаяся широкая самочья длинная морда клыкастого гиенодона, и придумать сложно. Сбитые в кровь кулаки, подводящий под артерию через мясо острый кончик зуба-ножа, не в меру упёртый нрав и отточенные боевые приёмы также были недостаточным аргументом в споре или доказательствах по сравнению с этим бесподобно убедительным зрелищем. Видком, достойным секундных пугающих эпизодов из кошмаров до седьмого пота наяву.       Вот только одноглазый охотник на динозавров, свободно ходивший при ней в их общем жилье без листовой повязки на глазу, дабы окончательно расслабляться в её обществе… и даже умудрявшийся под утро и ночь почёсывать свои яйца, лишний раз понимал, что при этом убедительном выражении морды его «напарницы» лучше не продолжать тему в том же направлении. Разве дети — в самом деле не святое ли для знающих своё дело и безоговорочные принципы мамочек, которые не то чтобы в порыве художественно чувственной страсти нагуляли их, не ожидая этого преждевременно, но наоборот, желали иметь их, как своё сокровище?       Всё же ласка не то чтобы окончательно привык к железным аргументам своей массивной леди грома, но ему было интересно наблюдать за тем, как она своей животной речью и грубоватой, самую малость нескладной мимикой, убеждает его заканчивать тему и не юлить от главного. Стоит только ей изобразить несколько притворную, актёрскую злость и рыкнуть не в полную силу… вроде бы, ничего додумывать следом и не надо, если раньше такая хищная особа не сожрёт или не порвёт.Тем не менее, что произойдёт точно — так это принятие сего эмоционального хода с целью всерьёз испугать постороннего на свой счёт, ради столь знакомого убеждения, что мир не станет вертеться вокруг одного.       Впрочем, играть на струнах чувств не по любовной части, а скорее ради шутливого издевательства над чужими убеждениями, не всегда было профилем Бакминстера. Только если уж сильно найдёт позабавиться как над ней, так и вместе с ней, чтобы после вдоволь наслаждаться волшебным тёмным вечером и жарким теплом друг друга среди божественного в своём постоянстве климата. Тем не менее с таким весьма внушительным древним зверем даже ему «шутить» было невероятно рискованно, и лучше лишний раз сдержаться, если неразличимы её одобрение и готовность. Да и к чёрту вообще думать об этом сейчас, исходя из того, в какую спонтанно произошедшую ситуацию им довелось влезть не по своей воле!       — Ладно, ладно, вух… ты меня наповал убила, сладкая, меняю полярность сути, чёрт бы побрал моего сорвиголову в пятой точке. О-ой, да тише, пожалуйста, девочка, а то опять тебя защекочу именно там… и ты ничего не сможешь с этим сделать, так ведь? Ты хочешь дойти до прошения моих пальцев вновь раскрыться для тебя во всей своей красе? Не время, моя радость, ты сама это понимаешь… с тобой, или без тебя, я отвлекаюсь от главного… и ты тоже, смотря на меня вот так.       Всё время знакомства и сожительства с этой внушительной самкой без единой поблажки любому неприятелю, Бак ни капли не сомневался в том, что она при своих искусно хорошеньких формах для вызывающей некоторую опаску и брезгливость собаковидной гиены больше него в два раза, необычайно прямолинейна своим проницательным «лицом». И был рад, что она не против его не всегда продуманных шуток с не задевающими сексистскими нотками, удивительных баек для взрослых «на реальных событиях», да и просто малость неловких влюблённых симпатий к ней, как к слабому полу, впоследствии с радостью принимая самой участие в во временами красивых сантиментах. Без чего обходилась довольно долго, как и он при помощи ладоней в особо запущенных случаях «голода». Вот только не относилась столь по-удобному своевольно ко всему своему потомству, какое у неё было… оставаясь прямой как скала и твёрдой как гора, ведь необязательно сравнивать с ней только лишь физическую силу наряду с самообороной.       — Мда, сейчас в самом деле не время расчехлять свою правоту, всё равно мой счёт останется в меньшинстве, когда я только делами могу приносить пользу. Хотя, с чего бы мне из-за этого переживать, раз я давно уже заметил умиротворение от уступков тебе… и собственно, твои реакции на мою не всегда убедительную галантность.       Стоило только прикинуть, как соблазнительные решения идти неравнодушной «даме» на уступки при их красивом почерке могут вообще влиять на мышление «волка"-одиночки, то наилучшим решением стоит просто не выявлять собственные и чужие слабости, предоставляя любви и её симптомам возможность направлять путь. А он сам в целом, как и его конец, может очень разниться друг от друга — преданность друг другу до смерти, или то самое настоящее столкновение принципов и последующий разрыв отношений. Даже миг размышлений об этом непроизвольно и беспричинно побуждал одноглазого пирата при сложных отношениях болтать задними лапами при сидении на краю невысокой «пропасти». В то же время ему, Баку, было достаточно и дыхания его малышки, на пару с ароматом, по которым было несложно понять степень спокойствия и симпатии по отношению к нему. И сейчас, несмотря на тяжёлое осознание происшествия, касающегося лично их обоих, ласке на сей раз очень даже польстила её столь очаровательная привязанность.       — Так что ты… права только ты, и показываешь это без более глубоких пояснений, пока я ещё в состоянии соображать вменяемо. Понимаю, что огребу за свои пустые доказательства, раз уж дама всегда права, особенно когда сильнее меня умом и телом, ну короче… Наговорил уже достаточно и о чём угодно, блин… лишь бы тянуть время, правильно?       Помимо того, что Баку уже в пору было думать, будто он, как ничего не смыслящий в сложных самочьих различных мировоззрениях при активной репродуктивности и зрелом возрасте, мог получить клыками у горла и перестать быть сожителем в одну долю секунды… он поспешил вспомнить хотя бы один раз, как сам был отцом. Конечно, со стороны можно счесть его опыт никакущим и иронично-смехотворным даже при попытках быть им настоящим. Со всей причитающейся ответственностью, чего не только он, как индивидуум, боялся сродни быть замёрзшим заживо. Вот только стоит ему самому прокручивать эпизоды через себя, сколько раз он сбегал от всего, что сие слово может подразумевать… просто отшивая после получения удовольствия от спаривания, подбирая тем временем надуманные причины о прочих круглых любовниках с более сволочными поступками.       Да и вообще ему можно долго считать вплоть до пальцев задних лап, сколько раз дорожка жизни подводила его к многодетному отцовству без права на исправление ошибок после разрушенного доверия. Где краеугольным камнем всего этого были одни лишь долбанные сексуальные порывы бурной молодости, вместе с обоюдными желаниями самочек — вёртких и неуклюжих, развязных и скромных — жажды познания реальных подарочков безбашенной взрослой жизни. Но разве не потому ли он оказался среди хищного мира громадных великанов целую вечность назад при неполной амнезии, дававшей свои всходы не сразу, чтобы временами «расплачиваться» за свою нездоровую беспечность? И, конечно же, «отращивание» зубов крылатыми выражениями на все случаи жизни без единого указа со стороны, кроме просьб его скорее близкой подруги, нежели именно очередной ветреной любовницы среди своих, когда-то. Какие можно весьма отчётливо разглядеть у его несколько перевозбуждённой в отрицательную сторону хищной широкобёдрой «мадам», в завидной тонкой ухоженной шубке при нешуточных габаритах почти втрое него самого.       Баку следует верить, что жизнь среди красивого тропического ада с жарой целые года, пока он существует, всё ещё жуть как непривычной для зимнего животного, может научить его очень многому не только для физического саморазвития с нотками подавляемых инстинктов. Ну, а дети и внуки скорее будут рады тому, кто их может породить здесь по любви, а не обману и сиюминутному удовольствию… возможно, в итоге становясь самым смелым и отважным ласочьим семейством сродни известной легенде о трёхстах спартанских воинах.       — Знаешь, я всё же попробую осмелиться продолжить уже по теме, прежде чем пойду тебе навстречу ради твоего наивысшего счастья, моя куколка. Слишком уж далеко отошли от неё, что уже в пору выдвигаться и навалять этим членососам за то, что они, блять, сделали. Твоё счастье стало и моим тоже, мне глупо даже пытаться объяснить это предложениями, кроме как твёрдыми чувствам к тебе и благодарности за моё спасение тогда… с того времени, как в итоге мы и захотели жить вместе. Так что, предвосхищая столь желанные нашим ушам восторги… ты готова слушать меня дальше, родная?       В любом случае одноглазый охотник на динозавров рад тому, что он был и остаётся надёжным сожителем для сердца его новоиспечённой пассии в лице крайне редкого существа, как псовый гиенодон. Самой смелой матери, с какой вообще мог быть знаком, у которой в крови и в характере будто текут кровь и норов всех этих рептильих гиганстких убийц… В самом деле, с чего бы не охранять её на основании убеждённой любви к ней и её стойкости, выдерживаемой любые градусы, как свою зеницу ока? Не то чтобы для этого понадобились узнаваемые любому смелому животному способы вроде лап в чужой крови, растёртых до мяса суставов или бесконечных переживаний, на причины возникновения которых сложно составить чёткий ответ — «симптомов» сплочённости при помощи выхода из беды. Правильное отношение, пропитанное искренним желанием и участием, может являться главным ключом бескорыстия и, если понадобится, своевременного полезного альтруизма.       В особенности когда готовому протянуть лапу помощи самому нечего терять… перед смертью Баку будет жалко лишь упущенных возможностей вернуть напрочь утраченный в молодости вкус к жизни. И азарт от её предлагаемых увлечений на свои места… хотя, может уже и не по его возрасту все эти любовные и половые ребячества наряду с охотой ради внимания к себе. В конечном счёте молодая гиеновидная мать, по виду, глазам и поведению несколько старше и мудрее ласки, взяла и лизнула его мохнатую щёку, следом потрепав близкий к её обрезанным когтям левый бок. Тихо буркнула ему практически у уха с нотками сарказма вслед, что готова слушать дальше по теме, лишь бы тот не нудил и не отходил от важной сути, как уже, казалось бы, сделал сотню раз…       Уж слезливые в своей искренности признания в такой трагичный момент сейчас явно не нужны, пусть в них нет и не было никогда ничего дурного. Готова слушать всё, что он скажет, даже не собираясь остро реагировать на объективность и его попытки быть мягче в обсуждении страшной ситуации. И пусть только попробует дать некие сомнительные намёки, в том числе позаниматься сексом, чтобы успокоить друг друга. Ведь на кой-чёрт трахаться с благими намерениями, когда плод этой самой любви в большой опасности… даже если он сам минуту назад убеждал её не допускать этого. Несмотря на то, что гладкошёрстной самке со схожим темпераментом, что и у её беспросветного эксцентричного любимого, при цвете шерсти сродни светлым гранитным породам, уже давно не привыкать отчаиваться от частенько настигающей роковой судьбы большинства её потомства, она собралась с духом слушать его, что бы он теперь не сказал.       Всё это всяко лучше реальностей естественного отбора с последующим требованием нагнуться раком и терпеть его болезненные привратности, а также отдельных случаев выхода из его рамок любой ценой и любыми жертвами. Ведь давно поняла, что этот в нужный момент очень свирепый охотник на динозавров, постоянно пользующийся мозгами по назначению, ровно как и благим матом на унижение чужого достоинства, далеко не глуп и сообразителен при каждой своей чудовищной «выходке» ради выживания. Кажется, из них двоих давно получилась отличная команда спустя пару месяцев… как гроза среди пышащего свежей красотой сада динозаврьего мира. Где даже барионикс по выдуманному Баком имени Руди стал редко сводить с ними счёты по каждому поводу их свести, не развивая к этому совершенно никакого интереса.       — Всё равно, дорогая моя Гранита… на минуту представь, пожалуйста, что бы ты вообще могла сделать, чтобы вытащить своего щенка… кхем, то есть, свою дочку из жерла вулкана? Оговорился, прости, пожалуйста… я-то ладно, конченый авантюрист, похеривший всё и вся, и которому выгодно считать, что у него и жизней-то не счесть… возможно, повидавший и прочувствовавший многое на своём веку. Но даже я при своих фантазиях, о коих ты наслышана, с трудом представляю, что вокруг кипящей лавы вообще может быть что-либо напоминающее твёрдые платформы или выступы, дабы можно было спуститься туда с самого верха. Как бы я в итоге не осмелился засс… да ну, к чёрту, слишком я разоткровенничался, надо завязывать.       Бак, всё заставляющий себя обрасти логикой, был бы рад взять себя в лапы и пойти самому предпринять шаги по спасению маленькой дочки своей Граниты во избежание её жертвы перед безуспешным преодолением невозможного. Всё сидящий на краю земляной глыбы у окружённого секвойями высокого утёса, благодаря густым лиственным кронам служащего отличным укрытием и ночлегом для него и его мощной на вид подруги-любовницы, настойчиво убеждал себя, что пора перестать страдать не пойми чем и уже действовать хоть как-нибудь. Пускай безрассудно и рискованно, пускай он на ходу будет предпринимать невообразимые попытки спасти её «девчушку» от соседства плескающегося огня и его мгновенного поглощения. Пусть можно сразу умереть в начале в начале пути от жаркого приёма лавы или задохнуться от адского пекла ввиду мелких ласочьих лёгких… он счёл нужным пойти наперекор своей потребительской самовлюблённости, убедив, что не простит самого себя, если хоть что-нибудь случится с ребёнком его возлюбленной. Которая не станет настаивать на ненависти в случае провала и похвалит за неоценимую помощь даже с тяжёлым острым камнем на сердце.       Ну теперь всё к чёрту, на такой случай будут хороши все средства и идеи также при том, что Бакминстер желает рассчитаться с любимой, изящно выглядящей для большущей рослой собаки с внушающими трепет клыками, своей помощью. Во всяком случае он не собирался выносить горьких слёзок его обожаемой и часто в нужные моменты чрезвычайно жестокой Граниты, которая даже при своих беспощадных хищных навыках вообще никак не будет способна что-либо противопоставить плюющемуся вулкану.       — Хех, вот же блять, с самой дырки, из которой идёт пар… ха-ха, только почему мне от этой пошлой херни сейчас не смешно? Всё, молчок, девочка, раз поняла, куда я опять клоню. Конечно, мне однозначно будет понятно, если ты несмотря ни на что побежишь туда и… а что дальше, я правда не могу представить, тут уж прости меня.       Он и улыбку-то не потрудился изобразить, как будто сработало позднее зажигание от уже сказанной неуместной шутки. Без уязвления и пустой надуманности допустил шутливую попытку выставить себя самцом недалёкого ума в пользу того, чтобы не находящая себе места самка не потеряла своего великолепного эго. Не только ради любви и секса, но и кандидатуры души «мужской» компании налегке и при общем умонастроении. Ибо сам ласка просто не представляет, как осилит пережить то, что она внезапно изменится абсолютно во всём… что он перестанет узнавать её и её гордый нрав с легким шествием на уступки.       Конечно, от попыток разрядки обстановки его дорогой самке может быть как ни горячо ни холодно, так и пробудятся желания пояснения, чтобы самец не тратил слова и фантазию попусту, на нечто примитивное, когда дело не терпело никаких отлагательств. И совершенно неважно, что эта парочка в окружении населения древних гигантских рептилий жила именно в древние времена на заре развития. Хм, но что вообще можно утверждать по этому поводу о чувствах и эмоциях… только ли то, что они всегда будут неизменны, даже если роковой случай способен изменить психику с жизнерадостной на склонную к суициду? Гиенодон с идеально подведёнными в меру широкими глазами, с сильным лапами и лакомой широтой промежности, стройная телом, игривая на любовные желания и напрочь ужасающая своей мордой при испытывании зверской злости, также ненавидела хандрить по любому поводу. Как назло, строго-настрого не терпела любые отрицательные чувства, коими была вынуждена кормиться долго, безнадёжно и чересчур постоянно.       Во всяком случае, после плотного знакомства с одноглазым пиратом при не обошедших его стороной любовничьих навыках и на словах, и на деле… знакомства с его бердовыми правилами и его несколько эгоистичными законами жизни… его ярко выраженной участливостью к тем, кто как угодно влюбляется в него часто из-за схожести в характерах, ей было куда проще и желаннее испытывать ту самую преспокойную и умиротворяющую благодать. Но не могла так просто отделаться от разъедающей изнутри мысли, ни на секунду не забывая, как сейчас её долго живущему детёнышу может быть страшно среди звуков и свистов от обжигающих плоть всплесков и порывов ветра резко ввысь. Беспокоилась об этом не менее, чем из-за адской жары наяву, что для ребёнка может быть непереносимо, в особенности из-за достаточно пушистой при первых годах жизни шубки. Да и вообще, трезвые оценки без замазывания сути произошедшего всегда будут цениться и становиться обозначением зрелой мудрости, даже если она напрямую будет граничить с необходимым безрассудством.       Потому Гранита дёрнулась с места, всерьёз перестав глодать себя порывами, чтобы стремглав прибежать туда и сделать что угодно, и недвусмысленно прильнула к Бакминстеру вплотную к его волосатой коричневой спине… чтобы ещё больше убедить его своими чарами, что он сможет всё ради их общего блага. Насколько это было правильно и уместно с её стороны, при неукоснительном следовании материнскому инстинкту, чтобы в итоге он успокоил её предварительными ласками за ушком, у шейки и в губы, когда следующими за ними действиями было бы неоправданно заканчивать переживать за дитя каждую секунду… Самый любимый для неё сожитель, однажды спасённый ей от тупой злобной компашки спинозавров, ещё не успевших толком вырасти в высоту и ум до взрослых особей, и так не собирался увиливать восвояси от чужой беды, давно наученный пользоваться своими возможностями для помощи другим именно здесь.       Даже факт того, что объектом преодоления и доведения цели до конца было чрезвычайно опасное место, как вулкан, всё-таки не смущал его. Хоть и должен был заставить задуматься или испугать своей невозможностью приблизиться к желаемым результатам и на грамм… вулкан, конечно, не кровопийца Руди, но от обоих, безусловно, стоит ждать массу сюрпризов, которые совершенно невозможно предвидеть. Они оба, давно неравнодушные и не чурающиеся влюблённости между собой, тем не менее умудрялись не считать себя обязанными друг другу по гроб жизни, что бы ни случилось… ничто не помешает им разойтись по своим дорогам, стоит только признать это. Ну, а милости друг другу всего лишь закрепляли пленительное приветливое взаимоотношение как ничто другое.       Ведь вопрос заключался лишь в том же самом отношении, которое будет актуально и своевременно как на похожие случаи жизни и смерти, так и на прочие, от которых серьёзно может зависеть своя и чужая судьба. Бак неспроста твёрдо убеждает себя, и будет напоминать о том, что решится во что бы то ни стало спасти дитя своей любимой, которая любой ценой хотела бы сделать всё, чтобы и он жил, в большей степени ради неё и для неё. Ради заполнения грёбаной, разъедающей сердце и мозг пустоты от каждой ошибки по беспечности и непредусмотрительности в его прошлых запутанных жизнях, свободных от самого себя и от чужих указов, в том числе заботливых родительских.       — Да чёрт бы побрал, ну тигрица… ты что! Даже в такие моменты так сильно хочешь меня и моей любви, моя сладкая девочка… почему для меня ты так ослепительна? Насколько же сильно я мог изменить тебя, даже не могу догадаться… настолько, что ты точно знаешь, чего желаешь от меня! Я даже не буду против, если ты лизнёшь мою рваную рану на глазу… ведь ты, надеюсь, не забыла, отчего я ослеп на один? Попробуй убедить меня, что сейчас мы всё будем делать правильно, и в итоге не станет слишком поздно.       Конечно, ласка в летней шубе, сейчас ещё более потливой от разности воздействия на эмоции двух складывающихся ситуаций, не мог рассчитывать и не стал бы настаивать благодарить и любить его за одни лишь слова о готовности ко спасению. Самое важное, что он не смел забывать — если трусливо сбежит и не спасёт, о какой вменяемой и наполненной до краёв жизни может идти речь? На сей раз пустота может свести с ума и убить окончательно, по-настоящему, куда быстрее чем упорно сопротивляющийся ему «бывший» холостяк может себе представить. Стоит только дать дёру и полностью разрушить доверие той, которая могла и хочет горячо любить его до самой смерти, всё может стать ясно сразу… и резонным будет вопрос, какая смерть наступит раньше — физическая или же духовная?       Ну и как можно вообще жестоко обманывать, даже без изобретательного пользования ложью, когда всецело надеющаяся самочка с охотой вылизывает его щёки, живот, пах, задние лапы, подмышки для вкуса пота… И напрочь повреждённый глаз собственной персоной, чтобы на время успокоить также его боли и дискомфорт от отсутствия возможности видеть в полном объёме всё, что угодно.       Наконец, острозубая гиенодон смогла обрести то самое успокоение, которое никак не могла прочувствовать будучи одной против всего подземного мира. Ведь она, как и Бак, не была в силах, а впоследствии не собиралась ничего делать, чтобы выбраться из него в ледяные дали зимних островов, родные для неё лишь в её прошлых жизнях. Ей даже стала очень близка мысль, что как бы задиристые динозавры-убийцы не терроризировали её жизнь своим наглым вмешательством к её потомству и материнским нервам, она не смогла бы покинуть всех их, иногда добрых и участливых, опять же по причине духа и крови. Возможно оттого она такая внушительно сильная и волевая, где с какой стороны ни посмотри и не представь… достоинство развито куда более ощутимо, чем у обычной дикой собаки, питающейся падалью и своей блевотиной. Но почему бы силу и волю не вручить тому, кто готов заботиться о ней и ласкать её, когда бы сам не захотел, и чему она будет охотно подчиняться?       — Мда, знаешь что, Гранита… блин, ты просто супер, и всё тут. Моему левому явно достается куда больше твоего роскошного образа, так что почаще дефилируй для меня, моя радость, после того, как я спасу её. Опять же принуждать не буду, только ты можешь решать, когда, в каком настроении и сколько раз ты захочешь вилять своими сексуальными бёдрами для меня спереди… чёрт, будь то прогулка или нечто намеренное, понимаешь ведь? Не подумай лишнего в моей прямолинейности… если вообще будешь ли расположена к этому, в жизни не стану ни к чему принуждать тебя… а-ах, да ты уже прямо туда! Ё-моё, ну заче-ем, моя хищница? Как до этого вообще дошло, что ты выбираешь неподходящее время… ладно, лучше заткнусь и продолжу.       Вот же ведь повеселевшему и несколько взбудораженному ласке сейчас было интересно знать, специально ли его массивная возлюбленная со светло-тёмным цветом шубки, напоминающим именно горный гранит, а также ровными чёрными полосами по всему позвоночнику от верха шеи до копчика, стала залезать язычком близко к его самцовой гордости. Чтобы тот тоже на секунды потерял бдительность и без раздумий продолжил начатое, полностью беря ублажение «дамы» в свои лапы… чтобы хотя бы на чуть-чуть отдаться страстью друг другу, дабы после совершать задуманное без страха и сомнений. Но насколько ли это вообще правильный способ утешения от горя, когда прелюдиями перед сексом оно приобретает отвратный оттенок допустимой безвыходности и безучастности? Впрочем, ласка не думал так в отношении почти что запутавшейся и сильно обуреваемой эмоциями гиенодона, хорошо понимающей то, что сейчас допускает. Но просто счёл мастерски хитрым планом то, что она проверяла его следующим образом: важна ли ему с ней только половая связь, или же куда больше необходимы, как воздух, дружественная и доверительная?       В любом случае стала бы она в своём инстинктивном, однако не глупом уме просто одурманиваться намерениями своего обожаемого самца-сожителя, чтобы успокоиться и утешиться по полной, по частому велению природы? На вид и по разуму сейчас это было бы взаправду несколько кощунственно — заполнять её причины нервного срыва беспроигрышным половым способом. Покуда сложившаяся главная проблема таким образом могла послужить лишь причиной наслаждения друг другом вначале словесным утешением, и затем физическим, что не мудрено считать за это именно спаривание. Как будто в самом деле можно и дальше трахаться, плодить пачками ненужную мелочь, а после «случайно» терять и продолжать по порочному кругу как можно чаще. Впрочем, не подводят ли к этому в основном самцы, а не самки самих себя, тем более считающие материнство самым лучшим подарком в их жизни? Со временем Баку здорово надоело это «собачье дерьмо», стало ему чуждым после череды событий, начавшихся ещё там, и как никак всё ещё продолжающихся здесь.       В конце концов, у парочки и так сложилось понятие наивысшего доверия, которое потерять из-за просчёта в порывах всё равно что посеять семя среди воздуха. А именно: чем больше они проявляли внимание друг к другу общением и ласками на отдыхе от добывания еды и совместных приключений по многочисленным улочкам подлёдного мира, толстое покрытие которого и жар вулкана умудрялся не растопить, тем убедительнее они доказывали свою признательность друг другу за сложившийся союз одиноких душ, схожих по темпераменту и общению. Потому Бакминстер в итоге отговорил себя категорично прервать любовные тяжбы своей ныне несколько всерьёз заплутавшей в своих приоритетах Граниты, стоило только ей намекнуть, чтобы он почесал ей за ушком, погладил её за чуть выпирающие сосочки и поцеловал её в лоб. Ласка с тяжкими томными вздохами сделал всё это неторопливо, касаясь губами всего, до чего они дотягивались. После чего решил проверить, нужно ли стоп-слово, чтобы она разом остановилась и железно убедилась в твёрдости его намерения спасти её детёныша из земной внутри-вулканической обители.       — Ф-ф-фу-ух, ну ты, конечно, та ещё шаловливая проказница, свет моего пути… да-а-а, по другому не скажешь, моя смешная. Но зачем ты делаешь всё это сейчас, когда меня не нужно проверять… я и так собираюсь спасти твою дочку, и уже бы порвался туда, если бы мы успокоились и вместе придумали, как это возможно сделать. А сейчас мы тратим время, чтобы успокоить друг друга… ну, тем самым, когда его нужно тратить на спасение, ты это понимаешь? Так что хватит, правду тебе говорю, надо зака… ну что ты делаешь со мной, когда твой ребёнок может… а-а-ах ты, суч… то есть, гнилой потрох, неисправима, как и я!       Конечно, гиенодон и сейчас не становилась полной дурой от некоторой безвыходности ситуации, стоит только ей вспомнить факт, что она своими силами ближнего боя с пользованием когтей остроты бритвы ничего не сможет сделать вулкану. В том числе ещё сразу при осознании факта похищения её дитя охреневшим птеродактилем, которого она видела вплоть до того момента, когда тот осмелился спикировать внутрь остывающего ближе к вечеру жерла вместе с её щенком-девочкой. Даже мысль о поиске чёрных ходов вокруг здоровенной «пыхтящей» горы с копящейся магмой, раз в несколько триллион лет извергающей лаву, вовсе казалась пустой тратой и без того шатких эмоций. И только любовные любезности с любимым могли удержать её от необдуманных решений при необуздываемой строптивости хотя бы на короткое время… ей было очень жаль, что Бак не мог до конца понять этого. И всё равно она безумно рада любить его таким, каков он есть, что очень даже взаимно от него по отношению к ней.       Вероятность того, что Бак в итоге сдастся и успокоит свою большую «даму» пальцами и языком, на что она подбила его своей почти что двусмысленной просьбой жестами лап и головы, близилась к лимиту на одну минуту при столь чрезвычайных обстоятельствах. Мало того, ему совсем даже не почудилось, что она выделила ему приглашение делать с ней всё, что взбредёт его глубоко спрятанная внутрь кровавя и похотливая душонка напрочь звериного актива с острыми когтями на лапах и беспроигрышным прикусом за загривок при натягивании до блаженных врат свободных земель за секунды положением лёжа. Но привиделось совершенно другое… как бы это ли не их последняя встреча вместе, что на самом деле прискорбно и крайне нежелательно… даже когда они сидят, воркуют и ласкаются в крайне неподходящее время.       Но от прочих бесполезных переживаний с накруткой дополнительных ненужных эмоций, редко когда имеющих за собой видные основания, можно правда спровадить свою крышу далеко и надолго, боясь всего на свете. Уж в этом случае двое против динозаврьего мира в жизни ни за что не собрались бы допускать полную потерю рассудка, после чего ему будет приказано долго жить сразу же. Теперь охотник за заметно крупной дичью на завтрак, обед и ужин вовсе перестал что-либо высказывать, издавая лишь глухие мычания, стоило его «даме» дальше заведомо убедительно обхаживать языком и боками его части тела. Если уж ей, как попавшей в беду, впору в такой ситуации ластиться к своему спасителю при своих-то возможностях, то он и вовсе должен перестать думать о том, что такое поведение несколько неправильно и безумно. В конце концов, о случившемся они не могут, и не имеют права забыть, но насколько опасным может быть путь, и насколько невозможно предречь последствия?       Достаточно хорошо зная свою самую лучшую и верную подругу-любовницу на свете, Бак не мог не убедить себя хотя бы в том, что она во что бы то ни стало добьётся своего. И одна из нескольких важных вещей, которые она не будет властно требовать от своего миниатюрного самца — это потомство, когда хватало своего настоящего, и тем более без помесей. Явно не потому, что не желает гибридов, а потому её помесь собачьей и динозаврьей породы может быть обречена на забвение навсегда, но позволит Баку самому решать, хочет её подарочка для себя тоже или же не готов к такому, продолжая пьянеть от собственной свободы среди своих владений. К тому же разве животным необходимо предполагать, имеет ли для них значение кровное родство в отношении размножения их детей? Вот только ему было невозможно думать сейчас при её ласках языком о том, как она воспримет союз случайного порыва своего пройдохи и своей дочери, которая может повзрослеть через годы.       В итоге ласка буквально не смог сдержать мощную волну самых различных эмоций своей Граниты… не осилил сопротивления всем своим пошлым мыслям и действиям, тут же решительно поцеловав её во в меру пухлые черноватые губки. Отчего сразу почувствовал дрожь от её мокрого носа к одному из его плеч, ни секунду не вынося её кратких поцелуев язычком у ключицы. Как бы он хотел точно понять и принять её нынешнее поведение, мирясь с тем, что чужое дитё, ставшее таким же родным было важно ему, чем её матери… Пусть точно верил, что его крепко слаженная красавица с таки привлекательной мордой не станет просто так напрочь отвлекаться от прошлого ради будущего с удачно сложившимися романтическими отношениями. Просто не мог и не имел права думать о ней иначе, ведь в конце концов… стоит ей поговорить об этом непростым диалогом, она вовсе не поймёт и тотчас соберётся действовать в одиночку, но уже с обидой и острым желанием придушить.       — Раз ты так сильно хочешь полностью отвлечься от грызущих переживаний по отношению к твоему дитя… давай уже трахаться прямо сейчас, миледи! Может, оно и правда забудется через час, а если, увлёкшись, конкретно озвереем, будет клонить к ночи, когда мы закончим последний раунд трёхзначного числа… лишь бы ты была счастлива. А твоя девочка нас дождётся, не переживай так… неведомые мне ласочьи боги, что за хуйню я несу…       Еле-еле стараясь не произносить последние слова с матом слышимо для своей прекрасной самки, Бак не ждал, что она разом остановится, и тут же с интересом наблюдал за её поведением и намерениями даже в такой сложный момент. Он абсолютно не мог представить, как стал бы относиться к ней, если её и правда волнует больше любовь и спаривание, нежели дети как некоторый «побочный эффект» — единственный, способный вызвать радость и мир в душе. И как же в итоге утешился, что гиенодон сильно сжала его шею, показывая на миг, что он дёрнул за живое… а следом, спустя пару секунд отпустила и со всей своей страстью к нему лизнула щёку, вовсе не сомневаясь что он примет участие во спасении её девочки. Наконец, он всё понял сразу, и следом плавным движениями ладони без использования когтей погладил её грудку за столь невероятную проверку, исполненную практически натурально и неподдельно.       — Вижу, в итоге ты к этому и вела, хитрая шельма… блять, а ведь многого мне и не потребовалось, чтобы я развесил уши, глаза и фантазии, поверив твоим уловкам даже в такой остоебавший день. Просто замечательно, роднулькина, ты меня практически убедила, чтобы я думал не о том, что необходимо сейчас! Теперь, надеюсь, ты довольна… я всё равно спасу твою дочь, и даже если в твоих действиях таки не было притворства, я буду делать это и по личным соображениям.       Ему было несколько страшно думать, что столь хищная «птица» высокого полёта среди отчасти неродного ей мира могла бы с ним сделать за неправильную последовательность его решения. Что могла бы она, с приличными бёдрами и заметной плавной симметрией морды для большой «злобной» псины в наличии, учудить не только в отношении его просчётов, но и нервных срывов вплоть до снятия убивающего разум стресса сильнодействующими природными средствами. Пусть в итоге они бы развлеклись до умопомрачения и на этом закончили… но сейчас ни за что этого не допустят, даже если сам неприступный с любой стороны вулкан будет служить существенной преградой для спасения ребёнка гиенодона, которая видела в Баке гигантского тюленя. Сколь ни было ему приятно такое замечательное внимание любимой, происходящее в пору было окрестить сущим бредом от несдержанности без ясности, чего они оба хотят и желают друг от друга. Ведь, как оказалось, фальшивое склонение к сексу вовсе было неподходящим делом, покуда у маленькой самочки на счету жизни была каждая секунда.       — У-ух, нам с тобой ещё знакомиться друг с другом и знакомиться, что аж в дрожь бросает от твоих очень вкусных проверочек, Гранита. Сейчас была некоторая самоирония, которой в итоге в твоих действиях было предостаточно… в том что я кобель, и ты просто потрясающе предусмотрительна, моя сладость. Но ведь ты, надеюсь, хорошо понимаешь, что сама бы не справилась, можешь только потерять время… М-да, вероятно, я неслучайно познакомился с тобой, когда ты меня спасла, потому что мне стоило быть с тобой знакомым на такой неожиданный случай, где и я бы призадумался да притормозил со своими убийствами в угоду своему вечно жрущему желудку.       В конце концов, теперь не было причин проверять себя в столь неподходящий момент, причём делать это настолько параноидально, с почерком правильного расставления приоритетов. Она, безусловно, после достаточно продолжительного времени доверия вместе могла положиться на Бака просто по сложившейся горячей дружбе… где покажется, что сейчас допустила это представление скорее ради шутки, нежели выявления самцовой сущности в нём лично. Да и мог ласка вообще предполагать, насколько крепко и почтительно в итоге её мнение по отношению к нему? Охотник на динозавров был бы безумно польщён, если гиенодон могла дать ему точно понять, что среди всех её партнёров он оказался лучшим из-за большей честности и открытости при кровожадном настрое.       Дружбе и любви, где даже выражение морды и её профиль были не помехой в отношениях. Вернее, побуждали к действиям лично его, в то время как за остальных никогда не ручался утверждать точно… где стоит им увидеть его улыбающуюся самку без дурных намерений, это всё равно не убедило бы и могло заставить остолбенеть. Ну, а одноглазый «пират» со своей стороны всё продолжал отговаривать себя испытывать терпение своей подруги по любому поводу ради того, чтобы осмеливаться любоваться ей и её в особенности наигранной злостью, которая часто выглядит неотличимой от настоящей. Но ясно как Божий день то, что сейчас не тот случай, и он бы себе не простил попусту отвлекаться на всякую хрень и убеждать её отвлечься от проблем, следом обсуждая спасение на трезвую голову.       — Да, да, да, я обожаю слушать, когда ты урчишь так возбуждённо… но, блять, с такими мыслями мне надо завязывать, ведь твои очень напоминающие стоны совсем по другой теме. И я сам себя путаю, и могу перед тобой сморозить ещё большую ерунду, чем мог временами промышлять до этого дня, столько лет находясь здесь. Чёрт, сам ввожу себя в заросли, в то время как ты знаешь, о чём думаешь, и скоро отпиздишь меня, если я хоть что-нибудь не сделаю.       Всё же Баку в летней шубе, потной от изрядного чувства здравой ответственности и настырных наваждений прошлых ошибок, было вовсе неясно, почему Гранита до сих пор не послала его куда подальше пинками своим носом. Впрочем, мог ли стоять вопрос так, будто они ничем не были обязаны друг другу по гроб жизни, к примеру, как супруги. И насколько могли быть важны обязательства среди состоящих в любовных узах пары, если может не обнаруживаться причин беспрекословного исполнения долга, когда за ним не стоит явных обязательств? Но, как водится, любовь даёт их «случайно» и хитро, стоит пронестись искре между двумя нашедшими друг друга родственными душами и развить отношения, которые не сможет разрушить ничто. О чём можно ещё рассуждать при её тихом мурлыкании, умудрявшемся сочетаться с учащёнными вздохами тревоги и краткими печальными стонами со сглатыванием накапливающейся слюны?       Но даже если размышление над этим стоит сил и времени, в итоге Бак не забывал о своих причинах поступать так ради своей той самой единственной, которую он может считать своей второй стороной личности, более уважительной, бесстрашной и прямолинейной. Тут же перестав тянуть время и собравшись напомнить об этом своей хищной, но чистой душой игривой любовнице, он попытался прислонить свою и её голову вплотную щеками друг к другу. Рассчитывал на очередную ерундовую гипотезу, будто прижимание головой при закрытых глазах и сосредоточении на произошедшем будет способно синхронизировать мысли обоих существ, за которыми обязательно могут последовать решения — адекватные и не очень, однако честные и универсальные для безвыходного положения.       — Не хотелось бы мериться с тобой достоинствами, моя смешная… ведь в чём-то я опережаю тебя, а ты, собственно, меня. Ну, в общем, ты знаешь, что я имею ввиду… короче, если идёт речь о том, чтобы пробраться внутрь, то ты, дорогая моя Гранита, просто провалилась бы в озеро и сварилась, уж извини.       В который раз одноглазый Бакминстер убеждается, что столь свирепая, когтистая хищница с пастью сродни гильотине при убеждённости ловли добычи любой ценой… просто напросто берёт и лижет его в знак благодарности, не желая думать о плохом исходе излишне драматично, будто по-другому и не произойдёт. Ласка же видит в её жесте не только это, но и умение слушать без навязчивых идей, где только сила может решать любые вопросы. Тем не менее, не было чем-то удивительным, что большая «дама» вплотную прислонилась к его боку и начала робко об него тереться, неловко выражая благодарность за необходимую матери-одиночке помощь. Безусловно, он и этот жест не оставил без внимания, даже когда было предельно ясно после расставления точек, что уже просто необходимо завязать со всеми желаниями их тел последние нескончаемые минуты до сего момента. Сколько бы ни собирался и как бы не пытался перенастроить ум во спасение… в конце концов понял, что всем этим отвлечением с увлечением друг другом больше половины времени в итоге они старались убеждать себя, что ни в коем случае не умрут и останутся жить вместе, сколько захотят.       — Блин, как же ты… нарочито сексуальна даже для пустынного динго, когда со мной проворачиваешь такое, моё чудо. Вот же жутко предложение сложилось, как и все остальные… романтика в словах у меня вечно перекошеная, как пропитая рожа после хорошей драчки. Подозреваю, такая, как ты, всё же не станет доказывать мне обратное, ведь речь идёт о том, что в итоге мы все должны выжить… просто обязаны, раз привязанность оказалась очень притягательной и очень жадной на любые наши эмоции.       О как же Бакминстер, продолжающий не изменять себе даже в самом наилучшем «изгнании» из всех, был бы рад составить хороший план на ходу! Если уж сейчас попытки идут прахом, совершенно не позволяя сосредоточиться при обращении внимания на не слишком-то осуществимый конечный результат, что все останутся живы, то… Даже если план на ходу в исполнении чокнутого, повидавшего и ощутившего на своей шкуре много интересного среди жестоких миров, часто превращается в сумасшедшую конченую гремучую смесь, где ступени планирования будут строиться на одном лишь насмешливом везении… уж он точно может быть способен достигнуть конечной цели без жертв, в том числе и лишним временем, которого просто не предоставится в запасе. И если здесь, на любых лежанках, вид обдумывания стратегии выглядел несколько осуждающе, то беготня с постепенным прокладыванием ходов к необходимому результату вызывала ровно противоположные чувства.       — Ладно, в наиболее лучшем случае я сумею понять причину такого поведения птеродактилей, которое я замечал раз в год, но мне было одно время на это просто похрену. Так что попрошу тебя отвернуться на несколько секунд, я всё ещё стесняюсь себя вылизывать при тебе, а то случайно получилось… и после пустимся в бега к вулкану, хорошо?       Вероятно, вовсе не было никакой нужды отмазываться от настоящей причины просьбы Бака, чтобы его «гражданская» любовница, которую он при всей своей симпатии к ней нередко называл самой лучшей ей на радость, отвернулась в сторону без выпытывания из него объяснений. Между тем догадывалась о причинах, к примеру, что её любимый напарник вообще может сделать за время на вылизывание своей промежности и подмышек во избежание явно более стойких запахов пота, или же… Тем не менее вовсе не считала нужным провоцировать его на выпытывание правды, почему сейчас он прямо обманывает её так глупо… сама была ещё более хороша, судя по последним минутам расставления приоритетов. И всё же «мадам» с длинными клыками исполнила просьбу ласки, даже не фыркнув в его сторону, где в итоге сочла более значимым обратить взор в сторону вулкана и попытаться сделать новые выводы вопреки сильному расстройству за свою подрастающую малышку.       Бак же, всё равно осмеливаясь играть в сделки со временем, уже ни в коем разе не хотел растягивать его на момент задуманного, дабы его Гранита подолгу смотрела в стороны, где впоследствии без её раздражения при столь экстренном случае уже точно не обойдётся. Используя каждую секунду, ласка чуть ли не восхвалил себя за гениальную идейку прятать охлаждённый в тени забродивший виноградный алкоголь, благо от первого глотка которого не пьянел сразу, как скотина. Достав, тут же воспользовался одним из пяти таких на краю утёса, как будто было идеально подобрано это место именно для хранения этаких востребованных заначек. Быстро принял несколько глотков для храбрости, чтобы без страха и лишних обобщённых предложений предпринимать попытку оседлать вулкан с его стихией. Тут же после воздействия брожения и газов ему еле-еле хватило сил удержаться чтобы не рыгнуть, а следом невольно дать точно понять своей неукротимой самке, что только что сделал. Ну и, конечно же, не стал забывать о звуках вылизывания, чтобы та точно поверила и позволила бы себе ничего по поводу обмана не подозревать, даже если отлично понимала, в чём дело.       — Фух, чёрт, ладно… поворачивайся, моя прелесть, я закончил. Теперь можно и стартануть, если ты точно собираешься пойти туда со мной… Можешь дождаться меня здесь, конечно, и я бы хотел, чтобы ты не надрывалась, но… Вместе мы справимся быстрее, и тем не менее я ни за что не хочу тебя потерять.       Как ни странно, на сей раз внушительная самка гиенодона фыркнула с усмехающейся интонацией на такое замечание, дав понять, что Баку ещё изучать и исследовать нежное и необычайно умное самочье сердце без допущения туповатых ошибок во взаимоотношениях. Впрочем, она, всё смотря на довольно большие клубы дыма снаружи из вулкана, и так желала предполагать самой себе без напоминаний, что ласка для неё — действительно учтивый и умный зверь, чтобы не понимать очевидные вещи, наступая в общении и поступками с «дамами» на одни и те же грабли. Даже если было понятно его намерение по-быстрому хряпнуть в меру пьянящий напиток для успокоения и адреналина, от которого обязательно расширяются зрачки до глазниц… ну и что, если он, в целом, необходим для успешного успокоения нервов и следующего за ним дикого бесстрашия. Каков смысл вообще отвергать помощь спасителя, к тому же ещё и добровольца, безуспешно решая всё своими силами, где даже и продумать сам план выглядело и казалось чем-то нереальным?       — Хотя, о чём вообще речь, какой смысл отговаривать родную мать от спасения своего ребёнка даже при чужой помощи… с чего я по-прежнему не вижу дальше своего носа? В общем, стоит воспользоваться толстой лианой, и лучше чтобы они были скручены втрое при… даже не представляю, как вообще длина может понадобиться для спуска внутрь. А как будем затягивать… знаешь, это придумаем после того, как доберёмся.       Теперь же, как бы Бакминстер не старался держаться на задних лапах при плавном и неторопливом воздействии «алкоголя» на всё тело, она будто распознала его содеянное, и прижалась к его морде своей ещё плотнее, вознамериваясь снова вылизывать повреждённый глаз. Что же, ему, ожидавшему совершенно иного приёма — избиения за питьё крепкого сока и изгнания прочь с глаз за заглушение проблем «пьяной вишней» — вполне нравилась такая симпатия. При наличии остренького почерка поддержки и внимания с намёками благодарность натурой, пусть даже целебное облизывание гладким язычком его поражённого глаза не могло сравниться ни с чем знакомым среди всех известных материнских ласк. В итоге одноглазому охотнику за крупнейшей дичью на все сутки оставалось внести финальный штрих перед спасением. Что он и сделал, как только положил свою ладонь на её в пару раз больше, и погладил у основания большеватых, вполне нормальных для плотоядной самки гиенодона пальцев. Взаимное доверие стало ещё крепче, и даже составленный при первых мыслях сценарий спасения не может быть обречён на сокрушительное поражение, пока им движимы стойкие и любящие друг друга сердца, не желающие лишний раз думать о своей смерти, и тех, кто им дорог.